Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


О происхождении крепостничества 2 страница




Следовательно, главная особенность состоит в том, что в актах XV в. при явно одинаковых хозяйственных условиях для разных новопоселенцев льготы были резко различны по срокам, и главной целью перезывов были люди, пришедшие на чужую землю, а не собственно освоение земель, ибо тогда было бы невозможно уравнивать по льготе легкую пустошь и девственный лес.

Продолжая наше обсуждение позиции Л.В. Черепнина, следует сказать, что в большом числе случаев старожильцев "тутошних мест" перезывали во­обще на пустые места, как и "инокняженцев". Кроме того, ушедшие из "своих мест" старожильцы могли вернуться и через 5, и через 10, 15 и 20 лет, и в этом случае их хозяйственные задачи восстановления "старых", запустевших мест были не менее сложными, чем создание нового хозяйства, расчистка под пашню леса и т. п.

На наш взгляд, резкое уменьшение льготных сроков для "пришлых старожильцев" имело своей задачей четкое обозначение факта полного отчуж­дения у них "старых мест" феодалом, конец иллюзиям бывших исконных жителей на право владения "старыми местами". У обычных новопоселенцев, пришедших "из иных княжений", таких иллюзий не было, они садились на чужую для них землю и пришли специально на льготу, хотя несомненно, что с течением времени в силу экономической необходимости они снова врастали в систему общинного землепользования. Но это другой вопрос.

Стало быть, стержнем политики создания массовых новых поселений на льготных основаниях было не столько стремление привлечь из "иных княжений" рабочие руки для освоения новых земель, хотя такая задача действительно имела место, сколько стремление укрепить положение феодалов как полных земельных собственников. К этой мысли довольно близко подошел А.Я. Дегтярев, который пишет: "Окончательно стать собственником земли можно было, только застолбив ее деревнями, в которых посажены "свои" крестьяне"91 . Автор лишь имеет в виду задачу хозяйственного освоения феодалом пустых земельных пожалований, куплей и непосредственных захватов. Но, если взглянуть на проблему шире, то станет ясно, что людские ресурсы страны перераспределялись столь сложным, ухищренным и несомненно дорогостоящим способом92 не столько во имя освоения новых земель, сколько во имя завершения процесса отчуждения от непосредственного производителя основного условия труда — земли. И.Я. Фроянов прав в том отношении, что "старожильцы" вовсе не прикреплялись к земле ("они часто срывались с места", — пишет он)93 . Однако явление "старожильства" позволяет вскрыть указанный нами сложный глубинный процесс.

Изменение ракурса подхода к проблеме "старожильцев" позволяет иначе, чем прежде, оценить и сущность явления крестьянских переходов. Совсем не обязательно для столь ранней поры, как XIII—XIV вв. и даже первая половина XV века, рассматривать их в жесткой альтернативе "свобода — крепостничество"94 . Из сказанного выше следует, что крестьянские переходы (от одного землевладельца к другому) в значительной своей части обязаны инициативе феодалов-землевладельцев. Очевидно, нецелесообразно вследствие этого и постоянно рассматривать их как непременный атрибут свободы.

Крестьянские расселения в рамках маркового строя свободных общин вещь обычная, но она исторически и социально не равнозначна переходам, так как механизм миграций был совсем иным. Крестьянские расселения лишь укрепляли такие основы обычного права, как принцип наследственности и трудового права, лежавшие в основе крестьянских общинных представлений о земельной собственности. В условиях необычайно краткого сезона земледельческих работ, когда земледелец мог в любой момент остро нуждаться в помощи соседей, это не было колонизацией западноевропейского типа. Целью инициативы феодалов в области крестьянских переходов бы­ла как раз борьба за уничтожение или сокращение сферы действия кресть­янского общинного наследственного права и сужение сферы действия прин­ципа общинного трудового права до уровня одних лишь межкрестьянских отношений. Разумеется, в конкретно-исторической действительности все это проявлялось не столь однозначно, но общая тенденция, на наш взгляд, именно такова.

