Неадекватные формы капитала 1 страница

В некоторых исследованиях настойчиво проводится мысль о том, что в ряде отраслей, где производство имело чисто сезонный характер, в XVII — начале XVIII в. также появлялись предприятия типа капиталистической мануфактуры. Однако если разобраться по существу, то станет ясным, что сезонные работы приобретают подлинно капиталистический характер (по степени эксплуатации труда) тогда, когда в стране, по крайней мере, сложился промышленный капитализм, когда налицо развитая система конкуренции рабочих на рынке труда. Именно последнее обстоятельство делало возможным существование столь низкого уровня максимальной заработной платы, что это позволяло осуществлять капиталистическое накопление и в этих отраслях хозяйства. Совсем, на наш взгляд, иная ситуация складывалась в большинстве районов страны в тот период русской истории, когда капиталистические отношения только зарождались. В этих условиях предприятия сезонного типа менее всего были подвержены проникновению зрелого капитализма, а тем более его специфических законов.

Возьмем, к примеру, наиболее важный и массовый тип сезонных работ — речной транспорт. В литературе уже давно встречаются утверждения, что именно в этой отрасли хозяйства страны очень рано появляются капиталистические отношения, создается капиталистическое транспортное предприятие200, иногда определяемое как предприятие мануфактурного типа201 . Этот вопрос должен быть рассмотрен более обстоятельно, чем это делалось до сих пор.

Главное же для обсуждения нашей проблемы состоит в том, что промышленная капиталистическая прибыль впервые зарождается лишь в регулярном морском судоходстве, а не в сезонном речном транспорте. Правда, М.Я. Волков, приводя сравнительные данные совокупной стоимости фрахта судна в 1720 г. от Казани до Астрахани (87 р. 90 к.) и оплаты рейса судовым работникам (49 р. 75 к.), считает, что "какая-то часть разницы" и составляла неоплаченную стоимость живого труда рабочих202. Но в данном случае речь должна идти только о фрахте, высокий уровень стоимости которого связан с катастрофически быстрой изнашиваемостью строящихся в Поволжье речных судов203 . К тому же практика фрахта не была в тот период сколько-нибудь постоянна и являлась лишь делом случая.

Специфика транспорта состоит в том, что рабочий не работает здесь дольше, чем требует того доставка груза. А в речном судоходстве работные люди нанимались как раз чаще всего на один лишь рейс204 . Поэтому в речном сезонном судоходстве фактор присвоения прибавочного труда появляется, во-первых, лишь в условиях острой конкуренции среди рабочих, т. е. в условиях громадного избытка свободной рабочей силы, во-вторых, при уровне оплаты труда ниже его стоимости, т. е. когда часть затраченного рабочим труда не находит стоимостного вознаграждения. Однако таких условий в начале и вплоть до второй половины XVIII в. в России еще не было. Подчеркнем, что необходимый труд (необходимое рабочее время) охватывает, как известно, лишь ту сумму потребительных стоимостей, которая необходима для сохранения рабочей силы. Следовательно, транспортный рабочий, работающий, к примеру, на подъеме судов в XVII в. от Астрахани до Нижнего Новгорода в течение 80 дней205, должен заработать средства для своего существования на этот период (в 80 дней) за гораздо меньшее время (например, за 40 или 50 дней) и вследствие этого значительную часть названного срока, т. е. 40 или 30 дней, работать по существу даром. В практике сезонного судоходства в XVII и, по крайней мере, начале XVIII в. этого не существовало, да и не могло существовать, т. к. неоплаченное прибавочное рабочее время в период генезиса и развития капитализма было реальностью лишь в регулярном морском судоходстве, в условиях, так сказать, непрерывного производства. Ведь только работая весь год, моряк на жизнь зарабатывает за полгода рабочего времени.

