Право и мораль. Выяснение соотношения этих явлений социальной жизни и их теоретическое различение представляет собой важнейшую задачу

Выяснение соотношения этих явлений социальной жизни и их теоретическое различение представляет собой важнейшую задачу, без разрешения которой невозможно построить непротиворечивую концепцию права. Невнимание к этой проблеме ведет к смешению права и морали, их отождествлению или, по крайней мере, невозможности разграничить. (Характерно для естественно-правовой школы). С другой стороны, для многих попыток установить такое разграничение характерно поверхностное их противопоставление по критериям типа "внешнее - внутреннее" или "свободное - принудительное". (Социологический подход и различные варианты юридического позитивизма). Оба варианта теоретически несостоятельны, т.к. базируются на второстепенных признаках сходства или различия, не затрагивая сущности рассматриваемых явлений. Проблема осложняется еще и тем, что, по-видимому, есть основания для различения не только права и морали, но также права и нравственности.[109] Ближе всего к разрешению этой проблемы подошел, на наш взгляд, Л.И. Петражицкий.

Право и мораль, безусловно, родственные явления. Мораль, как и право, имеет не государственную, а социальную природу. Как и право, она представляет собой социальную ценность. Как и право, система морали включает в себя нормативный элемент и разнообразную систему отношений между индивидами.

Мораль представляет собой систему принципов интимного отношения человека к миру с точки зрения должного.Свое основание она имеет в совести человека. Этим объясняется глубина эмоциональных переживания моральных ценностей в отличие от преимущественно интеллектуального их усмотрения в праве.[110] Но природа морали лишена элемента притязательности,т.е. тех правомочий, которые выражают свободу действий в отношении других субъектов. Моральное отношение в этом смысле носит односторонний характер: реализующий моральную норму субъект исполняет свою моральную обязанность перед другим субъектом. При этом смысл как самой нормы морали, так и основанного на ней взаимоотношений субъектов, не предполагает возможности принудительно требовать соответствующих действий от другого субъекта.

Представляется, что пример, приводимый в свое время Л.И. Петражицким для демонстрации различия между правом и моралью, несмотря на все критические замечания, сделанные в прошлом и настоящем, вполне корректен.[111] Действительно, человек, который оказывает материальную помощь нуждающемуся Ивану, очевидно, руководствуется моральной заповедью человеколюбия и в этом смысле исполняет свой нравственный долг. При этом означенная норма не наделяет Ивана правом требовать передачиему этих десяти рублей: у него нет на этоправа. Данная норма имеет односторонний характер и целиком подпадает под определение моральной нормы, относится к области морали.[112] В том же случае, если имел место договор с извозчиком о поездке на другой конец города за десять рублей, то и норма и отношения, возникающие в этом случае, имеют принципиально иной смысл. Исходя из заключенного договора, не только заказчик обязан по окончании перевозки заплатить десять рублей, но и у перевозчика возникает право требовать уплаты ему оговоренной суммы. Соответственно эти двусторонние отношения являются отношениями правовыми, находятся в сфере права.

Такой подход к понятию морали был в свое время подвергнут критике рядом ученых, в том числе В.С. Соловьевым и Б.Н. Чичериным. Однако, их аргументы, как представляется, не достигают цели. Действительно, В.С. Соловьев полагал, что, если человек по внутреннему голосу совести обязан любить ближнего, то, значит, ближний имеет право на любовь; если существует обязанность помогать ближнему, то ближний имеет право на помощь.[113] Между тем, очевидно, что "право", о котором говорит Соловьев, не обладает и не может обладать притязательным характером, т.е. не может представлять собой требований совершения (или несовершения) определенных действий в интересах управомоченного, а поэтому и не является правом в его эйдетическом значении."Право на любовь" есть чисто пассивное "право", указывающее на соответствие субъекта и прилагаемой к нему обязанности. Как явление несамостоятельное и производное от обязанности, оно означает лишь оправданность чьих-либо действий.[114] В этом смысле часто говорят о праве на исполнение обязанности. Социальное значение рассматриваемой нормы не выходит за эти границы. Поэтому обязанность материально помочь незнакомому человеку остается его моральной обязанностью, но ее исполнение целиком лежит на совести человека, он не может быть к этому принужден. Это не означает, что нарушение моральных норм не вызывает никаких негативных последствий для нарушителя и что их функционирование целиком зависит от доброй воли обязанного. Но эти последствия имеют особый характер и представляют собой психологическое "давление" на совесть нарушителя, побуждая, а не принуждая его к совершению требуемых действий. В отличие от права, в морали ценна не нормосообразность действий (не их легальность в кантовском смысле), а соответствие действий моральным мотивам. Поэтому демонстративная раздача милостыни преуспевающим бизнесменом отнюдь не свидетельствует о моральности его действий, если они, например, обусловлены стремлением набрать дополнительные очки в предвыборной политической борьбе. Подобную ситуацию можно проиллюстрировать цитатой из пушкинского "Евгения Онегина". Знаменитое произведение начинается следующими строками:

"Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог,

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог.

Его пример другим наука;

Но, Боже мой, какая скука

С больным сидеть и день и ночь,

Не отходя ни шагу прочь!

Какое низкое коварство

Полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять,

Печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя:

Когда же черт возьмет тебя?"[115]

Какие правила существуют для подобных ситуаций, когда умирающий призывает своих родственников для последнего прощания? Во-первых, это норма, обязывающая относиться к ближним с любовью, а, во-вторых, это норма, обязывающая "уважать" родственников и их последнюю волю. Первая норма является нормой морали, и Онегин ее нарушает, хотя совершаемые им действия внешне отвечают ее требованиям: "Евгений тотчас на свиданье Стремглав по почте поскакал И уж заранее зевал, Приготовляясь, денег ради, На вздохи, скуку и обман..."[116] Отношение Онегина к своему дяде, нельзя назвать моральным, поскольку не любовь, не стремление помочь ближнему, а расчет и желание получить наследство, движут поступками Евгения. Реализация второй нормы предполагает не столько моральный настрой, сколько совершение определенных действий.Именно поэтому "уважать" себя и можно "заставить", а относиться с любовью - нет. В этом смысле норма, обязывающая исполнить волю умирающего и приехать с ним проститься, носит правовой характер. Притязания дяди на "уважение" со стороны родственника являются нормативными и социально оправданными. Нарушение этой нормы, в данном случае, связано и с определенными возможными санкциями, включая осуждение и лишение наследства. Следует еще раз отметить, что успешная реализация правовой нормы не зависит от внутренних мотивов, в соответствии с которыми удовлетворяется право уполномоченного, а ее принудительный характер вытекает из объективно существующей обязанности, выполнение которой является не результатом самоопределения субъекта, а необходимостью удовлетворения права контрагента.

Несмотря на существующие между ними различия, нормы права и морали тесно взаимодействуют. Как было отмечено выше, мораль представляет собой систему наиболее общих принципов, определяющих интимное отношение человека к окружающему миру с точки зрения должного. В силу этого нормы морали носят универсальный характер и приложимы почти к любой деятельности человека, позволяя оценивать ее как нравственную или безнравственную. Такая моральная оценка уместна и по отношению к праву, как к сфере социально значимого.