Традиционный подход к крестьянским переходам как элементу крестьянской исконной свободы лишает историков возможности не только определить начало таких переходов, но и объяснить социальный механизм их возникновения. Л.В. Черепнин прямо заявлял: "Мы не знаем, как и когда возникло это право" (крестьянских переходов, — -Л. М.)95. В свое время И.И. Смирнов писал о том, что "Киевская Русь не знала права крестьян­ского перехода. Этот вывод вытекает... прежде всего из наличия такого социального института, как «изгойство»"96. Думается, что с точки зрения социально-экономического развития феодальной вотчины момент возникновения переходов был прежде всего следствием сопротивления крестьянской общины процессу становления вотчины как полнокровной ячейки феодального общественного производства, когда развитие рентных отношений в вотчине миновало свою простейшую стадию повторения отношений института кормлений, хотя, в свою очередь, уже лишенные своей земли крестьяне могли использовать переходы, протестуя против политики хозяина их земли.

Переходы возникали, таким образом, как орудие борьбы с общиной, хотя само явление переходов на практике оказалось значительно сложнее. В какой-то момент переходы стали уже препятствием укреплению феодального способа производства. Больше того, с определенного этапа они действитель­но стали и элементом крестьянской свободы. Хотя если взглянуть глубже в сущность процессов более поздней поры, второй половины XV в. и XVI в., то придется признать, что и в это время крестьянские переходы все еще оставались в значительной мере порождением прежней необходимости расшатывания общины и укрепления права собственности феодала на землю. Поэтому, соглашаясь с И.Я. Фрояновым в том, что "едва ли возникновение переходов означало закрепощение крестьян"97, в то же время необходимо со всей силой подчеркнуть социальную функцию переходов, используемых фео­далами как орудие укрепления феодальной собственности на землю в борьбе с общиной.

При этом необходимо иметь в виду, что конкретно-исторически явление переходов обрастало и рядом сопутствующих функций. Среди них историки раньше всего увидели функцию борьбы за рабочие руки. Однако, на наш взгляд, существенное значение эта функция приобретает много позже, примерно с середины XVI века, но и тогда она остается производной.

Примерно к середине XV в. в некоторых районах страны интенсивность переходов уже была, видимо, необычайно высокой. В водоворот массовых переселений на льготу были вовлечены широкие массы крестьянского населения. Здесь представляется существенным уточнить понимание терминологии актового материала, касающейся определения группы крестьян-льготчиков, фигурирующих под названием "инокняженцев". Л.В. Черепнин склонен к буквальной трактовке термина "инокняженцы" как обозначающего крестьян, вышедших "из иных княжений"98. На наш взгляд, этот термин несет вместе с тем и более широкую нагрузку. Его социальная функция по­добна термину "государь" Псковской судной грамоты и ряда других документов. "Иное княжение" — это не только территория, не входящая в пределы княжеской юрисдикции и фискального обложения системы "государственного феодализма". Сюда же входят и территории частновладельческих вотчин, где "вотчич" был "государем", а следовательно, "князем". Данную интерпретацию, на наш взгляд, подтверждает формуляр актовой документации, вышедшей из-под пера великого князя Тверского Михаила Борисовича. В жалованной льготной и несудимой грамоте Троицкому Калязину монастырю 1483 года на устройство новой слободки на Верхней Жабне, в частности, сказано: "Звати ему людей из зарубежья и из-за бояр здешних, а не з выти моее, великого князя"99 . Понятие "великое княжение" уточнено здесь не в смысле государственного образования как политического организма, а лишь в фискально-юридическом плане ("моя выть"). Таким образом, формула грамот московских великих князей и ряда княжений Северо-Восточной Руси носящая негативный аспект: не из моее вотчины, великого княжения, может допускать право перезыва "из иных вотчин". Такой ход рассуждений подтверждается и формуляром грамот великого Рязанского княжения. В ряде вариантов формуляра, аналогичного вышеприведенным, в рязанских жалованных грамотах неоднократно встречается и такой (1501 г.): "А кого к себе призовет из зарубежья... а из здешних неписьменных кого к себе призовет и тем людем не надобе им моя дань и ям и никоторая тягль..."100 Этот или очень близкий формуляр встречается еще в четырех жалованных грамотах 1502—1519 гг.10! Не останавливаясь сейчас на термине "непись­менные люди", обратим внимание на то, что формуляр по сути своего смысла идентичен тверскому и в какой-то мере московскому и иным формулярам Северо-Восточной Руси. Перезываются крестьяне двух категорий: 1) жители "иных княжений" ("из зарубежья") в буквальном смысле этого слова и 2) крестьяне "тутошние", "здешние", местных вотчичей-бояр. Формуляр грамот князей Северо-Восточной Руси представляется наиболее разработанным и детальным, поскольку из "здешних" и "тутошних" выделялись, как было показано выше, еще и крестьяне, вернувшиеся на свои "старые места". Но вместе с тем, этот формуляр путем "негативных" конструкций ("а не из моее вотчины, великого княжения") допускал, на наш взгляд, перезыв тех же категорий крестьян, что и в рязанских и тверских актах. В правомерно­сти такой трактовки убеждает текст жалованной грамоты вологодского князя Андрея Васильевича Кирилло-Белозерскому монастырю на с. Ивановское Вологодского уезда. Здесь обычно лаконичная негативная формула "а не из моего княжения" передана следующим образом: "или кого к себе в то село перезовут людей и в деревни из-ыного княжения, а не из моих во­лостей, ни ис сел"102.

