Ценность частного права 2 страница

Иначе обстоит дело с частным правом. «Здесь государственная власть принципиально воздерживается от непосредственного и власт­ного регулирования отношений; здесь она не ставит себя мысленно в положение единственного определяющего центра, а, напротив, пре­доставляет такое регулирование множеству иных маленьких центров, которые мыслятся как некоторые самостоятельные социальные еди­ницы, как субъекты права». Эти субъекты прав, люди или же различ-лые искусственные образования — корпорации или учреждения, обла­дают автономией в правовом регулировании своих взаимоотношений. Государство устанавливает свои частноправовые нормы лишь как вспо­могательные на случай отсутствия частных определений. Нормы част­ного права по общему правилу составляют jus dispositivum. «Вслед­ствие же этого гражданские права суть только права, а не обязанности: субъект, которому они принадлежат, волен ими пользоваться, но волен и не пользоваться; неосуществление права не составляет ника­кого правонарушения».

Таким образом, публичное право «есть область власти и подчине­ния», гражданское — «область свободы и частной инициативы».

Эта характеристика, которую мы старались изложить, возможно ближе к подлиннику, чаще всего цитируя слова самого автора, исчер­пывает, по его мнению, принципиальную разницу между частным и публичным правом. Граница между ними в истории права менялась. Отношения, построенные по типу юридической децентрализации, пере­страивались по началам централизации, и наоборот. В каждый дан­ный момент пограничная линия не является резко определенной. По мнению И. А. Покровского, критерий, который он указывает, является не материальным, а формальным, «хотя и в совершенно ином смыс­ле, чем это предполагалось до сих пор», так как различие лежит не в разных интересах или отношениях, а в разных приемах правового ре­гулирования. Вопреки этому мнению мы полагаем, что теория центра­лизации и децентрализации правовых отношений должна быть постав­лена наряду со взглядами Ульпиана ввиду того, что искомый при­знак разделения она находит не в формально-юридических моментах процессуальной охраны прав и не в формальных особенностях субъек­та отношения (государство), а в содержании правовых норм. Центра­лизацию правоотношений через государство проф. Покровский рас­сматривает как признак публичного права. Но ударение ставится не на государство, а на централизацию, что видно из того, что отношения казны к подрядчику он считает частноправовыми; равным образом как частноправовые он рассматривает отношения между государствен­ной властью и вольнонаемной дружиной какого-либо кондотьера.⁷ Таким образом, мы с полным основанием можем причислить взгляды проф. Покровского к материальным теориям, подчеркнув, конечно, все отличие их от традиционных формулировок.⁸

Выше мы указывали, что впервые изложенная теория была пред­ложена Петражицким в «Die Lehre vom Einkommen». Во втором издании его «Теории права и государства» (т. II) он указывает тот же признак разделения, но прибавляет к нему другой, по его взглядам, очевидно, совпадающий с критерием централизации или децентрализа­ции. По крайней мере, проф. Петражицкий нигде не отказывается от своих прежних взглядов, даже защищает их от критики Г. Ф. Шершеневича, и постоянно упоминает оба критерия одновременно, как рав­нозначные. Этот другой признак, обоснованию и объяснению которо­го главным образом и посвящена соответствующая глава «Теории, права», заключается в разграничении прав социального служения и лично-свободного права. Различие между ними, совпадающее с отли­чием централизованных от децентрализованных правоотношений, за­ключается в различии объективных представлений, связанных с теми и другими. Права социального служения имеют своими объектами «соответственные повеления или иные действия на благо подвластных или социальной группы».⁹ Поэтому в своем осуществлении эти права связаны с обязанностями заботиться о благе подвластных или об об­щем благе социальной группы.

