Профилактика остеохондроза 10 страница

Вот еще один пример со словом «музыка»:

Музыка — искусство, в котором переживания, чувства и идеи выражаются ритмически и интонационно организованными звуками [Ожегов 1987: 313].Метафорические (контекстуальные) определения:

> Музыка — источник радости мудрых людей... (Сюнь-цзы)

> Музыка — единственное искусство, проникающее в сердце человека так глубоко, что может изображать переживания этих душ. (Стендаль)

> Есть минуты, в которые вполне чувствуешь недостаток зем­ного языка, хотел бы высказаться какою-то гармониею, му­зыкой. Музыка — невещественная дочь вещественных звуков, она одна может перенести трепет одной души в другую, пере­лить сладостное, безотчетное томление... (А.И. Герцен) Попытки создавать определения в виде повторяющихся кон­струкций (фигур речи) предпринимаются достаточно часто в ху­дожественной и публицистической литературе. Существуют тек­сты, которые построены только на одних определениях. Эти оп­ределения именно метафоричны, т.е. построены по принципу сравнения, уподобления одного предмета другому. Вот опреде­ления, данные России писателем Всеволодом Ивановым в пись­ме Николаю Рериху (1925 год):

«Россия не только государство. Она... океан, стихия, кото­рая еще не оформилась, не влегла в свои, предназначенные ей берега, не засверкала еще в отточенных и ограненных поня­тиях, в своем своеобразии, как начинает в бриллианте свер­кать сырой алмаз. Она вся в предчувствиях, в брожениях, в бесконечных органических возможностях.

Россия — это океан земель, размахнувшийся на целую ше­стую часть света и держащий в касаниях своих крыльев За­пад и Восток.

Россия — это семь синих морей; горы, увенчанные белы­ми льдами; Россия — меховая щетина бесконечных лугов, вет­реных и цветущих.

Россия — это бесконечные снега, над которыми поют се­ребряные метели, но на которых так ярки платки русских жен­щин, снега, из-под которых нежными веснами выходят тем­ные фиалки, синие подснежники.

Россия — страна развертывающегося индустриализма, но­вого, невиданного на земле типа... Россия — страна неслыхан­ных, богатейших сокровищ, которые до времени таятся в ее

глухих недрах.

Россия — не единая раса, и в этом ее сила. Россия — это объединение рас, объединение народов, говорящих на ста со­рока языках, это — свободная соборность, единство в разно­сти, полихромия, полифония...

Россия — могучий хрустальный водопад, дугою вьющий­ся из бездны времен в бездну времен, неохваченный доселе морозом узкого опыта, сверкающий на солнце радугами со­знания...

Россия грандиозна. Неповторима. Россия — полярна. Рос­сия — мессия новых времен...»

Создать такую цепь определений может только истинный ху­дожник слова. Опасность состоит в том, что метафорические оп­ределения могут увести от истинной сущности предмета, увле­кая красотой и необыкновенностью образов. По-видимому, имен­но такое состояние было свойственно многим художникам слова в эпоху русского символизма, когда творились новые мифологе­мы XX века. Художник слова при этом сам начинает верить в то, что он пишет, будучи увлечен собственной фантазией. Не в этом ли причина многих мифологем XX столетия, которые творились на основе яркой художественной фантазии, стилистически яр­кой и риторически убедительной, но уводящей в конце концов от сути предмета? Поэтому так важна истинность и точность науч­ной речи, где подобные фантазии ограничиваются необходимос­тью рассуждать строго, логично, кратко, безотносительно к сию­минутным, индивидуальным, публицистическим пристрастиям участников речи.

В заключение описания данного топоса приведем попытку построить цепь образных определений с возвращением к началу рассуждения в учебной речи на семинаре по риторике:

Бодрость — это свежесть ума, свежесть ума — это здравый смысл, здравый смысл — это благоразумие, благоразумие - это рассудительность, рассудительность — это обдуманность, обдуманность — это мудрость, мудрость — это осмотритель­ность, осмотрительность — это осторожность, осторожность - это предусмотрительность, предусмотрительность — это даль­новидность, дальновидность — это умное решение, умное ре­шение — это правильный выбор, правильный выбор — это достойный выход из ситуации, выход из ситуации — это раз­решение проблемы, разрешение проблемы — это оператив­ность, оперативность — это скорость, скорость — это энергич­ность, энергичность — это полнота сил, полнота сил — это бод­рость. (Ануш Лалаян)

2.Топос целое — части. Каждый предмет может быть опре­делен как целое и рассмотрен в его частях. Рассмотрение предме­та по частям — возможный прием построения многих текстов: как научных рассуждений, деловых описаний, так и художественных рассказов.