В русской философии права вопрос соотношения права и морали (нравственности) являлся одним из главных. Уже неоднократно отмечалось, что общественное сознание русского общества на протяжении многих веков формировалось как этикоцентрическое, т.е. такое, в котором вопросы морали, нравственности, веры занимали центральное место. Поэтому в русской правовой мысли усилиями В.С. Соловьева, Е.Н. Трубецкого, Б.А. Кистяковского, А.С. Ященко, И.В. Михайловского, И.А. Ильина и многих других доказывалась неразрывная связь права и морали. Действительно, феномен права как ценностнойструктуры является одной из форм добра и тем самым включается в сферу морали.Толькочерез признание ценностного аспекта бытия права и можно показать тесные отношения между правом и моралью (нравственностью).

Но отсюда вовсе не следует, как в свое время, например, полагал Е.Н. Трубецкой, будто правовые нормы могут быть одновременно и нормами морали. Норма, запрещающая убийство, есть, несомненно, норма правовая, а не моральная. Мораль определяет, прежде всего, позитивные обязанности человека, его долг, поэтому запреты в морали возникают как применение моральной нормы к оценке какой-либо ситуации. В подавляющем большинстве случаев мораль осуждает убийство как действие, противоречащее моральным принципам уважения к личности другого человека и даже любви и, соответственно, признает моральную оправданность существования такой правовой нормы, которая устанавливает жесткие санкции в отношении правонарушителя. Однако невозможно при помощи правовых норм оценивать моральную ситуацию, т.к. право оперирует не категориями "хорошо - плохо", а тем, есть право или его нет, что неприложимо к морали.

Говоря о соотношении права и морали необходимо затронуть соотношение правового и морального сознания. Моральное сознание применительно к праву исполняет функцию признания соответствия или несоответствия существующего права нормам морали. Правовое сознание определяет, каким должно быть право для того, чтобы соответствовать моральным стандартам. Во многих случаях моральное и правовое сознание настолько переплетены, что разделить их, практически, невозможно.

Следует иметь в виду, что моралью и правом не исчерпываются нормативные модели взаимоотношений между людьми. Существуют социальные феномены, имеющие сходство как с правом, так и с моралью, и все же иные по своей природе. Среди них необходимо выделить нравы и обыкновения (нравственность в широком смысле).

Нравыпредставляют собой императивные правила поведения, сложившиеся в конкретном обществе, соблюдение которых поддерживается силой общественного мнения. Они налагают на субъектов определенные обязанности, но не предоставляют никому права требовать их безусловного выполнения. Таковы нормы этикета (правила вежливости в общении, правила взаимоотношений между старшими и младшими, между мужчинами и женщинами, правила поведения за столом и т.д.), таковы некоторые обычаи (обычаи гостеприимства и т.д.).

Например, корпоративная норма[117], запрещающая посещение элитного вечернего заведения в джинсах и без галстука, с точки зрения рассматриваемой в данном курсе концепции права, является нормой правовой и обладает всеми соответствующими признаками: двусторонней предоставительно-обязывающей структурой (запрещает вход в джинсах и без галстука и уполномочивает обслуживающий персонал требовать соблюдения этого правила); является социально оправданной и значимой (ценностный аспект); имеет принудительный характер, который может не сводиться к психическому принуждению и предполагает возможность принуждения физического (насильственное выдворение правонарушителя из заведения). А норма, обязывающая следить за чистотой ногтей, является нормой этикета, и обязанность выглядеть опрятным коррелятивно не связана с чьим-либо правом требовать этого от субъекта.

От права нравственность отличается односторонней (императивной) структурой, а от морали - нетребовательностью к мотивам совершения тех или иных действий. С точки зрения нравственности неважно, почему, например, младший по возрасту первым приветствует старшего: делает ли он это из чувства искреннего уважения или из-за желания получить какое-либо поощрение за свое поведение от родителей.

Обыкновения представляют собой повседневные конвенциональные правила и стереотипы поведения, существующие в обществе. Конвенциональные правила имеют широкое распространение в обществе, но получают императивный характер только в случае самообязывания субъекта. Таково, например, обыкновение делать по утрам зарядку. Стереотипы поведения, наоборот, не имеют конвенционального значения, а соблюдаются исключительно в силу привычки, потому, что так принято. В то же время, это нечто большее, чем индивидуальные и даже семейные привычки. Это обыкновения, разделяемые большинством нации. "Под последними имеют в виду принятый стиль одежды (охватывающий возможные вариации моды), способы приветствия, принятый эпистолярный стиль, время еды (французы, как отметил еще кардинал Ретц, особенно нетерпимы здесь к каким-либо нарушениям), чередование блюд (на Западе соленое едят раньше сладкого) и т.д.[118]

Наряду с моралью нравственность одним из важнейших факторов воздействия на формирующееся право и от того, в каком состоянии они находятся, зависит «здоровье» всей правовой системы.

Социо-культурные ценности, которые находят отражение в праве, не исчерпываются вышеперечисленными. Все, что так или иначе связано с правовой структурой, может выступать правовой ценностью, формируя, например, содержание правовых норм.

Дополнительная литература к теме:

Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. М., 1985.

Демидов А.И. Мир политических ценностей // Правоведение. 1997. №4.

Зеньковский В.В. История русской философии. Сост., послесловие и коммент. А.В. Полякова. В 2-х тт., 4-х кн. Л., 1991.

Ивин А.А. Основания логики оценок. М., 1970.

Леонтьев Д.А. Ценность как междисциплинарное понятие: опыт многомерной реконструкции // Вопросы философии. 1996. №4.

Мамут Л.С. Государство в ценностном измерении. М., 1998.

Наука и ценности. Новосибирск, 1987.

Неновски Н. Право и ценности. М., 1987.

Новгородцев П.И. Право и нравственность // Правоведение. 1995. №6.

Платонов О.А. Русская цивилизация. М., 1992.

Проблемы ценностного подхода в праве: традиции и обновление. М., 1996.

Савельев В.А. Некоторые вопросы соотношения права и нравственности (исторический аспект) // Правоведение. 1984. №12.

Соловьев Э.Ю. И. Кант: взаимодополнительность морали и права. М., 1992.

Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2000.

ЛЕКЦИЯ 6. ПРАВОВОЕ СОЗНАНИЕ

Правосознание и право. Понятие правосознания. Структура правосознания: правовая онтология, правовая аксиология, правовая праксиология. Правовая идеология и ее виды. Правовая психология. Правовая установка. Коллективное и индивидуальное бессознательное в правосознании. Виды правосознания. Субъекты правосознания. Особенности российского правосознания и российской правовой культуры.