Права социального служения бывают или правами власти, или правами участия «в управлении общими делами путем известных за­явлений, которые должны быть приняты во внимание другими (право­мочие делать заявления + притязания на принятие их во внимание), напр. право голоса в области составления коллективных решений (в народных собраниях, парламентах, законодательных комиссиях, судах, административных учреждениях, права законодательной или иной ини­циативы, избирательные права в области народного представительства, местного самоуправления, в университетах и т. п.)».

Если объектами социально-служебных прав являются действия на благо социальной группы, то дестинаторами могут быть и сами обя­занные. «Напр., в области действия служебных и социальных властей, субъектам подлежащих властей принадлежит право на исполнение со стороны подвластных их велений, издаваемых ими не ради себя, а ра­ди самих подвластных, подчас с особым указанием на это обстоятель­ство; во избежание опасности для жизни пассажиров им запрещается выходить на площадку вагона и т. п.».¹⁰

Наряду с правом социального служения существует право, свобод­ное от социального служения, в котором осуществление права не свя­зано с представлением о благе подвластных или социальной группы.

Различие между социально-служебным и лично-свободным пра­вом проф. Петражицкий кладет в основу своей классификации. Рас­пределение правового материала между этими двумя группами не вполне совпадает с традиционным распределением его между публич­ным и частным правом. С одной стороны, к области социально-слу­жебного права необходимо отнести «внутреннее семейное право, право семейной власти и заботы, право отца семейства, pater familias, на послушание со стороны подвластных». С другой стороны, к праву, свободному от социального служения, должно быть отнесено междуна­родное право. «Если род или государство притязает на невмешатель­ство со стороны другого рода или государства, то здесь дело идет не о служении одного субъекта другому или совместном служении како­му-либо высшему коллективному целому, а только именно об оставле­нии в покое, о невмешательстве одного субъекта в дела другого, так же как и в области права собственности на вещи или на рабов и т. п.». Подлежащее право не централизует, а «разьединяет, отталкивает других». К области свободного права надо отнести и те семейные права, которые не связаны в своем осуществлении идеей служения на благо семейной группы, напр., vindicatio filii, а также алиментарные иски, actio tutelae directa и actio tutelae contraria. Наличность в семейном праве этих правомочий и привело, по мнению проф. Петражицкого к традиционному включению всего семейного права в гражданское право. Но и в публичное право попали инородные тела. А именно: «на почве некоторых действий по отправлению государственной служ­бы или исполнению иных социально-служебных обязанностей могут возникать частноправовые обязательства. Мы имеем в виду главным образом три категории таковых: 1) обязательства лиц, несущих со­циальную службу, напр. министров, судей и т. д., возместить неправо­мерно причиненные частным лицам или социальной группе убытки; 2) право социально-служащих на возмещение им рационально и по со­вести понесенных издержек в пользу социальной группы; 3) права граждан или социальной группы на возврат уплаченного недолжного напр. на возврат переплаты в податной области (condictio indebiti). И право на выслуженное жалованье, пенсию и т. п. следует признать гражданским правом (и обеспечить допущением гражданского иска)». Подлежащие правовые переживания, нормы и т. д. чужды тех пред­ставлений, которые являются differentia specifica публичного права. За этими исправлениями, конечно существенными, современные категории публичного и частного права могут, по мнению проф. Пет­ражицкого, быть сохранены как отвечающие правильному делению, которое дает возможность образования научных теорий. «Что касается названия, словесного и совсем несущественного вопроса, то имена «ча­стное» и «публичное» право могут быть перенесены на те два класса прав (социально-служебное, централизованное, и лично-свободное, де­централизованное право), которое было установлено выше в качестве высшего деления права по составу объективных представлений, или же их можно сохранить специально для того права, с которым имеет де­ло догматик современного права после надлежащего исправления группировки этого права». Суровый в отношении к современной юри­дической науке, проф. Петражицкий все же находит в общих утверж­дениях, которые высказываются в литературе относительно деления на частное и публичное право, «нечто вроде зачатков двух теорий: теории гражданского и теории публичного права».