Таким образом, подлинные крестьяне-льготчики, перезываемые от владельца к владельцу, вовсе не ограничивались числом пришедших из "иных княжений" в буквальном смысле этого слова, а потенциально охватывали большую массу крестьян внутри каждого княжения. И, что очень важно, они отнюдь не исчезали по мере образования единого Русского государства, как полагал Л.В. Черепнин.

Возможно, дело тут в другом. По мере развития процесса "перезывов" крестьян от одних землевладельцев к другим он начинает обретать иные исторические черты. Помимо социальной функции укрепления земельной собственности феодалов процесс "перезывов", перерастая свои оптимальные рамки, стал, правда, очень медленно, превращаться в борьбу феодалов за рабочие руки. Тот и другой моменты оказались теперь слитыми воедино.

Далее. Объективная логика развития этого процесса привела к тому, что стал нарушаться другой параллельно протекавший процесс в общем потоке противоборства феодалов с общинным крестьянством — процесс привлечения крестьян к выполнению полевой земледельческой барщины.

Вопрос о характере и темпах развития полевой барщины крестьян имеет принципиальное значение для оценки роли общинного землепользования и землеустройства в период до появления первых юридических актов, связанных с упорядочиванием крестьянских переходов103.

* * *

В последние десятилетия в историографии появились суждения о существенном значении отработочной ренты в системе феодальной эксплуатации крестьянства в Древней Руси XIV — XV вв. Собран довольно большой фактический материал в работах А.П. Пьянкова, А.Д. Горского и Л.В. Черепнина104 . Больше того, авторы этих работ с большей или меньшей уверенностью утверждают тезис о распространении в этот период полевой крестьянской барщины.

С возражением в адрес подобного утверждения выступил Г.Е. Кочин105. Суть его возражений сводится к критичной оценке уровня производительных сил в XIV—XV вв. "Земледелие, — пишет Кочин, — как особый раздел владельческого предпринимательства требовало таких сил и средств, каких не было у землевладельцев XIV—XV вв., особенно в тех удаленных от владельческого центра волостях — селах, из которых состояла основная масса земельных владений феодалов"106 . Автор в итоге исследования приходит к выводу о том, что "производство зерновых хлебов в собственном хозяйстве феодалов-землевладельцев в изучаемое время занимало скромное место"107 . Источниковедческие работы своих оппонентов Г.Е. Кочин практически не рассматривает. Основной упрек автора сводится к следующему:

"Л.В. Черепнин и А.Д. Горский не отличают десятинной пашни, шестого и пятого снопа... от барщины"108 .

Надо сказать, что упрек этот явно излишне полемичен. И только лишь А.П. Пьянков весьма категорично отстаивает тезис о традиционности практики полевой барщины начиная с XIV века109 .