Правосознание и право.Теория правосознания является важной составляющей теории права и государства.Представления о том, что есть правосознание, каково его соотношение с правом, с моралью, каково его содержание и структура, цели и функции, - в конечном счете зависят от правопонимания, т.е. от ответа на вопрос, что есть право. Поскольку в современной правовой теории существуют различные варианты правопонимания, соответственно имеются и различные концепции правосознания.

Так, психологическое направление в теории права рассматривает последнее как часть правосознания (Л.И. Петражицкий, П.А. Сорокин, М. Рейснер[119]); другие исследователи рассматривают правосознание как составную часть права (Р.З. Лившиц); третьи полагают, что право и правосознание являются самостоятельными феноменами, но взаимодействующими между собой в рамках единой правовой системы (С.С. Алексеев, Н.И. Матузов).

Понятно, что и излагаемая здесь концепция правосознания опирается на ту онтологическую теорию права, основные положения которой излагались на предыдущих лекциях.

Напомню, что суть ее заключается во взгляде на право как на явление, онтологически связанное, прежде всего, с жизнью социума, а не государства. Согласно такому подходу, право существует на различных общественных уровнях как право общесоциальное и на уровне государства как государственное право.Этим двум основным разновидностям права присущи общие признаки, понимаемые как первоначальные правовые данности, которые составляют суть права и всегда непосредственно усматриваются в нем, независимо от его конкретно-исторического содержания. Такими признаками являются: наличие субъектов, обладающих взаимообусловленными правами и обязанностями, и наличие социально признанных норм, обусловливающих эти права и обязанности.Право, рассмотренное с нормативной стороны (т.н. объективное право), закрепляет за одними субъектами определенные правомочия (притязания), с которыми связаны активные или пассивные обязанности других субъектов. Право невозможно без правомочий, обеспеченных исполнением другими соответствующих обязанностей. Поэтому те нормы,которые определяют лишь обязанности одних субъектов и не определяют притязания (правомочия) других субъектов на их исполнение, не могут рассматриваться как правовые. Таковы, например, нормы христианской морали, которые обязывают всех поступать в соответствии с требованиями добра ("возлюби ближнего как самого себя"). В то же время норма, запрещающая посещение элитного вечернего ресторана без галстука, является правовой, поскольку не просто обязывает посетителей одеваться соответствующим образом, но и предоставляет администрации заведения право не впускать лиц, нарушающих установленную обязанность. Неисполнение правовых обязанностей влечет психико-социальное противодействие со стороны управомоченных субъектов. Такое противодействие может выражаться как в психическом, так и физическом принуждении правонарушителя со стороны одного лица или определенных общественных структур к выполнению своих обязанностей, к совершению правовосстанавливающих действий или претерпеванию за совершенные действия определенных негативных последствий и может носить как неофициальный характер (в вышеприведенном примере), так и характер официальный (в официальном государственном праве, связанном с возможностью применения к правонарушителю государственных принудительных санкций). Предоставительно-обязывающий характер права неразрывно связан с его действием и реализацией в поведении субъектов. Поэтому норма, которая предоставляла какие-либо права в прошлом, а затем утратила эту свою способность по каким-либо объективным или субъективным причинам, не может рассматриваться как предоставительно-обязывающая норма. Другими словами, предоставительно-обязывающий характер права определяется не столько логико-нормативными основаниями, сколько ценностно-психологическими.

С правом, как в объективном, так и в субъектном его значении, неразрывно связано представление об его "оправданности", т.е. включенности в действующую систему социальных ценностей. Право само представляет собой позитивную социальную ценность. Под позитивными социальными ценностями понимается все то, что имеет положительную значимость для общества как единого целого, т.е. воспринимается, как нечто должное, причастное добру, как то, чем необходимо дорожить.

Через свое ценностное наполнение право получает своеобразную легитимацию и способность воздействовать на поведение субъектов, определять его. Человек вправе делать что-либо потому, что это соответствует установленному в обществе правилу и соответствие действий субъекта этому правилу - социально оправдывает их. Но ценность не представляет собой чего-то такого, что существует само по себе. Иметь значение можно только для кого-то, т.е. для оценивающего субъекта. Поэтому ценностное наполнение права невозможно без установления ценностного отношения между объектом (ценностью) и субъектом. Что же представляет собой подобное отношение? Оно представляет собойинтеллектуально-эмоциональное переживание субъектами значимости той илииной правовой нормы, т.е. является частью правового сознания личного и общественного. В этом смысле право не существует вне правосознания, хотя это и не означает, что право и правосознание есть одно и тоже.

Право как объект идеальный отличается способом своего существования от объектов материальных. Гипотеза об объективном, независящем от познающего субъекта существовании, например, деревьев, реки, облаков, как правило, не вызывает сомнений. Иначе обстоит дело с объектами нематериальными. Что представляет собой «вещество» права? Каков способ его бытия?

Вряд ли найдется много сторонников отождествления права, например, с буквами, при помощи которых текст закона фиксируется на типографской бумаге. Но ведь сделать вывод о том, с чем мы имеем дело - с правом или неправом - невозможно и из анализа нормативного смысла закона, если рассматривать этот смысл независимо от его ценностного и функционального значения в контексте единого организма культуры конкретного общества. Например, анализ нормативного смысла трех разных текстов, в которых зафиксированы некие правила поведения, предусматривающие государственную санкцию за их нарушения, еще не позволяет сделать вывод о том, с чем мы имеем дело: с правом или не с правом, и только рассмотрев эти правила в психо-социо-культурном контексте определенной среды, можно сказать, что одни нормы уже не являются правом, потому что прошли десятки веков с того момента как они потеряли возможность быть и действующим и реализующимся правом (например, нормы преторского права Древнего Рима); другие нормы так и не стали правом, поскольку закон не был введен в действие, и никакие нормы поведения на его основе не образовались; а третьи нормы, хотя и были официально введены в действие, никогда и никем не использовались и не применялись, оставаясь лишь записью на бумаге и, следовательно, так и не стали правом.

Итак, как явление нематериальное, право не может быть непосредственно усмотрено в мире физического бытия. Но если право не материально, можно ли утверждать, что его природа идеальна? Что оно тогда собой представляет?

Феномен права не порождается записью текста нормы на бумаге. Но он не исчерпывается и актом сознания - индивидуального или общественного. Структура права, по-видимому, сложнее. Так, право в целом, отдельные его нормы и все иные элементы имеют свой смысл. Смысл права, или его идея (эйдос), существует независимо как от материальных носителей, так и от индивидуального или общественного правосознания. Идеи, как утверждает философия, сродни математическим или логическим понятиям. Истина "2 x 2=4" по своему содержанию независима от сознания людей и остается таковой, несмотря на то, сознают ли ее люди, или нет. Но право не имеет вневременного бытия, как, например, истины математические. Напротив, оно возникает, длится и исчезает во времени. Поэтому бытие государства и права предполагает "не только вообще бытие людей, в отношении которых оно имеет силу, но и их подчинениеданному явлению..."[120] Согласно концепции выдающегося российского философа и социального мыслителя С.Л. Франка, своеобразие объективно-идеального бытия общественного явления, в том числе права, заключается в том, что оно есть "образцовая идея, цель человеческой воли, телеологическая сила, действующая на волю в форме того, что должно быть, что является идеалом. Природа общественного бытия (в том числе и природа права - А.П.), таким образом, выходит за пределы антитезы "субъективное - объективное", являясь одновременно и тем, и другим".[121] Исходя из этого можно придти к выводу, что право представляет собой и объективную идею, и определенную сферу правосознания, через которую правовая идея находит свое отражение, как в реальном поведении субъектов, так и в материальной правовой культуре т.е. представляет собой сложный идеал-психический и социокультурный феномен.