Распределяя юридический материал между социально-служебным и лично-свободным правом, проф. Петражицкий отмечает следующую особенность. «Все социально-служебные права, в том числе права вла­сти абсолютного монарха, суть относительные права. В области пуб­личного права в нашем смысле нет и не может быть абсолютных прав (с обязанностью «всех и каждого»). Ибо здесь дело идет об органи­зации и управлении определенной социальной группы, о власти над подданными, а не над всеми людьми в мире и другими субъектами государствами и т. д.». Наоборот, в области частного права преоблада­ют и имеют определяющее значение права абсолютные. Здесь имеет силу принцип, noli me tangere. «Отсюда, между прочим, видно, — го­ворит автор, — что наличность субъектного представления «все и каж­дый» (или «никто не» и т. п.) есть практически годный и безошибоч­ный критерий для исключения подлежащего права из сферы публич­ного и отнесения его к частному праву».

Нам кажется, что изложенные взгляды проф. Петражицкого про­ливают значительный свет на вопрос о разделении права. Однако не­обходимы некоторые критические замечания и развитие некоторых пунктов, не обладающих достаточной определенностью. Мы к этому и переходим.

⁵ Цитирую по Петражицкому, — Теория права, 2 изд. Т. II. С. 718.

⁶ Покровский. Основные проблемы гражданского права. С. 8.

⁷ Покровский. Указ. соч. С. 13.

⁸ См. по этому поводу статью В. Н. Дурденевского «Субъективное право и его основное разделение» (Сборник О-ва исторических, философских и социальных наук при Пермском университете). Автор ее полагает, что у проф. Покровского формаль­ное деление опирается на материальное, так как для выяснения различия приемов регулирования он от права переходит на права. Мы полагаем, что различие приемов регулирования с неизбежностью кроется в содержании норм, в характере их пред­писаний. Неправильно указание, которое часто повторяется в литературе, что с точ­ки зрения объективного права всякая норма публична. Указание на то, что она из­дается для блага всех, не имеет значения, т. е. доказывает только, что законода­тельная деятельность есть публично-правовая функция. «Законодательство» относит­ся к публичному праву, но нормы как результат этой деятельности могут отно­ситься и к частному праву.

⁹ Петражидкий. Теория права. 2 изд.

¹⁰ С. 728. ю Указ. соч. С. 436.

III

а) Петражицкий считает тождественным деление прав по призна­ку централизации или децентрализации, с одной стороны, и по при­знаку наличности или отсутствия элемента социального служения, с другой. В таком виде его теория находит поддержку в литературе.¹¹ На характеристике понятия социального служения автор «Теории пра­ва и государства» останавливается достаточно подробно, тогда как понятие юридической централизации остается мало выясненным. Это­му выяснению не способствует и полемика с Г. Ф. Шершеневичем, так как совершенно правильное по существу указание Л. И. Петражицкого, что он не смешивает децентрализации как отличительной особен­ности гражданского права с децентрализацией как понятием государ­ственного права, носит отрицательный характер и не содержит положи­тельного определения. Остается в силе замечание Шершеневича о не­обходимости провести разграничительную черту между системами цен­трализации и децентрализации народного хозяйства. Казалось бы, это не трудно. Под централизованной системой следовало бы понимать такой общественный порядок, который имеет единый руководящий и распорядительный центр, к которому и стягиваются как радиусы суще­ствующие правоотношения. Целый ряд правоотношений объединяет­ся единым субъектом прав и властвования, напр. государством или каким-либо другим. Петражицкий дает основания думать, что он при­держивается именно такого понимания. «Некоторые области жизни нормируются путем установления сложной системы высших и низших, подчиненных и соподчиненных органов с планомерным предписанием им предмета и направления их деятельности, с единым направляю­щим центром (курсив наш.—М. А.), единым бюджетом и т. д.». «Другие области удовлетворения народных потребностей, в том числе насущ­нейших, напр. в хлебе и других предметах питания, в одежде, жили­ще и проч. находятся в сфере действия системы децентрализации с бесчисленными независимыми и по собственному усмотрению дейст­вующими хозяйственными центрами, с самостоятельною мотивацией и т. д.». В другом контексте проф. Петражицкий, рассматривая взгляды Еллинека на деление права на публичное и частное и цитируя то ме­сто из его общего учения о государстве, где он говорит об удовлетво­рении культурных интересов путем централизации и перехода в заве­дование государства таких отраслей общественного дела, которые до этого находились под действием частного права, утверждает, что Еллинек понимает в данном случае термин «централизация» не в государ­ственно-правовом смысле, а именно так, как это было им, Петражицким, предложено.