Тем не менее вопрос о степени распространения и характере полевой барщины в феодальных вотчинах XIV—XV вв. заслуживает внимания. Поскольку светские владельцы на этих работах все еще использовали труд холопов, то процесс становления полевой барщины можно проследить лишь на актах монастырей.

Наиболее раннее свидетельство уставной грамоты 1391 года о пашне на монастырь в свое время даже Б.Д. Греков расценил как полевую барщину110 . Это мнение, как и суждения Л.В. Черепнина и А.Д. Горского, оспорил Г.Е. Кочин, который увидел в документе лишь отражение практики так называемой "жеребьевой" или десятинной пашни111 . По мнению ученого, при десятинной пашне господского поля как такового не существовало, феодал ни сам, ни через свой аппарат хозяйственными полевыми работами не ведал:

"Землевладелец использовал не самую рабочую силу крестьянина, а получал ее результат — готовую продукцию — зерновой хлеб на полях" 112. Цитируя грамоту, Г.Е. Кочин обращает внимание, что речь в ней идет не о господских особых полях, а всего лишь о "игумновом жеребии" в общем клину крестьянских полей. На первый взгляд кажется, что речь идет о тонкости, о второстепенной детали. Однако суть дела сложнее. При упрощенном подходе к явлению, когда улавливается лишь главное — "на кого" пашут, и опус­каются нюансы обстоятельств пахоты, исследователь проходит мимо свидетельств конкретного механизма зарождения полевой барщины. А за этим могут скрываться реальные особенности зарождающегося господского феодального хозяйства.

Напомним контекст интересующего нас сюжета грамоты, где тяглоспособные крестьяне монастырских сел и деревень обязывались: "церковь наряжати, монастырь и двор тынити, хоромы ставити, игумнов жеребей весь рольи орать взгоном, и сеяти, и пожати, и свести, сено косити десятинами и в двор ввести, ез бити и вешней и зимней"113 и т. д. Действительно, в тексте речь идет лишь о "жеребии", а не об особых господских полях. Позднее, в XVI веке, необходимость говорить о "жеребии" отпала, так как во многих монастырях заводилась особая господская запашка. Была она, как правило, в селе, где было боярское или монастырское хозяйство (скотные дворы, конюшни и т. п.). К селу "тянули" ближайшие деревни, крестьяне которых пахали монастырскую или боярскую пашню в селе.

Наиболее ранний пример организации особого комплекса господских полей мы видим в ссылках судного списка о тяжбе Симонова монастыря с крестьянами с. Шипинского о землях Бежецкого Верха и Углича (1540 г.). В ссылках старожильцев на писцовое описание конца XV — начала XVI в. фигурирует угличский князь Андрей Васильевич, который "выменял то село у сына боярского... а дал ему государь противо того черные деревни во Княжеской волости. И приежщал... в то село пашню на государя наряжати дияк княж Ондреев — Митею звали Демидов. Да выменял... князь Ондрей Васильевич деревню Чюрилово... да выменял... деревню Степанское... и при­пустил, господине, те деревни к селу к пашне; да к тому... припускал к селу в пашню черные деревни; и сколько... к селу он припустил деревень в пашню, и тем... всем деревням давал дияк княж... траву по реке по Кестме... а под двором... у пашенных деревень ни у одное травы нет"114 . Здесь процесс выделения комплекса барских полей в селе и придача к нему рабочей силы крестьян окрестных великокняжеских деревень отражены довольно четко. Общепринятый характер такой процедуры выявляется из ответа царя Федора Ивановича на письмо митрополита Варлаама о хозяйственных неурядицах Софийского дома (1592 г.). Совет царя сводился к тому, чтобы "лутчие места, которые ныне в поместьях розданы, поймать на себя и устроить села и пашни на себя"115 .