Топос определения целостного предмета нередко переходит в описание частей предмета или явления. Поэтому переход к со­ставным частям — один из наиболее простых приемов продолже­ния повествования. Требования при этом: привлекать для харак­теристики сущностные качества предмета, исчерпать основные свойства.

Вдохновляя царскосельских учеников к писанию сочинений, Н.Ф. Кошанский ставил перед ними розу и предлагал описывать ее части: сам цветок-бутон, стебель, шипы, капельки росы на ли­стьях. Позднее в «Общей реторике» он писал об этом способе раз­вивать свою мысль:

«Ц е л о е. Все в мире состоит из частей, а части все вместе составляют целое. Если предмет ваш есть часть какого-нибудь целого, то можете начать рассуждением о целом. Например: Вы хотите говорить о Москве, скажите ж прежде что-ни­будь о России. — Хотите описывать беседку, пруд — обратите же взор наш сперва на целый сад.

Части. — один из прекрасных и обильнейших источни­ков. Ваш предмет есть целое, разделите его на части — и сколь­ко мыслей!» [Кошанский 1834: 6].

Эти законы распространяются на большинство ситуаций со­временной речевой жизни. Всякое обращение к коллективу пред­полагает затрагивание деятельности каждого или большинства работающих или учащихся в нем, разных областей деятельности, по которым восстанавливается картина целого. Всякая презен­тация использует топ целое — части, поскольку требуется гово­рить о разных составляющих подразделениях предприятия. Всякая политическая компания обращается к разным слоям населения (молодежи, пенсионерам, военным, учителям). Всякий учебник иностранного языка использует топ целое — части, когда гово­рится об описании комнаты, города, частей тела человека. При­меры могут быть продолжены.

Каждый вид речи предписывает свои приемы для достиже­ния цели высказывания. Так, если в учебнике иностранного язы­ка на начальном этапе требуется дать элементарные сведения (лексику), относящуюся к описанию частей тела человека, то творческая задача составителя учебника состоит в том, чтобы найти способ наиболее занимательной и выразительной подачи материала. Описание портрета героя в любом художественном произведении строится как выразительное нахождение ярких и своеобразных характеристик.

Приведем одно из описаний-определений человека, данное как риторическое задание написать «Слово о человеке». Мысль создателя речи, конечно, шла по пути определения природы че­ловека и описания его «частей». В результате получилось фило­софско-риторическое сочинение, отражающее сегодня как миро­воззрение, так и художественное-стилистические принципы Вы- говской словесной школы начала XVIII века. Хотя стиль этой речи несомненно устарел, но современный читатель не может не оценить мыслительно-словесную изобретательность создателя такого текста (некоторые старинные слова заменены современ­ными — текст опубликован в кн.: Аннушкин 2002):

Человек есть вещь дивная, великая и прекрасная, дивно от предивного Бога осуществленная, из души невеществен­ной и плоти вещественной пречудносложенная. Человек — избраннейшее живущее: насколько добротою жизни, силою движения и благолепием чувствования изобильно украшен­ное, настолько же светлостью слов и ясностью разума пребо­гато сияющее. Человек — добрейшее долговечное создание, разумное и рассудительное, всякую науку и всякое художе­ство удобно принимающее, видимое и невидимое; стольким богатством разума, смышления и мудрости изобильно кипя­щее, сугубое — видимое и невидимое, смертное и безсмертное, временное (и) вечное, (далее по частям тела. — Л.В.) выспреносная глава, горезрящее око, многобеседная уста, доброглаголивый язык, мудросокровищное сердце, быстролета­ющая мысль, пернатый помысл, крылатый небовосходный ум, всеизрядный Божий поклонник, второй Господнего славос­ловия ангел и, что много говорить, со всяким созданием Божиим — всекрасный и благосочетанный союз».