Если вкладывать в понятие централизации указанное содержание, то нельзя не усмотреть, что деление права по этому признаку не сов­падает с делением по признаку социального служения. Действитель­но, история права и право современных народов показывают, что и в частном лично-свободном праве могут иметь место централизованные отношения. Мы имеем в виду факт существования господских властей, теория которых в значительной степени дана самим проф. Петражицким. Господскими властями являются те, осуществление которых не связано с представлением о благе подвластных или социальной груп­пы. К ним следует отнести власть хозяина над рабами, отцовскую власть и власть мужа на первоначальных ступенях их развития (в ча­стности, patria potestas и manus в римском праве), власть предприни­мателя над рабочими и служащими, поскольку правовая регламентация не внесла в нее элементов социального служения.¹² Во всех этих примерах мы несомненно имеем дело с лично-свободными и, следова­тельно, частными правами. Между тем не менее несомненно, что мы имеем дело с централизованными правоотношениями, которые все схо­дятся в единой точке — у носителя власти; от последнего исходят дви­жущие импульсы, направляющие жизнь соответствующей социальной, ячейки (семьи, мастерской, хозяйства рабовладельца). Нет никаких оснований считать современную семью, где родительская единица име­ет опекунский, следовательно, социально-служебный характер, систе­мой централизованных отношений, а римскую семью с господской вла­стью домовладыки — системой децентрализованной. Внутрисемейные от­ношения имеют единый центр независимо от начал, на которых они построены. Семья в дореволюционной северной Франции, в pays du dioit coutumier, где существовало правило «en France puissance pa-ternelle n'a lieu», где была не patria potestas, а опекунская родитель­ская власть, в этом отношении не отличалась от семьи южной Фран­ции, pays du droit ecrit, с отцовской властью, основанной на римском праве.

Таким образом, «юридическая централизация» выходит за пределы социально-служебного права.

Однако понятие централизации у Л. И. Петражицкого настолько неопределенно, что, быть может, в него надо вкладывать другое содер­жание? Быть может, объединение правоотношений надо видеть не в об­щем субъекте (государстве, хозяине, домовладыке), а в направлении урегулированного публичным правом поведения людей? Публичные права могут осуществляться только на благо подвластных или соци­альной группы, частные права могут осуществляться в интересах их обладателя. Первые являются социоцентричными, вторые — эгоцент­ричными. Первые имеют общим центром интерес общества, общест­венное благо, вторые не имеют единого центра, так как направлены они на интерес отдельного субъекта, частного лица.

Такое понимание теории Петражицкого имеется в литературе.¹³ Основание оно получает в неопределенности формулировки самого ав­тора. По существу оно является незаметной подменой Петражицкого. Ульпианом, возрождением в подновленном виде самой старой теории в этом старом вопросе, теории, различающей общественный и частный интерес.