Понятие правосознания. Правосознание есть особая разновидность, особая форма социального сознания. Под сознаниемкак таковым понимают человеческую способность идеального воспроизведения действительности в чувственных и мыслительных образах. С позиций традиционной для советской России философии (диалектико-материалистической) сознание представляет собой субъективный образ объективного мира, который получается путем отображения объективной действительности в виде представлений, мыслей, переживаний, созерцаний, идей и других духовных феноменов, из которых и состоит содержание сознания.Однако такая трактовка сознания отнюдь не является единственно возможной.[122]

Сознание включает и ценностный аспект, в котором проявляется избирательность сознания, его ориентация на выработанные обществом и принятые субъектом сознания ценности - философские, религиозные, политические, нравственные и др., в том числе и правовые.[123] Поэтому подправосознаниемследует пониматьосознание правовой действительности, т.е. ее отображение в чувственных и мыслительных образах. Совокупность наиболее характерных, типичных образов правовой действительности образуетсистему общественного правосознания, или систему правосознания общества.

Структура правосознания.Основными видами отношений сознания к миру являются познание, ценностные отношения и практика. Соответственно и в правовом сознании можно выделить познавательные, ценностныеиволевые элементы, из которых и складывается как индивидуальное, так и общественное правосознание. Совокупность этих элементов в их взаимосвязи образуетструктуру правосознания.Эти элементы можно определить как правовую онтологию, правовую аксиологию и правовую праксиологию.

Элементом структуры правосознания является правовая онтология. Правовая онтология представляет собой сознание (т.е. познание и знание) того, что есть право вообще ( каковы его объективные признаки и свойства, каково его место в правовой системе) и что есть право в конкретном обществе ( какие возможности оно предоставляет субъектам и что оно от них требует).

Наиболее общие знания о праве как таковом (право в его эйдосе) называются теоретической правовой онтологией (теоретический уровень правосознания).

А сознание того, что предписывается субъектам данного общества в качестве общеобязательных правил поведения, как необходимо себя вести в той или иной правовой ситуации, называется практической правовой онтологией (эмпирический уровень правосознания).

Правовая аксиология. Структура правосознания содержит не только объективные знания о правовой действительности (о праве и правовой системе), но и субъективные ценностные отношения к праву, складывающиеся в том или другом обществе, которые и составляют содержание правовой аксиологии. (Объективное знание о правовых ценностях относится к теоретической правовой онтологии, так как знать, что такое правовые ценности и переживать нечто как правовую ценность - далеко не одно и то же. Сказанное заставляет признать, что и сам термин «аксиология» употребляется нами в несколько ином значении, чем это общепринято).

Напомним вкратце, в чем суть ценностной проблематики в праве.Ценности, в отличие от знания, не подлежат рациональной, доказательной проверке и обоснованию.Они представляют собой некие неразложимые (первоначальные) интеллектуально-эмоционально воспринимаемые данности, которые побуждают субъектов к их сохранению, к обладанию ими, к деятельности на их основе, поскольку воспринимаются как разнообразные блага. Все ценности, которые существуют в обществе, различаются по своей значимости и в совокупности составляют иерархическую систему, которая может в значительной степени отличаться от систем ценностей других обществ и от ценностей различных классов и групп внутри общества. Например, в традиционных обществах, в которых религия является центром социальной жизни, именно религиозные ценности, как-то: Бог, вера, заповеди и т.д., составляют высшие ценности, подчиняющие и определяющие все остальные. В материалистических обществах такими верховными ценностями могут являться деньги, слава, удовольствия, свобода и т.д. Во всех иерархиях ценностей свое место занимает и право. В зависимости от типа общества, это место может быть первостепенным или второстепенным, но в любом случае восприятие права как ценности является необходимым условием самого его (права) существования. Правовые ценности также разнообразны, как и другие социальные ценности. В частности они могут затрагивать глубины эмоциональной, нравственной, т.е. духовной жизни человека, и могут оставаться на периферии его эмоциональной сферы, воздействуя главным образом на сферу интеллекта. В первом случае правовые ценности можно характеризовать каксодержательные, а во втором - как ценности формальные. Формальные ценности не зависят от конкретного содержания предписаний и дозволений правовых норм и присущи любому праву как таковому, поскольку определяются его имманентными целями и способом функционирования (См. лекцию «Право и ценности»). Такова ценность порядка, устанавливаемого правом. Упорядоченность общественных отношений всегда предпочтительней беспорядка и хаоса. (Уже пифагорейцы считали анархию наихудшим злом). Такова ценностьсвободы, гарантированно предоставляемой на основе существующего правопорядка субъектам. Но содержание таких ценностей может быть разным. Право может упорядочивать общественные отношения по-разному, разными способами и исходя из различных целей. Равенство в праве может распространяться как на всех, так и лишь на отдельные группы или социальные слои. Свобода может пониматься как свобода для индивидуума и как свобода для общества, нации, или, опять-таки, класса. Различие во взглядах на цели и задачи права объясняется различием в ценностных ориентациях членов общества.

Систематизированные представления о правовой действительности, в основе которых лежат определенные ценностные представления, называются правовой идеологией. Как уже было отмечено раннее, в современной научной литературе обращается внимание на необходимость различать объективное истинное знание от знания идеологического, в основе которого лежат те или иные предпочитаемые ценности.[124] Поэтому правовая идеология, в связи с присущим ей оценочным моментом, не является знанием, отражающим только объективную правовую реальность. Правовая идеология может быть тесно связана с философией и в таком виде она представляет собой философию права.

Основные типы и виды правовых идеологий. Все многообразие правовых идеологий может быть сведено к нескольким типам, которые определяются приоритетом тех или других ценностей, лежащих в их основе. Так теории, сводящие право к правам и свободам человека, независимо от того, как конкретно понимаются эти права и обязанности, можно отнести к антропоцентристскому типу правовой идеологии.

Те теории, в которых доминирующей ценностью и источником права признается Бог, относятся к теоцентрическим правовым идеологиям.

Если же основными правовыми ценностями признаются права каких-либо групп, классов, народов, наций, то такие взгляды относятся к коллективистскомутипуправовой идеологии.

Названные типы встречаются не только в "чистом" виде. Нередко они включают в себя элементы других типов правовой идеологии, образуя довольно противоречивые сочетания. В рамках названных типов правовой идеологии можно выделить различные их виды. В антропоцентристском типе правовой идеологии выделяютсялиберальный и волюнтаристский виды правовой идеологии. Оба известны еще со времен античности.

