Ось разделения труда

Приведенная на рис.2 двухмерная «сетка» распределений людей по ячейкам социальной структуры построена на взаимодействии нескольких социально-экономических факторов. По мнению исследователей, в России после 1917 г. в условиях всемогущества новой правящей элиты очень быстро, путем «красногвардейской атаки на капитал», было уничтожено все разнообразие социальных слоев. Исчезли «классические» группы – сословия дворян, купцов, мещан, крестьян и др. Фактически были «вымыты», уничтожены как «несистемные», «несоциалистические» все зарождавшиеся при капитализме средние слои – ремесленники, торговцы, инженеры, агрономы, ученые-мыслители, церковники. Замкнутая административно-командная система означала жесткую иерархическую структуру с четким подчинением низов номенклатурным верхам. У тех, кто пользовался, распоряжался общенародной собственностью (от имени рабочих и крестьян), была сосредоточена в руках вся власть – экономическая, политическая, духовная. Естественное разделение труда на физический (1), умственный (2), особо сложный и творческий(3) в деформированном обществе превратилось в разделение групп людей по степени важности, ценности для господствующего режима власти, по лояльности или оппозиционности к ней.

Верхний этаж жесткой структуры (четвертый на рис. 2) занимали группы административных, управленческих, партийных работников разного уровня. По данным официальной статистики, в СССР их насчитывалось не менее 18 млн.человек (с семьями – до 40 млн.человек), и ежегодные «сокращения» чиновничьего аппарата на объявляемую одну треть практически всегда завершались его увеличением. Этот слой лишь немногие из ученых (М.Восленский, С. Андреев) называют классом, хотя бы потому, что до «классических» критериев нормального классообразования его облик «не дотягивал». В сегодняшней литературе этот слой довольно подробно описан, особенно внутригрупповая иерархия руководителей низшего, среднего и высшего звена (от начальника цеха и директора школы до министра), а также управленцев в сфере материального и духовного производства, политики (от директора завода, ректора вуза, секретаря райкома, обкома КПСС до члена политбюро). Эти группы, в первую очередь управленческая элита и приближенный к ней высший слой интеллигенции с властными функциями, обладали высокими доходами и многочисленными привилегиями. Их причастность к собственности была завуалирована, и в постперестроечную эпоху верхние слои из класса политического превращаются в открытых собственников либо господствующую элиту.

Этажом ниже располагаются группы работников свободного труда (рабочие, служащие), среди которых система выделяла наиболее верных помощников – «знатных людей», стахановцев, ударников труда. И все вместе, заключая добровольное трудовое соглашение с государственной властью, они верой и правдой служили государству, преумножая его собственность. По официальной идеологии – это не просто работники физического или умственного труда, но те, от чьего имени осуществлялась власть, кто формально причислялся к владельцам государственной собственности, реально все более отчуждаясь от нее. Фактически это были более или менее свободные наемные работники государства, занимая соответствующий статус не в экономической, а во властно-административной структуре. Свобода проявлялась в выборе места работы, уровня оплаты труда.

Рабочий класс, провозглашенный ведущей силой социалистического общества, в реальности утрачивал свой «гегемонизм» и постепенно сдавал позиции как по удельному весу в составе населения, так и в качественном отношении. Достаточно вспомнить 80-е гг., когда замедлился абсолютный рост и начала уменьшаться доля рабочих даже в крупных промышленных центрах (например, в Ленинградской или Свердловской области), так что потребовались особые меры стимулирования роста этой группы населения. По реформе образования 1986 г., например, предусматривалось увеличение в 2-3 раза наборов выпускников неполной средней школы в ПТУ, готовящие молодое пополнение рабочего класса. Ясно, что такие мероприятия, никак не отражавшие намерений и планов учащейся молодежи и их родителей, не могли быть эффективными, да и сами процессы как развития, так и разрушения какого-либо социального слоя шли намного сложнее, чем представляется любой схемой. Сегодня доля рабочих на госпредприятиях не превышает 40% занятого населения.