Мы совершенно не можем согласиться с таким пониманием. Пра­во социального служения действительно в своем осуществлении дол­жно быть направлено на достижение общественного блага. Интерес подвластных или социальной группы определяет собой объект права. Иначе обстоит дело с лично-свободным, частным правом. Лично-сво­бодное право не должно непременно осуществляться в интересе само­го субъекта. Оно может осуществляться ради каких угодно интересов, для достижения каких угодно целей, в том числе и во имя общест­венного блага. Выбор этих целей зависит от субъекта. Право не навя­зывает ему деятельность в определенном направлении. Сознание сво­его права не связывает других мотивов, эгоистических или альтруисти­ческих, которые могут бороться между собой в его психике и окра­сить в тот или иной цвет осуществление им своего права. Наоборот,, право социального служения связывает другие мотивы, господствует над ними. Собственник может воспользоваться принадлежащими ему вещами в своих узкоэгоистических интересах, но может раздать их согласно евангельскому завету. Он может воспользоваться ими для до­стижения целей, вообще не связанных с чьим-либо интересом, напр., стремясь познать истину, употребить их для научного исследования, желая служить красоте, так или иначе, использовать их для создания художественного произведения. Игра мотивов создает из людских по­ступков, являющихся осуществлением частных прав, определенный со­циальный результат. В большинстве случаев, конечно, эгоистический мотив, интерес самого субъекта в соединении с интересами его близ­ких (жены, детей, родственников и т. д.) будет иметь основное и ре­шающее значение. Проф. Петражицкий дал блестящий анализ соци­альных проявлений тех частных прав, на которых держится капита­листический общественный строй, — частной собственности, свободы до­говоров и прав наследования. Он показал, как частное право дает в области экономической простор действию комбинированной эгоисти­ческой и альтруистической мотивации, направленной на достижение интересов самого субъекта и близких ему людей. Но в самом анали­зе он указал тенденцию массового поведения, которая не исключает возможности уклонения от шаблона. Впрочем, условно допустим, что уклонения не имеют места. Все же частный интерес, ради коего осу­ществляются право собственности, право завещания, право наследова­ния и т. д., не может быть противопоставлен общественному интересу как регулятору публичных правомочий. Частный интерес существует как особый самостоятельный мотив рядом с правовым мотивом. Лич­но-свободное право только дает простор его проявлению. Наоборот, общественный интерес предписывается публичным правом как цель, характеризующая объект этого права. Публичные права направлены к одному центру — социальному благу. Частные права сами по себе совсем не имеют такого центра. Поэтому различие между ними совсем не в том, что первые централизованы, вторые же имеют множество центров, следовательно, децентрализованы, а в том, что публичные права связаны в своем осуществлении, тогда как частные в этом от­ношении свободны. Фактически в отдельных случаях последние тоже могут осуществляться в интересах блага социальной группы, только соответствующее поведение будет не предписано содержанием пра­вовой нормы, а допущено ею наравне с другими возможными и зави­сящими от самого субъекта способами осуществления права.

Таким образом, какое содержание ни вкладывать в понятие юри­дической централизации, оно оказывается непригодным для того, что­бы наряду с критерием социального служения, помочь разделению права на публичное и частное. Поэтому один должен отпасть. Каж­дый из них может иметь самостоятельное значение. Признак центра­лизации получает, как мы выше видели, такое значение у проф. И. А. Покровского. Проф. Покровский понимает юридическую централиза­цию как объединение системы правоотношений единым субъектом — государством. Те замечания, которые по этому поводу могут быть сделаны и на которые мы указали выше, как нам кажется, показыва­ют, что эта точка зрения не соответствует фактам. Централизованны­ми в этом смысле могут быть и такие правоотношения, которые долж­ны быть отнесены к частному праву. Правда, в этом случае мы имеем дело не с государственной, а с другой властью (родительской, хозяй­ской и т. п.). Но и проф. Покровский не делает государство как субъект правоотношений признаком публичного права, что видно из того, что он допускает частноправовые отношения между казной и ее контрагентами. Он не отождествляет своих взглядов с теорией Рогэна.

