Алексей Рамас

Незнайка брёл по бесконечной Огуречной улице, возвращаясь домой.

От Селёдочки он брёл, что уж там. Иногда по старой памяти к ней захаживал, особенно когда заводились денежки, ну, вы уже взрослые коротышки, понимаете.

В своё время, вскоре после Луны, Селёдочка года два была его законной женой, но потом Знайку свергли, гигантские растения накрылись, и Незнайка оказался «бесперспективным». Селёдочка ушла к быстро богатевшему коротышке Рубинчику, затем тот нашёл себе помоложе, и Селёдочка осталась одна. К Незнайке не вернулась – нечего нищету плодить, но тот с ней отношения поддерживал, зла не помнил. Любил, кто понимает.

Было поздно, на Огуречной гасли огни, но Незнайка не боялся наступления темноты. Кто польстится на немолодого ботаника, одетого по нелепой моде знайкинских времён? Бедность имеет свои преимущества – опять же, кто понимает.

Опытным коротышкам будет трудно поверить, но Незнайка все эти годы так и проработал в НИИ Гигантских растений, был «буквально ботаником», как он любил шутить. Сами гигантские растения сгинули почти сразу после первой экспедиции на Луну, их поразил завезённый с Луны вирус. Знайке следовало бы заранее об этом подумать, всё же Гигантские были продуктом искусственным, в своё время подверглись жесточайшим генетическим манипуляциям, размножались только инбридингом, и потому любая внешняя инфекция была для них губительна. Но Знайка всё‑таки затеял свою идиотскую экспедицию на Луну, чем погубил и себя, и Гигантские, и Солнечный.

Восстановить Гигантские так и не удалось, начался голод, а с ним и социальные катаклизмы. Коротышки перебивались кто как мог, летали на Луну за семенами, разводили их на огородах и тем питались. Порядки в конце концов тоже установились лунные: коротышка Рубинчик, про которого раньше никто и не слышал, быстро прибрал всё ценное в Солнечном, про коллективизм знайкинских времён все как‑то сразу забыли, каждый выживал как мог.

Потом стало полегче. Как‑то пообвыклись, к тому же во главе Солнечного встал коротышка Бубенчик, из змеёвких; он подтянул своих и несколько поурезал беспредел Рубинчика, а главное, наладил за твёрдые фертинги продажу воздуха на Луну. Дела в Солнечном несколько поправились, никто уже не голодал, как в первые годы после Знайки, а про то, что будет, когда кончится воздух, никто не думал.

Незнайке вообще иногда казалось, что газетами Солнечного руководит коротышка Голопузый, в своё время утешавший их в трюме баржи Дурацкого Острова: «Братцы! Чего нам жалеть? Здесь жалеть нечего. Вот увидите: сыты будем – как‑нибудь проживём. Не надо отчаиваться! Поживём – увидим».

И хотя солнечными СМИ заправляли совсем другие коротышки (мистер Голопузый руководил медиахолдингом на самой Луне), тем не менее его оригинальная школа чувствовалась во всём. Незнайку, побывавшего в своё время на Дурацком Острове, было, конечно, не пронять, но коротышки Солнечного оказались восприимчивее и охотно повторяли: «Поживём, братцы, – увидим! Сыты будем – как‑нибудь проживём!»

Огни погасли, и Незнайка шёл теперь по памяти – в темноте. На этой улице он вырос, повзрослел и даже состарился. Сегодняшняя Огуречная мало напоминала Огуречную его юности – на месте многочисленных унылых коробок НИИ, в которых ботаники от безделья распивали чаи, возникли новые кафе, магазины, банки, ночные клубы – не здесь, конечно, а там, откуда он шёл, ближе к площади Колокольчиков. Приятно было иногда пройтись по этому оживлённому, будто на Луне, проспекту, вспоминая, как в первый раз зашёл в лунное кафе: «Деньги? А что это, дорогой друг? Я, как бы это сказать, впервые слышу такое слово…» Эх, молодость!

Коротышка Мохнатый давно стоял в аллейке на окраине Огуречной, поджидая зазевавшегося прохожего. Вследствие давней и забытой теперь истории происхождения предков Мохнатого от осликов лицо его имело несколько странную форму – широкую в жевательной части и очень узкую в районе головного мозга. Не то чтобы коротышка Мохнатый был от рождения злым, просто отец всегда учил его: встретишь старушку – убей. Убьёшь – отнимешь луковицу, луковица – малость, да теперь ведь твоя! Разница!

Этот урок Мохнатый запомнил на всю жизнь и радовался любой добыче – заваливал ли он богатого коротышку с понтовой мобилой или какого нибудь допотопного ботаника с парой рублеедов в кармане, всё же хоть луковица, но его.

Из темноты вышел немолодой коротышка с заплатами на коленях. Об такого и руки марать западло, но Мохнатый вспомнил про луковицу, пропустил ботаника мимо себя, быстро и бесшумно догнал и профессионально ударил ножом в левую сторону груди.

Воспоминания Незнайки прервала острая боль. Он хотел повернуться и посмотреть, что происходит, но вдруг увидел Огуречную такой же, как двадцать пять лет назад, без реклам и забегаловок, залитую солнечным светом, заполненную белокожими голубоглазыми коротышками, спешившими по своим делам. Он почувствовал, что сам идёт по этому Солнечному, незаметный в толпе молодой учёный из команды Знайки, только что вернувшийся со стажировки на Луне. Это было так прекрасно, что стало трудно да и незачем дышать…

Мохнатый привычно ощупал труп, cтараясь не запачкаться вытекшей изо рта кровью. Всего несколько рублеедов, даже на луковицу не хватит, и правда не стоило мараться. Он злобно сплюнул и пнул тело. Затем по привычке ещё раз перебрал ветхую одежонку, и – о чудо! – во внутреннем кармане возле сердца нащупал‑таки небольшой кружок…

На свет (источником которого была зажигалка Мохнатого) явилась золотая монетка достоинством в 20 фертингов. Такие имели хождение на Луне в дознайковские (до коммунистического вторжения, говоря официальным языком) времена. Вот это была удача так удача, спасибо отцу за науку! Двадцать фертингов золотом стоили тысячи полторы сегодняшних бумажных фертингов и уж совсем много тысяч рублеедов. На эти деньги можно было прожить полгода, даже Мохнатому хватит их на несколько дней.

Занималась заря. Надо было уходить, пока фараончики не нашли труп. Мохнатый был счастлив, он любил Солнечный, это был его город. День обещал быть насыщенным.

Пончик вышел на лестницу своего пентхауса очень расстроенный. День начался хуже некуда. С Незнайкой они не встречались лет двадцать, но всё равно… Новость не из приятных.

Пончик, впрочем, был привычен к подобного рода новостям: в своё время, сразу после Знайки, коротышки вокруг него исчезали чуть не ежедневно. Он и сам‑то выжил случайно.

Когда в начале его предпринимательской деятельности на него наехал Бандитик, Пончик от сделанного ему «предложения» дерзко отказался. Не ожидавший такой наглости Бандитик всё же сначала спросил по понятиям: «Да ты кто, в натуре, такой?» «Я Пончик!» – гордо сказал начинающий предприниматель, и Бандитик, взглянув в чуть раскосые глаза собеседника, почёл за лучшее ретироваться.

Времена были давние, Воров и Авторитетов каждый день по телевизору ещё не показывали, и в лицо Людей мало кто знал. Бандитик на всякий случай решил переждать и навести справки. Пока наводили (пришлось дойти аж до самого Красавчика), Пончик успел наладить бизнес, задружил со Шмыглем‑оглы из местной полиции и с Бандитиком имел теперь связи чисто деловые.

Как раз о нём он сейчас и думал, рассеянно садясь в шикарный «ЛунВо» и выруливая из подземной стоянки. Может, и стоило пробить это дело через Бандитика. Незнайку, конечно, не вернёшь, но так, для себя…

Пончику повезло с бизнесом – он занимался увеселительными парками, скупая старое оборудование на Луне и монтируя его в Солнечном. Дело приносило неплохой доход, а главное, не привлекал внимание рейдеров, подмявших всё в Солнечном. Рубинчик, несмотря на широко разрекламированную гениальность, мог на самом деле только давать деньги в рост (да и то часто прокалывался), ну ещё торговать по построенной Знайкой трубе невосполнимым воздухом, – хлопотный бизнес с вертящимися колёсами, центрифугами и водяными помпами его не привлекал. Вот Брыкун и Пегасик те занимались как раз развлекательным бизнесом, но их интересы дальше устройства ночного клуба с голыми девками и коксом тоже не шли. Так что тема была свободная, хотя и хлопотная.

Пончик включил радио, из приёмника донеслось издевательское «Прощай, дорогая берёза, прощай дорогая сосна». На эту песню был снят смешной клип, там известные слова знайкиных времён иллюстрировали отправку дорогостоящих экспортных пиломатериалов на Луну в последней оставшейся от знайки транспортной ракете. «Своё бы что придумали», – злобно подумал Пончик, выезжая на улицу имени академика Звёздочкина (бывшую Невесомости).

Звёздочкин прославился ещё во времена Знайки тем, что в глаза назвал последнего «садовой головой». Опасаясь скандала, охрана Корифея Всех Наук вывела Звёздочкина из помещения, и Звёздочкин в качестве компенсации долго потом требовал, чтобы их с женой отправили за казённый счёт на Луну для срочного лечения супруги, якобы страдавшей смертельным недугом. Давно не было на свете ни Знайки, ни самого Звёздочкина, а вдова его всё жила, рассказывая небылицы про гениальность своего мужа и завистливые козни тирана Знайки.

«В ночи небытия вспыхнет светильник, зажжённый неведомой рукой, смотрите на пламень его – это жизнь Коротышки», – подытожил Пончик, заруливая на офисную стоянку.

Быстро прошагал по коридору, ни с кем не здороваясь. («Не в духах», – поняли офисные сидельцы, планктон уныло заволновался.) В кабинете привычно ткнул большую красную кнопку на столе. Включился компьютер, по переговорной связи тотчас же затараторила секретарша: «Господин Пончик, пришла документация на центрифугу 4СП5, мастер с Луны прилетает на той неделе…»

На экране компьютера первая ступень отделилась от основной части.

– Закажи на вечер похоронный венок подороже, – перебил Пончик. – «У Безенчюка», что ли. И соедини меня срочно с Бандитиком, вот тебе и весь сказ.

В нижнем ящике стола он нашарил хранившиеся там 20 фертингов золотом, какие имели хождение на Луне в дознайковские (до коммунистического вторжения, говоря официальным языком) времена. Эти монетки им с Незнайкой в своё время выдали на манер медалей – как «первым покорителям Луны».

Пончик задумчиво взвесил на ладони тяжёлый кругляш. Эх, Незнайка, Незнайка… На экране компьютера отходила вторая ступень.

Пора было просматривать эмэйлы. Здравствуй, Солнечный город.

Через минуту зазвонил телефон: «Господин Пончик, на связи Бандитик». Пончик задумчиво снял трубку.

– А, Япончик! Что, в натуре, стряслось в такую рань? – раздался радостный баритон Бандитика.

Бандитик испытывал к Пончику некоторую симпатию, – тот был одним из его немногих выживших клиентов. Само существование Пончика как бы оправдывало ремесло Бандитика: вот, хоть он и укокошил многих, но то были никчёмные коротышки, и жить им было незачем, а хорошие (как Пончик) остались и, напротив того, живы. Выходит, Бандитик был не преступником, а санитаром леса, необходимым для поддержания экологии Солнечного.

– Слышь, Бандитик, друга у меня сегодня утром убили, Незнайку, я с ним на Луну летал, может, слышал?

Бандитик про полёт Пончика на Луну знал смутно (эти знайковские дела официальный Солнечный не то чтоб осуждал, но старался не вспоминать).

– Что за беда, разберёмся. Незнайка, говоришь? – Бандитик вывел на экран сводку о преступлениях за сутки, точно такую, как у Шмыгля‑оглы, только в отличие от полицейской сводки у Бандитика имелась ещё одна колонка: «Кто совершил».

Напротив имени «Незнайка» там стояло «залётные». Бандитик искренне обрадовался: за дело можно было браться, и даже не ради денег. И Пончику полезно помочь, да и самого эта самодеятельность уличная уже нервирует.

– Есть такой! Короче, Япончик?

– Триста.

Пончик, разумеется, имел в виду не триста старых галош, а цену вопроса – триста тысяч рублеедов наличными.

– Лады, порешаем. С концами?

– Угу.

Бандитик вызвал Утюга и Шныря, занимавшихся в его конторе практической частью таких дел. Это были замечательные и даже в своём роде талантливые личности.

Коротышка Утюг был очень крепкого сложения, внешне напоминал репку или даже две репки, насаженные друг на друга на манер снежной бабы. Он был очень весел и разговорчив и, как вы уже догадались, занимался «базаром».

Коротышка Шнырь, напротив, был мелок и худ, лицо имел источённое оспой, никогда не говорил ни слова и отвечал исключительно за физическое воздействие на подозреваемых.

Вместе они как бы составляли популярную пару «плохой следователь – хороший следователь», с современным, впрочем, уклоном.

– Короче, в натуре. Завалили ботаника, звать Незнайкой, лежит в Центральном морге, хорошие люди попросили, чтоб к вечеру с концами. На руки получите двести.

Бандитик показал соответствующую строчку (восемнадцатую с конца) на экране компьютера.

Утюг со Шнырём тут же сели в старый «Сантик», раскрашенный в неприметный «лунный жёлтый», и помчались в морг.

Там Утюг внимательно осмотрел тело. Профессиональный удар, двускатный нож «Акбар», такими любят пользоваться приезжие, смерть наступила около трёх часов назад. Кровь на груди чуть размазана, преступник что‑то искал – либо нательное украшение, либо что‑то во внутреннем кармане.

Дело прояснялось. Не теряя времени, друзья отправились на место преступления.

Коротышка Гентик работал дворником на Огуречной. Был он очень худ, страдал язвой, лицо имел огурчиком и придерживался при том крайне демократических убеждений.

При проклятом Знайке он работал инженером в никому не нужном НИИ, запоем читал журнал «Уголёк» и ходил на все антизнайковские демонстрации. После падения Знайки ненавистный НИИ закрыли, выделенную Знайковскими сатрапами квартиру отобрали бандиты, жена с детьми скрылась в неизвестном направлении, но Гентик не унывал, наоборот, он радовался тому, что не было проклятого Знайки и можно было свободно слушать «Эхо Солнечного». Как читатель уже понял, Гентик был очень глуп.

В дворницкую зашли двое коротышек.

– Ты, в натуре, дворник местный? Кто ботаника сегодня утром на аллейке завалил? – доброжелательно спросил первый.

– А я откуда…

Второй, не говоря худого слова, неуловимым движением ударил Гентика в голову.

Шнырь славился умением с одного удара расположить к себе человека. Бил он как‑то особенно резко, так умели бить только выросшие в знайковских дворах, современной молодёжи было далеко до таких высот.

Гентик зашатался и встал на четвереньки. Сплёвывая сочащуюся изо рта кровь, начал торопливо докладывать:

– Из залётных какой‑то… Волос чёрный, и башка такая – где едят – пошире, где думают, поуже – хе‑хе… Как у ослика…

– Раньше тут был? Взял что‑нибудь?

– Раньше был пару раз, но не местный, хе‑хе. Искал что‑то, а взял или нет, я не видел. Наверное, взял, всякий труд должен быть оплачен, преступление тоже есть право свободного гражданина, за которое он, впрочем, должен отвечать перед законом демократической страны, но не в тоталитарном обществе, где преступление есть норма жизни, хе‑хе…

Мы уже предупредили читателя, что Гентик был очень глуп.

Через двадцать минут «Сантик» подкатил к конторе Сиропчика, занимавшегося скупкой всяких ненужных коротышкам вещей. В конторе было пустынно, ряды старинных керосиновых ламп, пыльных Знайкиных бюстов и бюстиков и каких‑то допотопных пылесосов выглядели непривлекательно. Сиропчик близоруко читал газетку, ожидая посетителей.

– Слышь, отец, тебе тут черножопый один, башка как у ослика, сдавал вещички сегодня утром? Цепку там или, может, гимнаста? – не без доброжелательности спросил Утюг.

– Ну какой утром бизнес, никакого бизнеса утром нет, да и вечером теперь никакого бизнеса, все богатые стали, кризис, ничего не сдают и не покупают, хоть закрывай контору совсем да уезжай на Луну… Вот вы, молодой человек, не хотите сдать ваши, к примеру, часы, а я ведь вам дам хорошую цену, я ведь никогда своих не обманываю…

После известного вмешательства со стороны Шныря Сиропчик молча открыл сейф и на свет явилась золотая монетка достоинством в 20 фертингов, какие имели хождение на Луне в дознайковские (до коммунистического вторжения, говоря официальным языком) времена.

– У?..

– Звать Мохнатый, в Солнечный наездами, стыдно вам, молодые люди, стариков избивать, как при Знайке притесняли нас, гады, так и сейчас мучают ни за что…

– Короче, это мы изымаем. Есть вопросы – разводи с Бандитиком.

Утюг вынул сотовый и набрал номер шефа.

Жёлтая звезда над Солнечным разгоралась всё ярче.

Телефон Бандитика утробно заиграл «Прощай, дорогая берёза».

– Кто? Мохнатый? Ещё и монетку взял?

Бандитик сверился с базой данных. Задумчиво почесал подбородок.

– Возвращайтесь. Чего‑чего… возвращайтесь, сказал!

Связываться с земляками Мохнатого ему не хотелось. Хоть Бандитик был в авторитете и пока держал Солнечный, но тут – как бы не вышло себе дороже. Тем более из‑за какого‑то ботаника…

Когда Утюг со Шнырём добрались до офиса, Бандитик, прищёлкнув языком, забрал монетку и лично поехал к Пончику.

– А, Япончик, – весело поприветствовал он старого клиента. – Нашли мы, короче, твоего фулигана. Мохнатый, из залётных, уже рыб кормит.

Пончик недоверчиво почесал запястье.

– Да ладно, у меня и доказуха есть. – Бандитик с деланой небрежностью достал золотую монетку достоинством в 20 фертингов. – Взял фулиган у твоего ботаника, а мы у него. Сняли, так сказать, с тела. Узнаёшь? Сейчас мало у кого такие вещички имеются, ботаник твой, видать, не простой был…

Пончик рассеянно взглянул на монетку, открыл сейф и отсчитал деньги.

– Монетку себе оставь, – великодушно попрощался Бандитик.

Хотя по всем понятиям кинуть цеховика было нормально, он чувствовал что‑то вроде угрызений совести перед старым клиентом. А главное, Бандитик боялся даже себе признаться в том, что проблему решить не может. Во всяком случае, далеко не так легко, как раньше. Незнайковской монеткой он как бы откупался от неприятных мыслей.

Пончик выдвинул ящик и бросил Незнайкину монетку к своей. Для этого ему пришлось нагнуться, а нагнувшись, он почувствовал лёгкое головокружение.

– Ну вот! – пробормотал Пончик. – Теперь ещё и голова кружится! Надо будет сказать Пилюлькину, чтоб каких‑нибудь витаминов дал…

Вместе с головокружением у Пончика появилось странное ощущение зависания вниз головой. Он задвинул ящик и уже хотел выпрямиться, но…

В это время комната непонятно преобразилась.

На месте луноремонта, так дорого стоившего Пончику, предстали прежние стены Знайковского НИИ с портретами самого Знайки в помпезных рамках и какими‑то бородатыми вымпелами. Комната оказалась заполнена нудно одетыми коротышками, что‑то чертившими на непонятных больших досках. Посредине комнаты стоял макет ловко сделанного из упавшего Гигантского дуба моста, до сих пор соединявшего два берега Огуречной.

Сам Пончик сидел в кресле завотделом, причём каким‑то непонятным образом сидел он там одновременно с самим завотделом, давно помершим коротышкой Иженериком (чьё имя до сих пор носил тот дубовый мост). Внутри безобразного завотделовского стола висели две соединённые Знайковские монетки, стол для них был будто прозрачным.

Самые догадливые читатели, и Пончик тоже, сразу поняли, что под видом монеток Знайка оставил Незнайке и Пончику части своего антивреминита. Наряду с лунитом и антилунитом, позволявшими уничтожать гравитацию, он в своё время работал и над проектом уничтожения времени, но если про лунит с антилунитом все знали хорошо, то про антивременит Знайка помалкивал.

Принцип действия лунита с антилунитом, как все помнят, заключался в том, что при соединении двух созданных Знайкой субстанций (которые он в целях конспирации выдавал за импортированные с Луны минералы) на ограниченном пространстве исчезало притяжение. Как видно, работа антивременита основывалась на аналогичном принципе.

После падения Знайки разработки по луниту и антилуниту были проданы на Луну, а оставшиеся от проекта оборудование и документация обменяны на телевизор с невиданной диагональю 95 сантиметров. Последний Знайковский экземпляр антилунита дорабатывал своё в транспортной ракете, перевозившей на Луну дорогостоящие пиломатериалы.

Пончик сжал монетки в кулаке и вышел из комнаты. Как уже догадались самые догадливые читатели, был он теперь бестелесен и невидим.

– В ночи небытия вспыхнет светильник, зажжённый неведомой рукой, смотрите на пламень его, это жизнь коротышки, – бормотал Пончик, шагая сквозь прохожих по нереально чистой и пустой Огуречной.

Надо сказать, что научную фантастику Пончик не любил. Ещё в детстве он понял, что все до единой книжки фантастов представляли собой перелицованный сюжет известной сказки «Маша и три медведя». Во всех без исключения книжках Маша (отважный звездолётчик или учёный) попадала разными путями в избушку медведей (на другую планету, в иное измерение, другое время) и пробовала там поочерёдно кашу, стульчик, кроватку – что на зубок, что на прочность. Тонкость психологической мотивации поступков героев ничем не отличалась от тонкости мотивации поступков пресловутой Маши, которая чувствовала себя почему‑то в гостях как дома и считала возможным, презрев священное право частной собственности, жрать чужую кашу, ломать стулья и беззаботно мять простыни. Оригинальным ходом считалось повествование от лица медведей: дескать, в нашу избушку (время, измерение, планету) вторглась наглая Маша (пришельцы, мутанты, дикие орды), которая жрёт нашу кашу, ломает стулья и пачкает простыни. Такие сюжеты проходили по разряду «патриотического воспитания».

И вот Пончик сам – второй раз в жизни – оказался внутри такого фантастического рассказа.

Не видимый и не чувствуемый никем, шёл он по Огуречной. Улица, показавшаяся сперва раем детства, постепенно начала его раздражать. Хотя и очень чистая и пустая, вид она имела весьма унылый, а главное, Пончик знал здесь почти каждое встречное лицо и почти про каждого мог из своего далека сказать – умер, спился, исчез, пропал без вести. Получалось какое‑то заунывное чтение мортиролога. Понятно, почему Знайка не хотел продолжать эксперименты. Он вообще был хитрый.

И всё же Пончик упрямо шагал вперёд. Две золотые монетки достоинством в 20 фертингов, имевшие хождение на Луне в дознайковские (до коммунистического вторжения, говоря современным языком) времена сияли в его кулаке, как одинокая медаль за Сан Комарик на груди ветерана. День перевалил много за половину.

Пончик вышел на Центральную площадь старого Солнечного. Она изменилась не так чтобы сильно – справа возвышался тот же Оперный театр с теми же нелепыми статуями на переднем плане (теперь там, правда, располагался банк), слева высились всё те же здания центральной библиотеки и центральной столовой (теперь их занимали, соответственно, банк и банк). Неподалёку от входа в построенное Знайкой метро торчал грибок «Горсправки», цель Пончикового похода.

Коротышки постарше помнят, что при Знайке никаких компьютеров не было, и несчастные жители Солнечного вынуждены были справляться по тому или иному вопросу именно в такого рода будочках. Невидимый Пончик зашёл за спину сидевшей там бабушки.