В конце XVII — начале XVIII в. ситуация была прямо противоположной. По расчетам Н. А. Баклановой, на питание приказчиков, т. е. торговых агентов купцов, на Волге шла одна копейка в день206 . Думается, что на питание работного человека тратилось значительно меньше. По свидетельству Я.Я. Стрейса (1668 г.), в Нижнем Новгороде "за грош можно... купить столько рыбы, сколько не в состоянии съесть 4 человека"207 . А в Астрахани крупный осетр или карп (сазан, — Л. М.) в 30 фунтов весом (12 кг, — Л. М.) или 25 жирных сельдей" стоили 2 деньги, т.е. один штювер208 . Недаром в рейсе все работные обычно питались рыбой бесплатно209. Таким образом, в рейсе на питание шло значительно меньше копейки в день, и за весь рейс тратилось 50—60 коп. Зимне-летний комплект одежды, как мы видели, стоил примерно 1,6—1,8 руб., а летняя одежда была во много раз дешевле зимней. В то же время размер типичной заработной платы работного человека за рейс Астрахань — Нижний Новгород, по данным Н.А. Баклановой, составлял 5 руб. 30 коп.210 На эту сумму денег работный человек мог питаться не только 80 дней рейса, но и еще примерно 300—320 дней. Таким образом, в рейсе действительно не было времени, которое работный человек отрабатывал бы на купца-судовладельца даром. Подчеркнем, что купечество предпочитало нанимать работных людей на один рейс (и это сопровождалось риском не найти рабочую силу на следующий рейс!). Объяснение этому кроется в практике частых уходов работных людей с судна по окончании или даже во время рейса, т. к. их переманивали другие купцы или их приказчики (для этого даже существовали специальные "закликальщики")211 . А это грозило гораздо большими убытками, чем новый поиск рабочей силы. В итоге краткосрочный найм на суда оказывал экономическое давление на уровень оплаты труда и при сезонном найме. Дефицит рабочей силы, полное отсутствие конкуренции на рынках труда вообще приводили к появлению тенденции к повышению цен на рабочий труд, т. е. к практике системы надбавок, которые сами купеческие приказчики называли "великими передачами"212. В рейсы доставляли также большие партии вина для "задабривания" работных213 , устраивали регулярные контрольные переклички, вводили систему поручительства как средство частичной компенсации убытков при побегах с судна и т. д. Например, приказчики купцов Калмыковых, будучи в рейсах, были постоянно озабочены предстоящим на стоянке отсутствием "выгружальщиков". В марте 1682 г. случилось так, что на судно, идущее вниз по Волге из Нижнего Новгорода, этого крупнейшего рынка рабочей силы для водного транспорта, было "нанять неково"214 . В 1698 г. из письма приказчика Калмыковых, посланного по пути в Казань, явствовало, что он предвидит там затруднения с рабочей силой ("знатно изскать будем там выгружальщиков")215.

"Сплавной рейс", т. е. от Нижнего Новгорода до Астрахани, был значительно легче и намного короче (всего 25 дней). Однако оплата свободного труда была (из расчета на день) лишь немного ниже (5,4 коп. вместо 6,5 коп.). В итоге двух рейсов (до Астрахани и обратно вверх по течению) работный человек (не считая времени пребывания на астраханских промыслах) получал весьма большую сумму (от 5 до 7 руб.). Что же касается высококвалифицированного свободного труда, то он стоил еще больше. Волжский кормщик, например, мог иметь годовой (сезонный) заработок в 20—21 руб. (при этом на хозяйских харчах и с правом вывоза 10 пудов рыбы)216.

Таким образом, работа на судах была настолько высоко оплачиваема, что не приходится сомневаться в отсутствии на водном транспорте (за исключением мелких перевозок местного характера) системы капиталистической эксплуатации свободного наемного труда. Разумеется, спорадически встречались и случаи, когда купец присваивал прибавочный труд транспортного рабочего, но они чаще связаны с различными формами кабалы. Как правило, транспортный рабочий получал оплату труда по его стоимости и, возвращаясь домой, мог даже вести мелкую торговлю или промысел217 . Выгода же купца-судовладельца основывалась, как известно, на принципах, противоположных понятию закона стоимости. Это "священный" принцип: купить дешевле — продать дороже, это спекуляция и даже обман ("обман как базис торговли").

В условиях колоссальных транспортных издержек на водных путях России выгоду для купца-судовладельца составляло не прибавочное рабочее время наемных судовых работников (для присвоения которого в сезонном режиме плавания не было условий), а неэквивалентный обмен. Как известно, средства сообщения и транспорт сами могут быть сферой увеличения стоимости, сферой труда, применяемого капиталом, только при наличии массового обмена. А массовый обмен был необходим для сокращения транспортных издержек и для рентабельности средств сообщения. Эпоха массового обмена, как известно, это эпоха капитализма. Только на основе развитых производительных сил капитализма возможно создание дешевых средств транспорта, а с ними и создание условий для эксплуатации прибавочного рабочего времени транспортного рабочего.