Известная сентенция А.П. Чехова «в человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли» также построена как целое и части. Очевидно, что данные примеры можно про­должать бесконечно. Для того чтобы учиться риторике, важно наблюдать, как стилистически «скроен» такой текст, какие вдох­новенные мысли и слова руководили создателем речи.

3.Топос род — вид. Общее место род — вид позволяет разви­вать мысль исходя из видовых характеристик предмета речи. Каж­дый предмет рассуждения может быть возведен к определенно­му роду и разделен в свою очередь на виды. Например, яблоня является видом дерева (как груша, слива, абрикос), но и сама мо­жет стать родовым понятием для видов различных яблонь: бе­лый налив, антоновка, штрифель, гольден и т.д. Значит, говоря о яблонях, мы можем развить мысль как рассуждением о свойствах плодовых деревьев вообще, так и рассуждая о конкретных сортах отдельных яблок.

То же самое можно сказать о человеке. Человек является ви­дом для «одушевленных» существ (родовая характеристика), его видовая характеристика — дар разума и слова, ума, чувств и воли. Человек как род может быть разделен на множество видов по разным критериям: а) по возрасту (старики, пожилые, среднего воз­раста, молодежь, юноши, подростки, дети, младенцы); б) но полу (мужчины, женщины); в) по профессиям; г) по уму (гениальные, умные, сообразительные, «серые», глупые и проч.); д) по красоте (красивые, уродливые, обаятельные, элегантные и проч.) и мн. др. Как видите, видовые характеристики таких общих объектов как «человек» максимально разнообразны и с трудом поддаются классификации. Точнее, каждая наука или сфера деятельности применит свою классификацию.

Родовидовые классификации выводят сразу к топосам свой­ства — качества — характеристики, поскольку видовая класси­фикация нередко создается по качествам предмета.

4.Топос свойства — качества —характеристика. Описы­вая какой-то предмет, мы нередко называем его свойства, каче­ства, признаки, характеристики. Свойством называется неизмен­но присущий признак предмета или человека. Свойство — то, что присуще («свойственно») только предмету (объекту, человеку) как родовому понятию. Строго говоря, свойство отличено от ка­чества, а качество отличено от характеристики. Например, свой­ствами воды будет ее жидкое состояние, свойствами человека способность двигаться, думать, совершать обдуманные поступки и т.д. Качество предполагает включение в свойство определен­ной оценки, например, качество воды может быть хорошим или плохим. Также мы говорим о качествах образцового человека — и такие качества идеального оратора всегда описывались и в риториках, и в других сочинениях этико-философского характера. Характеристика обычно связана с конкретным характером рас­сматриваемого предмета (человека, явления), поэтому характе­ристика конкретна, выборочна, а применительно к человеку дает оценку его личности.

В реальной речевой практике нередко смешиваются катего­рии свойств, качеств, характеристик, и, в сущности, подчас труд­но разделить, что в конкретном тексте описывается. Например, под именем свойств может рассматриваться то, что «свойствен­но» данному человеку («ему не свойственно пугаться трудных ситуаций»). Поэтому, рассуждая о топе свойства — качества — характеристика, ритору следует иметь в виду, что он дает в дан­ном случае описательную оценку тех или иных качеств или свойств.

Практическое описание свойств или качеств предполагает ответ на вопрос: каков этот объект? В таком случае следует ка­чественная характеристика, обычно осуществляемая качествен­ными прилагательными, точными эпитетами и т.д. Например, Аристотель описывает следующие свойства (качества) прекрас­ного в человеке: мужество, справедливость, мудрость, бескорыс­тие, великодушие, скромность [Аристотель 1978:43—441. М.В. Ло­моносов перечисляет «свойства жизненные», которыми названы противопоставляемые друг другу положительные и отрицательные «свойства» — «добродетели и пороки»: мудрость — безумие, благо­честие — нечестие, воздержание — роскошь, чистота — нечисто­та, милость — лютость и мн. др. Эти качества (свойства) любо­пытно анализировать и сопоставлять с тем, какие качества (свой­ства) человека ценятся сегодня — ведь культура не исчезает, а только принимает более развитые формы. Историко-культур­ные ценности приходят в данном случае в противоречие с но­выми стилевыми тенденциями: нельзя остаться целиком на ста­рых консервативных позициях, в то же время необходимо учесть исторический опыт, чтобы не «стать Иванами, не помнящими родства».