Либеральная правовая идеология. Закон как договор между людьми, направленный на защиту личных прав, - такова, если верить Аристотелю, позиция софиста Ликофрона, выражающая либеральную правовую идеологию. Эта идеология на Западе переживает свой расцвет с 17 в. и в настоящее время является там доминирующей. (См. предыдущие лекции). Либерализм исходит из основополагающей ценности индивидуальной свободы, понимая ее как свободу от какого бы то ни было вмешательства в самоопределение поступков человека. В то же время многие либералы, признавая недостаточность такой «негативной» свободы, вынуждены говорить и о необходимости свободы в «позитивном» смысле, как подчинении своих действий общесоциальным ограничениям.

«Я не хочу сказать, - пишет, например, видный теоретик либерализма И. Берлин, -что индивидуальная свобода в наиболее либеральных обществах служит единственным или главным критерием выбора. Мы заставляем детей получать образование и запрещаем публичные казни. Это, конечно, ограничивает свободу. Мы оправдываем это ограничение, ибо неграмотность, варварское воспитание, жестокие удовольствия и чувства хуже для нас, чем ограничение, необходимое для их исправления и подавления. Эта позиция опирается на наше понимание добра и зла, на наши, так сказать, моральные, религиозные, интеллектуальные, экономические и эстетические ценности, которые в свою очередь связаны с нашими представлениями о человеке и основных потребностях его природы»[125]. Эти ценности целиком интегрированы в рамки буржуазного общества. «Если бы кого-нибудь удалось убедить, - пишет Р. Дворкин, - отказаться от капитализма, то он перестал бы быть либералом; если бы большинство либералов отказались от капитализма, то либерализм утратил бы свое значение как политическая сила».[126] В рамках этой системы утверждается ценностный плюрализм. Тот же Берлин продолжает: « Для меня плюрализм с его требованием определенной доли «негативной» свободы – более истинный и человечный идеал, чем цели тех, кто пытается найти в великих авторитарных и подчиненных строгой дисциплине обществах идеал «позитивного» самоосуществления для классов, народов и всего человечества. Он более истинен хотя бы потому, что признает разнообразие человеческих целей, многие из которых несоизмеримы друг с другом и находятся в вечном соперничестве. Допуская, что все ценности можно ранжировать по одной шкале, мы опровергаем, на мой взгляд, наше представление о людях как свободных агентах действия и видим в моральном решении действие, которое, в принципе, можно выполнить с помощью логарифмической линейки. Утверждать, что в высшем, всеохватывающем и тем не менее достижимом синтезе долг есть интерес, а индивидуальная свобода есть чистая демократия или авторитарное государство, - значит скрывать под метафизическим покровом самообман или сознательное лицемерие…Быть может, идеал свободного выбора целей, не претендующих на вечность, и связанный с ним плюрализм ценностей – это лишь поздние плоды нашей угасающей капиталистической цивилизации: этот идеал не признавали примитивные общества древности, а у последующих поколений он, возможно, встретит любопытство и симпатию, но не найдет понимания. Быть может, это так, но отсюда, мне кажется, не следует никаких скептических выводов. Принципы не становятся менее священными, если нельзя гарантировать их вечного существования. В действительности, желание подкрепить свою веру в то, что в некотором объективном царстве наши ценности вечны и непоколебимы, говорит лишь о тоске по детству с его определенностью и по абсолютным ценностям нашего первобытного прошлого».[127]

Волюнтаристский вариант нашел свое отражение, например, в учении софиста Фрасимаха, который полагал, что право есть волевое установление сильнейшего и всегда направлено в его пользу. Схожих позиций придерживались софисты Пол Агригентский и Калликл. Естественное право, по мнению последнего, определяет то, что сильный повелевает слабым, а лучший стоит выше худшего. С позиций так понятого естественного права силы Калликл критиковал демократические обычаи и законы.

Уже в Новое время развитие волюнтаристской правовой идеологии можно найти в трудах немецкого мыслителя Ф. Ницше (1844 – 1900). Ницше полагал, что мир представляет собой огромную арену, на которой постоянно идет борьба за власть. Воля к власти предстает в его учении как движущая сила социального развития, целью которого является создание совершеннейших человеческих экземпляров, своеобразной аристократической касты, касты господ, касты победителей, возникшей в результате естественно-исторического отбора. Главными врагами выступают для Ницше эгалитаризм и демократия, а необходимым средством для осуществления аристократического отбора – война. В этой связи одним из основных человеческих качеств, которые, по Ницше, необходимо культивировать, является порода. «То, чем породистые мужчины и женщины отличаются от других и что дает им несомненное право цениться более высоко, есть два через наследственность все более возрастающих искусства: искусства повелевать и искусство гордого повиновения. – Правда, всюду, где приказывание входит в занятия дня (как в мире крупной торговли и промышленности), возникает нечто подобное этим «породистым» расам, но таким типам недостает благородной осанки в повиновении, которая у первых есть наследие феодального быта и уже не произрастает в нашем культурном климате».[128] В соответствующем ключе Ф. Ницше толкует и право, которое у него в случае необходимости отождествляется с произволом: «Произвольное право необходимо. Юристы спорят о том, должно ли в народе победить полнее всего продуманное право или же право легче всего понятное. Первое, высшим образцом которого является римское право, представляется профану непонятным и потому не выражающим его правового сознания. Народные права, например германские, были грубы, суеверны, нелогичны, отчасти нелепы, но они соответствовали совершенно определенным древним местным обычаям и чувствам. – Но где, как у нас, право уже не есть традиция, там оно может быть лишь приказано и вынуждено; у всех нас уже нет традиционного правового чувства, поэтому мы должны помириться с произвольными правами, которые суть выражения необходимости существования права вообще».[129]

Теоцентрический тип правосознания органично связан с консервативными взглядами и реализуется, прежде всего, в виде консервативного правосознания. Как отмечалось в нашей литературе, при исследовании специфики консервативного способа мышления следует исходить из предположения о том, что конфликтность политико-правовых построений консерватизма и его антипода либерализма обусловлена прежде всего столкновением противоположных онтологических принципов христианского и секуляризованного мировоззрений.[130] В отличие от либерализма, характерной чертой консервативного мировоззрения является признание Бога высшей ценностью иподчинение этой ценностивсех прав и свобод человека,которые понимаютсяисторическии играютслужебную роль на пути человеческого служения Добру. Консерватизм иначе чем либерализм относится не только к религии, но и к такой важной не только юридической, но и нравственной проблеме как наказание. Вот что об этом писал религиозный мыслитель К.Н. Леонтьев (1831 – 1891): «Трудно себе представить, чтобы который-нибудь из наших умеренных либералов «озарился светом истины»… Но все-таки представим себе обратный процесс. Вообразим себе, что не страх довел которого-нибудь из них… до премудрости, а премудрость довела до страха рядом умозаключений ясных, но не в духе времени (с которым «живая» мысль принуждена считаться, но уважать который она вовсе не обязана). Трудно себе представить, положим. Для того, чтобы в наше время члену плачевной интеллигенции нашей стать тем, что зовется вообще «мистиком», - надо иной калибр ума, чем мы видим у подобных профессоров и фельетонистов. Но положим… положим, что либерал дошел премудростью человеческою до страха Божия… Ведь я сказал уже: сила Господня и в немощах наших нередко познается; русские либералы немощны, но Бог силен. Дошли они премудростью до страха и смирились, - живут в томлении кроткого прозелетизма, писать вовсе перестали… Как бы они все были тогда привлекательны и милы!.. Сколько уважительного и теплого снисхождения возбуждали бы тогда эти скромные люди!..

