Глупость человеческая

– Ну, всё, как полагается: поляну накрыл, попрощался, сказал, что никого никогда не забудет и скрылся в неизвестном направлении.

– Так просто? А чем мотивировал?

– Переездом в другой город.

– Обалдеть! Работа же у него была, как говорится, «не бей лежачего», квартира, авто, бабы, все дела… И куда он переехал?

– В какой‑то Мухосранск.

– А что там? Родина его, что ли? Предки?

– Родина его – город‑герой Москва.

* * *

Самым сложным было изобразить восторженный голос:

– Мама! Можешь меня поздравить! Я – студентка!

Конечно, мама не сдержалась и заревела от счастья прямо в трубку:

– Доченька, умница ты моя, надежда и опора…

Конечно. Всегда была отличницей, любимицей преподавателей, и путь её, казалось, будет светлым. Все знали, что Настя будет учиться в Москве. А где же ещё? Мать взяла кредит в банке, «чтобы было, на что Настеньке до Москвы добраться, и на первое время, на учебники те же…» Сбережений в семье никогда не было. Отец лет восемь лет назад утонул, с тех пор мать тянула и Настю, и полоумного Костю.

– …Учись хорошо, лекции не пропускай, допоздна не гуляй… – мама всё говорила и говорила.

Настя поддакивала и с трудом сдерживала ком в горле. В институт она не поступила: не хватило пары баллов. Хорошо хотя бы, что за квартиру заплатила за два месяца вперед: как раз время найти работу.

– … А там, глядишь, и нас с Костей к себе заберёшь… – понадеялась мама.

Прошло полтора месяца. Настя устроилась официанткой в забегаловке. Проснуться в пять утра, привести себя в порядок, сорок минут на электричке, ещё час в метро и на автобусе. И к девяти надо быть на работе. Двенадцать часов на ногах. Не дай Бог, что‑то разбить или обидеть клиента. Ноги опухли, на них проступила венозная сетка.

После вычета штрафов из зарплаты осталось сто девяносто пять рублей. Меньше, чем ушло на проезд. И осень уже. И хозяин квартиры «тактично» намекнул на приближающийся срок квартплаты: «Настя, ты учти, день просрочки – вылетишь сразу же…» Колготки порвал, гад.

* * *

Тишина и неяркий свет. Тишина сменила привычный перестук колес поезда. Фонарь на перроне осветил половину купе. Мирон проснулся и взглянул на часы: четверть четвёртого.

На верхней полке обеспокоено завозился попутчик. Мирон выглянул в окно и чертыхнулся: это была его станция.

В дверь постучали:

– Ясный, стоянка – три минуты.

Мирон накинул куртку, взял собранную с вечера сумку, мысленно попрощался с соседями по купе и направился к выходу. В тамбуре кивнул зевающему проводнику:

– Счастливо.

– Счастливо.

Всегда так. Какой фразой прощаешься, той и ответят. То ли ленятся, то ли… Чёрт их знает.

Ясный встретил его прохладным ветром. Мирон поёжился и закурил.

– Такси надо? – спросил невысокий плотный кавказец.

– Надо. В гостиницу. Ближайшую.

– А у нас всего одна, – усмехнулся таксист. – Поехали.

В салоне «Волги» тепло и уютно. Фонари не горели, так что единственным освещением в городке были мелькавшие окна маленьких одноэтажных домиков.

Через пять минут они подъехали к трёхэтажному зданию. Небольшая потёртая вывеска гласила: «Центральная гостиниця № 1». Оказалась она на перекрёстке улиц им. Маресьева и Чехова. Чуть ниже по Чехова виднелись огни таверны «Очаг». Судя по припаркованным машинам, «Очаг» ещё работал.

Мирон расплатился, вытащил сумку и подошёл к дверям гостиницы. Закрыто. Мирон постучался. «Жрать и спать», – мелькнуло в голове.

Дверь открыл охранник с сонным, опухшим лицом и слипшимися глазами:

– Чего?

– Мне нужен номер.

– На час – двести, до восьми утра – пятьсот, – оживился охранник. – Деньги вперёд.

– А на сутки? – спросил Мирон.

– А… – протянул охранник. – Ты один, что ли? Приезжий?

– Типа того. Войти можно? Холодно.

Разочарованный охранник впустил его внутрь, выглянул на улицу, огляделся и запер дверь.

Сняв одноместный номер и получив ключи, Мирон поднялся на второй этаж. Покрытые протёртой дорожкой деревянные полы кряхтели под ногами, скрипы кроватей и женские стоны, доносившиеся сквозь фанерные стены, сопровождали его всю дорогу до номера. Запахи пота и несвежего белья были повсюду. Из какого‑то номера слышалась гортанная ругань горцев, прерывавшаяся женским смехом.

«Отличная гостиница, – подумал Мирон. – „Центральный бордель № 1“».

* * *

Новое место работы найти оказалось проще простого. «Блины» возле вокзала, десять минут ходьбы от дома. «Нэт прапыски? Аставышь паспарт в залох, – коверкая слова, обрадовал Джавад, то ли хозяин, то ли управляющий ларька. – Прайдош мэдасмотэр и выхады на работы».

Доходы не увеличились, зато уменьшились расходы. Появилось свободное время. Ленка – сменщица – познакомила со своими однокурсниками.

Вместе гуляли, пили пиво, промывали все косточки преподов. Некоторые начали ухаживать за Настей. Особенно старался Мирон: вихрастый, тощий, офигенно талантливый. Дарил цветы, потом стрелял сигареты.

Настя на его ухаживания поначалу не отвечала, уж больно какой‑то мальчик неприметный. Но мальчик был настойчив, и она ответила. Так Мирон потерял девственность.

А через год они поженились.

* * *

Сквозь занавески видны невзрачные пятиэтажки, на перекрёстке мигают светофоры. Пустынно. Мирон с трудом открыл неподдающуюся форточку, в комнату ворвался влажный ветер. Мирон поёжился.

Распаковав сумку, вытащил остатки съестного на стол: колбасу, сыр, хлеб, упаковку яблочного сока. Сделал бутерброды, налил сок в кружку. Нормально. Всё путём. Перекусить, лечь спать: утром рано вставать, соскучился сильно.

А завтра на первое время, пока не уладится, лучше найти квартиру: и дешевле, и спокойнее. Трескуче зазвонил телефон. Подняв трубку, Мирон услышал женский голос:

– Желаете приятно провести время?

– Нет, спасибо.

Раздались гудки. Мирон сел за стол. Бутерброды чуть подсохли, но он не обращал на это внимания. Откусывал, пережёвывал, запивал соком. Раскрыл газету.

В дверь постучали. Кто там ещё? Мирон отворил дверь. За порогом, опираясь рукой о косяк, чуть пошатываясь, стояла и улыбалась женщина в короткой юбке, кофточке и с запахом перегара.

Икнув, она сказала:

– Я – Валя. Скучаешь?

– Нет, веселюсь. Я ложусь спать, Валя, так что извини.

– Ты же командировочный, да? – Валя сделала шаг вперёд. – Может, впустишь даму?

– Э‑э‑э…

– Спасибо.

Валя зашла, прикрыв за собой дверь.

– Откуда приехал?

– Из Москвы. Это вы звонили?

– Может, и я. А что?

– Я же сказал: нет. Не нуждаюсь в ваших услугах.

– Без услуг пообщаемся. Такой мужчина интересный.

Мирон сдался. Общались всю ночь. Всё, как есть, ей рассказал: психолог тот ещё оказалась девка, да и понятливая.

* * *

Не успев поступить в институт, Настя вынужденно взяла академ – залетела. Первый курс доучилась – и всё. К тому времени Мирон уже заканчивал институт и проходил преддипломную практику. Ни о каком аборте Настя и не думала: только рожать!

Может, это было и неумно. Напряги с бюджетом: работала только Настя. Мирона надо было красиво одевать, обстирывать, кормить, набирать его отчёты, глотать его сперму и выделять ему деньги на пиво и сигареты («Парламент», не иначе). «Ты же понимаешь, мне надо держать марку», – объяснял он. Настя стала работать в две смены.

Её мать продала дом и выслала часть денег дочке. Так у Мирона появился первый мобильный.

Жили они в той же Настиной съёмной квартире. Родители Мирона им не помогали, да и ничем помочь не могли, сами перебивались от зарплаты к зарплате. Свекровь, Людмила Петровна, сразу невзлюбила невестку. Какая‑то приезжая, продавщица в ларьке, захомутала её мальчика, такого умного и перспективного. «Передком заманила», – жаловалась свекровь подружкам.