Насколько понятия юридической централизации и децентрализа­ции являются расплывчатыми и неопределенными, настолько же ясны и наглядны понятия социально-служебного и лично-свободного права. Именно их надо принять для определения права публичного и права частного, откинув дополнительные признаки, которые их не разъясня­ют, а, наоборот, делают менее точными и менее пригодными служить основой классификации юридического материала.

b) Не совпадает с делением права на публичное и частное раз­личие двух функций права — организационной и распределительной. Различие этих функций проводится в юридической литературе доволь­но часто.¹¹ В первом томе своей «Теории права» проф. Петражицкий также пользуется им. Он характеризует эти функции следующим обра­зом. Эффект распределительной функции заключается в прикреплении за определенными субъектами тех или иных материальных или нема­териальных благ. Институт права собственности служит к тому хоро­шей иллюстрацией. Благодаря ему материальные блага распределяют­ся известным образом между членами общества. Таким же образом распределяются блага, охраняемые различными правами личности, напр. свобода в разных ее направлениях. Организационная функция объединяет деятельность людей в одно целое, создает необходимую иерархию отношения власти и подчинения. Проф. Петражицкий пояс­няет распределительную функцию анализом права собственности, орга­низационную — анализом государственной власти.

Соотношение частного лично-свободного права с организационной и распределительной функциями права не является во всех случаях одинаковым. Некоторые частные права, напр., право на собственное изображение, право авторства и др., не только не имеют в обществен­ной жизни никакого организационного значения, но не являются пред­посылкой какой-либо социальной организации. Они только наделяют определенным личным благом. Несколько иначе обстоит дело с пра­вом частной собственности. Право собственности служит для распре­деления материальных благ между гражданами. Но, кроме того, оно является предпосылкой для социальной организации определенного типа, именно построенной на частной господской власти. Существова­ние различных промышленных, вообще хозяйственных предприятий, где объединяющим центром является власть хозяина, предполагает право частной собственности на орудия производства. Наконец, такие институты, как рабство, крепостное право, дают примеры частных прав, непосредственно осуществляющих организационную функцию. Но эти права столь же непосредственно выполняют и распределительную функцию, так как господская частная власть, которую они предостав­ляют одному над другими, распределяется как некое благо между чле­нами общества. Согласно обычному представлению распределяемые подвластные — рабы, крепостные, на которых установлено право соб­ственности. Вообще мы можем сказать, что распределительная функ­ция всегда присуща частным правам. Это положение подтверждается не только обобщением эмпирического материала истории права, но также и следующими соображениями. Всякое частное право наделяет своего субъекта определенными возможностями, которыми он может так или иначе воспользоваться по личному свободному усмотрению. Сам субъект является источником целеполагания и может распоря­диться этими возможностями для достижения им самим поставленных целей. Эти возможности, следовательно, являются благами, закрепленными за ним правом. Блага эти могут иметь материальный или идеальный харак­тер. Закрепляя их за определенными субъектами, частное право тем самым распределяет их. Распределительная функция, таким образом, вытекает из самой природы частного права. Наоборот, организацион­ная функция имеет место лишь тогда, когда есть частная власть че­ловека над человеком, когда человеческая личность или ее рабочая сила превращены в благо, подлежащее распределению. Организаци­онная функция является привходящим элементом в частных правоот­ношениях; она не связана с ними неизбежно и по существу.