Что же касается "жеребия", то в принципе вполне ясное понятие как доли в общем целом хорошо иллюстрируется материалами одного из земельных споров конца XV века (спор И.А. Носова с Я. И. Бессониевым и Ф.И. Кривым о церковной земле в Переяславском уезде — 1485—1490 гг.)116. Обе стороны сошлись здесь на том, что спорный участок находится в общем массиве полей церкви Воскресенья. Расхождение спорщиков лишь в юридическом оформлении прав на участок, долю в общем массиве полей. Свидетели одной из сторон, Я.И. Бессониева и Ф.И. Кривого, утверждали на суде: "Давали, господине, отцы их игумену или попу, — кой будет игумен или поп силен, много всхочет пахати, и отцы их, господине, по четверти или по две дадут в поле вспахати, чего сами не возмогут попахати, а к церкви, господине, земли не придавывали". Другой спорщик — "вотчич" Ивашко (И.А. Носов) заявил: "И как яз... бил челом Григорию Васильевичу (более раннему владельцу, — Л. М.) и Григорей то мое селцо Олексеев-ское взял за собя, а мне... дал тут жеребей земли у церкви с попом по половинам. И как Григорей... постригся, так меня... отпустил и с тем с моим жеребием с церковным". Возможно, Ивашко держал поместье от Григория Васильевича (не исключено, что он вообще вышел из холопов). Главное же заключается в том, что жеребей как доля юридически был не оформлен, не имел межевых границ и т. п. Это было лишь долевое участие.

Значение жеребия как доли хорошо выясняется из текста двух купчих 1525—1526 гг., по которым митрополичий боярин Р.Ф. Фомин скупил "в дом" по частям село Степановское, принадлежавшее различным представителям рода Елдегиных в Московском уезде. В одной купчей оформлена "половина сельца, состоящая из трех жеребиев, с всем с тем, что к тому полусельцу... к трем жеребьем из старины потягло, с лесы, с луги, с пожнями, и с всему угодьи, куды ис того полусельца трех жеребьев соха и топор и коса ходили"117. В другой купчей оформлена треть сельца Степановского и "шестой жеребей". В итоге у Р.Ф. Фомина оказалось все сельцо. Треть в грамоте именуется "Онтонидин жеребей". Купля оговаривает условия: "и с всем с тем, что к тому к Онтонидину жеребью и ее детей Сувора з братьею изстари потягло и к Злобину шестому жеребью Елдегина изстари ж потягло пашни, и пожень, и лесу, и всяких угодей во всех трех полех, куда коса и топор и соха ходила"118 . К каждому жеребию относились определенные участки в пашне, пожнях, лесу и т. д. при общем делении на три поля. В купчей грамоте митрополичьего дьяка на деревню, селище и пустоши, купленные митрополитом у детей Микулы Соболева (1495—1511 гг.), соотношение долей еще более сложное119 . У двух сыновей в двух жеребьях имела жеребей свой их мать ("да и тот жеребей, что у них пахала мати их Марья у обеих вь их жеребьех в Володимерском уезде, в Холопье Луке, с луга, и с лесы, и з борным лесом, и с всякими угодьи -и с всем тем, что к той деревне... потягло изстарины").

Наконец, еще один немаловажный момент. В уставной 1391 г. сказано:

"Игуменов жеребей весь рольи орать вагоном". Поголовное участие крестьян в обработке пашни ("взгоном", "згоном") в эту эпоху могло означать лишь одно: очень небольшой размер "игумнова жеребия". Видимо, в XIV веке, да и в значительной мере в XV веке, господская запашка была очень невелика. Именно мизерность ее размера позволяла монастырям просить крестьян в порядке зачета в их повинности или по иным мотивам обрабатывать их на монастырь. В середине XVIII в., когда уже появилась урочная система барщинных работ, при окончании работ небольшой остаток поля всегда обрабатывали згоном. Отголосок именно таких архаичных отношений можно видеть в одном из нормативных хозяйственных документов второй половины XVI века, т. е. времени, когда господская запашка стала уже повсеместным явлением, а величина ее постепенно становилась заметным бременем для крестьян. В жалованной грамоте царя Ивана Васильевича Кирилле-Белозерскому монастырю господская запашка заводилась в обмен на льготы кресть­янам в государственных налогах и повинностях. Запашка была еще весьма скромной по своим размерам. Тягловое распределение барщины организовывалось по вытям (по одной десятине запашки на выть). Самое же главное для нас заключено в оговорке: "А изоидутся в котором поле за десятинами пашня, и им бога ради спахати згоном" (т. е. если в каком-либо селе конкретные размеры господского поля не уложатся в повытный расклад по од­ной десятине на выть и окажется лишний участок, то крестьянам предлагается вспахать его на добровольных началах "во имя бога")120 .