Но теперь их даже не следует любить; мириться с ними не должно…Им должно желать добра лишь в том смысле, чтоб они опомнились и изменились, - т.е. самого высшего добра, идеального… А если их поразят несчастия, если они потерпят гонения или какую иную земную кару, то этому роду зла можно даже немного и порадоваться, в надежде на их нравственное исцеление. Покойный митрополит Филарет находил, что телесное наказание преступников полезно для их духовного настроения, и потому он стоял за телесное наказание…

И сам г. Достоевский почти во всех своих произведениях, исполненных такого искреннего чувства и любви к человечеству, проводит почти ту же мысль, быть может и невольно, руководимый каким-то высоким инстинктом.

Наказанные преступники, убийцы, блудные, продажные, оскорбленные женщины у него так часто являются представителями самого горячего религиозного чувства… Страдания, угрызения совести, страх, лишения и стеснения, вследствие кары земного закона и личных обид, открывают перед умом их иные перспективы… А без «преступлений и наказаний» они пребывали бы наверно в пустой гордости или зверской грубости… Без страданий не будет ни веры, ни на вере в Бога основанной любви к людям; а главные страдания в жизни причиняют человеку не столько силы природы, сколько другие люди. Мы нередко видим, например, что больной человек, окруженный любовью и вниманием близких, испытывает самые радостные чувства; но едва ли найдется человек здоровый, который был бы счастлив тем, что его никто знать не хочет… Поэтому и поэзия земной жизни, и условия загробного спасения – одинаково требуют не сплошной какой-то любви, которая и невозможна, и не постоянной злобы, а, говоря объективно, некоего как бы гармонического, ввиду высших целей, сопряжения вражды с любовью. Чтобы самарянину было кого пожалеть и кому перевязать раны, необходимы же были разбойники. Разумеется, тут естественно следует вопрос: «кому же взять на себя роль разбойника, кому же олицетворять зло, если это не похвально?» Церковь отвечает на это не моральным советом, обращенным к личности, а одним общеисторическим пророчеством: «Будет зло!» – говорит Церковь… Христос, повторяю, ставил милосердие или доброту личным идеалом. Он не обещал нигде торжества поголовного братства на земном шаре… Для такого братства необходимы прежде всего уступки со всех сторон. А есть вещи, которые уступать нельзя».[131]

Специфику отношения консервативной правовой идеологии к проблематике «гуманистического естественного права» можно проиллюстрировать отрывком из сочинения К.П. Победоносцева: «Школа Руссо показала человечеству в розовом свете натурального человека и провозгласила всеобщее довольство и счастье на земле – по природе; она раскрыла перед всеми вновь разгаданные, будто бы, тайны общественной и государственной жизни, и вывела из нее мнимый закон контракта между народом и правительством. Появилась знаменитая схема народного счастья, издан рецепт мира, согласия и довольства для народов и правительств. Этот рецепт построен был на чудовищном обобщении, совершенно отрешенном от жизни, и на самой дикой, самой надутой фантазии; тем не менее, эта ложь, которая, казалось, должна была рассыпаться при малейшем прикосновении с действительностью, заразила умы страстным желанием применить ее к действительности и создать, на основании рецепта, новое общество, новое правительство. Еще шаг – и из теории Руссо вырождается знаменитая формула: свобода, равенство, братство. Эти понятия заключают в себе вечную истину нравственного, идеального закона, в нераздельной связи с вечной идеей долга и жертвы, на которой держится, как живое тело на костях, весь организм нравственного миросозерцания. Но когда эту формулу захотели обратить в обязательный закон для общественного быта, когда из нее захотели сделать формальное право, связующее народ между собой и с правительством во внешних отношениях, когда ее возвели в какую-то новую религию для народов и правителей, - она оказалась роковой ложью, и идеальный закон любви, мира и терпимости, сведенный на почву внешней законности, явился законом насилия, раздора и фанатизма» (Победоносцев К.П. Великая ложь нашего времени. М., 1993. С. 82-83).

В правовых идеологиях коллективистского типа выделяются такие разновидности каксолидаризм, коммунизм, национализм.

Солидаризм основывается идее социальной солидарности, осознание которой порождает норму социальной солидарности: не делать ничего, что нарушает социальную солидарность, и делать все, чтобы ее укрепить. Социальная норма солидарности составляет основу объективного права, ограничивая возможность государственного произвола. Субъективное право солидаризмом отрицается или понимается как рефлекс обязанности. Его место занимают юридические обязанности, представляющие собой требование выполнения определенной социальной функции. В этой связи право, например, собственности "социализируется", перестает быть абсолютным правом и трансформируется для собственника в социальную функцию, направленную на поддержание общественной солидарности. Солидаризм предполагает и идею синдикализма, т.е. профессионально-корпоративного представительства в государственной власти всех слоев и групп населения. Вот как писал об этом основатель солидаризма французский правовед Л. Дюги (1859 – 1928): «Человек живет в обществе и может жить лишь в обществе; общество существует лишь благодаря солидарности, соединяющей между собой составляющих его индивидов. Следовательно, самою силою вещей для человека в обществе делается обязательным правило поведения, которое может быть формулировано следующим образом: не делать ничего, что наносит ущерб социальной солидарности в одном из двух ее видов, и делать все, что в состоянии осуществить и развить механическую и органическую социальную солидарность. Все объективное право резюмируется в этой формуле, и положительный закон, чтобы быть правомерным, должен быть выражением, развитием или применением на практике этого принципа…. Норма права в одно и то же время и постоянна и изменчива. Всякое общество есть солидарность… но в то же время формы, которые принимает солидарность по сходству и солидарность через разделение труда, могут меняться бесконечно, меняются и будут бесконечно меняться. Норма права в своем приложении видоизменялась и будет видоизменяться подобно самим формам социальной солидарности. Норма права как мы ее понимаем не есть идеальная и абсолютная норма, к которой люди должны стремиться приблизиться каждый день все ближе; она есть непостоянная и изменчивая норма; и задача юриста определить, какая правовая норма более всего соответствует структуре данного общества. Из этого видно, насколько глубоко отличается наше понимание нормы права, основывающейся на социальной солидарности, от ходячего воззрения на естественное право, понимаемое как право идеальное и абсолютное…