Выделение отличительных свойств — задача всякого писате­ля или рассказчика. Вот об ораторском языке и нраве Ломоносо­ва пишет известный писатель и журналист Н.И. Новиков: «Слог Ломоносова был великолепен, чист, тверд, громок и приятен. Нрав он имел веселый, говорил коротко и остроумно и любил в разго­ворах употреблять веселые шутки».

Всякий образ ритора складывается из внешних и внутренних характеристик субъекта. Внешняя характеристика обычно явля­ется отражением внутренних свойств человека. Поэтому, пере­давая впечатление от внутренних качеств человека, желательно хорошо знать, о каких внутренних свойствах человеческого ха­рактера может идти речь. Например, готовя поздравление тому или иному человеку в поздравительной речи, мы перебираем в уме его качества и ищем точную словесную характеристику это­го человека. Желательно хорошо представлять слова, называю­щие свойства человека.

В качестве употребления топа как риторического приема для создания целого текста приведем одно из учебных сочинений, автор которого, отвечая на вопрос «Что есть счастье?», построил весь текст на топе «свойство — качество — характеристика», пе­реходящем в видовые характеристики счастья (какое же оно, т.е. каковы его виды).

Уважаемый мною читатель,

Драгоценная аудитория,

Вы за вольность меня уж простите,

Я с великими мира поспорила.

Был вопрос дан о счастье, но что это?

Лишь удача, успех иль везение?

Может быть, это чувство какое-то?

Может быть, это просто видение?

И без горя, увы, невозможное,

Без несчастья оно не встречается.

Счастье, бурное, буйное, сложное,

Лишь мерещится, не замечается.

Так какое же счастье? Великое?

Золотое, могучее, твердое?

Без лица оно иль многоликое?

Светозарное, легкое, доброе?

Аккуратное, райское, вечное?

Беспокойное, кем-то забытое?

Беззаботное, иль быстротечное?

Невозможное или разбитое?

Безмятежное, шаткое, детское?

Непорочное, просто огромное?

Иль семейное, ясное, женское?

Часто тихое, мирное, скромное?

Горделивое, чистое, кроткое?

Лучезарное, призрачно-долгое?

Долгожданное или короткое?

Очень часто шальное и гордое?

Бесконечное, быстрое, зыбкое?

Долговечное, хрупкое, тайное?

Мы его принимаем с улыбкою,

Всюду ищем его, не случайно ли?

Молодое, мятежное, сладкое?

Нет для счастья, увы, объяснения,

И всегда остается загадкою,

Почему оно сеет сомнение.

Я надеюсь, любимый мой слушатель,

Ты продолжишь мои изыскания.

Может быть,

Ты найдешь нечто лучшее.

Просто капельку нужно старания.

(Анастасия Соломонова)

5. Топос сравнение. Одним из ярких способов развить мысль о предмете является сопоставление (сравнение) его с другим пред­метом. Существуют три принципиальные возможности сопостав­ления (сравнения) и соответственно три топа: 1) уподобление (сходство, сравнение одинаковых свойств); 2) противопоставле­ние; 3) количество (большее или меньшее).

Терминология сравнения и сопоставления подчас находит различные объяснения. А.К. Михальская в смысловой модели со­поставление выделяет топы сравнение и противопоставление. Она называет сравнение (аналогию) механизмом познания, вскрываю­щим природу предмета или явления. При этом «одно познается через другое, демонстрируется посредством другого, если имеет с ним нечто общее» [Михальская 1996: 144, 145]. А.А. Волков ро­довой категорией называет сравнение (как и все данные топы «сравнительными»), относя сравнение к общему «ходу мысли», который состоит в определении «сходства или различия двух или нескольких предметов» [Волков 2000: 126]. Видами сравнительных топосов являются, по А.А. Волкову, большее — меньшее, по­добие, противное, правило справедливости, обратимость, тран­зитивность [Волков 2000: 127— 134].