Г.Е. Кочин, обосновывая характер жеребьевой пашни Константиново-Еленинского монастыря, обращается к более позднему (на 100 лет) хозяйственно-нормативному документу по тому же монастырю. Это грамота митрополита Симона некоему Юрке Масленицкому (1495—1511 гг.)121. В ней в ответ на жалобу о том, что монастырские крестьяне (сураломицы и добросельцы) мало пашут на монастырь, дается подробная инструкция Ю. Масленицкому по организации пахотных работ на монастырь: "Дал бы еси христианом в тех селех в всех трех полех по 5 десятин, а на монастырь бы еси указал им пахать шестую десятину. А будет земли обильно, а кому будет земли надобе более того, и он бы по тому ж пахал и монастырскую пашню шестой жеребей. А кому не будет силы пахать 5 десятин, и он бы по тому пахал и монастырскую пашню и всякое дело делал по своей пашне".

На наш взгляд, в данном случае трудно прийти к однозначному выводу. В документе уже дается подесятинный расчет, но ведется он лишь в общем соотношении. Исходной точкой расчета является сумма участков по каждому полю (5 десятин на двор), что в итоге должно составить во всех трех полях по 15 десятин на хозяйство. На монастырь рекомендуется пахать шестую часть или одну десятину в поле на двор. Далее в инструкции предусмотрено сохранение этого соотношения в случаях, когда дворовая площадь пашни будет в сумме трех полей больше или меньше 15-ти десятин. Здесь в равной мере можно предположить как жеребьевый принцип распределения господской запашки, так и бытование особых участков монастырской пашни. Поскольку на данном этапе здесь еще не появилась расчетная единица тяглового обложения ("выть"), то можно считать, что текст отражает все еще архаичную систему "жеребиев". В отсутствии расчетной единицы, подобной выти, система расчета особого господского поля делается очень сложной процедурой. В позднейшей практике господского барщинного хозяйства, как это мы отчасти видели по актам XVI века, все было наоборот: определялся размер господского поля с ориентацией на общее представление производственных возможностей деревни (а чаще с ориентацией на довольно еще скромные запросы самого помещика), и уже потом шла разверстка конкретного размера поля по тяглам, т. е. пропорционально тяглу или доле тягла устанавливался физический объем барщинного "урока". Здесь же демонстрируется полная подвижность размеров господского поля в зависимости от ежегодных намерений крестьян. Норма, установленная Юрке Масленицкому в 5 десятин крестьянской пашни в поле на хозяйство, сугубо ориентировочна. В грамоте сказано: "а будет земли обильно" (т. е. если окажется, что угодья пашни гораздо больше ожидаемых), "а кому будет земли надобе боле того" (т. е. если кто захочет иметь пашню больше ориентировочной нормы), "и он бы потому ж пахал и монастырскую пашню шестой жеребей". И наоборот, там, где нет силы, — пусть пашет меньше 5 десятин, но все равно "шестой жеребей" должен быть распахан на монастырь. Таким образом, величина всех господских полей слагается из многих составных элементов, расположенных в разных местах общего массива полей. Причем их конкретная локализация могла изменяться.