Если объективное право основывается на социальной солидарности, то субъективное право вытекает из нее прямо и логически. В самом деле, так как всякий индивид обязан, в силу объективного права, содействовать социальной солидарности, то из этого неизбежно следует, что он имеет право совершить всякий акт, которым он содействует социальной справедливости, и помешать, чтобы кто-нибудь воспрепятствовал выполнению падающей на него социальной роли. Живущий в обществе человек имеет права; но эти права представляют из себя не прерогативы, принадлежащие ему в силу человеческого достоинства; это – правомочия, принадлежащие ему потому, что, будучи членом общества, он несет социальную обязанность и должен иметь право выполнить эту обязанность. Из этого видно, что мы далеки от концепции индивидуального права. Основания правовой нормы, обязательной для живущих в обществе людей, не следует искать в естественных, индивидуальных непогашаемых правах человека. Наоборот, лишь потому, что существует норма права, обязывающая всякого выполнять известную социальную роль, у каждого человека есть права, имеющие принципом и мерилом лежащую на нем миссию».[132]

Для коммунистической идеологии характерно признание права относительной и преходящей ценностью, существование которой обусловленно классовой структурой общества. Право с этой точки зрения всегда выражает волю экономически господствующего класса и лишь во вторую очередь выполняет общесоциальные функции. Ликвидация классового общества возможна лишь с ликвидацией частной собственности на средства производства, при достижении чего исчезает и объективная потребность общества в праве. (См. лекцию «Формирование теории права и государства в России»).

Национализм в противовес правам индивидуума (человека и гражданина) выдвигает идею прав нации, которая понимается как единый социальный организм, объединяющий людей по признаку единого языка, единой культуры.

Крайняя форма национализма -расизм - полагает, что все развитие культуры обусловливается прежде всего расой, объединяющей людей по признаку крови, и поэтому главнейшей задачей государства и права является сохранение и улучшение расы.

«Расовое чувство есть политически-действующая сила. Расовая гордость внушает силу и мужество сопротивляться чужим и врагам и подчинять их себе. Отсюда ведут свое происхождение право и торжество победителя над побежденными… Где сталкивались разные расы – и путем превосходства военной силы и организаторской способности они образовали государственное общение – там воинственная и победоносная раса всегда пыталась прочно сохранить естественное чувство расовой гордости – выражением которой и являлась аристократия – и путем учреждения привилегий в общественной и половой жизни защитить себя против подчиненного народа. В интересах социального расового отбора были учреждены правовые, никогда непереступаемые рамки между владельцами и народом, имеющие целью укреплять чистые расовые свойства и путем накопляющего и прогрессирующего унаследования развивать политические преимущества «руководящих каст». Индусы, греки, римляне, германцы, все разветвления светлой расы, в свои начальные периоды и в периоды своего расцвета строго блюли расовую чистоту.

Но такое состояние не может долго существовать в сложном общественном союзе. Только там, где длится внутреннее военное состояние, направленное против покоренных рас, как у спартиатов, или где имеет место строгая кастовая замкнутость, как у индусов, преимущества и власть аристократии могут, на основании благородной крови, держаться более продолжительное время. Там же, где эти рамки не так строго проведены, где измененный экономический процесс производства приводит к социальному смешению и выскочки принимаются в круг благородных сословий или где женщины проявляют непреодолимое половое влечение к мужчинам высших слоев, тотчас наступает органическое смешение, и в более или менее жесткой борьбе подчиненная раса добивается своего политического и правового равенства».[133]

Правовая психология. Несистематизированные (нерационализированные) представления о правовой действительности, выступающие как чувства, эмоции, переживания по отношению к праву и имеющие ценностную окраску, называются правовой психологией. Именно на уровне правовой психологии происходит ценностная легитимация права.Одним из важнейших элементов правовой психологии является правовое чувство, или как его еще называют – «правовая совесть».Вот как описывает ее сущность современный автор в контексте «запада» и «востока»:

«…Правовая «совесть»…интуитивное понимание, стремление к справедливому жизненному, нравственному праву. Чувство совести в праве есть постоянная устремленность субъекта на приближение объективного права, его имманентного соответствия требованиям трансцендентального, идеального права. Данное чувство всегда нацелено на воспроизводство гармонично целостных юридических ценностей «совестливого» права. Это производство «совестливых» юридических феноменов происходит как в сфере правотворчества, так и при реализации права.

Для западной юридической психологии характерен больший акцент на формально-юридических, политических, а не на духовных факторах (религия, нравственность и др.). Эту закономерность на смогла преодолеть даже великая Реформация с ее религиозно-этической переоценкой человеческого бытия. В ходе проникновения протестантского вероучения во все сферы жизнедеятельности общества менялись мировоззрение, мироощущение, мировосприятие, идеология людей буржуазного мира. Но правовая психология, в отличие от трудовой, религиозной, этической, не была столь сильно затронута, не подверглась кардинальным изменениям. В ней не нашлось достойного места религиозному и нравственному чувству правовой совести, что, несомненно, сузило ее возможности.

Западной правовой психологии (американской, английской, французской, немецкой, шведской и др.) не хватает определенной доли юридического порыва, вдохновения, озарения, правовой интуиции, ибо правовая психология, в отличие от идеологии, не должна быть слишком рациональной, «здравой», сущность ее – в большей духовной «живости», подчас непредсказуемости, иррациональном способе отражения правовой материи.

Юридическая психология намного ближе, чем правовая идеология, к религиозным корням бытия, ибо в ее бессознательных духовных структурах существует нерациональное ассимилирование или отторжение идеологически обоснованных ценностей права. Элемент алогичной веры объединяет ее с религиозным чувством права, заставляет больше принимать, чем понимать».[134]

Правовая психология тесно связана не только с деятельностью сознания, но во многом зависит и от подсознания человека.

Подсознание человека есть сфера бессознательного и представляет собой совокупность психических процессов, не представленных в сознании субъекта. Бессознательное есть форма психического отражения, в которой образ действительности и отношение субъекта к этой действительности представлены как одно нерасчлененное целое. В отличие от сознания в бессознательном отражаемая реальность сливается с переживанием субъекта.[135] Бессознательное воздействует не только на эмоциональную сферу личности, но и на его стремления, действия и поступки, причины которых не осознаются. Таким образом, бессознательное воздействует на правовое сознание, в определенным образом его формирует.

В психологии выделяют несколько классов проявления бессознательного, имеющих непосредственное отношение к правосознанию: 1) Надындивидуальные надсознательные явления, обозначаемые по терминологии К.Г. Юнга как архетипы коллективного бессознательного. Такой архетип представляет собой усвоенные субъектами как членами определенной социальной группы образцы типичного для данной общности поведения, влияние которых на его деятельность не осознается и не контролируется. «Архетип, - пишет Юнг, - есть символическая формула, которая начинает функционировать всюду там, где или еще не существует сознательных понятий, или же где таковые по внутренним или внешним основаниям вообще невозможны».[136] Содержание коллективного бессознательного, по Юнгу, представлено в сознании как ярко выраженные склонности и понимание вещей. Обычно они воспринимаются индивидом, как обусловленные объектом, что по теории Юнга неверно, так как они имеют источником бессознательную структуру психики, а воздействие объекта их только вызывает.[137]

Таковы, например, этнические стереотипы поведения, которые усваиваются через механизмы идентификации и подражания.