Особое внимание в работах о генезисе капитализма в России обращается на сезонное производство по выделке кож-юфтей.

В этой отрасли хозяйства ряд исследователей также находят капиталистическую мануфактуру (где были предприятия с числом рабочих до 100— 120 чел.)211 .

Для кожевенного производства свойственна необычайная длительность "фазы производства", связанной с процессами "квашения", "дубления" и другими операциями, где живой труд почти не принимает участия, а собственно период обработки кож с помощью живого труда представляет собой лишь отдельные вкрапления в основную "фазу производства". Видимо, в силу этих причин кожевенное производство становится непрерывным производством в собственном смысле слова (т. е. непрерывности применения живого труда) лишь в период общего высокого уровня капитализма в стране.

Поэтому мнение о том, что в конце XVII — начале XVIII в. купеческие кожевни были мануфактурами, было оспорено. Однако ряд авторов продолжает настаивать, правда, без какой-либо аргументации, на этой оценке кожевенных "заводов" по выделке юфтевых кож.

В сложном ремесле кожевника-юфтевика в технологии обработки кож до стадии заключительного выглаживания и крашения кож существовало еще свыше 20 операций химической и "механической" обработки219 . Вместе с тем внутрипроизводственного разделения труда у ремесленников не существовало, хотя на трудоемких операциях иногда практиковался найм дополнительной рабочей силы. Так, в XVII в. в Кирилло-Белозерском монастыре кожевники нанимали "дуб толчи" или мять кожи (плата "от кож от мятья 6 алт. 1 деньга", "от 10 кож от мятья дано наймы казакам 3 алт. 2 деньги")220 , а суконники нанимали топтать сукна ("казак топтал сукна — 7 алтын", "Рыжку от сукон от топтанья — 4 алт. 1 деньга")221 . В кожевнях купцов и крупных торговцев главным образом поволжских городов М.Я. Волков усмотрел не только факт резкого укрупнения, по сравнению с ремесленниками, суммы производства, но и многократное увеличение наемной рабочей силы с применением внутрипроизводственного разделения труда. Последнее обстоятельство, т. е. появление частичных рабочих (хотя это было уже у ремесленников) в лице топталей, дуботолков, строгальщиков, и позволило М.Я. Волкову квалифицировать данный тип производства как купеческую капиталистическую мануфактуру.

На наш взгляд, этот весьма важный вывод слабо аргументирован. Во-первых, производство кож было сезонным производством, охватывающим период в 130—150 дней222. Следовательно, здесь уже нет в наличии наиболее важного признака промышленного производства — его непрерывности. Отсутствие такого фактора лишает, как уже говорилось, предпринимателя возможности присваивать в необходимом размере прибавочный труд наемного работника. Хотя Волков и полагает, что на кожевенных "заводах" при длительности периода их работы всего лишь в один производственный цикл могли встречаться и заводы, работавшие 2 цикла, но фактических данных для этого утверждения пока нет223. В дубильном деле в Европе воздействие дубильной кислоты на кожу длилось 6—18 месяцев. Технология в России XVII—XVIII вв., видимо, была более краткосрочная благодаря эффекту "квашения" кож в киселе из ржаного "кваса" с овсяной мукой, а также применению так называемой "какши" и т. д.224, но она, видимо, была не настолько быстрой, чтобы за срок 6—8 месяцев дать 2 цикла. Этот вопрос нуждается в уточнении.

Главное же заключается в ином. Сохраняющееся резкое несоответствие длительности общей "фазы производства", с одной стороны, и рабочего времени, т. е. времени применения живого труда, с другой, создавало ситуацию, крайне невыгодную владельцу кожевни. Она состояла в том, что длительные фазы химической обработки, чередующиеся с моментами применения живого труда, приводили при наличии постоянной рабочей силы к необходимости искусственно завышать долю необходимого труда за счет прямой потери возможности присвоить прибавочный труд наемного работника.

