ЭВОЛЮЦИЯ ИДЕЙ 2 страница

Если вы измерите стол и обнаружите, что его высота равняется одному метру, это будет истина опыта или истина игры? Это игра, в которой у нас есть линейка с нарисованными цифрами. Мы прикладываем эту линейку к столу и считываем число. Оно оказывается равным 100 сантиметрам. Это игра с линейкой и цифрами. Мы проделываем эту операцию снова и снова и каждый раз получаем один и тот же результат. Вот это уже опыт.

Истина веры самая мощная из всех, потому она входит в умы и работает там. Истина веры — это то, во что мы верим. Она может быть напрямую связана с реальностью, а может и не быть. Мы можем быть убеждены, что стол, сколько его ни измеряй, всегда будет иметь высоту один метр. Это вера. Представление Платона об абсолютных внутренних истинах было системой убеждений, навязанной интеллектуальному миру. Фрейдистский взгляд на важность детских психических травм —

гоже система убеждений. Мы не смогли бы выжить без внутреннего ассортимента истин веры.

Истины веры являются самыми важными, потому что они организуют жизнь, формируют систему ценностей и облегчают процессы принятия решений. Ключевой вопрос звучит так: насколько твердо вы верите в эти истины? Есть истины веры нетвердые, некатегоричные — гипотезы. Гипотеза — это фактический двигатель прогресса западной науки. Гипотезы полезны и эффективны. Они выполняют мировоззренческую и организующую функции. Но как быть с другими истинами веры? Должны ли и они быть зыбкими? Если люди стремятся к стабильности и определенности, насколько полезны истины, в которых мы не вполне уверены? Здесь мы можем по кругу вернуться к истине игры. Если мы хотим определенным образом сформировать свою систему ценностей и мировоззрение и играть в эту игру, тогда у нас появится определенность и непреложность игровой истины. Именно так поступили Платон и компания: истина веры была превращена и истину игры, а потом представлена как истина опыта.

В плане мозговой деятельности истина, вероятно, всегда проделывает такое циркулярное движение. Мы замышляем «возможность», «вероятность», а потом проверяем свою догадку во взаимодействии с внешним миром.

Какова же практическая польза «истины» для мышления?

Вера в существование глубинной истины, ждущей обнаружения, ведет к бесконечному поиску.

Истина есть ярлык, который легко приклеивается с помощью суждений. Это, в свою очередь, ведет к приятию или отвержению. Как я постараюсь показать и следующих главах, это может очень сильно сказы- наться на наших привычках мышления.

Жесткая дихотомия типа истина/ложь разводит на диаметрально противоположные края вещи, которым порой лучше было бы оставаться посредине.

Суждения типа истина/ложь позволяют работать с отличающейся крайней негибкостью системой ячеек и категорий.

Последовательность такого рода суждений может быть обманчивой и приводить к неверному результату, особенно если руководит процессом тот, кто заинтересован в обмане.

Система ярлыков фактически увековечивает классификацию, которая редко подвергается пересмотру.

«Истина» становится удобным оправданием для различных негативных действий и убеждений: от преследования инакомыслящих до расизма.

Истина — манящее знамя, за которым идут люди.

Истина является мощным средством борьбы с «сорняками» мышления, разного рода глупостью и бессмыслицей.

Истина придает твердость и основательность тому, во что мы в данный момент хотим поверить.

Абсолютная истина попирает реальность сложных системных взаимодействий.

Истина призвана придать карте мира форму, пригодную к использованию.

Истина больше основывается на том, «что есть», нежели на том, «что может быть».

Истина больше благоприятствует анализу, нежели придумыванию идей.

Истина больше благоприятствует описанию, нежели созиданию.

Истина сохраняет парадигмы вместо того, чтобы менять их.

Истина дает могущество суждениям.

Истина способствует скорее деструктивным суждениям, нежели конструктивным усилиям.

Истина ведет к самоуспокоенности, самодовольству и высокомерию.

Истина придает нам уверенности в себе.

Истина — оружие для наступления.

Истина позволяет нам говорить «не так» и тогда, когда это оправданно, и в противном случае.

Как на истину ни смотри, это понятие — краеугольный камень сократовского метода и традиционной западной системы мышления, собранной воедино «Бандой Трех».

Какая есть альтернатива?

Скромность:

Возможно.

Может быть.

Это одна из возможных точек зрения.

В данных обстоятельствах.

Это служит своей цели.

«Не доказано» (как в шотландской системе правосудия).

И да и нет.

Кажется, так.

Иногда.

Насколько приемлема на практике подобная неопределенность? Представьте, что судья говорит: «Суд признал, что вероятность вашей вины составляет 10 процентов, поэтому я приговариваю вас к 10 процентам предусмотренного срока заключения». Трудно іакое представить? Но ведь на досудебных слушаниях вполне могут сказать: «Вероятность того, что вы виновны, составляет 10 процентов, поэтому вы пройдете через ускоренную судебную процедуру, чтобы многие месяцы не ждать полноценного суда».

I і.ік 1294

ВОПРОСЫ

сли мы поверим, как того хотел от нас Платон, что существует внутренняя, скрытая, неизменная истина, как нам ее отыскать? Теперь у нас есть «цель», но как до нес добраться?

Как я уже говорил, существуют, по-видимому, лишь два фундаментальных подхода. Первый связан с отвержением «неистины», ложных идей, ошибок мышления, бессмыслицы. Второй подход — более или менее прямое движение к этой самой истине (или Истине).

Одним из главных инструментов второго подхода являются «вопросы». Бесконечное исследование, подогреваемое верой в существование скрытой истины, осуществляется преимущественно путем постановки вопросов. Если истина является вершиной горы, тогда «вопрос» является одним из главных методов альпинизма, необходимых для того, чтобы подняться наверх.

Большинство людей знают, что «вопросы» составляют основу сократовского метода. Лавина вопросов, которыми засыпал своих слушателей Сократ, явно раздражала тех, кто не любил его. Ответов он давал немного, но зато за вопросами в карман не лез.

Ирония заключается в том, что, как я уже говорил в одной из предыдущих глав, сам Сократ сократовским методом фактически не пользовался.

Всякий читающий диалоги Сократа (в записи Платона) сразу обратит внимание на отсутствие «настоящих» вопросов. Сократ на самом деле не спрашивает, а утверждает. И после каждого утверждения он поворачивается к слушателю и говорит: «Не так ли?» Ответы ему дают сплошь такие:

«Да».

«Правильно».

«Определенно».

«Совершенно верно».

«Вы правы».

«Разумеется, нет (когда вопрошающий просит подтвердить отрицание)».

«Согласен».

«Не сомневаюсь».

В своей программе «Уроки мышления CoRT»[1] я провожу различие между двумя типа вопросов: «стреляющими» и «удящими».

Когда охотник стреляет в дичь, он точно знает, в кого он целится. Цель уже известна. Охотник может либо попасть в нее, либо промахнуться. Два возможных исхода известны заранее. Иными словами, задания «стреляющие» вопросы, мы заранее знаем возможные ответы. Это или «да», или «нет».

«Сегодня среда?»

«Швеция входит в Европейское сообщество?»

«Эти овощи полезны?»

«Это направление на север?»

Спрашивающий хочет что-то проверить. Он хочет, чтобы «возможность» была подтверждена или отринута. В игре «Двенадцать вопросов» игрок должен суметь угадать задуманный предмет, задав ряд «стреляющих» вопросов:

«Это животное?»

«У него четыре ноги?»

«Оно обычно живет в домах?»

«Оно ест мышей?»

Иное дело «удящие» вопросы. Рыбак забрасывает в воду крючок с наживкой и сидит в ожидании дальнейших событий. Он не охотится на конкретную рыбу (хотя и такое бывает в небольшом пруду), а просто ждет, кто на его наживку клюнет. Он может в общих чертах знать, какого сорта рыба ему попадется. Если вы вышли ловить голубого марлина, вам едва ли попадется форель. Смысл «удящего» вопроса — поиск, а не проверка гипотезы.

«Какой сегодня день?»

«Какие страны входят в Европейское сообщество?»

«Какие овощи полезны?»

«Где север?»

Человек, отвечающий на «удящий вопрос», не может ограничиться ответом «да» или «нет». Его ответ должен быть содержательным.

Верно, Сократ часто просил своих слушателей дать определение чему-нибудь (морали, любви, справедливости и т. д.), но все же подавляющее большинство его вопросов — «стреляющие». Точнее, его вопросы даже не совсем «стреляющие», потому что когда задают настоящий «стреляющий» вопрос, нет уверенности в том, будет ответ «да» или «нет». Сократ безо всяких сомнений ожидал ответа «да». Он ждал полного согласия. Вероятно, он немало растерялся бы, если бы услышал «нет» или «может быть». Поэтому мы должны спросить себя, были ли его вопросы вопросами вообще или это был монолог, прерываемый время от времени

требованиями согласия. Я ничего не имею против монолога, я просто хочу сказать, что открытого типа вопросы, которые мы обычно ассоциируем с сократовским методом, самим Сократом использовались редко (по крайней мере, если опираться на записи Платона).

Вопрос является самым полезным средством речи, которая, насколько я знаю, есть в большинстве языков (было бы очень любопытно познакомиться с языком, где нет такого понятия, как вопрос). Если вам интересно, как можно было бы обходиться без вопросов, давайте попробуем разобраться.

Большинство людей допускают ошибку, полагая, что, если что- то кажется простым, очевидным и разумным, мы это постоянно делаем.

Рассмотрим ряд вопросов:

«Сколько вам лет?»

«Что вы думаете о Мальте как о месте для отдыха?»

«Как бы вы хотели, чтобы вам приготовили яичницу?»

«Вы глухой?»

А теперь давайте подумаем, как можно было изложить то же самое, не пользуясь вопросительной интонацией. Поначалу это- может показаться трудным, но па самом деле это чрезвычайно просто.

«Обратите внимание на свой возраст. Назовите мне свой возраст».

«Обратите внимание на Мальту как место отдыха. Поделитесь со мной своими мыслями».

«Обратите внимание на приготовление яичницы. I Іазовите мне способ, который вы предпочитаете».

Вопрос о яичнице часто ставит в тупик туристов, приезжающих в США и наивно полагающих, что яичница — это просто жареные яйца. На самом деле вас просят указать, хотите ли вы, чтобы их жарили желтком вверх, желтком вниз или как-то еще.

Что касается самого последнего вопроса, то в крайнем случае его, возможно, лучше всего было бы задать языком жестов (если вы верите, что ваш собеседник действительно глухой). Например, просто укажите рукой на ухо. Этим жестом вы фактически говорите: «Обратите внимание на ухо».

В каждом из перечисленных примеров фраза «Обратите внимание на...» выглядит неуклюжей и совершенно необязательной. Вы могли бы просто сказать: «Назовите мне свой возраст». Однако я включил эту фразу потому, что она всегда подразумевается.

Вопрос является способом «обратить внимание» слушателя на определенный объект и попросить его перечислить, что он «видит».

Гид, приведя группу туристов к собору, мог бы сказать:

«Обратите внимание на то большое окно над дверью. Скажите, что вы видите».

«Обратите внимание на контрфорсы. Скажите, что вы видите».

«Обратите внимание на резьбу в верхней части колонны. Скажите, что вы видите».

Ясно, что невозможно смотреть на все одновременно, поэтому средства, используемые для «направления внимания», весьма полезны. Функцию «направления внимания» могут выполнять самые разные фразы:

«Расскажите мне о...»

«Обратите внимание на...»

«Посмотрите на...»

«Сосредоточьтесь на...»

Но, в целом, наиболее предпочтительным способом направления внимания является вопрос, потому что это более вежливая форма (вопросительная, а не повелительная) и ею легче пользоваться.

Направление внимания является очень важной частью процесса восприятия. Специалист в своей области всегда знает, на что нужно обращать внимание, то есть у него есть более или менее узкие рамки направления внимания. Когда искусствовед смотрит на картину, его внимание направлено на цвета, на мазки, на композицию, на руки, на светотень и т. д. Гипотеза сама нацеливает внимание. Например, если специалист подозревает, что неподписанная картина принадлежит кисти такого-то художника, он сразу же смотрит на нос, потому что этот художник был известен своеобразной манерой изображения носа.

Когда мы думаем о чем-либо, нам тоже нужно иметь определенные рамки направления внимания. Мы не можем смотреть на все одновременно, пытаясь сравняться со специалистом, который создал для себя такие рамки. Нам нужны средства направления внимания, чтобы не запутаться. Гораздо полезнее смотреть на вещи последовательно и основательно.

Средства направления внимания нам также нужны для того, чтобы мы могли быть уверены, что ничего не упустили, что увидели все, достойное внимания.

«Уроки мышления CoRT», которые ныне широко используются во многих странах мира с превосходными результатами, как раз и снабжают нас такими средствами направления внимания.

Таким образом, вместо сократовского метода с бессистемно, почти наудачу задаваемыми вопросами у пас теперь есть «дебоновский метод» организованного направления внимания.

Движение

Суждение

Формальные средства направления внимания, присущие методу CoRT, обеспечивают разум «исполнительными концепциями». Разум человека полон «описательных концепций», таких как стул, машина, собака и т. д. Но исполнительных концепций, которые используются для направления мышления или внимания, мало (если они есть вообще).

На уроках CoRT используется средство направления внимания под названием C&S. Это сокращение подразумевает «последствия и результаты», но всегда обозначается начальными буквами. Почему? Чтобы

это средство воспринималось как единственное в своем роде. Совершенно бесполезно просто призывать человека «смотреть на последствия» (хоть это, по сути, подразумевает то же самое). Такое «общее» указание не откладывается в памяти, не находит в сознании постоянного места, в то время как техника C&S уникальна. Когда преподаватель просит ученика «выполнить C&S», тот точно знает, что ему нужно делать. Со временем ученик начинает уже сам себя инструктировать подобным образом. Результаты этого, как показывают исследования профессора Джона Эдвардса из австралийского Университета Джеймса Кука, могут быть просто замечательные.

Просто сказать ученику «думай» совершенно бесполезно.

На одном из семинаров в Канаде, где присутствовали 150 женщин, занимающих высокие руководящие должности в бизнесе, я предложил следующую идею: женщинам за ту же самую работу следует платить на 15 процентов больше, чем мужчинам. Восьмидесяти процентам аудитории эта идея понравилась. Затем я нкратце объяснил суть метода C&S, которая заключается в направлении внимания на кратко-, средне- и долгосрочные последствия предложения. В конце я вновь спросил об отношении аудитории к предложенной идее. На этот раз ее поддержали лишь 15 процентов участниц вместо прежних 80. Таким образом, процедура C&S действительно меняет взгляды людей. Кстати, я подозреваю, что первоначально участницы семинара относились к выполнению C&S как к совершенно бесполезной и необязательной процедуре, поскольку, будучи «взрослыми и мыслящими» людьми, они и так всегда смотрят на последствия своих действий. Если бы это было так, формальное выполнение процедуры C&S не имело бы никакого эффекта.

Большинство людей допускают ошибку, полагая, что если что-то кажется простым, очевидным и разумным, мы это постоянно делаем. Это не так. Обычно мы не делаем даже самых простых вещей.

Я часто рассказываю, как однажды, выступая в одной из австралийских школ перед тридцатью двенадцатилетними учениками, спросил их, как бы они отреагировали на предложение еженедельно выплачивать каждому ученику небольшую сумму за то, что он ходит в школу. Все тридцать школьников сочли эту идею замечательной, поскольку они смогли бы на эти деньги покупать себе сладости, жевательную резинку и комиксы. Затем я вкратце объяснил им суть еще одного метода направления внимания под названием РМІ. В ходе выполнения этой процедуры человек сначала обращает внимание на «плюсы», потом на «минусы» и, наконец, на «интересные» моменты. Выполнив это упражнение, двадцать девять из тридцати учащихся полностью изменили свое мнение и решили, что эта идея плохая: «Откуда будут браться деньги?» и т. д. В этой истории важно отметить, что я не стоял над ними, задавая вопросы. Объяснив суть метода РМІ, я после этого вообще ни слова больше не сказал. Учащиеся использовали этот способ направления внимания совершенно самостоятельно. В результате они расширили воспринимаемый образ, и, вследствие этого, изменилось их отношение к предложению. Отличие этой методики от сократовского метода, где учитель засыпает школьников вопросами, очевидно.

К числу других средств направления внимания из первого комплекса «Уроков мышления CoRT» относятся:

Учет всех факторов: внимание направляется на все факторы, которые необходимо учесть, принимая решение, делая выбор, разрабатывая план и т. д. Главные приоритеты: попытка определиться с приоритетами. Что имеет первостепенное значение? Цели и задачи: внимание направляется на цель того или иного действия или выбора. Чего вы хотите достичь?

Альтернативы, возможности и варианты: указание искать другие точки зрения на что-то или другие способы что-то делать.

Мнения других людей: внимание направляется на взгляды или образ мыслей других заинтересованных лиц.

Все эти методы направления внимания очень просты. Но при этом они чрезвычайно эффективны. И учащимся нравится пользоваться ими, потому что они задают систему отсчета для мыслей о каком-то предмете. Просто сказать ученику «думай» совершенно бесполезно.

Один просвещенный канадский философ утверждал, что эти методы работать не могут, а в то самое иремя, когда он писал об этом, они использовались в соіиях школ и работали очень хорошо. Это как пы- іаться доказывать, что сыра не существует, в то время как люди едят его каждый день.

Мы получаем множество сообщений о том, как дсги, приходя из школы домой, учат методам направления внимания своих родителей, которым приходит

ся принимать важные решения. Есть страны, где этот метод преподается в некоторых, во многих или даже во всех школах.

Никакого волшебства тут нет. Да, вопрос является средством направления внимания. Но кто скажет вам, на что направить вопрос? Инструменты мышления CoRT задают точку отсчета, направляют ваше внимание. И они позволяют учащимся (да и всем мыслящим людям) делать это самостоятельно, не дожидаясь, когда учитель задаст подходящий вопрос.

«Уроки мышления CoRT» с одинаковым успехом используются как в школах, так и в бизнесе.

ДЕФИНИЦИИ, ЯЧЕЙКИ, КАТЕГОРИИ И ОБОБЩЕНИЯ

десь мы подходим к самой сути, ядру западной традиции мышления, сократовского метода, системы, разработанной «Бандой Трех». «Истина» предопределяется тем, чему позволено уместиться в ту или иную ячейку. Резкие, категоричные суждения как раз и призваны решить, что (или кто) укладывается в данную ячейку, а что (или кто) нет. Эта фундаментальная концепция ячеек полностью доминирует в западном мышлении. Является ли эта «система убеждений» (веры в ячейки) неизбежной, или она представляет собой лишь один возможный взгляд на мир?

Сократ старался искать абсолютные дефиниции. Он требовал, чтобы определения были абсолютными. Он был не готов идти на компромиссы и предпочитал сдаться, как это чаще всего и происходило, нежели согласиться на прагматичное определение. Любого примера, опровергающего предложенный вариант определения, было достаточно для признания определения негодным.

Такая установка Сократа предопределялась его «миссией». В те времена, когда он жил, слова типа «справедливость», «добродетель», «мораль» использо- нались весьма небрежно и иногда могли иметь разные смысловые значения. Люди придавали этим словам тот смысл, какой был им угоден, как это продолжают делать и современные политики. Софисты верили в целесообразность и в то, что истина у каждого своя. Они обучали людей искусству убеждения, которое позволяло подменять смысл слов в силу целесообразности того или иного значения в конкретной ситуации. И вот Сократ выступил походом против этого чересчур «эластичного» мира, сделав своей миссией поиск абсолютных и неизменных определений. Целесообразность была отставлена в сторону.

Сократ хотел видеть универсальные стандарты, формы, дефиниции и принципы. Он искал «логос» ситуации в ее определении. Определение должно было заключать в себе суть определяемого и те факторы, которые оставались неизменными, в то время как другие аспекты менялись.

Аристотель зашел в этом намного дальше. Главным вкладом Сократа в науку он считал его поиск определений. Он заявлял, что Сократу мы обязаны двумя вещами:

1) индуктивной аргументацией;

2) общими определениями.

Во времена Сократа большой вклад в методику мышления внесли медики, которым в своей профессии приходилось сочетать науку, философию и практику. К сожалению, сегодня философией предоставлено заниматься философам, которые не имеют нужды в практическом применении плодов своих раздумий.

Всякая болезнь рассматривалась как вторжение «злого духа». Поэтому важно было попытаться определить природу («эйдос», как позже назвал ее Аристотель) болезни. Эта идентификация, или диагностика,

позволяла врачу выбрать те или иные стандартные действия. Существовала практическая потребность перехода от классификации к действию. И по сей день мы даем болезням разные «имена». Возможно, это несколько тормозит прогресс медицины, поскольку отвлекает внимание от «перекрестно-системной» природы болезней.

Сократа по праву называют человеком, создавшим базу для научной классификации. Некоторые отрасли науки — ботаника, например, — в весьма значительной степени зависят от классификации. К сожалению, есть ученые, которые считают классификацию основой всех наук. У американских психологов существует стойкая тенденция делить людей на классы, группы, категории, ячейки и т. д. Для этой цели разрабатываются всевозможные тесты, которые проводятся с наукообразной важностью и торжественностью. Однако практической пользы от этих упражнений очень мало. Люди раскладываются по полочкам и оставляются там. Разработать надежный тест для определения подходящей тому или иному человеку ячейки совсем несложно. Более того, люди сами тщатся определить свою ячейку — это своеобразная форма самопознания, самоидентификации. Отсюда интерес к астрологии и делению людей по знакам зодиака.

Говорят, что у Прокруста было ложе, на которое он укладывал всех своих «гостей». Если человек оказывался слишком высоким или слишком низкорослым, ему обрубали ноги или вытягивали туловище по длине ложа. Это лишь один из наиболее очевидных примеров того, какую опасность может представлять насиль- иое помещение людей в ячейки. Если человек не вполне соответствует отведенной ему ячейке, на помощь приходит избирательное восприятие.

Определение, или дефиниция, — это комбинирование необходимых свойств и характеристик. Сократ много мучался, пытаясь решить, должно ли включать в себя определение храбрости знание. Давайте и мы рассмотрим эту проблему.

1. Человек, который не знает, что пули способны убивать, в реальности не является храбрецом, когда поднимается из траншеи и бежит в атаку.

2. Когда человек набирается знаний и понимает, что пули способны убивать, тогда именно храбрость позволяет ему идти в атаку.

3. Если человек знает, что, по статистике, быть убитым пулей есть лишь 1 шанс из 200, называть его храбрецом оснований уже гораздо меньше.

4. Если человек знает, что даже легкое ранение на поле боя наверняка будет иметь серьезные последствия, он снова храбрец.

5. Если человек знает, что атака представляет собой лишь видимость, призванную одурачить противника, и что очень быстро их отзовут обратно в траншеи, его право называться храбрым снова уменьшается.

6. Если человек знает, что шансов дожить до конца войны у него очень мало (как это было с офицерами во время Первой мировой войны), оснований считаться храбрым у него вновь становится больше.

Так является знание частью определения храбрости или нет? Проблема в том, что знание знанию рознь. Это одна из классических проблем, связанных с дефинициями и категоричными суждениями.

Если бы мозг имел больший КПД, мы бы не смогли стать столь продуктивными мыслителями.

Сократ использовал ячейки очень умело, как это иллюстрирует рисунок 4. Сначала он убеждал слушателя согласиться с одной ячейкой. Затем он показывал, что это приводит их в следующую ячейку. Потом в следующую. Так, шаг за шагом и без особого сопротивления, он приводил собеседника на позицию, с которой изначально тот (скорее всего) не согласился бы. Точно к такому же ходу рассуждений прибегают адвокаты в судебных прениях.

Я никогда до конца не понимал, почему философы придают такое большое значение дефинициям,

Сократовские ячейки

Рис. 4

категориям и ячейкам. Подозреваю, что это связано с подспудным представлением о существовании абсолютной истины и потребностью прийти к окончательному «есть» и «нет». Ячейки имеют строго очерченные границы, и каждый предмет либо определенно принадлежит ей, либо определенно не принадлежит.

Однако определение можно было бы рассматривать как собрание характеристик, которые мы привыкли видеть вместе, и потому ожидаем, что они всегда будут вместе. И ничего особенного в этом нет. Просто мы наблюдаем такие-то атрибуты вместе, и у нас складываются определенные ожидания на этот счет.

Точно так же действует врач, когда диагностирует болезнь, наблюдая определенное сочетание симптомов и проводя определенные тесты и анализы. Возможно, присутствуют не все симптомы, но врач делает наиболее вероятное предположение.

Проблемы начинаются тогда, когда вероятному предположению, догадке придается статус непреложного факта, закона. Аристотель, вероятно, знал, что у жеребца больше зубов, чем у кобылы. И на основе этого он принял за непреложный факт, что у самцов всех видов зубов больше, чем у самок. Утверждая это, он не удосужился попросить двух своих жен открыть рот, чтобы сосчитать зубы.

Почему недостаточно сказать, что лебеди обычно белые, и на основе этого ожидать, что всякое подобное лебедю существо будет белым? Это ожидание базируется на нашем текущем опыте. Но данное утверждение лишено жестких рамок настоящего определения, поэтому, если мы обнаружим, что существуют и черные лебеди, мы сможем продолжать держаться за первоначальное «обычно».

Трудность в том, что в этом случае мы имеем дело с вероятностной системой, не позволяющей оперировать категоричными «истина/ложь». В этих обстоятельствах очень трудно «исключать» что-либо. И главное, как тогда быть с «внутренней истиной»?

Некоторые классы базируются на «внутренних истинах», например, структура гена или простая математическая основа фрактала. Другие составляются лишь ради удобства.

«Истина игры», как я ее называю, устраняет все проблемы, потому что позволяет вам выбирать основу для группировки характеристик.

«Я намерен называть всякую женщину со светлыми волосами блондинкой». Ясно, что такое определение не допускает исключений, поскольку, если у женщины не светлые волосы, ее просто не называют блондинкой. После этого вы можете пойти дальше и отметить различия между натуральными блондинками и крашеными.

Но Сократ «истиной игры» не пользовался. Он хотел прийти к определению через индукцию на основе опыта и примеров. Он достиг бы куда лучших результатов, используя «истину игры» и решая вопрос, каким должно быть определение, к которому он хочет прийти. Но тогда на чем бы строился его авторитет? Искренне веря, что он ищет «внутреннюю истину», он выводил свой авторитет из этой истины.

Вспомните пример с группой ученых, занимающихся формулированием грамматических правил языка, которые отражали бы все существующие словоупотребления. Во многих ситуациях они приходят в тупик и, чтобы выйти из него, вынуждены «создавать» правила, которые покрывали бы большинство словоупотреблений, но при этом исключали из рассмотрения ряд «неправильных» словоупотреблений. Сократ на это идти не хотел.

Представьте себе двух соколов. Один из них обладает превосходным зрением, а второй несколько близорук. Рацион этих соколов ограничен лягушками, мышами и ящерицами. Зоркий сокол способен различить лягушку с большой высоты и благодаря этому может заранее планировать свой рацион. Он предпочитает лягушек и ест только их. О других возможных источниках пищи он забывает. Близорукому соколу это не дано, поэтому он вырабатывает концепцию, класс, категорию «мелких движущихся объектов». Когда этот сокол голоден и видит «мелкий движущийся объект», он бросается на него, не зная заранее, что за зверюшка попадет ему на обед. Иногда это оказывается мышь, иногда ящерица, иногда лягушка, а иногда даже детская игрушка. Ясно, что первый сокол благодаря острому зрению имеет преимущество, так? Не так. Предположим, что лягушки вымерли — например, они уничтожены теми же соколами (как из-за чрезмерного рыболовства исчезает рыба). Зоркий сокол в беде. А вот близорукий исчезновения лягушек даже не заметит. Классы, категории, концепции наделяют гибкостью.