Большинство служащих-специалистов на предприятиях государственного и колхозно - кооперативного сектора, в других сферах, несмотря на довольно быстрый количественный рост этой группы и привлекательность ее статуса по качественным характеристикам (уровень образования, квалификации, культуры), также оказались в весьма сложном положении. Их труд либо не был в полной мере востребован, либо недостаточно оценивался. Высшее образование, относительная редкость которого обеспечивала этой группе престиж и приличный уровень доходов, по мере укрепления системы замещалось другими способами упрочения благополучия. Усиливался и процесс внутренней дифференциации основных социальных групп. Своя «аристократия» в рабочей или интеллигентской среде, подкармливаемая режимом, пользовалась авторитетом и поддержкой власти, в то время как положение «простых» рабочих, учителей, врачей неизбежно ухудшалось. Многие из них вынуждены были искать новые или дополнительные источники существования, чтобы обеспечить хотя бы привычный образ жизни. В то же время все большую дифференцирующую силу приобретали такие факторы, как отраслевая, территориальная принадлежность, наметилось падение престижа не только ряда профессий, но и вообще умственного труда.

Еще ниже по статусу (2 этаж) в «развитом социалистическом обществе» оказывались группы, связанные с другой формой собственности – колхозно-кооперативной. Это колхозники, кооператоры, специалисты, занятые в колхозном секторе экономики. Среди них тоже выделялись наиболее ценные работники – «маяки», «знатные люди», которых система поддерживала за успехи в труде и верность режиму. Труд и положение работников колхозов в системе властных отношений нельзя было назвать в полной мере свободными из-за двойного подчинения – колхозной и государственной административно-командной власти, большой доли принуждения в выполнении основных функций, а также из-за полного отсутствия признаков владения, пользования, распоряжения чем бы то ни было (без земли, без зарплаты, без паспорта, нередко и без профессии). Процесс «раскрестьянивания» достаточно хорошо описан в нашей исторической и философской литературе. «Преуспевающие» крестьяне в колхозах-миллионерах и некоторых совхозах (вчерашние колхозники) оставались в меньшинстве, значительная часть крестьянства люмпенизировалась, превращаясь в чернорабочих.

И наконец, нижний слой общества, о котором не принято было говорить и который отсутствовал в официальной статистике. Речь идет о людях несвободного, принудительного труда, когда работать заставляют, условия и оплату определяют, перемену места труда запрещают, из активной политической жизни исключают. Кроме лиц в местах заключения, привлекаемых к подневольному труду (даже в начале 90-х гг. в местах лишения свободы было около 1 млн. заключенных), сюда можно отнести и рабочих из стройбатов – военнослужащих строительных и железнодорожных войск (более 500 тыс. человек по подсчетам на 1991 г.). Здесь была своя интеллигенция, подпольные репетиторы и шабашники, вплоть до перестройки вынужденные скрывать свои занятия, специалисты в «шарашках» – исследовательских группах и КБ ГУЛАГА. Были и здесь особо ценные люди («воры в законе» и «стукачи», например), которых режим использовал в своих целях. Самое «дно» общества образуют деклассированные элементы – бомжи, люмпены, тунеядцы, бродяги-босяки, число которых по самым осторожным оценкам не превышало 500 тыс., хотя все понимали, что никакого реального учета их не велось.

Такая структура сложилась в России к концу 30-х гг. и очень долго существовала в «законсервированном» виде – вплоть до конца 80-х гг., с небольшими внутренними перемещениями. Она очень удобно прикрывалась «трехчленкой» (2+1), которая отсекала номенклатурный верх и социальный низ. Управленцы официально представлялись лишь небольшим (до 20%) слоем внутри интеллигенции, а люди «дна» признавались лишь в качестве небольших остатков старого общества, которые уже ни на что не влияют и вот-вот исчезнут. Все остальное было настолько удобно представлять единой, более или менее однородной массой, что даже немногие исследования реальной структуры, свидетельствовавшие о дифференциации, не поощрялись официальной идеологией. В идеологизированной системе социального равенства процессы рассматривались не только изолированно от общественных тенденций, но и в стороне от закономерностей развития социальных систем.

Согласно теории волновых процессов, структурные изменения в обществе имеют колебательный характер, хотя сами по себе ни подъем, ни спад не уничтожают неравенства. Фаза подъема как фаза социальной динамики способствует динамическому неравенству: усиливается конкуренция, люди неожиданно обогащаются либо разоряются, появляются новые рабочие места, быстро растет средний класс, богатые делятся частью прибылей с рабочими («общество двух третей»), давая бедным выбиться в люди. Страна гордится «шведским, японским, южно-корейским, латинско-американским и т.п. чудом». Но такое общество недостаточно стабильно, угроза социальных конфликтов не исчезает. На фазе спада меньше богатых, больше бедных, уменьшается средний слой, сокращается мобильность, закрепляется неравенство – идеологическими средствами («естественное неравенство», «всяк сверчок знай свой шесток»), должностной иерархией, кастовой замкнутостью элитарных кругов. Можно, конечно, совершить скачок «из грязи в князи», минуя конкурентную борьбу, но это уже исключение. Общество оказывается довольно стабильным, но при этом остается благоприятной почва для тоталитаризма.

