Признак души

Сознание — наиболее фундаментальная часть челове­ческого существа, нет ничего более сокровенного или более непосредственного. Каждое чувственное впечатле­ние — как, например, взгляд на эту страницу — что-то для нас означает, потому что мы обладаем сознанием. Стул не имеет никаких чувственных впечатлений, он не обла­дает сознанием, у него нет души. Но я чувствую, я есть, я обладаю душой. Или же я есть душа? У меня есть душа или у меня есть тело? Кто я: душа или тело?

Древние священные писания, особенно индийские, упрощают фундаментальные онтологические вопросы. Например, в некоторых классических школах, относя­щихся к традиции Веданты, существует элементарное уп­ражнение, в котором ставятся приблизительно такие вопросы. Могу ли я сознавать свое тело? Могу ли я созна­вать свою руку? Ноги? Лицо? Сердце? Ум? Да, я могу созна­вать любую часть своего тела, испытывать ее наслажде­ние или боль.

А может ли тело само себя сознавать? Немедленно последует ответ: нет. Мое тело не может себя сознавать. Скорее, я сознаю мое тело. Это простое размышление о природе сознания проясняет различие между телом и «я», живым существом, сознающим тело.

Чтобы пояснить эту мысль, допустим, что мы не зна­ем, сознает ли себя тело. Мы этого не знаем, поскольку мы. не являемся телом. Я не могу сказать точно, сознает ли себя палец, мозг или грудная клетка, например. Сами они тоже не могут рассказать мне о своем (предположитель­ном) восприятии, потому что никто из них не обладает собственным «я», личностью. Они, по крайней мере, эм­пирически, бессознательны. Поэтому в текстах Веданты дается заключение, что сознание — это личность, а лич­ность — это сознание.

Ведические пророки усматривают разнообразные подтексты в этом заключении, последнее же, в свою оче­редь, позволяет воспользоваться другими простыми уп­ражнениями на развитие понимания. Мой палец — это не личность. Ни моя нога, ни нос, ни ухо, ни мозг, ни все мое тело целиком — не личность. Эти облачения «я» не могут сказать мне, кто я или кто они такие — будь они по отдель­ности или все вместе, потому что никто из них не есть «я», личность. Ни одна из этих частей тела не обладает личным опытом. Это я приобретаю опыт с их помощью. Следовательно, можно сделать вывод, что они отличаются от личности в теле, которая переживает опыт, то есть не являются мной — обладателем сознания. Современные учителя Веданты часто отмечают, что разница между те­лом и «я» нашла отражение даже в языке, поскольку сама форма притяжательного местоимения свидетельствует, что я отличаюсь от моего тела.

Мы можем понять эту разницу между телом и «я» на повседневном опыте. Например, если что-то касается мо­ей руки, то с эмпирической точки зрения неверно будет считать, что моя рука осознает определенное раздраже­ние. Если я задумаюсь над этим, то смогу заключить, что именно я являюсь тем, кто через руку и процесс иденти­фикации осознает, что руки что-то коснулось. Основное «я», если угодно, использует мозг, чтобы обработать сиг­налы от нервной системы, и тем самым осуществляет кон­троль над работой тела.

Согласно тому же процессу идентификации человек может заявить, что, например, он голоден, хотя на самом деле именно желудок, а не человек требует пищи. Поня­тие «быть голодным» означает, что «я», личность, осо­знаю сокращения моего желудка. Однако если желудок находится под местным наркозом, тогда процесс само­идентификации с помощью желудка временно нарушает­ся, и я перестаю осознавать его сокращения. Другими сло­вами, «я» уже не будет испытывать голода, хотя телу, конечно, по-прежнему будет требоваться пища. В данном случае «личность» — это в действительности мозг и его ус­ловные ответы окружающему миру; высшее «я» совершен­но равнодушно к восприятиям такого рода и, в конечном счете, не подвержено им.

Непосредственный опыт, умозаключения, логика, религиозное верование и эмпирические наблюдения — всё сходится на том, что внутри тела существует некая энергия сознания. Эта энергия сознания является тем, кто обдумывает мысли и испытывает чувства. Тело — это инструмент; а сознательная энергия — игрок на этом инст­рументе. Я являюсь мозгом или нервной системой не больше, чем гитарист является гитарой, на которой он играет. Как музыка у музыканта возникает с помощью му­зыкального инструмента, так я, мыслитель, произвожу мысли с помощью мыслительного инструмента — мозга.

Более того, если инструмент поломается, то вовсе не обязательно, что вслед за ним выйдет из строя и музы­кант. Аналогично этому, если мое тело разрушается, мне не обязательно разрушаться вместе с ним. Если у меня сломается гитара, я пойду и куплю другую, чтобы зани­маться музыкой — иначе мне пришлось бы совсем пере­стать играть на гитаре. Но я существую отдельно от гита­ры, и мое долголетие не зависит от срока жизни моего инструмента. Гитары появляются и исчезают, а искусные гитаристы продолжают жить. Эта концепция согласуется с Первым законом термодинамики, или Законом сохранения энергии. В общем, этот закон утверждает, что энергию нельзя создать из ничего и превратить в ничто. Если она уже существует, то она продолжает существо­вать. Точно так же, если душа существует вообще — а как мы уже убедились, это так — то она должна жить вечно. Как говорили мудрецы Индии: «Для бытия не существует конца, а для небытия, подобного сну или иллюзии, нет продолжения».