2) Неосознаваемые побудители деятельности - мотивы и смысловые установки личности (личное бессознательное). В концепции З.Фрейда они выступают как вытесненное подсознательное, охватывающее нереализованные влечения, которые из-за их конфликта с социальными нормами изгоняются (вытесняются) из сознания и образуют скрытые аффективные комплексы, активно воздействующие на чувства и поступки человека. Такое воздействие проявляется в различных символических формах (юморе, сновидениях, забывании имен и намерений, обмолвках, немотивированных поступках и т.д.).[138] В этом своем качестве личное бессознательное может проявляться как в теоретической, так и практической правовой деятельности: в правотворчестве, в правоприменении, в правомерном или неправомерном поведении личности.

Своеобразными комплексными образованиями, включающими в свой состав и правовую идеологию, и правовую психологию, выступают т. н. юридическое мировоззрение (правовой идеализм) и правовой нигилизм.

Юридическое мировоззрение представляет собой особое правовоззрение, а именно, такое представление о праве, когда оно понимается как высшая ценность, подчиняющая себе все другие ценности. Право при этом воспринимается как фетиш, как некое чудодейственное средство, способное изменить мир, сделать общество и государство совершенными, а людей счастливыми.

Основы для подобного правовоззрения были заложены в ХУ1-ХУ11 вв. Успехи естественных наук создавали иллюзию, что не только мир природы, но и мир социальный можно рационально познать и рационально же обустроить. Достаточно написать разумные законы, чтобы устранить все общественные противоречия и создать совершенный политический строй. Наиболее ярко это представление о праве был отражено в идеологии французского просвещения ХУ111 в., но в той или иной степени им проникнуты все общества, относящиеся к западноевропейской культуре. Право в них заняло место Бога и получило этому теоретическое оправдание в протестантской философии, в частности у Канта.[139] Отсюда и знаменитое теперь утверждение Канта о том, что самое святое, что есть у Бога на земле, это право человека.[140] (Если следовать этой логике, то святые угодники – это «правозащитники», последовательные борцы за права человека!).

В этой связи нельзя не согласиться с мнением Н.И. Матузова, который предостерегал от того, чтобы возлагать на право чрезмерные и несбыточные надежды. Право, действительно, не всесильно. «Наивно требовать от него большего, чем оно заведомо может дать, ему необходимо отводить то место и ту роль, которые вытекают из объективных возможностей данного института. Непосильные задачи могут только скомпрометировать право. Поэтому его нельзя возводить в абсолют».[141]

Правовой нигилизм представляет собой крайность иного рода. Слово «нигилизм» в переводе означает отрицание. Соответственно правовой нигилизм представляет собой теорию и практику отрицания права как позитивно-ценностного явления. В своем теоретическом дискурсе правовой нигилизм опирается на определенное правопонимание и, отрицая ценность создаваемого таким образом представления о праве, обосновывает необходимость отказа от него. Разумеется, создаваемый при этом образ права лишен привлекательности. Чаще всего право ассоциируется с насилием, с государственным принуждением, с произволом власти. Иными словами, право в этом случае предстает отрицательной ценностью, и поэтому его неприятие является вполне естественным и нравственно необходимым (позиция Льва Толстого). То, что реальное, исторически действующее право может давать поводы к такого рода выводам, достаточно очевидно. Но также достаточно очевидно, что экстраполировать на этом основании сделанные выводы о конкретно-исторических формах права как о сплошном зле на все право в целом - совершенно безосновательно. Лучшее средство от такого теоретизированного нигилизма – отбросив в сторону идеологические клише, постараться взглянуть на право непредвзято.

Особый интерес представляет проблема правового нигилизма применительно к российской правовой культуре. Действительно, российская правовая действительность дает достаточно поводов, чтобы увидеть в ней подчас и неуважение к закону, и пренебрежительное отношение к праву. Но, строго говоря, это свидетельствует не столько о правовом нигилизме (отрицании ценностного значения права), сколько о своеобразном «инструментальном» подходе к нему, т.е. понимании его как одного из многих средств, для достижения каких-либо целей, набор которых варьируется в зависимости от конкретных жизненных обстоятельств. Поэтому хотя российское общественное правосознание существенно отличается от западного, характеризовать его как исключительно нигилистическое было бы неверно.

Только в послепетровскую эпоху возникли определенные предпосылки для постепенного формирования нигилистического духа в среде русской интеллигенции, ярко проявившегося лишь в 60-е годы Х1Х в. По-видимому, следует согласиться с Н.А. Бердяевым в том, что русский нигилизм представлял собой своеобразный религиозный феномен. «Возник он на духовной почве православия, он мог возникнуть лишь в душе, получившей православную формацию. Это есть вывернутая наизнанку православная аскеза, безблагодатная аскеза. В основе русского нигилизма, взятого в чистоте и глубине, лежит православное мироотрицание, ощущение мира лежащим во зле, признание греховности всякого богатства и роскоши жизни, всякого творческого избытка в искусстве, в мысли. Подобный православной аскетике нигилизм был индивидуалистическим движением, и также был направлен против творческой полноты и богатства жизни человеческой индивидуальности. Нигилизм считает греховной роскошью не только искусство, метафизику, духовные ценности, но и религию. Все силы должны быть отданы на эмансипацию земного человека, эмансипацию трудового народа от непомерных страданий, на создание условий счастливой жизни, на уничтожение суеверий и предрассудков, условных норм и возвышенных идей, порабощающих человека и мешающих его счастью… Русский нигилизм был уходом из мира, лежащего во зле, разрывом с семьей и со всяким установившимся бытом. Русские легче шли на этот разрыв, чем западные люди. Греховными почитались государство, право, традиционная мораль, ибо они оправдывали порабощение человека и народа».[142]

Теоретический нигилизм в правовых воззрениях, пожалуй, наиболее ярко в современной российской литературе проявляется в трудах А. Дугина. Например, в своей интересной вступительной статье к книге Н. Алексеева «Народ и государство» (М., 1998) А. Дугин анализирует философско-правовые основы евразийства, сформулированные в трудах Н.Н. Алексеева. При этом он акцентирует внимание принципиальной противоположности западного «правового государства» евразийскому (и иконно русскому) «обязательному государству». Философия евразийцев, по Дугину, базировалась на противопоставлении органицистского, холистского подхода к обществу и подхода механицистского, «атомарного», «индивидуалистического», «контрактного». При этом органицизм (холизм) видит исторические народы, государства и общества как органические сущности, как цельные естественные существа, рождающиеся совместно «из духа и из почвы, из органического сочетания субъектных и объектных аспектов».

Атомарный подход, напротив, рассматривает все социально-исторические образования – этносы, государства, классы – как следствие