В России «замкнутая система» под названием «союз классов и групп» представляла собою жесткую иерархическую структуру с четкими отношениями «приказ - подчинение», и в этом подчинении государству, верху, вождю все были действительно равны. Режим не нуждался в сложной, дифференцированной социальной структуре, действие объективных закономерностей сознательно тормозилось. «Трехчленка» и миф о социальной интеграции позволяли скрыть формы эксплуатации труда и присвоения созданной трудящимися собственности со стороны номенклатуры, государства. У М. Восленского достаточно ярко показано, как государство-монополист (от лица которого выступала всемогущая правящая элита) в качестве владельца предприятий, хозяина совхозов и колхозов, единственного работодателя, учредителя зарплат и цен, изымателя прибыли перекачивало в свои сейфы созданную трудящимися прибыль через различные формы налогообложения, отчислений, прямого присвоения результатов принудительного труда. Эта структура настолько устарела, что с началом реформ она очень быстро утратила жесткость, и многие группы, потеряв устойчивость статуса, оказались в маргинальном (переходном) состоянии (12, с. 153-160).

Говоря о сегодняшнем российском обществе, мы должны, освободившись от мифов и иллюзий социализма, дополнить изложенную выше двухмерную структуру (критерии собственности - власти и разделения труда) рядом групп, слоев, выделяемых по тем же критериям и по новым признакам социально-экономического содержания, которые начинают «работать» в условиях реформирующегося общества. Речь идет о таких больших группах , которые были, но не выделялись особо ранее и не исследовались специально, как военнослужащие, священнослужители, домохозяйки, работники органов правопорядка, политическая элита, криминальные слои и пр., а также о новых группах, характеризующих изменение структуры, от деятельности которых зависит направление развития общества.

Предметом социологического анализа становится социальный облик таких новых групп, как кооператоры (число которых в начале 90-х гг. успело вырасти до 5 млн. и очень быстро сократиться до неизвестной сегодня величины), предприниматели (бизнесмены, коммерсанты, частные производители, менеджеры, накапливающие первоначальный капитал, фермеры), наемные работники в негосударственном секторе экономики, «теневики» (занятые деятельностью, в сфере которой «крутится» второй бюджет страны), безработные (число которых по прогнозам должно было составить к концу 90-х гг. 9-12% трудоспособного населения, но пока не превышает 7% из-за искусственно сдерживаемых процессов развития рынка и распространенности скрытой безработицы - вынужденных отпусков, неполной рабочей недели и т.д.).

Одной из сложнейших проблем для нашей социологии является вопрос о формировании средних слоев. В современном развитом обществе именно средний класс олицетворяет надежность, стабильность и одновременно заинтересован в развитии. Почему? Потому что в каждой сфере общества (в материальном, духовном производстве, в сервисе) три необходимые для ее жизнедеятельности функции - интеллект, ресурсы, управление - как раз и выполняет средний класс на своем неноменклатурном уровне. Он весьма разнообразен, но и от буржуазии, и от лиц наемного труда отличается экономической независимостью, профессионализмом и соответствующей идентификацией, высокой самооценкой, базирующейся на осознании своей ценности для общества, высокой гражданственностью, ответственностью, политической независимостью.

Наши профессионалы, имевшие специальные знания, умеющие создать материальную базу, управлять персоналом, никогда не были субъектами рынка и в этом смысле представляли собою «псевдо-средний класс» (см. 15, с, 326). Вместо стабильности у нас усиливается люмпенизация общества: появляются люмпены - рабочие, люмпены - интеллигенты, люмпены - чиновники, люмпены - пенсионеры, лишенные социальных и профессиональных функций, требующие льгот и привилегий, заинтересованные в хаосе и разрушении.