Таким образом, сравнение может иметь два принципиальных толкования: строго говоря, риторический термин сравнение вклю­чает черты и сходства, и различия, но в обычной практике речи сравнением называют предметы сходные и похожие. Именно тако­во объяснение топосов сравнение — подобие — противное у Н.Ф. Кошанского. Сравнением он называет «сличение двух предметов, двух действий одного рода», а подобием — «уподобление одного действия другому иного рода» [ Кошанский 1834: 10]. Топос про­тивное, по Н.Ф. Кошанскому, будет «мыслью совершенно про­тивоположною» [там же: 13].

Топос сравнения осуществляется в тексте через поиск обще­го и противоположного в предметах и явлениях. Поиск общего приводит к уподоблению, поиск противоположного приводит к противопоставлению. Как показывают наблюдения, нередко та­кой поиск подсознательно задан риторической задачей, которую подчас имеет перед собой создатель речи.

Логическо-мыслительная операция сравнения состоит в том, чтобы выделить некоторые сходные черты двух объектов и либо уподобить их, либо противопоставить, либо сказать о большем / меньшем по какому-либо признаку. Творческая задача в опера­ции сравнения состоит в том, чтобы найти сходные, похожие чер­ты объектов. В принципе такая задача выполнима и сравнивать можно «все со всем». Например, человек может быть уподоблен большинству предметов внешнего мира и ограничением в дан­ном случае может быть лишь некоторая уместная мера фантазии и воображения.

Самый простой способ сопоставления (сравнения) предметов или явлений — нахождение сходства по какому-то признаку, и это сходство обнаруживается прежде всего в предметах одного рода (человека сравнивают с человеком, сегодняшний день — с днем вчерашним и т.д.) — таково, по Н.Ф. Кошанскому, сравне­ние. Следующий ход мысли — уподобление предмета или явления другому иного рода: с кем или с чем можно сравнить человека (вообще или конкретную личность)? С цветком, с животньш с птицей, с машиной, с материалом (он — «вода», «огонь», «железо», «сталь») — потенциально человека можно уподобить чему, угодно... Таково, по Н.Ф. Кошанскому, подобие.

Риторическое сравнение требует (как и в предыдущих топосах) не только правильности и истинности, но и новизны, оригинальности, своеобразия, неожиданности. Эти требования различ­ны в разных видах словесности. В художественной литературе (особенно в поэзии) сравнение-уподобление выступает как один из ярких выразительных приемов распространения текста, при­чем нередко он, так же как в случае с определениями, тяготеет к бесконечности:

Мне тебя сравнить бы надо

С песней соловьиною,

С тихим утром,

С майским садом,

С гибкою рябиною,

С вишнею, черемухой,

Даль мою туманную,

Самую далекую,

Самую желанную. (А. Фатьянов)

Дальнейшая задача автора — продолжать сравнения, одина­ково начиная и заканчивая каждую строфу (анафора и эпифора). Объем текста ограничивается мерою вкуса и законами художе­ственной гармонии, например, для песни обычно достаточно три куплета (строфы) с неожиданными образами-сравнениями. По­добным образом выстроены многие классические произведения русской поэзии:

Я твердо, я так сладко знаю,

С искусством иноков знаком,

Что лик жены подобен раю,

Обетованному Творцом.

Нос — это древа ствол высокий;

Две тонкие дуги бровей

Над ним рассыпались, широки,

Изгибом пальмовых ветвей.

Два вещих сирина, два глаза,

Под ними сладостно поют,

Велеречивостью рассказа

Все тайны духа выдают.

Открытый лоб — как свод небесный,

И кудри — облака над ним,

Их, верно, с робостью прелестной

Касался нежный серафим.

И тут же, у подножья древа,

Уста — как некий райский цвет,

Из-за какого матерь Ева

Благой нарушила завет.

Все это кистью достохвальной

Андрей Рублев мне начертал,

И этой жизни труд печальный

Благословеньем божьим стал.

(Н.С. Гумилев)

Впрочем, черты сходства / несходства могут выявляться и так называемыми противоположными сравнениями. В ироническом стихотворении современного поэта, отрицающего свою принад­лежность к «аристократам», образ поэта выражен в следующей самооценке:

Я похож на дворянина Как ружье на пианино, Как журавль на слона...

Сравнивая, мы можем говорить и о том, что некий предмет нашей речи может оцениваться по количеству или в сопоставле­нии с другим аналогичным предметом. Например, об уме гово­рят: «ум — хорошо, а два — лучше»; «не имей сто рублей, а имей сто друзей».