Куда энергия уходит из тела во время смерти? Приро­да располагает множеством подсказок, наводящих на вра­зумительные ответы. Возьмем, например, изменения те­ла, которые мы претерпеваем в течение жизни, начиная с детства, юности и заканчивая старостью, то есть изме­нения, которые происходят, пока человек остается в од­ном и том же теле. С точки зрения физиологии, клетки нашего тела постоянно разрушаются и умирают, и при­близительно через семь лет клеточная структура тела пол­ностью обновляется. В «Человеческом мозге» профессор Джон Пфайфер замечает, что «в нашем теле нет ни одной молекулы, которая оставалась бы неизменной в течение семи лет». Он сравнивает живое тело с водоворотом. Су­ществующая форма выглядит, как прежде, но все составляющие ее части стремительно меняются, достигая голо­вокружительного темпа.

За семидесятилетний период жизни человек физио­логически «умирает» и «возрождается» 10 раз; и хотя про­межуточные «смерти» не подразумевают реинкарнации как таковой, они предоставляют нам замечательную воз­можность взглянуть на свои прошлые «жизни»: младенче­ство, детство, юность и зрелость. Строго говоря, это не предыдущие жизни: имеющиеся факты свидетельству­ют о том, что реинкарнация крайне редко позволяет сохранять воспоминания о предыдущих жизнях в новой жизни. Эти прежние физические «я» больше уже не суще­ствуют. Разные тела, одна и та же личность — вот простое упражнение для развития способности различать духов­ное и физическое «я», видеть разницу между тем, чем мы себе кажемся, и тем, чем являемся на самом деле11.

А что касается потери памяти при переходе от од­ной жизни к другой, то в настоящее время имеется доста­точное количество все прибывающих научных данных, убедительно объясняющих причину забывчивости. У по­допытных животных потерю памяти вызывает, по-види­мому, большое количество окситоцина, одного из гормо­нов задней доли гипофиза, который повышает частоту сокращения матки во время родов и предотвращает по­следующее кровотечение. Даже хорошо тренированные животные теряют способность выполнять какие бы то ни было легкие задачи. Вследствие того, что на послед­них стадиях беременности материнский окситоцин пе­редается ребенку, можно не без основания полагать, что этот естественный наркотик подобно сильному напору струи уносит память о прошлых инкарнациях с осознан­ными воспоминаниями о рождении12. Нельзя сказать, что стирание воспоминаний с грифельной доски памяти не происходит в жизни вне утробы матери. Неспособ­ность зрелых людей с проницательным умом воскрешать в памяти ранние годы своей жизни и частая утрата спо­собности вспоминать у пожилых — все это, возможно,

естественный процесс вытеснения относительно несо­держательной информации из осознанной памяти. Кро­ме того, несомненно, что вселение забывчивости в душу, которая получает новое рождение, является проявлени­ем милосердия: вообразите себе это тяжелое испыта­ние — в попытках прожить одну жизнь терзаться воспо­минаниями о другой. Нам было бы гораздо сложнее строить отношения с новыми семьями и друзьями, усваи­вать необходимые уроки жизни, если бы нам приходи­лось возвращаться в мыслях к семьям и друзьям из про­шлых воплощений. Прошлые привязанности и утраты могли бы лишить смысла новые события жизни.

Бенджамин Уокер в своей блестящей книге «Маски души» очень убедительно пишет о реинкарнационной за­бывчивости:

Этому может быть несколько объяснений. Для начала стоит упомянуть об утрате пере­живания смерти, случившейся в предыду­щем воплощении, которая изглаживает из памяти большую часть воспоминаний того, что с нами происходило. В свою очередь, в новой жизни, когда ум опять готов к све­жим переживаниям, травма рождения фак­тически стирает все, что было прежде. Не следует забывать, что тело — место рас­положения органов чувств и инструмент вовлечения нас в материальный мир — мож­но рассматривать и как помеху, и как по­мощника нашей способности вспоминать прошлое. Возможно, воспоминания о пре­дыдущей жизни значительно усложнили бы наше современное существование. Они внесли бы ненужную путаницу, заставив нас в настоящей жизни одновременно столк­нуться с проблемами нескольких и более жизней.

Опыт каждой жизни — это часть процесса обучения, и по достижении определенного уровня мы совсем не обязательно должны помнить стадии, которые проходили до это­го. Мы не помним свои первые нерешитель­ные попытки научиться ходить, говорить, читать или писать. Кроме того, утверждают, что воспоминания служат человеку помехой в испытаниях. Борьба души, продолжающая­ся из жизни в жизнь, должна быть свободна от пагубного влияния ее прошлого13.