Старые средние слои, основой которых была классическая мелкая и средняя буржуазия (ремесленники, лавочники, фермеры, мелкие частники), были, как отмечалось, «вымыты», разрушены; сегодняшних частников, фермеров, кооператоров-ремесленников мало. По данным статистики, к лету 1998 г. доля сельхозугодий, находящихся в государственном и муниципальном ведении, составляла 42%, а доля частников – 52 %. Фермерских хозяйств России в 1999 г. было 261 тыс., они владели 6% земельных угодий. Но... на правах аренды, ни прикупить, ни продать земли они не могут и, соответственно, не все ведут себя как истинные владельцы - хозяева. Поэтому и число их за истекшие 3 года увеличилось незначительно: по переписи 2002 г.их стало 264 тыс. Новые средние слои – из числа госслужащих, преподавателей, инженеров и других специалистов (так называемых «лиц свободных профессий»), которые работали бы не ради прибыли, капитала, а для достижения определенных стандартов жизни, пока не имеют условий для формирования. Они не вошли в рынок – в коммерческих структурах специалистов-профессионалов мало, и они почти не влияют на стабилизацию и развитие социально-экономических отношений. Те, которые «вошли и влияют» (бывшая номенклатура с ее аппаратными привычками), присвоив большую часть государственной собственности, уже думают о прибыли и, стало быть, стремятся в иной слой общества. Нет еще и культурно-политических предпосылок так называемой «индифферентности к полюсам», независимости как от сверхбогатства, так и от бедности.

Возможно поэтому ряд социологов (А. Согомонов, Т. Заславская, М. Горшков, Ю. Левада) говорят о множестве интерпретаций, клубке смыслов понятия «средний класс», которое может обозначать и социальный факт и социальный конструкт, и терминологическую условность, метафору современного общества, обозначающую некую общественную середину, социально неоднородную, но четко отличающую себя от полюсов богатства и бедности. Важнейшей характеристикой серединного статуса при этом считаются не столько объективные признаки западного «middle class» (образование – доход – профессионализм), сколько некие культурные «скрепы» в виде самоидентификации, самореализованности, достижительской культуры, добропорядочности и. т. п. (16, с.201-203). Этим они отличаются, по стереотипа массового сознания россиян, и от богатых, и от бедных. Как показали исследования М.К. Горшкова и Н.Е. Тихоновой (16, с. 16-30), богатые, по мнению опрошенных, это энергичные и инициативные люди, образованные, отличающиеся трудолюбием и высоким профессионализмом. Бедные – это люди совестливы, трудолюбивые, но пассивные и инертные. Жестких границ при этом между ними нет, т.к. все пока продолжают «вариться в общем котле», где наибольшая масса причисляет себя именно к среднему классу.

В роли среднего класса могут выступать не только влиятельные экономические группы (в условиях развитого рынка социально-влиятельные культурно-политические группы, индифферентные к полюсам), но и функциональные группы разного типа (производственные коллективы, территориальные ассоциации, соседские сообщества), обретая статус самостоятельных участников взаимодействия с пересекающимися интересами и образуя эластичную ткань гражданского общества.

Для среднего класса главным «образующим» признаком является даже не обязательная зажиточность, не уровень материального благополучия, а цель и способ его достижения. Таким способом является высокоэффективный производительный труд на основе высокой профессиональной и общей культуры, а цель – достаточно высокий и достойный образ жизни.

Мы подробно говорим об этих проблемах «перекомпозиции» социальной структуры в России еще и потому, что эти знания необходимы учителю-воспитателю, работающему с молодежью. Любая группа, слой воспроизводится и развивается с участием молодежи, и от выбора путей поколениями, включающимися в жизнь, зависит социальная динамика.

Завершая вопрос о социально-классовой и классово-слоевой структуре российского общества, обратим внимание на еще один важный момент. Реальная социальная структура более объемна и многообразна, чем выявленная с помощью этого метода. Различия и неравенство между группами (к примеру, рабочих и ученых, бригадиров-мастеров и министров), а также слоями внутри групп во многом определяются сегодня другими критериями, другими статусами. И мы должны описанную картину-”сетку” (рис.2) дополнить “сетками” других структур: социально-демографической, региональной, территориально-поселенческой, отраслевой, этнической, социально-профессиональной, конфессиональной. Рабочий промышленности в городе – региональном центре, на предприятии военно-промышленного или нефтегазового комплекса и рабочий совхоза в отдаленном от центра регионе нечерноземной полосы – это представители разных слоев. Можно привести массу примеров социального неравенства между городскими и сельскими учителями, врачами; между работниками торговли, транспорта, культуры, внутри групп работающего населения, между молодежью, средним поколением и лицами пенсионного возраста. Неслучайно также, что у безработицы «женское лицо пожилого возраста», либо очень молодое лицо, ищущее первое место работы. Иначе говоря (см. рис. 3), одно – или даже двухмерный подход, имея право на существование, не дает возможности уловить сложность и динамику социальной структуры, она должна быть представлена более объемно, с использованием более современных методов анализа.