6.Топос противоположность (антитеза). Из предыдуще­го рассуждения следует, что топос противоположности относит­ся к сравнительным топосам [ср.: Волков 2000: 130—131]. Одна­ко не исключено, что с таким же успехом мыслеречевую опера­цию объяснения или доказательства исходя из противного можно отнести к определительным топосам. Так поступают тогда когда легче показать сущность предмета или явления через противоположное. Например, чтобы сказать о том, как важно зна­ние, говорят о том, сколь пагубны незнание и невежество; чтобы показать, что такое дружба, говорят, как опасны вражда и ссоры война и всякое недружелюбие; утверждая идею добра, вспомина­ют зло («в жизни море зла, а добра — океан»); говоря о любви, осуждают ненависть и т.д. Схематично это выглядит так: на воп­рос что такое А ? Следует ответ: А — это не Б.

Как известно, идея борьбы противоположностей пронизыва­ет как диалектическую философию Запада, так и восточные уче­ния Востока, где весь мир рассматривается с точки зрения про­тивопоставляемых понятий (янь и инь). Каждое явление имеет свою противоположность, поэтому разбор любого явления может включать искусное применение топоса противоположности.

Топос противоположности используется во всех видах сло­весности. Например, общие места фольклора, концентрируя ве­ковую народную мудрость, построены на анализе противополож­ных явлений:

Не узнав горя, не узнаешь и радости.

Было бы счастье, да одолело ненастье.

Глупому счастье, а умному ненастье.

Где гнев, там и милость.

И стар, да весел, и молод, да угрюм.

И стар, да петух, и молод, да протух.

Старик, да лучше семерых молодых.

Отвяжись, худая жизнь, привяжись хорошая! и т.д.

Каждая из приведенных пословиц может стать материалом для развертывания дальнейшей речи и утверждения положитель­ной идеи через ее противоположность.

Большинство сюжетов в художественной литературе построены на столкновении противоположностей, поскольку основу конфликта оставляют противоположные взгляды, концепции, столкновение противоположных характеров и интересов. Скажем

более, отражая действительность, писатели как раз ищут такие конфликтные ситуации, столкновение противоположностей. До­статочно вспомнить контрастность характеров в «Евгении Оне­гине» А.С. Пушкина, где о Ленском и Онегине сказано: «стихи и проза, лед и пламень»; о Татьяне: «она в семье своей родной каза­лась девочкой чужой». Подчеркиванием противоположности вы­деляется личность данного человека, специфика явления или предмета.

Использование топоса противоположность блестяще под­черкнута парадоксальным высказыванием великого театрально­го режиссера К.С. Станиславского: «Если хочешь сыграть добро­го, ищи, где он злой». Таким образом, анализируя то или иное явление, создатель речи использует в доказательстве или описа­ний его противоположные свойства.

4.Топос имя. Топос «имя» необходимо осмыслить исходя из теории именования. Согласно этой теории, имя отражает свой­ства вещи, а называние вещи определенным именем предполага­ет дальнейшие удачные или неудачные (в зависимости от того, как дано имя) действия. Если имя дано удачно, существование предмета и действия с ним будут благополучными, если — нет, существование именованного объекта (предмета или человека) и действия с ним будут неблагополучными и затруднительными.

Главная ответственность в этом процессе ложится на ономатотэта — создателя имени, который должен выбрать (создать) удачное имя объекту именования. Создатель имени должен об­ладать не только интуицией, вкусом, аккумулировать предше­ствующий историко-культурный опыт, чтобы не ошибиться в создании имени, он должен представить наступающие послед­ствия существования объекта с таким именем. Это относится не только к практике именования новорожденных (примеры «не­счастного» существования людей с неудачными именами и фа­милиями общеизвестны), но и к именованию новых терминов, нарождающихся явлений социальной жизни.

Создатель речи, обращающийся к имени предмета или явле­ния, как бы вглядывается, всматривается в природу имени и комментирует сущность вещи исходя из свойств имени. В самом про­стом виде сущность вещи может быть комментирована через эти­мологию имени, что и делается в начале многих рассуждений.