В конце XVII — начале XVIII в. русские купцы приспособились к неумолимым требованиям технологии кожевенного дела другим способом. Они, как и ремесленники, прибегали к более или менее краткосрочному найму, но найму массовому и лишь на определенный вид работ (толчение корья, промывка и мятье кож, "мязрильная" работа, топтанье кож и т.д.). На кожевенных дворах, видимо, лишь минимум работников был занят более или менее постоянно (прежде всего это мастера-"завотчики", "ломовые работники", т. е. чернорабочие и т. д.). Для завершающей отделки кож нанимали так называемых "строгальников" (иногда их называли "гладильщиками"), которые выглаживали кожи, делали последние скобления мездры, красили и т.д.225

Однако краткосрочный найм с точки зрения экономической означал лишь эпизодическую связь работника с хозяином даже очень крупной кожевни, где нанималось одновременно по 40—70 чел. В условиях конца XVII — начала XVIII в. это способствовало оплате не только необходимого труда (благодаря чему наемный рабочий воспроизводил себя лишь как работника), но и существенной доли труда прибавочного226. Между тем на купеческих кожевенных дворах подобный труд был, видимо, основным. У И.А. Микляева, крупнейшего казанского купца, на кожевни "во время работы нанимаютца... помесячно, понедельно и поденно, в которое время кожа делается и корье бьют"227. У П.Д. Коновалова на "заводах" в Саранске работали поденно и понедельно"228 . Поденная, понедельная и даже помесячная форма труда могла быть эффективна лишь в условиях острой конкуренции на рынке труда и, как следствие этого, существования низкого уровня оплаты труда. Однако такой ситуации в конце XVII — первой четверти XVIII в. (да и позже) просто не существовало. Наоборот, ведь недаром почти все купеческие кожевни Ярославля работали не в наиболее благоприятное для кожевенного дела летне-осеннее время, когда упрощались и ускорялись многочисленные процедуры промывки сырых и дубящихся кож и т.п., а в зимний — самый неблагоприятный период. Одна из важнейших причин такого положения кроется в конъюнктуре рынка труда, ибо зимой в России легче было найти наемных на короткий срок работников. Другая причина, видимо, заключалась в обусловленности временем закупки шкур забиваемого скота (осень и зима).

Однако уровень оплаты краткосрочных наймитов был достаточно высок, чтобы существенно снизить (если не свести на нет) выгоду поденного, понедельного и помесячного труда. Хотя точные расчеты пока провести нельзя, но имеющиеся данные позволяют полагать, что работники "кожевенных дворов" получали оплату своего труда не ниже уровня оплаты ремесленника. Иначе говоря, наряду с оплатой так называемого необходимого труда к ним переходила существеннейшая доля оплаты труда прибавочного.

Убедиться в том, что такое предположение имеет основание, помогают следующие расчеты. Во-первых, уровень оплаты кожевников различных "специальностей" был очень высок. Так, "топтали" получали с чана по 6 коп., а по данным И.И. Лепехина, эта работа (включая полоскание кож) занимала максимум один день, поскольку в чане было, как правило, около сотни кож, а 2 "топталя" могли сделать за день около 300 кож229 . Далее, так называемые строгальники работали, как правило, довольно короткий срок, так как купцы нанимали их большими группами из расчета, определявшего каждому чаще всего объем работ в 100 кож230 . Средняя взвешенная оплата по данным 15 записей крепостных книг Ярославля за 1727 г., опубликованных М.Я. Волковым, составляет 2 р. 64 коп.231 Эта работа по заключительной отделке кож, пожалуй, самая квалифицированная. Если считать длительность ее равной 30 дням, то дневной заработок составит около 9 коп. При условии, что на питание в год, по существенно завышенным расчетам С.Г. Струмилина, шло около 3 руб. (в день соответственно около 0,8 коп.)232, это очень высокий уровень оплаты. Допуская срок работы строгальников продолжительностью в 50 дней, мы получим дневной заработок 5,3 коп., существенно превышающий традиционный заработок поденщика в один алтын.