с) В юридической литературе и раньше публичное право харак­теризовалось как право не свободное, а связанное с определенными обязанностями. Очень часто указывали, что всякое публичное право есть вместе с тем и обязанность. «Der Satz, dass offentliche Rechte zug-leich Pfhchten sind, ist wohl als em gemeingut der heutigen Rechtswis-sc'ischaft zu bctrachten», — сказал Бирлинг. Но эта особенность публич­ных прав отмечалась не с достаточной точностью, что давало возмож­ность довольно удачно оспаривать означенное мнение. А. Тон указывал, что обязанность связана с правом не потому, что право публичное, а не частное, а потому, что органы государства осуществляют не свои права, а чужие, такие, которые мы приписывали обществу в целом. «Die Steliimg der Genanten (органов власти) als Vertreter des Staates bnngt ihro Vcrpflichtung mit sich». Оставляя в стороне спорный вопрос о том, можно ли пользоваться в этой области понятием представитель­ства, необходимо отметить следующее. Согласно Тону, государственная власть, которой принадлежат эти права, не обязана их осуществлять. Следовательно, она может относиться к ним так же, как частное лицо к своим правам. В частности, государственная власть может не тво­рить правосудие, не охранять общественную безопасность и т. д. Эта точка зрения несовместима с современным правосознанием, да и с сов­ременным положительным публичным правом.

Публичные права мы рассматриваем как установленные ради об­щественного блага. Но далеко не всегда они являются вместе с тем и правовой обязанностью. Например, избирательное право, если нет обязательного вотума, гражданин может и не осуществлять. Однако оно является публичным субъективным правом.

Для публичного права определяющим моментом является не не­пременно наличность сопутствующей обязанности, а представление о благе подвластных или социальной группы. Лица, входящие в ее со­став, могут и не быть субъектами прав на соответствующие действия, а только дестинаторами. Поэтому традиционная формула была слиш­ком узка и не охватывала характерной особенности публичного права. Для определения частноправовой или публично-правовой приро­ды того или иного правомочия иногда необходимо рассмотреть юриди­ческий институт в целом и в совокупности связанных друг с другом норм и найти те положения, которые покажут, выражает ли содержа­ние отдельного субъективного права начало социального служения или нет.

Разграничивая публичное право социального служения и частное лично-свободное право, мы все время говорим о правомочиях, о субъ­ективных правах. Между тем принято говорить об институтах частно­го и об институтах публичного права (даже об институтах граждан­ского, торгового, государственного, административного права и т. д.), т. е. распределять между тем и другим видом права не отдельные правомочия, а целые институты. Это было бы возможно, если бы всег­да все правоотношения, правомочия и обязанности, составляющие от­дельный институт, были построены или по типу социального служе­ния, или же по лично-свободному. В действительности дело обстоит не так. Можно a priori сказать, что должны иметься институты сме­шанные. Действительно, юридическим институтом мы называем сово­купность правоотношений, объединяемых общим бытовым назначением, общей социальной целью. Признаки, по которым мы объединяем' отдельные права и соответствующие им обязанности, лежат в совер­шенно других плоскостях, чем деление права на публичное и частное. Эти признаки носят чисто практический характер и обычно вытекают из тех заданий, которые преследует правовое регулирование тех или иных социальных отношений. Конечно, есть институты, в состав кото­рых входят только частные или же только публичные права. Но, кро­ме того, есть институты смешанные, которые являются причиной боль­ших затруднений и вечных споров при попытках отнести их к тому или другому отделу права. Ниже нам придется столкнуться с некоторыми примерами этого явления, взятыми из административного права, — из теории публичных служб. Напр., до настоящего времени еще оконча­тельно не ликвидирован спор о частноправовом или публично-право­вом характере страхования рабочих,¹⁵ хотя и одерживает безусловно верх публицистическая точка зрения. Мы считаем последний взгляд более правильным, однако с некоторыми оговорками, которые вытека­ют из необходимости рассматривать не институт в целом, а отдельные правомочия, на которые он разлагается. Ниже, в связи с некоторыми деталями, нам придется ближе подойти к этим примерам.

Делая сводку изложенного выше по вопросу о разграничении пуб­личного и частного права, можно установить следующие положения:

а) Традиционное распределение материала между публичным и частным правом не является лишенным принципиальных оснований результатом исторической случайности. Оно действительно в общем соответствует двум видам права, теоретически различным по своему характеру. Историческая случайность объясняет только те отклонения от правильной границы, которые имеются в традиционных взглядах.