С толкования имени начинается большинство вступительных объяснений к изучению разных наук. Например, филология оз­начает «любовь к слову» (греч. filo — люблю + logos — слово), география — « землеописание» (греч. geo — земля + grafo — пишу) и т.д. В художественных произведениях топос имени используется при создании говорящих имен и фамилий. Существуют достаточ­но убедительные исследования, ясно доказывающие связь име­ни с характером и судьбой человека — см. прежде всего замеча­тельную работу П.А. Флоренского «Имена» [Тайна имени 1995: 8-135].

Топос имени особенно важен, когда требуется объяснение значения вещи (предмета, явления). Приведем несколько приме­ров, показывающих важность правильного и оптимального имено­вания и действия с именем. Например, демократические преобразо­вания в России середины 80—90-х годов XX века предполагали со­здание нового стиля мысли и жизни. Однако языковая неподготовленность, выразившаяся в риторической неспособности изобретать правильные имена и находить объяснения событий и поступков, привела ко многим культурным противоречиям.

При намечавшихся экономических преобразованиях в России как назвать человека, занимающегося делом, производством? Если это бизнесмен, то возникает образ предприимчивого амери­канца, прагматичного, общительного, живущего по своим этичес­ким и философским законам. Экономическая перестройка в Рос­сии начиналась вне мыслительных новаций и эмоционального настроя сделать нечто национально самостоятельное. Русское слово «дело» несло слишком много отрицательных коннотаций. Однако невозможно начинать реформы, не будучи уверенными в том, что уточнены смыслы слов: ведь если не будет слова, не бу­дет и дела, поскольку в слове выражен смысл дела. Однако рус­ские понятия дело, деловой человек, предприниматель не были реабилитированы в глазах общественности и не реабилитирова­ны до сих пор. По-прежнему в глазах обывателя деловой человек — _это ловкий делец, думающий только о своих выгодах. В сознании общественности не сложился положительный образ русского предпринимателя в связи с общим недоверием к словам. Все пре­дыдущие хорошие понятия были объявлены «мифическими», а новые положительные понятия, по мнению реформаторов, име­ются только на Западе. Поэтому так властно вместе с ослаблени­ем русского общественного сознания вошли в наш язык все за­падные именования.

Итак, Россия начала экономические реформы, но деловой че­ловек у нас оставался (да и до сих пор остается) фигурой в неко­тором смысле сомнительной. Чтобы понять, что это так, доста­точно посмотреть художественные сериалы, идущие по каналам российского телевидения. Значит, до тех пор, пока обществом не будет установлен новый положительный смысл и новое отноше­ние к самому понятию дела, эффективные экономические рефор­мы невозможны. Такова простая логика филологического ана­лиза, воплощенная в практическом опыте человечества.

Как могут идти реформы в России, если мы боимся самого слова «дело» (оно у нас обычно заменено словом «бизнес»)? От­сюда наши «комплексы»: если «бизнес» в Америке — дело серь­езное и законопослушное, для нас слово «бизнес» остается ино­странным и сомнительным. Значит, пора реабилитировать слово «дело» — и действительно честно, старательно, энергично зани­маться своими делами.

Другой выразительный пример — Чечня. Его приводит Ю.В. Рождественский в статье «Хорош ли русский язык?»: че­ченцы, воевавшие против России, назывались в российской прес­се то сепаратистами, то патриотами, то боевиками, то бандитами. Смысл перечисленных слов весьма различен — от именования зависела возможность действовать и решать политическую про­блему. Когда было ясно заявлено, что воюющие против России за ее расчленение не кто иные, как «боевики» или «бандиты», тер­рористы, появилась определенность в политике и проблема на­чала решаться. Таким образом, вопрос правильного именования — основа развития словесного действия. Еще один пример: наше самоосоз- нание связано с тем, как мы себя именуем. В середине 90-х годов председатель Государственной Думы Г.Н. Селезнев начал речь перед сотрудниками Дипломатической академии обращением: «Ну-с, дорогие господа, друзья, товарищи — не знаю уж, как и назвать вас...» Эта неопределенность показывала не просто не­уверенность оратора в выборе слова, а неясность, шаткость, не­определенность в оценке людей и общественной ситуации в це­лом. Не отсюда ли ослабление политического влияния коммуни­стической партии?