Так называемые "дуботолки", часто, видимо, не только бившие корье, но и ведшие какие-то работы в первой половине процесса, получали в среднем 7 руб. 92 коп. (средняя взвешенная по 11 записям в крепостных книгах 1727 г.)233 . Срок их работы, как уже говорилось, был примерно 3 мес., но даже при его удвоении сумма заработка оставалась очень высокой по уровню поденной оплаты труда. Наконец, вспомогательные работники ("ломовые") за весь цикл обработки кож (в среднем 4 мес. 10 дней) могли получать 6 руб.234

В заключение приведем еще один небольшой расчет, основанный целиком на данных М.Я. Волкова235 . В Каргополе на заводике И. и А. Прибытковых работало 11 человек в течение 130 дней (с 20 мая по 1 октября). Сделано было ок. 2 тыс. кож. В итоге "завотчик" получил 10 руб., шесть человек (видимо, строгальники) заработали по 2 р. 50 коп. с сотни кож, а 4 чел. (вспомогательные работники) за сезон получили по 30 алтын (90 коп.) человеку с каждой сотни кож. В итоге получается, что 11 человек получили за 130 дней 83,5 руб. или по 7,6 руб. на человека. При этом неквалифицированные работники получили по 6 руб. (т. е. в день по 4,62 коп.), а квалифицированные — по 8—10 руб. Для воспроизводства их как работников нужна была сумма вдвое-втрое меньшая. Одинокий человек мог существовать на этот заработок в течение целого года, если не более.

Следовательно, и здесь, и в других случаях высоких заработков на кожевенных предприятиях нанимающийся имеет возможность "выжать" из хозяина какую-то часть создаваемой им прибавочной стоимости. И часть эта, судя по всему, была немалой.

Таким образом, мы видим, что в кожевенном производстве сезонный характер отрасли создает на этапе генезиса капиталистических отношений ситуацию, крайне неблагоприятную для становления адекватных форм капитала, т. е. его более или менее зрелых форм, при которых ощущается действие законов капиталистического способа производства (закона прибавочной стоимости, капиталистического накопления, конкуренции и т. д.). В сезонное производство адекватные формы капитала проникают лишь тогда, когда общее развитие капитализма в промышленности и в сельском хозяйстве создали резерв наемной рабочей силы, острую конкуренцию на рынке труда и низкий уровень оплаты поденного труда.

В кожевнях купцов конца XVII — начала XVIII в. сезонность производства усугублялась практикой эпизодического более или менее краткосрочного найма, что создавало отсутствие непрерывности участия рабочих в производственном цикле, т. е. непрерывности в экономическом смысле. Здесь частичный рабочий, сделав свою часть работы, увольняется, т. е. прерывает производственную связь с предприятием. Иначе говоря, он лишает предпринимателя возможности пользоваться экономическим эффектом мануфактуры как капиталистического предприятия: присвоением прибавочного труда. Бели бы на кожевенных дворах с точки зрения экономической главную роль играла так называемая относительная прибавочная стоимость, отрицательный эффект увольнения частичных рабочих был бы не столь велик. Однако на данной стадии развития ключ к капиталистическому накоплению — длительность найма, накопление абсолютной прибавочной стоимости. В погоне за абсолютным прибавочным временем в странах Западной Европы практиковалось, как известно, так называемое "рабочее законодательство", цель которого максимальное удлинение рабочего времени. Прерывность капиталистического производства, его расчлененность в пространстве и времени, если она встречается, связана лишь с продуктом труда, претерпевающим разные стадии производства. Расчлененность в пространстве и времени никогда не касалась живого труда. Если выше были приведены расчеты, свидетельствующие о том, что уровень оплаты рабочих кожевенных заводов был настолько высоким, что включал существенную часть прибавочного труда, то, учитывая общий низкий удельный вес прибавочного труда в ранних капиталистических предприятиях, приходится вообще усомниться в выгодности такой экономической организации труда для владельца кожевни.

Чтобы проверить данное предположение, приведем еще ряд расчетов, цель которых — раскрыть в самых общих и приблизительных показателях экономическую эффективность "переделки" кож. В "сказке 1704 г. ярославский купец И.П. Топленинов дал своеобразный отчет о своих основных торгово-экономических операциях. В частности, он закупил в Ярославле сырые кожи на 474 р. 90 коп. "и зделал кожи", и продал их в том же Ярославле московскому купцу А.Г. Борину за 733 р. 33 коп. При этом И.П. Топленинов указал вес выделанных кож (276 пудов 28 ф.) и цену за пуд (2 руб. 21 алт.)236. Производственные затраты мы можем ориентировочно оценить в 120 руб.237 Таким образом, чистый доход составил около 138,4 руб., или 23,3 % ко всей сумме затрат на покупки и выделку кож (примерно по 594,9 р.). Этот доход в данном случае не связан ни с какими транспортными расходами, и, следовательно, здесь возможна оценка прибыли в качестве торговой прибыли, хотя и без учета некоторых расходов на производство.