Монетки антивременита работали довольно просто – при их разъединении коротышка сразу попадал в точку, из которой отправился в прошлое, при соединении попадал в тот момент, когда антивременит заработал в первый раз, при постукивании монеткой о монетку коротышка переносился в следующий промежуток времени, а если потереть монетки рёбрами, время ускоренно двигалось внутри этого примерно четырёхчасового промежутка.

Пончик прокрутил монетки и дождался, когда бабушка откроет справочную книгу на букву «Р». Здесь он увидел то, что искал: «Рубинчик, Малая Тыквенная улица, дом 5, квартира 66». Выходило, что Рубинчики жили в новом, только что построенном доме на окраине Солнечного.

Пончик доехал туда в нестерпимо вонявшем сиропом разбитом рейсовом «ВиШе». Обходя строительные ямы и мусор, отыскал нужную новостройку и поднялся к Рубинчикам. Толстая мама Рубинчик привычно зудела в редкие чёрные усы, тряся бесчисленными подбородками:

– Во‑о‑от, дали тебе квартиру на окраине, ничего добиться не можешь…

– Ты что, не понимаешь? Они же нас ненавидят! Сам‑то Знайка небось в Центре живёт! Говорил тебе, надо на Луну ехать… – парировал папа Рубинчик, засовывая в рот пирожок, изготовленный в форме человеческого уха.

Сам будущий олигарх возлежал на диване в своей комнате и не по возрасту читал «Незнайку на Луне». Временами он отрывался от книги и задумчиво подолгу смотрел в окно.

Пончик подкрался ближе и взглянул на зачитанные до дыр страницы.

– Скажите, а не можете ли вы мне дать немножечко соли?

Пончик уже было запустил руку в карман, но так как вместе с завистью в нём проснулась и жадность, он сказал:

– Ишь какой хитренький! А вы что мне дадите?

– Что же вам дать? – развёл коротышка руками. – Хотите, я вам дам сантик?

– Ладно, гоните монету, – согласился Пончик.

Внезапно слабость и безразличие охватили его.

Пончик вдруг понял, что все те люди, которых он встретил в этом исчезнувшем Солнечном, обречены умереть для воплощения мечтаний этого прыщавого юнца. И никто ничего с этим не сможет поделать. Это просто закон природы. Прощай, дорогая осина… или как там. Вот тебе и весь сказ.

В смятённых чувствах он вышел на улицу. Темнело. Семья новосёлов весело перетаскивала вещички из грузовика в свежепобеленный казённый подъезд. Счастливая мамаша нарочито деловым голосом командовала, что и куда тащить. Рядом сосредоточенно ковырял в носу карапуз, в котором Пончик не без труда признал будущего Бандитика.

Один из грузчиков улучил минутку, чтобы передохнуть.

– Что, бандит, кем будешь, когда вырастешь?

– Стлоителем, как папа! – бодро отрапортовал карапуз.

Пончик подошёл к краю котлована будущего дома, достал Незнайковскую монетку и с размаху швырнул её в свежевырытую ямину. Улица мгновенно преобразилась – в наступающей темноте засветились окна не бывших ранее домов, засияли огнями вывески, похожие на блестящие вставные зубы отжившей своё красотки, загудела машинами дальняя магистраль.

Свою монетку Пончик бережно убрал во внутренний карман. Надо было срочно выбираться отсюда, в этом бывшем рабочем районе Солнечного не то что вечером – днём‑то находиться небезопасно.

Пончик помнил, что вон за тем захламлённым парком должна быть оживлённая трасса, где можно будет взять такси. Забуриться в кабак, снять девчонок пообщительнее и всё забыть. И Незнайку, и антивременит, и всё это дурацкое приключение.

Коротышка Мохнатый стоял под деревцем в захламлённом парке на окраине Солнечного, поджидая зазевавшегося прохожего. Настроение у него было хорошее, день прошёл насыщенно, как и предполагалось. Не то чтобы Мохнатый был от рождения жадным, но всё же ночь без охоты была для него не в радость, да и отцовское наставление про луковицу напоминало, что времени терять не следует никогда. Мохнатый поглаживал верный «Акбар», напряжённо вглядываясь в темноту парка.

Солнечный круг над городом окончательно закатился на западе. Небо стремительно чернело, тьма поглощала Солнечный.