Никакой свадьбы, просто расписались. Мирон тогда на радостях хорошо выпил, вёл себя возбуждённо, даже как‑то агрессивно. А потом уснул. Настя проводила гостей, убралась, вымыла посуду. Светало. Она села на кровать рядом с Мироном и, разглядывая его спящее умиротворённое лицо, представляла, как скоро всё будет замечательно.

Всё стало замечательно настолько, что в роддом Настя поехала одна, жутко стесняясь синяков на теле. «Муж в командировке», – отличная отмазка. «Золотое руно» – отличная командировка. Ресторан‑казино, всё в одном. Шлюхи рядом, только свистни.

«Мирон после свадьбы» – это было совсем не то, что «Мирон в период ухаживаний – мой милый и скромный, моя опора и надежда». На работе Мирон (версия 2.0, «Послесвадебный релиз») продвигался настолько же быстро, насколько быстро менялся сам.

Успешно прошёл стажировку и был принят в штат. А жене: «На, получай, сука!». Сама виновата, нечего улыбаться всем подряд! Хорошо, что всего лишь пощёчина. Не переставая улыбаться, Настя думала: «Пусть все решат, что это шутка… Да, да, шутка. И ничего более. Но как же горит щека…» Сомнамбулой дошла до ресторанной уборной и лишь там разрыдалась.

Стал заместителем руководителя департамента. А с левой ещё не пробовали? Всё бывает в первый раз, крошка, лови! Походя, ногой. Ну, и кулаком в живот, он же так соблазнительно выпирает. Конечно, в тот момент Настя испугалась не за себя.

Удивительно, как Маришка родилась здоровой.

* * *

Утром, наскоро собравшись, Мирон вышел из гостиницы. Наверное, впервые за эту хмурую осень небо расчистилось, и ярко светило солнце.

Ночью, с трудом выпроводив назойливую проститутку Валю, Мирон долго ворочался: не мог уснуть. Он многое переосмыслил за последнее время.

«Ну и катись!», – подумал он, когда после очередного загула нашёл записку от Насти.

«Мирон, я уезжаю. Ничего мне от тебя не нужно, взяла лишь Маришкины и свои вещи. На алименты подавать не буду. Анастасия».

Собрал друзей, подруг: отметили по полной. Жизнь началась холостяцкая. Успевал всё: и работать, и гулять. Лишь иногда, раз в неделю, а то и того реже, возникала в душе щемящая тоска по жене с дочкой. Но Мирон успешно её гасил.

Потом всё достало. Бросил пить, порывался даже бросить курить, но не получалось. Спортзал, тренажёры, диета, карьера. В личном плане что‑то не заладилось: крутились около одни шалавы, чего хотели – понятно, да не того хотелось самому. А чего? Чёрт его знает.

А месяц назад попался на глаза альбом с фотографиями: студенты на лавочке с пивом, они с Настей, Маришкин зуб первый… Совсем уж плохо стало, взвыл Мирон, понял всё: и кто он по жизни, и чего хочет на самом деле, да… Ничего не поздно!

С работы не отпускали – да и пошли вы! Уволился без сомнений. Секретарша «я вся ваша, Мирон Алексеевич» сходу стала «я не такая, идиот, знать тебя не знаю». Но на прощальную вечеринку пришли все приглашённые.

А потом собрался по‑быстрому: дочке кукол дорогущих набрал, жене – бижутерии, шмоток, ещё чего‑то там, в пылу не разбирал, брал всё. Тёще даже что‑то в подарок взял. И на первый же поезд в Ясный. Куда они ещё могли поехать?

* * *

– Да, тупо вообще всё получилось. Москвич этот к Настюхе Григорьевой приехал, муж её бывший, оказывается. Сейчас пробиваем. Не знаю, что у них там в Москве было, но когда она его увидела, заорала как резаная, испугалась очень, решила, он дочку приехал забирать. С ней брательник вместе был, Колька, идиот полоумный, решил, что москвич сестру убивает, вступился за неё.

– Как?

– Ну, по‑своему, я уж без понятия, как у них там, идиотов, принято драться, но у москвича полбашки теперь нет. Арматурой, знаешь, и не такое можно снести.

2007

Ебанат

я сразу гаварил што сашка ебанат

мине нихто ни верел фсе думало што он проста далбаеб

но сашка далбаебам небыль

он претварялься далбаебом и фсе ф диревне ему веряли

я гаварю придсыдатилю ебанарот михалыч сашка видь ебанат а он мине гаварит што я солага должын знадь свайо места