Реальность данных расчетов можно проверить еще на одном примере. Брянский купец Никита Чамов закупил 1935 кож сырья по цене 677 р. 18 алт. "И с того числа 1543 кожи переделаны в юфть в своем товаре, а из дела той юфти вышло 272 пуда по цене с передельными харчами на 675 рублев"238 . Данный текст, как мы видим, принципиально важен, ибо торговец дает здесь сведения о себестоимости продукции. Итак, в "сказке" приведены точные данные о количестве исходного сырья, его стоимости и стоимости обработки кож. Штука кожи при закупке стоила в среднем 35 коп.

В "передел" пошло 1543 шт. стоимостью в 540 р. 5 коп. Готовая продукция (272 пуда) по себестоимости стала в 2 р. 48 коп. за пуд. Иначе говоря, затраты на "передел" составили 134 р. 95 коп., или 25% к стоимости исходного сырья. В расчетах операции по переделке кож ярославского купца И.П. Топленинова затраты на производство, реконструируемые нами, составили 27 %. Таким образом, степень совпадения расчетов вполне приемлема.

Далее, Никита Чамов реализовал готовые кожи "в малороссийских городах" по цене на 756 р. 20 алт., т. е. с прибылью в 81 р. 60 к. (возможно, за вычетом стоимости провоза и пошлин), что составило около 11,2 % торговой прибыли. Отсюда становится ясно, что у И.П. Топленинова сбыт готовой кожи в Ярославле произведен был с учетом торговой прибыли, которая была больше, чем в Брянске. Следовательно, купцы, перерабатывая на своих "заводах" кожи, тратили на переработку 25—27 % стоимости исходного сырья, а получали в конечном счете лишь торговую прибыль. У И.П. Топленинова чистая прибыль к стоимости одного сырья составила 27 %, а у Н. Чамова всего лишь 15,1%. Если вспомнить, что у них были производственные затраты, то первый из предпринимателей остался без убытка (или с мизерной прибылью в 2—3 %), а второй — с убытком.

В материалах "сказок" по Н. Чамову есть данные о другой операции по переделке кож и продаже готовой продукции. Он изготовил 308 пудов юфти, "брянская цена" которым 770 руб.239 Видимо, это стоимость выделки, ибо цена за пуд юфти примерно та же, что и в первом случае (2,5 руб. за пуд). Партия кож была продана в "малороссийских городах" за 857 р. 26 алт. 4 деньги. Если полагать, что выручка в "сказке" дана уже с учетом вычета стоимости провоза и пошлин (80 руб.), то торговая прибыль составит 87 р. 79 к., т. е. 11,2 %. Рассчитав стоимость сырья (603 р. 68 к.), получим, что доход этой суммы составит 12,8 %. Результат очень близок к первому.

Таким образом, перед нами резкая разница в доходности. "Передел" кожи в Ярославле, крупнейшем торговом центре на пути к Архангельскому порту, был, по крайней мере, не убыточен. При 27,2 % производственных затрат купец мог получить вместо 120 руб. (затраченных на производство) около 138 руб. прибыли, т. е. 29,1%, или на 18 руб. больше, чем производственные траты. Доход, конечно, скромный.

В "сказке" суздальских купцов Д. и Г. Лихониных есть сведения об операции по выделке кож в 1701 г.240 Закупив в Москве "и в иных городах яловичные кожи, они переделывали их в Суздале "на своих кожевенных заводах" и в Ярославле, куда, видимо, отдавали "в дело" на другие заводы. Партия кож была огромной и составила 1817 пудов 20 ф., а "ценою стало вызделье" по 2 р. 6 алт. 4 д. (т. е. 2 р. 20 коп.) за пуд. В итоге общая цена по себестоимости 3998 р. 16 алт. 4 д. Считая ярославскую цену сырью по 1 р. 71 коп. за "пуд"241 , то при цене 2 р. 20 коп. за пуд готовых кож производственный расход составит 1166 р. 18 коп. при стоимости сырья 4060 р. 96 к. Следовательно, и здесь доля производственных расходов примерно та же (23,5 %). Небольшое их снижение могло быть за счет укрупнения объема работ. Если бы Лихонины продали кожи в Ярославле по той же цене, как и И.П. Топленинов (2 р. 63 к. за пуд), то торговая прибыль составила бы 19,5 %. Но Лихонины сбыли свой товар в Архангельске, потратив на пошлины и провоз 20 % от себестоимости выделанных кож.

Поскольку в источнике архангельская выручка ими точно не названа, то для расчета можно использовать материал другой торговой операции. В частности, П. и К. Топлениновы закупили в Ярославле кож на 1340 р., а продали их в Архангельске на 2836 р.242 Вычитая затраты на выделку (т. е. 25 % от исходной цены сырья), а также провоз и пошлины (20 % от стоимости готовой продукции), то в итоге прибыль купца составит огромную цифру (около 50 % стоимости готовой продукции). Таким образом, стремясь к прибыли столь высокого уровня, купец мог и, видимо, вел свое кожевенное производство на принципе оплаты и необходимого, и как минимум значительной доли прибавочного труда. По отдельным же операциям обработки кож оплата могла, вероятно, включать и стоимость всего рабочего труда.

Совсем по-иному выглядит баланс торгово-промышленных операций у брянского купца Н. Чамова. Здесь при 25 % производственных затрат (134 р. 95 коп.) к стоимости исходного сырья чистая торговая прибыль составила всего 81,6 руб., или 15,1 %. Это намного меньше, чем исходная сумма производственных затрат. Естественно, что такой результат настораживает, так как производство получается убыточным. И все же, делая определенную скидку на фрагментарный характер данных и их неточность, основная тенденция проясняется достаточно четко. Обработка юфтей могла оправдывать себя с точки зрения экономической только как составная часть внешнеторговых оборотов купечества, приносящих огромные прибыли. Сбыт передельных кож на внутреннем рынке был практически убыточным. И главным фактором, определяющим этот убыток, была ничтожная, чисто символическая величина той части прибавочного труда рабочих, которую присваивал владелец кожевни.

Думается, что приведенный нами анализ не позволяет квалифицировать кожевенные дворы, кожевни и "заводы" купцов конца XVII — начала XVIII в. как мануфактурные предприятия, ибо им не были свойственны основные экономические характеристики капиталистического производства. Несмотря на крупный массовый найм рабочих для выполнения отдельных операций, позволяющий полагать, что на определенных этапах перед нами тип кооперации, основанной на вольном найме, сезонный характер производства исключал возможность проявления главного признака специфически капиталистического производства — прибавочная стоимость определенного уровня, минимально допустимого для существования капиталиста как капиталиста. Владельцы кожевен конца XVII — начала XVIII в. могли существовать только как купцы.

Для крупного купечества кожевни были скорее средством некоторого сокращения накладных расходов, неизбежных при скупке готовых кож у многочисленных мелких ремесленников-товаропроизводителей.

Таким образом, перед нами образец, хотя и не типичный, отношений "средневекового" капитализма, функционирования так называемых неадекватных форм капитала, в которых еще не созрела противоположность труда и капитала, больше того, не действуют специфические закономерности капиталистического способа производства. Такие формы в эпоху феодализма носили спорадический характер, были обратимы и в сущности не могли влиять на судьбы старого господствующего способа производства.

Важнейшая черта эволюции кожевенного производства с применением наемного труда, на наш взгляд, заключается в том, что сбыт продуктов обработки животного сырья за рубеж объективно требовал появления крупного капиталистического производства мануфактурного типа, но объективные условия социально-экономического развития страны и специфика технологии производства ставили непреодолимые для того времени препятствия. Но дело не только в этом. В противоположность английскому производству шерсти, первоначально предназначавшейся для иностранных суконных мануфактур, обработка кож и сбыт их за рубеж не привела и не смогла привести к тем гигантским преобразованиям экономики страны и резким смещениям общественных слоев, которые в Англии ознаменовали бурное развитие капитализма. Кожевенный юфотный товар не имел этой перспективы, и реальное весьма скромное место кожевенных "заводов" в экономике второй половины XVIII в. лишний раз свидетельствует об этом (в стране общее число кожевенных, в основном мелких по объему производства, заведений к концу века достигло более 800).