На основании уставной грамоты 1391 года Царевоконстантинову монастырю можно сделать, на наш взгляд, наиболее важное наблюдение: в отношениях с феодалом с точки зрения организации хозяйственной связи община выступала in corpore. Огромная часть работ велась массой крестьян в целом, крестьянским коллективом, под руководством представителей крестьянского мира. Особенно четко это видно на пахоте (и всех видах работ, к ней примыкающих). У Г.Е. Кочина есть очень важная параллель уставной грамоты 1391 года с "рядной грамотой" крестьян Робичанской волости с новгород­ским Юрьевым монастырем 1460 года122. И в том, и в другом случае перед нами договорные отношения феодала с общиной о норме и характере крестьянских повинностей. Думается, что именно эти факты с наибольшей убедительностью выявляют главное препятствие для полного торжества феодального способа производства, которым была общинная организация крестьян. Этот фактор в первую очередь обусловил трудный, растянутый во времени путь генезиса полевой барщины крестьян, первым этапом которой были лишь переходные к собственно барщине формы, которые, по мнению Г.Е. Кочина, были еще гораздо более близки к традиционной крестьянской издольщине, т.е. хлебному натуральному оброку.

Думается, что в контексте данной работы не нужны особые усилия, чтобы доказать рано сформировавшееся стремление феодалов (в том числе и монастырей) к организации собственного земледельческого хозяйства. Напомним, что лишь концентрация сравнительно больших объемов труда на относительно небольших площадях в короткий сезон работ позволяла поднять агрикультуру и получать качественные продукты земледелия. Ведь веками, вплоть до XX столетия, крестьянин никогда не пропалывал всходы яровых или озимых, да и сами всходы (и урожай) частенько не были лучшими. Нет нужды и напоминать, что высококачественная продукция крупного земледельческого хозяйства в конечном счете составляла важную часть совокупного прибавочного продукта, многообразная трансформация которого в более отдаленной перспективе давала основу для удовлетворения разнообразных потребностей государства и ведущих компо­нентов государственного механизма.

Поскольку вопрос о характере господской запашки в XIV—XV веках имеет принципиальное значение, затронем источниковую базу исследователей и ознакомимся с типами источников, несущих необходимую нам информацию.

Сразу же надо сказать, что бесспорных фактических данных, на основе ко­торых можно с уверенностью судить о существовании (главным образом во второй половине XV века) полевой крестьянской барщины в различного рода феодальных владениях, значительно меньше, чем полагают некоторые авторы.

Во многих актах XV века указания на крестьянскую барщину слишком неопределенны и могут быть оспорены. К ним прежде всего относятся свидетельства правых грамот различных монастырей (в первую очередь Троице-Сергиева и Симонова монастырей). Протоколы разбирательств земельных споров дают прежде всего материалы и факты по вопросу о принадлежности спорной земли (пашни или луга) монастырю или черным крестьянам ("земля великого князя"). Поэтому язык правых грамот весьма специфичен в том смысле, что многие выражения в их текстах настолько "ориентированы" на проблему принадлежности, что их нельзя понимать буквально. Так, в частности, в группе грамот, отражающих земельные споры Троице-Сергиева монастыря123, фигурирует некий заказник (т. е. управитель) "старец" Афанасий. От его лица в правых грамотах идут формулировки: "а делал есмь на монастырь" (№ 586), "яз живу на том заказе семь лет и ту землю... пашу на монастырь" (№ 590). Или: "тот же Афонасей рек: ту землю... наперед мене ведал прикащик старец Касьян — пахал ее на монастырь, а земля монастырская" (№ 591). Перед нами формулировки слишком обобщенного характера. Когда "старец"-управитель (Касьян или Афанасий) говорят, что они "пашут", то это не значит, что они именно сами пахали. В грамоте № 594 заказник "старец" Афанасий сам же дает более ясные формулировки: "а наперед мене... было туго на заказе старец Касьян семь годов, а ту... землю пахали на монастырь крестьяне монастырские". Таким образом, если в грамоте № 591 "Касьян пахал ее на монастырь", то на самом деле землю пашут монастырские крестьяне. В правой грамоте Симонова монастыря (№ 368) "старец"-чернец Семен также говорит: "а были... переже мене приказники... а тее земли и пустоши пахали на монастырь изстарины, а нынеча... после их яз пашу тее земли и пустошь на монастырь лет за 20". В другой правой грамоте Симонова монастыря упоминается, что "посольские (т. е. тоже управители, — Л. М.) те земли пахали на монастырь" (№ 375).


Поделиться:

Дата добавления: 2015-04-15; просмотров: 65; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.006 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты