Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


Декларация независимости США». Понимание справедливости по ту сторону Атлантики: Франклин и Джефферсон




«Богатство народов» вышло в свет в Лондоне в 1776 г., в нем все еще идет речь о североамериканских (вест-индских) колониях, но в этом же году колонии объявили независимость. Независимость требовала морального оправдания (надо же было объяснить себе и английским джентльменам, почему восстание против короля правильно) — так по­явился американский взгляд на справедливость. Кроме того, справед­ливость в Америке выступала не столько философской категорией, сколько рабочим принципом при составлении конституций штатов и других основополагающих юридических документов. Интересно по­смотреть, как британская концепция справедливости (Гоббса, Локка, Юма и Смита) видоизменяется в законотворчестве американских шта­тов и как постепенно она приобретает утилитарный характер.

Один из отцов американской независимости, Бенджамин Фран­клин, в «Автобиографии» (1757) перечисляет список добродетелей, где присутствует и справедливость, но вот он в полном виде:

■ воздержание (есть не до пресыщения, пить не до опьянения);

молчание(говорить только то, что может принести пользу мне или другому; избегать пустых разговоров);

порядок(держать все свои вещи на их местах; для каждого заня­тия иметь свое время);

решительность(решаться выполнять то, что должно сделать);

■ бережливость (тратить деньги только на то, что приносит благо мне или другим, т.е. ничего не расточать);

■ трудолюбие (не терять времени попусту);


 

искренность(не причинять вредного обмана, иметь чистые и справедливые мысли; в разговоре также придерживаться этого правила);

■ справедливость (не причинять никому вреда; не совершать не­справедливостей и не опускать добрых дел, которые входят в чис­ло твоих обязанностей);

умеренность(избегать крайностей; сдерживать, насколько ты считаешь это уместным, чувство обиды от несправедливостей);

чистота(опрятность);

спокойствие(не волноваться по пустякам);

■ целомудрие (не вступать в сношение, кроме как для продолже­ния потомства);

скромность(подражать Иисусу и Сократу).

Я специально привел полный список этих добродетелей, чтобы по­казать, как их структура отличается от предшествующих систем добро­детелей. Здесь нет уже обязательных для античности добродетелей хра­брости и мужества (но появляется решительность как антипод сомне­нию); нет средневековых христианских добродетелей смирения и на­дежды, но появляется искренность (как чистота помыслов); смешны, наверное, для феодального рыцаря или барона были бы такие добро­детели, как опрятность, умеренность и чистота. В общем, добродетели Франклина вполне соответствуют протестантскому капиталистическо­му обществу: трудолюбие и бережливость совершенно необходимы для рабочего и капиталиста.

Все добродетели у Франклина есть качества, полезные в достиже­нии успеха и счастья, а счастье понимается как успех — на земле (в Фи­ладельфии) и на небе. Польза выступает критерием правильности: «го­ворить только то, что может принести пользу»; «тратить деньги толь­ко на то, что приносит благо» и т.д. Морально оправдано только то, что приносит пользу. Аласдейр Макинтайр пишет, что когда Франклин по­сетил Париж, то пришел в ужас: «Мрамор, фарфор, позолота разбро­саны тут безо всякой пользы» [46]. В развитом виде утилитаристскую концепцию морали, основанную на принципе «the greatest happiness of the greatest number», представил английский философ Джереми Бентам. В главе 15 своей работы «Введение в основания нравственности и зако­нодательства» (1789) он писал:

«Общая цель, которую имеют или должны иметь все законы, есть вообще увеличивать целое счастье общества и поэтому в первую очередь исклю­чать сколько возможно все, что стремится уменьшать это счастье; другими словами, исключать вред».


 




ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА


2.7. «Декларация независимости США». Понимание справедливости по ту сторону...


 


Но о нем (не о вреде, а о Бентаме) речь пойдет позже. Справедли­вость, как видим, у Франклина не потерялась, она как добродетель, оказывается, необходима новому капиталистическому обществу. Но справедливость, рассматриваемая с точки зрения пользы, а не само­ценности или долга, переносится из сферы законного в сферу мораль­ного (необходимых правил): не причинять вред, не забывать о добрых делах, контролировать мысли и не допускать несправедливого даже мысленно.

Справедливость в ее прагматическом понимании в Америке утверждалась в связи с практической необходимостью составления разного рода биллей о правах, конституций штатов и т.п. Прежде чем показать, как принципы справедливости отражены, к примеру, в кон­ституции Пенсильвании, приведем сначала выдержку из королевской хартии, дарованной Вильяму Пенну королем Карлом II в 1681 г. (при­водится в работе Франклина «Исторический очерк конституции и пра­вительства Пенсильвании»):

«Каждый британский подданный имеет право по рождению на земельную собственность (речь идет о Пенсильвании), свободу личности и репутации; он подчиняется только тем законам, которые принимаются с его согласия, будь то в его присутствии или в присутствии его представителей...»

Как видите, право собственности, свобода личности и законы, при­нятые по согласию, признавались и королем. Теперь параграфы из кон­ституции:

«Любое правительство (какова бы ни была его структура) будет свобод­ным в глазах народа там, где господствуют законы и народ является частью этих законов; все, что выходит за пределы этого, есть тирания, принужде­ние или хаос... Великой целью всякого правительства являются поддержа­ние власти, основанной на уважении к народу, и ограждение народа от зло­употребления властью, с тем чтобы народ был свободен на основе спра­ведливого повиновения, а магистраты уважались за справедливое правле­ние» [47].

Здесь речь идет о справедливом правлении и справедливом повинове­нии: первое предполагает господство закона и (вот вам новость!) ува­жение к народу, второе — участие в установлении законов и подчине­нии им.

И вот, наконец, самое важное — как справедливость понимается в «Декларации независимости», составленной Томасом Джефферсоном: « We hold these truths to be self-evident, that all men are created equal...» («Мы ис­ходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и на­делены Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу кото-


рых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, осно­ванное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье».

Новым в Декларации являются не права на жизнь и свободу, а, во-первых, утилитаристское «стремление к счастью» и, во-вторых, право на восстание против несправедливой власти — право народа сместить власть тирана. Вот еще принципы справедливого правления, выражен­ные Джефферсоном в его «Первой инаугурационной речи» в 1801 г.: одинаковое и справедливое судопроизводство для всех людей, незави­симо от состояния, религиозных или политических убеждений; мир, торговля и честные доброжелательные отношения со всеми странами; ревностное обеспечение избирательного права народа; абсолютное со­гласие с решениями, которые принимает большинство; верховенство гражданской власти над военной; сбережение общественных затрат — рабочие должны платить лишь небольшие налоги; честная выплата на­ших долгов и неуклонная поддержка общественного доверия; содей­ствие сельскому хозяйству и торговле как его служанке; распростране­ние информации о злоупотреблениях и привлечении нарушителей к суду; свобода вероисповедания; свобода печати, свобода индивидуума под защитой закона о неприкосновенности личности, а также суд из­бранных (без предубеждения) присяжных [48].

Согласно этим двум документам справедливым признается сле­дующее: поскольку люди созданы равными и имеют равные права на жизнь, свободу и стремление к счастью (а стремление к счастью пред­полагает успех, а успех — собственность), то в таком обществе все име­ют равные юридические и избирательные права (Джефферсон пред­полагал и равенство женщин, но о равных избирательных правах для них речи пока не идет, это касается и индейцев, и негров); в нем суще­ствует неприкосновенность личности и равное для всех судопроизвод­ство на основе беспристрастного суда присяжных (а вот это характерно для всех, причем правило американского судопроизводства было четко выражено Франклином — «лучше пусть сто виновных избегут наказа­ния, чем пострадает один невиновный»); в нем обеспечиваются основ­ные свободы — свобода и неприкосновенность личности, свобода со­вести, но вот и новая свобода — свобода печати, т.е. свобода слова; в та-


ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА


 


2.7, «Декларация независимости США». Понимание справедливости по ту сторону...


 


ком обществе существует социальная справедливость — прогрессивная шкала налогообложения, по которой бедные должны платить меньше, чем богатые; наконец, в нем предполагается международная справед­ливость — мирные отношения с другими странами на основе торговли. Кстати, Франклин ставит вопрос о справедливости в отношениях меж­ду странами также в работе «Об уголовных законах и об обычае капер­ства» (1785), где он осуждает политику поощрения Англией пиратства по отношению к кораблям США:

«Справедливость строго обязательна как между соседними странами, так и между соседями-гражданами. Разбойник такой же грабитель, если он дей­ствует в шайке или один; а страна, которая ведет несправедливую войну, всего-навсего большая шайка» [49].

Он даже ставит вопрос о справедливых войнах и о солдатах, кото­рые отвечают, что они всего лишь выполняли приказ:

«Некоторое время было общепринятым мнение, что человек, находящий­ся на военной службе, не должен интересоваться тем, справедлива данная война или несправедлива, он должен только выполнять приказы... Но мне кажется, что купцам (как людям более просвещенным своим воспитанием и совершенно свободным от какой-либо подобной силы и обязанности) следует лучше обдумать справедливость войны, прежде чем добровольно нанимать шайку головорезов для нападения на своих собратьев-купцов из соседних стран, грабить их собственность и, возможно, разорять их и их семьи, если они не сопротивляются, ранить, калечить и убивать их, если они пытаются защищать свою собственность. И все же такие вещи делают­ся купцами-христианами независимо от того, справедлива данная война или несправедлива, а она вряд ли может быть справедливой для обеих сто­рон» [50].

Справедливость в Штатах получила и цветовое воплощение во фла­ге «Stars and Stripes» («Звездно-полосатый»), 14 июня 1777 г. такой флаг был объявлен национальным. Синий прямоугольник с левой стороны символизирует Союз, красный цвет на флаге олицетворяет выносли­вость и доблесть; темно-синий — усердие, справедливость и бдитель­ность; белый — невинность и чистоту. Но вот одно противоречие флага бросается в глаза — это границы справедливости у отцов-основателей США. Похоже, что рабство как таковое не доставляло им моральных неудобств: Джордж Вашингтон всю свою жизнь был рабовладельцем (только по завещанию его рабы получили свободу, а их было, по раз­ным оценкам, от 150 до 300); Томас Джефферсон также в наследство от отца получил рабов (но не больше десятка), известна его связь после смерти жены со своей рабыней-служанкой Салли Хеммингс, от кото-


рой у них были белокожие дети; и еще — при принятии первой консти­туции США вопрос о рабстве как неразрешимый был отложен на двад­цать лет. Надо отдать должное европейским либералам — они были не так далеки от американских демократов, вот что писал просвещенный философ Монтескье:

«Люди, о которых идет речь, черны от головы до пят, и нос у них до та­кой степени приплюснут, что жалеть их почти невозможно. Нельзя себе представить, чтобы Бог — существо очень мудрое — вложил душу, и при­том хорошую, в совсем черное тело... Невозможно допустить, чтобы эти существа были людьми, потому что если бы мы их причислили к людям, то пришлось бы усомниться в том, принадлежим ли мы сами к числу хри­стиан. Недальновидные умы слишком преувеличивают несправедливость, причиняемую африканцам...» (Это выдержка из работы «О духе законов», кн. 15, гл. 5.)

Вот высказывание «отца марксизма» Гегеля о неграх (а не об афро-американцах):

«Несколько иное значение для характеристики негров имеет рабство. Не­гры уводятся европейцами в рабство и продаются в Америку. Однако их участь едва ли не оказывается хуже в их собственной стране... у негров нравственные чувства весьма слабы или, лучше сказать, совершенно от­сутствуют». (Эта цитата взята из книги «Философия истории», 1822.)

И только в 1863 г., после жестокой и бесчеловечной войны, раб­ство формально было отменено, но политика по отношению к неграм оставалась «равной, но раздельной»: в 1898 г. Верховный суд США при­знавал конституционными ограничения избирательных прав негров, и только в 1954 г. Верховный суд (председатель Уоррен) признал формулу «раздельное, но равное» противоречащей Конституции и отменил ее. Вслед за этим Верховный суд отменил и другие правовые ограничения негров и цветных. Вот еще некоторые факты о равенстве в Америке: только летом 1924 г. конгресс США принял закон, предоставляющий гражданство страны ее коренным жителям — индейцам; женщины по­лучили равные избирательные права в США в 1920 г. Таким образом, равенство как основной принцип справедливости в американской вер­сии существенным образом было ограничено — это было равенство бе­лых, а все остальные цвета в него не укладывались. Но, несмотря на все это, американская «Декларация независимости» (особенно записанное в ней право на справедливое восстание против тирании) послужила в свое время важным толчком в развитии понимания равенства, свобо­ды и справедливости. Последовавшие далее события в Европе несут на себе прямой отпечаток этой американской независимости.


ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА


2.8. Французская формула справедливого общества: «свобода—равенство—братство»


 


2.8. Французская формула справедливого общества: «свобода-равенство-братство»

Ситуация с новым пониманием равенства как всеобщего и со­ответственно с новым пониманием справедливости еще более обо­стрилась в связи с Revolution frangaise (Французской революцией 1789-1794 гг.), которая чуть раньше, чем положено, ознаменовала на­ступление нового века — века XIX, с его полным разгромом старого феодального порядка и стремительным развитием индустриального ка­питализма. Французская революция в отличие от американской Вой­ны за независимость произошла в совершенной иной ситуации: она провозгласила гражданское равенство в аристократическом обществе и политическую свободу в самой могущественной монархии Европы.

Напомню ход событий во Франции — 5 мая 1789 г. в Версале от­крылись заседания Генеральных штатов; 17 июня 1789 г. собрание депу­татов третьего сословия провозгласило себя Национальным собрани­ем; 9 июля — Учредительным собранием; 14 июля восставший народ в Париже штурмом взял Бастилию — символ французского абсолютизма (именно что символ — на момент взятия, которого на самом деле не было, поскольку Бастилия сама сдалась, в ней находилось всего семеро узников, одним из них, по всей вероятности, был маркиз де Сад; еще задолго до революции правительство собиралось ее сносить как доро­гостоящую и неэффективную тюрьму; тем не менее многие французы долго после этого получали пенсии «за штурм Бастилии», а вот что до­подлинно известно — комендант Бастилии был зверски растерзан тол­пой: революционерам трудно удержаться от насилия). 26 августа 1789 г. Учредительное собрание приняло «Declaration des Droits de I'Homme et du Citoyen» («Декларацию прав человека и гражданина») — важнейший документ Французской революции.

«Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах. Об­щественные различия могут основываться лишь на общей пользе», — говорилось в ст. 1 Декларации. Как ни странно, утилитаризм и здесь господствует — различия могут быть, но если они обусловлены «об­щей пользой» (очень напоминает предложения Ролза о том, что нера­венства могут быть оправданы, если они приносят выгоду всем, и еще: «Все граждане равны... и поэтому имеют равный доступ ко всем по­стам, публичным должностям и занятиям сообразно их способностям и без каких-либо иных различий» — этот тезис также заимствуется Рол-зом из Декларации).


В дополненной «Декларации прав человека и гражданина» (1793) добавлено, что «целью общества является общее счастье». Государство, согласно Декларации, существует только для того, чтобы обеспечи­вать естественные права — это «свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению»: «свобода состоит в возможности делать все, что не наносит вреда другому» (отсюда новый юридический прин­цип — «все, что не запрещено законом, то дозволено»); все равны перед законом; «каждый считается невиновным, пока его вина не установле­на»; закон «может предписывать лишь то, что справедливо и полезно обществу; он может воспрещать лишь то, что приносит обществу вред»; «наказания должны быть соразмерны преступлениям и полезны обще­ству». Как видите, справедливость и полезность связываются в Декла­рации воедино, справедливы соразмерные преступлениям наказания, но и они должны быть полезны обществу.

Совсем в духе свободного капитализма написаны ст. 17 и 18 Декла­рации 1793 г.: «Гражданам не может быть воспрещено заниматься каким угодно трудом, земледелием, промыслом, торговлей», т.е. свобода но­сит не только политический, но и экономический характер — каждый имеет право выбирать себе занятие. Так впервые была заявлена свобода предпринимательства. Основой экономических отношений устанавли­вается договор, рабство и крепостничество прямо запрещаются:

«Каждый может предоставлять по договору свои услуги и свое время, но не может ни продаваться, ни быть проданным: его личность не есть отчужда­емая собственность. Закон никоим образом не допускает существования дворни; возможно лишь взаимное обязательство об услугах и вознагражде­нии между трудящимся и нанимателем».

Очень интересны ст. 13 и 14 Декларации 1789 г. и ст. 20 Декларации 1793 г., которые устанавливают принципы справедливого налогообло­жения:

«На содержание вооруженной силы и на расходы по управлению необхо­димы общие взносы; они должны быть равномерно распределены меж­ду всеми гражданами сообразно их возможностям»; «Все граждане имеют право устанавливать сами или через своих представителей необходимость государственного обложения, добровольно соглашаться на его взимание, следить за его расходованием и определять его долевой размер, основание, порядок и продолжительность взимания...»; «Ни один налог не может быть установлен иначе, как в интересах общей пользы».

И наконец, принципы социальной справедливости:

«Общественное призрение есть священный долг. Общество обязано давать пропитание неимущим, как приискивая им работу, так и обеспечивая сред-


 




ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА


2.8. Французская формула справедливого общества: «свобода—равенство—братство»


 


ства существования лицам, не способным к труду. Образование составляет общую потребность. Общество должно всеми своими средствами способ­ствовать успехам народного просвещения и делать образование достояни­ем всех граждан» (ст. 21 и 22) [51].

По Конституции 1791 г. устанавливалось избирательное право на основе имущественного ценза — избирательным правом пользовались только так называемые активные граждане: французские граждане (мужчины) 25 лет от роду, проживающие оседло в городе или кантоне, уплачивающие прямой налог (в размере не менее платы за три рабочих дня), не находящиеся в услужении, внесенные в список национальной гвардии муниципалитета по месту жительства и принесшие граждан­скую присягу. Но эти ограничения вскоре были отменены. Конститу­ция 1793 г. установила во Франции республиканский строй. Высшая законодательная власть стала принадлежать Законодательному собра­нию, избираемому теперь уже всеми гражданами (но опять только муж­чинами), достигшими 21 года. Таким образом, практическое требова­ние равенства выразилось в конституции равным избирательным пра­вом (за исключением женщин). Даже иностранцам, прожившим год в стране, предоставлялось такое право, протестантам и иудаистам также были предоставлены все гражданские права. Принцип равенства впер­вые в мире выразился в отрицании всяких социальных различий:

«Нет более ни дворянства, ни пэрства, ни наследственных, ни сословных отличий, ни феодального порядка, ни вотчинной юстиции, никаких титу­лов, званий и преимуществ, проистекавших из этого порядка, никаких ры­царских орденов, ни корпораций или знаков отличия, для которых требо­валось доказательство дворянства или благородства происхождения, и ни­каких иных преимуществ...» [52].

Упразднялись привилегии какой-либо части нации или индивидов, сословные цеховые управы, профессиональные или ремесленные кор­порации.

Итак, «Liberie, Egalite, Fraternife» (свобода, равенство и братство) — вот лозунг справедливого общества времен Французской революции. Забавно, что этот лозунг придумали после революции — изначально, во времена взятия Бастилии, его не было, он впервые прозвучал в мае 1791 г., и предложил его французам политический клуб кордельеров при обсуждении вопроса о создании национальной армии. Корделье­ры решили, что военные должны носить нагрудный знак со словами «Свобода, Равенство, Братство». Но оказалось, что от военных до граж­данских не так и далеко. Свобода означала возможность «делать все, что не наносит вреда другому» (разрешено все, что не запрещено зако-


ном), она связывалась со свободой личности, свободой совести, свобо­дой предпринимательства. Свобода буквально стала главным персона­жем революции, считалось, что Свобода — это единственное божество, которое вскоре будет почитаться на земле; на различных представле­ниях и собраниях приглашенные актрисы изображали богиню Свобо­ду; в годы республики в Париже были установлены две статуи Свобо­ды: одна из них находилась на площади Революции (ныне площадь Со­гласия), на том месте, где раньше возвышался памятник Людовику XV; другая статуя появилась на Вандомской площади, на месте памятника Людовику XIV. Равенство понималось так: закон является равным для всех — как в тех случаях, когда он охраняет, так и в тех случаях, когда наказывает; декларировались равное избирательное право; равный до­ступ к занятиям государственных должностей, отсутствие всяких на­следственных или сословных различий. Братство, как считается, выра­жено в обязанностях гражданина в Декларации 1795 г.:

«Все обязанности человека и гражданина вытекают из следующих двух принципов, заключенных во всех сердцах от природы. Не делайте друго­му того, что вы не хотите, чтобы сделали вам. Постоянно делайте другим то доброе, что вы хотели бы получить сами» [53].

Но братство означало для французов и другое — единение (соли­дарность) друг с другом и с другими свободными народами, разделяв­шими их точку зрения на свободу и равенство.

Безусловно, что Французская революция была интеллектуаль­но подготовлена философами века Просвещения: Вольтером, Руссо, Дидро, Монтескье. Известная фраза того времени о справедливости, приписываемая Монтескье, звучала так: «Несправедливость по отно­шению к одному представляет угрозу для всех». Вольтер в «Les Lettres philosophiques» («Философские письма», 1733—1734) показывал фран­цузам ограниченность их монархии и приветствовал английскую си­стему конституционного правления:

«Английская нация — единственная на Земле, добившаяся ограничения королевской власти путем сопротивления, а также установившая с по­мощью последовательных усилий то мудрое правление, при котором го­сударь, всемогущий, когда речь идет о благих делах, оказывается связан­ным по рукам и ногам, если он намеревается совершить зло; при котором вельможи являются грандами без надменности и вассалов, а народ без смут принимает участие в управлении».

Как тогда говорили, это была «первая бомба», брошенной Вольте­ром в «ancien regime» (старый порядок). Также думал и Монтескье, счи­тая, что англичане лучше всех народов мира сумели воспользоваться


 




ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА


2.8. Французская формула справедливого общества: «свобода—равенство—братство»


 


тремя «элементами»: религией, торговлей и свободой. «Старый поря­док» Вольтер критиковал с позиции философии рационализма (Декарт) — разум в состоянии понять мир и изменить его, на смену феодально­му режиму придет новый порядок, основанный на разуме и свободе. Свободу он трактовал по-новому: как личную независимость (незави­симость от других): «Свобода состоит в том, чтобы зависеть только от законов». Так же считал и Монтескье в «De I'esprit des lois» (1748):

«...политическая свобода состоит совсем не в том, чтобы делать то, что хо­чется... Необходимо уяснить себе, что такое свобода и что такое независи­мость. Свобода есть право делать все, что дозволено законами» («О духе за­конов», кн. 11, гл. 3).

Второй удар Вольтером был нанесен по католической церкви, ко­торая существует с его точки зрения как «грандиозный обман» с «фа­натиками и шарлатанами» (так он называл католическое духовенство). Сам он был деистом, т.е. богу оставлял место только в качестве перво­причины, а в обществе и его истории видел только деятельность людей (личностей). В особенности среди свобод он выделял веротерпимость и свободу совести, свободу публично выражать свои мысли. Все эти его идеи свободы поначалу воплотились в эпоху революции, Вольтер был признан «отцом революции», специальным декретом его прах был пе­ренесен в Пантеон. Сам же он вовсе не был сторонником насильствен­ной справедливости и революции, его идеалом оставалась просвещен­ная монархия, когда философы были бы королями. Что касается ра­венства, то Вольтер его видел в равенстве всех перед законом, но эга­литаризма — равенства социальных классов — для него не могло быть. В частности, он был сторонником предоставления гражданам прав на основе имущественного ценза.

Монтескье в «Духе законов» в большей степени привержен соци­альному равенству:

«Любовь к республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к демократии есть любовь к равенству. Любовь к демократии есть, кроме того, любовь к умеренности... В монархиях и в государствах деспотических никто не стремится к равенству; даже мысль об этом никому не приходит в голову; там каждый стремится к возвышению... Итак, вполне истинно правило, что для развития любви к равенству и умеренности в республике нужно, чтобы они были там установлены законами».

Но равенство для Монтескье полезно не всякое:

«Как небо от земли, дух истинного равенства далек от духа крайнего равен­ства. Первый состоит не в том, чтобы повелевали все или не повелевал ни­кто, а в том, чтобы люди повиновались равным себе и управляли равны-


ми себе. Он стремится не к тому, чтобы над нами не было высших, но что­бы наши высшие были нам равны. В природном состоянии люди рожда­ются равными, но они не могут сохранить этого равенства; общество отни­мает его у них, и они вновь становятся равными лишь благодаря законам» («О духе законов», кн. 5, гл. 3—4 и кн. 8, гл. 3).

Совсем другой точки зрения на равенство был второй «отец рево­люции» Жан-Жак Руссо. В работе 1755 г. «Рассуждение о происхожде­нии и основаниях неравенства между людьми» («Discours sur I'origine et les fondements de I'inegalite parmi les hommes») Руссо утверждает, что ра­венство — это естественное состояние людей, неравенства порожде­ны историей; существует два вида неравенства: «одно, которое назы­ваю естественным, или физическим»; другое, «которое можно назвать условным, или политическим»... «это последнее заключается в различ­ных привилегиях, которыми некоторые пользуются за счет других: как то, что они более богаты, более почитаемы, более могущественны, чем другие, или даже заставляют их себе повиноваться» [54]. Как возник­ло неравенство? Неизбежным следствием обработки земли был ее раз­дел, следовательно, появилась собственность, а затем для ее защиты — правосудие (чтобы ограничить столкновения «права первого» и «права сильного»). Так формировалось государство, политический организм (который Руссо задолго до Конта и Спенсера отождествляет с челове­ческим организмом). И вот «все бросились прямо в оковы, веря, что этим они обеспечат себе свободу», закон собственности и есть закон неравенства (богатства и бедности). Неравенство, «почти ничтожное в естественном состоянии», развивается постепенно, усиливается и до­стигает крайней точки — деспотизма (здесь отдельные лица опять ста­новятся равными — равно бесправными — перед лицом монарха). За­канчивает Руссо тем, что «неравенство личностей... явно противоречит естественному закону... чтобы горстка людей утопала в излишествах, тогда как голодная масса лишена необходимого» [55].

В работе «О политической экономии» Руссо определяет справедли­вость как социальное равенство, он видит справедливость в том, что­бы «бедный был защищен от тирании богатого», поэтому «одно из са­мых важных дел правительства: предупреждать чрезмерное неравен­ство состояний, не отнимая при этом богатств у их владельцев, но ли­шая всех остальных возможности накапливать богатства...»; и вот еще: «...ни один гражданин не должен обладать столь значительным достат­ком, чтобы купить другого, и ни один — быть настолько бедным, что­бы быть вынужденным себя продавать...» («Об общественном догово­ре») [56].


 




ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА


2.8. Французская формула справедливого общества: «свобода—равенство—братство»


 


Вот так справедливость превращается в социальную справедли­вость, где ее представлением выступает социальное равенство. Государство у Руссо основывается на общественном договоре, «переход от состояния естественного к состоянию гражданскому произво­дит в человеке весьма приметную перемену, заменяя в его поведении ин­стинкт справедливостью и придавая его действиям тот нравственный ха­рактер, которого они ранее были лишены. Только тогда, когда голос дол­га сменяет плотские побуждения, а право — желание, человек, который до сих пор считался только с самим собою, оказывается вынужденным дей­ствовать сообразно другим принципам и советоваться с разумом, прежде чем следовать своим склонностям».

И вот интересный поворот в рассуждениях Руссо: «...чтобы общественное соглашение не стало пустой формальностью... если кто-либо откажется подчиняться обшей воле, то он будет к этому принужден всем Организмом... его силою принудят быть свободным»; и еще: «нужно быть суровыми, чтобы быть справедливыми... всякий че­ловек добродетелен, когда его частная воля во всем соответствует обще­ственной» [57].

Вот так у Руссо обосновывается право «принуждения к свободе», так справедливость, основанная на общей пользе, становится «суро­вой» в подчинении индивида обществу.

Безусловно, все эти идеи о социальном равенстве и принуждении к свободе станут руководством к действию в период террора революции (известно, что Марат на заседаниях клуба вслух зачитывал отрывки из «Общественного договора»). «Революция, — говорил Робеспьер, — это война свободы против ее врагов; Революционное правительство обяза­но оказывать честным гражданам покровительство нации, а врагам на­рода должно нести только смерть; ...революционное правление — это деспотизм свободы против тирании» [58]. И очень быстро «война сво­боды» обрушилась на головы врагов революции, которая ради будуще­го легко поступилась принципами, провозглашенными в «Декларации прав человека и гражданина», и якобинская диктатура стала проводить политику террора.

«Призрак "аристократического заговора" очень быстро заполнил собою все пространство политического дискурса. Чтобы убедиться в этом, до­статочно рассмотреть непрерывный поток разоблачений, направлявшихся в комитет расследований Учредительного собрания. Надо, однако, отме­тить, что такой психоз разоблачений свидетельствует не только о широком распространении революционных настроений, но и о прочности традици­онного менталитета, для которого было вполне привычно ссылаться на за­говорщиков при объяснении любой непонятной и опасной ситуации, ка-


залось, грозящей разрушением естественного порядка вещей. Обе тенден­ции пересекались и взаимно усиливали друг друга» [59].

10 марта 1793 г. был учрежден чрезвычайный уголовный трибунал, впоследствии реорганизованный и названный революционным три­буналом. Трибунал получил очень широкие полномочия, его члены не избирались, а назначались Конвентом. Выносившиеся приговоры не подлежали ни апелляции, ни кассации. 17 сентября 1793 г. вышел де­крет «О подозрительных» (красивое название?), который предписы­вал немедленный арест всех лиц, объявленных «подозрительными». Тюрьмы наполнились невинными людьми, многие из которых были арестованы за родство с эмигрантами или по подозрению в неблагона­дежности. Никакой презумпции невиновности (объявленной в Декла­рации) более не существовало. По разным данным, с 1793 г. 16—17 тыс. человек были отправлены на гильотину. Далее террор обернулся про­тив самих вождей революции, государственный переворот 9 термидора (27 июля 1794 г.) положил конец якобинской диктатуре. «Революцион­ному трибуналу, после того как он истребил все, осталось теперь толь­ко, как это бывает со всеми анархическими явлениями, уничтожить са­мого себя», — писал Томас Карлейль в 1837 г. [60]. А затем недолго оста­лось до переворота 18 брюмера (9-10 ноября 1799 г.) и установления диктатуры Наполеона Бонапарта.

Французская революция во всем мире была воспринята неодно­значно, многие приветствовали разрушение «старого порядка», но были в ужасе от жестокостей революции, предпринятых во имя свобо­ды и равенства. Анатоль Франс с иронией отмечал, что Робеспьер ве­рил в добродетель и поэтому создал террор, а Марат верил в справедли­вость, поэтому «требовал двухсот тысяч голов». Саму идею справедли­вости, которая, оказывается, требует человеческих жертв, стали пере­сматривать. Лучше всего, мне кажется, этот новый взгляд на справед­ливость выразил Максимилиан Волошин. В 1906 г. (уже после русской революции 1905 г.) он писал, что смена понимания справедливости и ведет к революции:

«Идея справедливости — самая жестокая и самая цепкая из всех идей, овла­девавших когда-либо человеческим мозгом. Когда она вселяется в сердца и мутит взгляд человека, то люди начинают убивать друг друга. Справедли­востью во имя божественного установления была и справедливость старого режима, но Робеспьер справедливость поставил выше божества и этим сде­лал ее мещанской. У Марата и у сентябрьских убийц была справедливость самая непоследовательная, так как ее критерием служит личная страсть. Справедливость Дантона — справедливость во имя родины — "Родина в


ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА


2.8. Французская формула справедливого общества: «свобода—равенство—братство»


 


опасности!" — справедливость жестокая, но целесообразная, смягченная добродушием сильного зверя. Кризисы идеи справедливости называются великими революциями» [61].

Тем не менее Великая французская революция (кстати, Сталин за­претил советским историкам называть ее великой, такой чести у него заслужила только Великая Октябрьская Социалистическая Револю­ция) изменила европейский миропорядок и понимание моральных ценностей. Старые привилегии дворянства и духовенства ушли в про­шлое, сословные различия никогда больше не возрождались; по сути дела, это был первый шаг к социальному равенству и пониманию чело­веком себя как гражданина (гражданство не зависело от качеств граж­данина); все старые формы собственности были отменены и установле­на одна форма собственности — частная (большинство дворянских зе­мель было разделено на небольшие участки и продано крестьянам, так был образован класс мелких собственников); революция показала но­вую форму государственного устройства — парламентскую республи­ку, основанную на всеобщих выборах и представительном правлении. Даже во времена Империи наполеоновский кодекс 1804 г. (Code Civil des Francois) исходил из понятий равенства всех перед законом; главен­ства частной собственности; договора как обязательства (на основе до­бровольного согласия, особенное внимание уделялось договору купли-продажи). Это был идеальный юридический инструмент для нового ка­питалистического общества (кстати, сам Наполеон считал, что его бу­дут помнить не из-за сорока выигранных сражений, а из-за его кодек­са, но разве это так?).

По кодексу Наполеона женщинам были предоставлены более ши­рокие права, в частности, право на развод: брак считался теперь до­говором между супругами, поэтому развод мог состояться «по обще­му согласию», т.е. кодекс предусмотрительно не требовал объяснения каких-то причин (но все же мужчины оставались в привилегированном положении: супруг мог сразу же развестись в случае неверности жены, она — лишь после того, как муж состоял в связи с любовницей в тече­ние двух лет; кодекс давал право мужу безнаказанно убить неверную жену, если он заставал ее с другим, а у жены такого права не было; пра­во на владение собственной зарплатой француженки получили лишь в 1907 г.; право ставить свою подпись под контрактами — в 1938-м; и лишь в 1944 г. женщины получили полное избирательное право).

Итак, французская революция практически изменила понимание справедливости как равенства и свободы. Равенство теперь безусловно понималось как равенство всех перед законом и частично — как соци-


альное равенство; свобода теперь воспринималась как личная незави­симость, а не только как свобода души, мысли или веры; ее пределы су­щественно расширились (разрешено все, что не запрещено законом). Индивид получил гарантии безопасности и неприкосновенности (лич­ности и собственности), т.е. право быть самим собой. (Когда греки же­лали за обедом с вином человеку оставаться самим собой, они имели в виду то, чтобы он не превращался в полубога или бога — с героями так часто происходило; а вот современное прочтение такого тоста заключа­ется в том, что ценится отличие человека от других — его личностные качества, его самостоятельность и независимость, его приверженность своим идеалам и образу или стилю жизни.) Таким образом, в новом ка­питалистическом обществе «поселился» независимый индивид, кото­рый справедливость понимал исходя из установившихся новых усло­вий жизни и экономики. Это новое понимание справедливости, сло­жившееся к концу XVIII столетия, почти уже «наше», современное, мо­жет быть, за исключением некоторых несущественных отличий (типа права безнаказанно убить неверную жену).

Французская революция четко показала неоднородность той со­циальной группы, которая называлась «tiers etat» («третье сословие» во Франции составляли все те, кто не попадал под определение при­вилегированных — дворянства и духовенства). Сначала в третье со­словие входили все горожане, но потом добавились и жители деревень, называвшиеся во Франции «1е соттип» — простолюдины, простона­родное сословие. Когда третье сословие боролось за свои права про­тив монархии, духовенства и аристократии, интересы всех входящих в него были едины, это был «народ» в полном смысле этого слова. Но как только революции уничтожили другие сословия, сразу оказалось, что граждане отнюдь не едины ни в своем социальном положении, ни в политических амбициях, ни в идеологии. (Например, после рево­люции 1848 г. впервые на свободных выборах победил не буржуазный кандидат, а благодаря вере крестьянства в «доброго царя» племянник Наполеона Первого Луи Бонапарт.) Новое понимание справедливости, выработанное после французской революции, во всей Европе не было единым и предполагало две основные точки зрения: справедливость с позиции буржуазии и справедливость с точки зрения трудящихся клас­сов. Все больше социальная структура нового общества формировалась по принципу «богатые и бедные».

Французская революция дала толчок возникновению социалисти­ческих учений. В Англии началось движение чартизма (от слова «хар­тия»), в ходе которого выдвигалось требование прямого и равного из-


 




ГЛАВА 2. СПРАВЕДЛИВОСТЬ ОБЩЕСТВА


2.9. Немецкий проект справедливого общества: Кант, Гегель и Маркс


 


бирательного права. В 1836 г. в Лондоне возникло общество рабочих («London Working Men's Association»), которое критиковало «законы о бедных» и работные дома, требовало повышения уровня жизни рабо­чих и сокращения рабочего дня (во Франции после революции 1848 г. рабочий день сократился с 11 до 10 часов — это считалось большим до­стижением). Представителем нового взгляда на справедливость был Томас Годскин, написавший в 1824 г. памфлет «Защита труда против притязаний капитала; или доказанная непроизводительность капита­ла». В этой работе Годскин показывал в противовес классической по­литической экономии, что только труд создает стоимость, распреде­ление по труду — единственная естественная система распределения, все остальные — искусственные, капиталист присваивает часть приба­вочного труда рабочего, в этом причина бедности рабочего населения. Принцип справедливости — право рабочего на полный продукт тру­да. Новое понимание справедливости выразилось и в учениях француз­ских социалистов. Вот что писал Прудон в работе 1840 г. « Qu 'est ce que la proprietel» («Что такое собственность?»):

«Справедливость — это центральная звезда, управляющая обществами, ось, вокруг которой вращается весь политический мир, принцип и пра­вило всех договоров... Однако если сложившаяся у нас идея справедливо­сти и права будет дурно выражена, если она будет неполна или совсем не­правильна, то очевидно, что все наши законодательные применения будут плохи, учреждения — несовершенны и политика — неправильна, т.е., сле­довательно, наступит беспорядок и социальное бедствие».

Вот как определяет Прудон справедливость:

«Второй степенью общительности является справедливость (первая сте­пень — это симпатия), которую можно определить как признание в дру­гом личности, равной нашей. Как чувство она одинаково свойственна и нам, и животным, но только мы способны сознать ее, составить себе точ­ное понятие о справедливом, что, однако, как я уже говорил выше, не из­меняет сущности нравственности... Великодушие, признательность (я ра­зумею здесь лишь признательность, порождаемую удивлением перед выс­шею силою) и дружба являются тремя различными оттенками одного чув­ства, которое я назвал бы справедливостью, или социальной соразмерно­стью... Под справедливостью я разумею здесь то, что латиняне называли humanitas, т.е. вид общительности, свойственной человеку... Гуманность не изменяет справедливости, но последняя, основываясь всегда на первой, прибавляет к ней уважение и таким образом создает в человеке третью сту­пень общительности» (гл. 5).

И далее Прудон задает свой центральный вопрос: «Справедлива ли собственность? Все, не колеблясь, отвечают: да, собственность спра-


ведлива. Я говорю все, потому что до сих пор, кажется, никто еще не ответил с полным сознанием: нет». Прямо и безапелляционно Пру­дон утверждает, что земля не может быть присвоена, что труд не соз­дает собственности, что вообще «собственность есть присвоенное соб­ственником ни на чем не основанное право собственника на вещь, от­меченную им его печатью». Далее Прудон настаивает на несправедли­вом договоре между капиталистом и рабочим:

«Цивилизованный рабочий, продающий свой труд за кусок хлеба, строя­щий дворцы, для того чтобы жить в хлеву, изготовляющий самые роскош­ные ткани, для того чтобы одеваться в лохмотья, производящий все, для того чтобы обходиться безо всего, — не свободен. Хозяин, на которого он работает, не становясь его союзником, посредством обмена заработ­ной платы и услуг, происходящих между ними, становится его врагом... Не будем ослепляться ложной справедливостью: то, что дается рабочему в обмен на его продукт, дается ему не как вознаграждение за выполнен­ный труд, но как средство к жизни и аванс под работу, которую еще надо выполнить... Если собственность будет уничтожена, то какова будет фор­ма общества?» [62]

Ответ Прудона однозначен: это будет форма коммунистическая!

Интересно, что и «Союз коммунистов» Маркса и Энгельса изна­чально происходил из «Союза справедливых», это была тайная орга­низация немецких политических эмигрантов, возникшая в Париже в 1836—1837 гг. После участия в бланкистском восстании 1839 г. наиболее видные деятели союза были вынуждены эмигрировать; часть их оказа­лась в Швейцарии, часть эмигрировала в Лондон, где союз стал пре­вращаться в интернациональную организацию, в состав которой кроме немцев входили скандинавы, голландцы, венгры и др. В 1847 г. Маркс и Энгельс дали согласие вступить в «Союз справедливых» при усло­вии его реорганизации; эта реорганизация произошла на первом кон­грессе, и было принято решение о создании «Союза коммунистов». Вот так коммунисты родились из «Союза справедливых» (поэтому, види­мо, Маркс такие любил слово «справедливость», это точно было не его слово) и стали новыми выразителями идеи о справедливости.


Поделиться:

Дата добавления: 2015-01-29; просмотров: 135; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.006 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты