Глава 4. Об их победе писали в газетах

Об их победе писали в газетах. В конце концов Бруно Карр знаменитость. Конечно, он не кинозвезда, размышляла Джессика, но у него есть внешность, деньги и харизма, и он вполне может попасть в заголовки газет. Пресса не упустила случая. Бруно Карр на первой полосе. Вот он выходит из суда. Его имя полностью освобождено от обвинений.

С красным носом, полусонная от парацетамола, Джессика в постели читала комментарии в разделе деловой хроники. Она перечитала их четыре раза.

Мы сделали это! На ее долю досталась важная часть задания – собрать воедино все свидетельства. Это была утомительная работа. Она не сомневалась, что четверо ее сотрудников, которые оставались по вечерам и сидели в офисе по уикендам, испытывали такую же эйфорию, как и она. Они добились такой ясности дела, что его рассмотрели и практически сразу вынесли решение.

Ужасно обидно, что она не могла быть свидетелем победы в суде.

Джессика высморкалась в бумажный платок и выбросила его в корзинку для бумаг, которую предусмотрительно поставила у постели. Корзина быстро наполнялась.

Бруно Карр, словно торнадо, ворвался в ее жизнь. Теперь, когда она сыграла свою роль, он исчез без следа. Она лежала на подушках, закрыв глаза, и предавалась чувству слезливой жалости к себе.

Какое страшное невезение! Весь уикенд она обливалась потом, дальше хуже, появилась знакомая боль в костях, поднялась температура, потекло из носа. Ей хотелось опустить шторы и закрыть глаза. Джессика не страдала от гриппа годами и хвалилась, что она здорова как лошадь.

– Иммунная система у тебя в плачевном состоянии, – просветила ее подруга Эми, когда Джессика позвонила, чтобы отменить их совместный обед. – Тебе нужно отдохнуть.

Вот я и отдыхаю, мрачно думала она. Получила заслуженный отпуск. Кто в здравом уме возьмет недельный отпуск, чтобы жариться на солнце на экзотическом берегу? Разве не лучше в отпуске лежать в постели с температурой, чихать и сморкаться? Это ей за то, что стояла на мостовой под холодным проливным дождем и ждала несуществующего такси.

Она взбила подушки и с подавленным стоном погрузила в них голову. Может быть, лучше встать и провести остаток дня на ногах?

В этот момент раздался звонок в дверь. Через подушки звонок доходил до нее как приглушенный шум.

– Уходите! – сердито фыркнула Джессика. Она не в том расположении духа, чтобы принимать звонящего в дверь гостя. Кто бы он ни был.

Теперь звонок звучал совсем не вежливо, а настойчиво. Джессике пришлось вылезти из постели, надеть халат и прошлепать к парадной двери.

Она рывком открыла дверь и увидела Бруно, все еще нажимавшего на кнопку. Джессика нахмурилась. Она прекрасно представляла, какой у нее вид. Красный, распухший нос и такие спутанные волосы, будто они век не видели расчески.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он. Джессика еще мрачнее сдвинула брови. Одиннадцать тридцать утра. А она еще в пижаме и халате. В кухне немытая посуда, накопившаяся за два дня. И еще этот глупый вопрос!

– Все беспокоятся – как вы? Сотрудники твердо убеждены, что у вас врожденный иммунитет к любой болезни. – Он чуть улыбнулся. – Естественно, я вмешался в дело. Может быть, с этой болезнью вы войдете в историю медицины. Вдруг в ней таится большая удача для вас.

– Я чувствую себя так же, как выгляжу. – Одной рукой Джессика плотнее запахнула халат, а другой попыталась привести волосы хоть в какой‑то порядок. – Кстати, поздравляю. Я читала несколько статей в газетах. – Она неодобрительно посмотрела на него. – Не сказала бы, что к результату привела работа гения. В будущем вам лучше быть осторожнее и не ослеплять людей своим возвышенным мышлением.

– Не возражаете, если я войду? Здесь холодно. Да и вам лучше не стоять у открытой двери.

Если он войдет? Это что, визит вежливости? Он смотрел на нее, явно не собираясь добровольно уходить. Ей пришлось отступить в сторону и пропустить его. Потом захлопнуть входную дверь.

– Когда я больна, то забываю о вежливости, – предупредила она. А Бруно, боже, направился прямо в гостиную, будто жил здесь. – Я говорю колкости и быстро выхожу из себя. И, откровенно говоря, предпочитаю, чтобы меня оставили одну и позволили выздороветь. – Она уперлась кулаками в бедра и наблюдала, как он снял пиджак, совсем не элегантно бросил его на кофейный столик и сел в кресло.

– Да, полная победа. – Он даже не дал ей возможности ответить и продолжал:

– Поскольку вы не могли присутствовать в суде, я решил заехать и лично поздравить вас с победой.

– Я сделала это не одна, – поправила его Джессика, чуть оттаяв. Но недостаточно для того, чтобы окружить его пребывание в своем доме теплотой. – Мы все очень много работали, чтобы быть уверенными дело разрешится максимально быстро.

– И я всех поздравил лично.

– Замечательно. Это очень хорошо с вашей стороны. – Она чуть помолчала, чихнула и вытащила из кармана халата платок.

– Вы были у доктора?

Джессика нехотя села на софу и подобрала под себя ноги.

Она бы и за миллион не призналась себе, что испытывает неловкость от того, что он застал ее в таком виде. Она потеряла весь свой блеск и холодное сияние. Сейчас она отдала бы правую руку, лишь бы предвидеть его появление. Тогда она хотя бы оделась, а не встречала его в халате.

– Врачи не могут справиться с вирусами. Приходится ждать, пока пройдет положенное время и организм справится с ними сам, – объяснила она.

– Вы плохо выглядите.

– О, большое спасибо, – ответила Джессика. Ее ни капельки не удивило его замечание. – Я это заметила, когда встала утром, – продолжала она. Сначала я подумала, что надо бы замаскировать красный нос под шестью слоями пудры. Но глаза так слезились, что я почти не видела, что делала. И я все бросила на середине. Конечно, если бы знать, что меня начнут бомбардировать визитеры, я проявила бы больше настойчивости.

– Та‑та‑та. Оказывается, вы не шутили, когда сказали, что стоит вам заболеть – и в ту же минуту весь добрый юмор улетает в окно.

– Я это сказала?

– Слово в слово. Знаете, что? Посидите здесь, а я пока приготовлю вам чашку чая.

– Вы очень добры. Но, по правде говоря, в этом нет необходимости. Я ценю ваш визит – ха‑ха, – но предпочла бы быть одна. Уверена, вы можете найти лучший способ отпраздновать победу. Зачем вам находиться в одном помещении с тысячью заразных маленьких организмов… – Она зевнула, с опозданием вспомнив, что надо бы закрыть рот рукой. Потом поудобнее устроилась на софе.

– Глупости! Когда вы больны, нужен человек, помогающий вам. Есть у вас кто‑нибудь, кто может приходить сюда и ухаживать за вами?

– За мной не надо ухаживать! – Голос прозвучал резче, чем ей бы хотелось. – Я сама способна обслуживать себя.

– Я понимаю ваши слова как отказ от помощи. – Он встал, она попыталась подняться и пойти за ним, но он махнул рукой, мол, сидите. Потом она услышала, что он направился в кухню, и затем – позвякивание посуды. Он готовил чай.

Почему она так резко возражала? Он задал вполне оправданный вопрос. А она чуть не вцепилась ему в горло. И самое ужасное, Джессика знала почему. У нее не было никого. О, она прекрасно и довольно часто проводила время с десятками подруг и друзей. Но никто из них не придет, чтобы ухаживать за ней.

Ей двадцать восемь лет, она преуспела в карьере, у нее свой дом, и она может поехать в отпуск в любое место земного шара, куда захочется. Но в конце дня, когда она приходит домой, нет никого, с кем она могла бы провести вечер.

Эта мысль никогда раньше не приходила ей в голову. Единственная ценность, которой она дорожила, была карьера. Она измеряла свой успех скоростью, с какой ей удается подниматься по служебной лестнице. Наблюдая за замужними, устроенными в жизни подругами, – у некоторых уже родились дети – она не испытывала зависти. Лишь со смутным удивлением отмечала, как изменился их образ жизни. И всегда с облегчением возвращалась в штормовые воды собственной жизни.

– Нянька нужна не каждому. – Такими словами она встретила Бруно, появившегося из кухни с кружкой чая в руках.

Джессика сделала глоток, состроила гримасу и проследила, как он снова устроился на софе. Теперь она не могла вытянуть ноги.

– Я сама могу ухаживать за собой, – продолжала она. – Я не хочу, чтобы вы жалели меня.

– Я не говорил, что жалею вас.

– Вы не говорили. Вы просто считали так, не тратя лишних слов.

– Ладно. Если это сделает вас счастливее, я не испытываю к вам жалости.

Бруно снова повторяет свою мысль, с раздражением подумала Джессика. Он выразил свое отношение интонацией. Он всегда жалеет ее. И не из‑за ее болезни. Он жалеет ее потому, что сравнивает с женщинами, которых знает. С женщинами, у которых полно нарядов от известных дизайнеров и которые развлекаются каждый вечер. С женщинами, чья жизнь всегда связана с мужчинами. У них не бывает пауз в любовных связях. В этом смысле он и смотрит на нее с жалостью.

– Ну и прекрасно, – проворчала она.

– Как вы едите?

– Зубами, как и все люди. – Его забота по непонятной причине снова столкнула ее в болото жалости к себе. Когда последний раз кто‑то принес ей чашку чая? Этот вопрос чуть не вызвал слезы.

– Насколько я понимаю, простуда никак не повлияла на ваш змеиный язык. – Рот скривился в улыбке, а Джессика поспешно отвела глаза. Она обхватила ладонями кружку.

– Вы что‑нибудь ели? – снова спросил он.

– Ради бога! Вы хотите проявить свои таланты в качестве домашнего шеф‑повара? – Он просто пытался быть приятным. А она по какой‑то причине находила это неприемлемым. Лучше бы он вернулся к той манере, в какой представился ей. Тогда он был грубый, самоуверенный, властный и не делал усилий, чтобы скрыть эти качества. С его остроумием, чувством юмора и, хуже всего, с его попытками быть заботливым – Джессика справиться не могла.

– Послушайте, – сказал он, вставая, – лучше бы я не утруждал себя и не заезжал к вам. Если вы предпочитаете лежать и упиваться своим несчастным положением, то мне не стоило беспокоить вас. – Он потянулся за пиджаком.

Джессика громко втянула воздух.

– Я… – Она разглядывала собственные пальцы. – Я… я… Простите, если я показалась вам грубой.

– Вы не казались, вы были грубой.

– Прошу прощения, – покраснела Джессика. Но этого оказалось мало. Он по‑прежнему держал в руке пиджак. А она вдруг поняла, что не хочет, чтобы он уходил. Ей не хотелось, чтобы у него осталось впечатление о ней как о женщине вздорной, с плохими манерами, неприветливой. Женщине, у которой нет даже общепринятой вежливости для того, чтобы выразить благодарность человеку, по доброте навестившему ее. Эта мысль не понравилась ей. Его доброта больше похожа на благотворительность.

– Я так привыкла к деятельности, что, когда приходится лежать, мне не по себе. Меня в офисе ждет гора бумаг. Я просто не могу позволить себе тратить время на болезнь.

– Офис не рухнет из‑за того, что вы несколько дней полежите дома. – Он вздохнул, а она исподтишка наблюдала, как он снова бросил пиджак на кофейный столик и посмотрел на нее. – Вы ели? Просто «да» или «нет». Принимаю такой ответ.

– Чуть‑чуть, – нехотя призналась Джессика.

– Пойду что‑нибудь вам приготовлю. Прежде чем она сумела возразить, он исчез. Она легла на спину и закрыла глаза. Джессика не поменяла бы свой образ жизни на образ жизни замужних подруг. Конечно, не поменяла бы. Но на минуту мелькнула мысль, что в замужней жизни есть одно‑два преимущества. Одно из них – муж, который может, когда необходимо, приготовить чай. Ни один из ее прежних любовников даже близко не подходил к роли, которую выполняет сейчас Бруно Карр. Кроме того, он умеет заставить ее улыбаться в самый неожиданный момент. И определенно не принадлежит к тому сорту мужчин, которых страшат соперники… Она представила человека думающего, заботливого, доброго, хорошо воспитанного, умеющего готовить. В конце концов, это может быть не так уж плохо…

– Просыпайтесь, Спящая Красавица. Время завтракать, – раздался над ней голос Бруно.

Джессика протерла глаза и села, спустив ноги, чтобы поудобнее устроить поднос, на котором он принес завтрак.

– Боюсь, ничего особенного.

При виде двух поджаренных хлебцев с яичницей‑болтуньей у нее побежали слюнки. Гораздо лучше, чем любое блюдо, которое сумела бы приготовить она. А яичница‑болтунья у нее никогда не получалась.

– Большое спасибо. – Она начала есть и, только откусив хлеб с яичницей, поняла, как проголодалась. Она не ела два с половиной дня. – Вкус восхитительный.

– Всегда кажется вкуснее, когда приготовит кто‑то другой. – Он взгромоздился на кофейный столик и разглядывал ее.

– Вы часто готовите сами? – рассеянно спросила Джессика, с жадностью утоляя голод. Она даже забыла следить за тем, чтобы есть элегантно.

– По‑моему, первый раз, – сухо ответил он. Она стрельнула в него удивленным взглядом.

– Тогда для вас было бы разумнее избегать женщин, которые схватили простуду, – кротко посоветовала она. – Иначе это превратится в привычку.

– Я заметил в вас одну черту. Вы очень умело развиваете критику в трусливой, иносказательной манере, свойственной вам. Но вы не любите доказывать свои замечания, правда? Вы никогда не отстаиваете того, что сказали.

– Имелась в виду не критика, – пробормотала она, пораженная его словами. А сказал он абсолютную правду. – Это было всего лишь наблюдение.

– У меня нет привычки готовить для женщин. Также нет привычки иметь женщин, которые готовят для меня.

– Надо ли мне чувствовать себя польщенной? спросила она, не подумав.

– Это ваше дело, как хотите. Но насколько я понимаю, это означает, что вы не моя женщина.

Слова во всей своей жестокой простоте проникли в каждую пору. Она его служащая. И это все меняет.

Она для него ничего не значит. Она ли готовит для него ужин, он ли жарит для нее яичницу – не имеет значения. Между ними нет любовных отношений, и, следовательно, нет опасности.

– И я не потому пришел сюда. Я пришел, чтобы поздравить вас с победой в суде, а нашел вас больной и явно не способной ухаживать за собой.

– Я прекрасно способна ухаживать за собой! – с негодованием воскликнула Джессика.

– О чем вы мне и сказали. Поэтому у вас такой вид, будто вы неделю не ели?

– Я не подумала об этом… – фыркнула она. Его приход все больше походил на благотворительность, ненавистную ей.

– Я всего лишь приготовил вам еду. – Он пожал плечами и встал.

Неужели он думает, что она придает значение его визиту? Джессике стало стыдно. Он думает, что она влюблена в него, и поэтому не правильно истолковывает простые поступки, видя в них что‑то полное глубокого смысла.

Да, конечно, он так подумал. Ее кинуло в жар, дрожь пробежала по коже. Ужасно неловкое положение.

Он архитипичный холостяк, которого вечно будут считать подходящим для брака. Она подозревала, что он проведет жизнь, окруженный женщинами, полными надежд. Наверно, он бы не удивился, если бы она присоединилась к этой толпе. Джессика поежилась от неловкости. Он ведь предупреждал ее!

– Да. Я знаю. Знаю. Знаю. Знаю… Это от бездеятельности. Я это ненавижу. Мне надо работать. – Она переставила поднос с колен на стол.

– Только тогда вы чувствуете себя полноценным членом общества. Так?

Она закрыла глаза и прислонилась затылком к спинке софы.

– Что‑то вроде этого. Я существо сверхактивное и в отчаянии оттого, что болею.

– Вам лучше попытаться время от времени замедлять движение.

– А вам? – Она чуть приоткрыла глаза и посмотрела на него.

– Мне не надо. Я мужчина. – Он подождал, пока изменится ее выражение, и расхохотался. – Эти слова всегда действуют одинаково! А теперь у вас простуда, и к тому же придется воевать с высоким кровяным давлением, которое поднялось от праведного гнева на мое замечание. Но по крайней мере на мгновение исчезнет склонность к упадочническим настроениям. Так. А теперь распоряжения доктора. До конца недели не стоит утруждать себя появлением на работе. – Он изучал ее сверху донизу, словно ученый, который определяет размер особенно упорной бактерии.

– Посмотрю, как пойдут дела, – пробормотала Джессика.

Она начала вставать, но он помахал рукой: мол, не беспокойтесь.

– Вообще‑то я не сказал то, ради чего приехал, сообщил он, надевая пиджак.

– Что именно?

– Вы и ваша команда сделали прекрасную работу, и я собираюсь отметить это. Поэтому хочу попросить вашего совета.

– Моего совета? Где мой дневник? Я должна записать эти слова красными буквами.

– Отношу ваше замечание на счет болезненного состояния. – Он показал ей знакомую волчью ухмылку. – Вы знаете свою команду гораздо лучше, чем я.

– Да, это правда, – кивнула Джессика, потом поддавшись искушению, добавила:

– По правде говоря, они редко видят вас.

Он нахмурился, а она состроила безмятежную улыбку.

– По‑моему, неделя на природе могла бы быть чудесной идеей…

– Неделя на природе? Где? – Джессика надеялась, что он не собирается предлагать дом отдыха. Невозможно представить ни одного ее сотрудника, который бы обрадовался отдыху в этом унылом заведении. Они все совсем молодые люди и не способны оценить правильный распорядок дня и рациональное, по часам, питание.

– Где‑нибудь в жарких местах. Как вы думаете? Они оба автоматически посмотрели в сторону окна в эркере. Свинцовые тучи обещали самую плохую английскую погоду.

– Уверена, что все будут в восторге, – искренне воскликнула Джессика. – Погода ужасная, правда?

– Скверная.

– Когда вы предполагаете, это может быть?

– На этот уикенд. Если офис смог бы продержаться недельку без сотрудников.

– На этот уикенд? – Человек, очевидно, далек от реальности. Неужели он думает, что за такое короткое время могут быть куплены куда‑нибудь билеты? – И конечно, в офисе останутся сотрудники. Куда они денутся?

– Кто?

– Для начала я. Есть секретари и люди, не имевшие отношения к судебному иску…

– Включая вас, четырнадцать человек.

– Вы хотите повезти на неделю в жаркие края весь офис? – Она недоверчиво засмеялась.

– У вас есть возражения?

– О, вовсе нет! – весело возразила Джессика. – Конечно, аэролинии могут иметь свободные места. Но я сомневаюсь, чтобы они сумели доставить тринадцать человек в солнечную Испанию в тот момент, как тем захотелось!

– Говорите, в солнечную Испанию? Между прочим, в это время года она не бывает солнечной. А что касается аэролиний, зачем они нам?

– Да? А как еще вы предполагаете путешествовать? – с сахариновым сарказмом в голосе удивилась она. – Вплавь?

– У меня есть небольшой самолет…

– У вас есть… самолет? Конечно, разве он есть не у всех? Какое хозяйство без самолета?

– У меня также есть остров в Карибском море, добавил он, насмешливо глядя на Джессику.

– У вас есть остров в Карибском море? – Она вытаращила на него глаза.

– Конечно. Разве он есть не у всех? Какое хозяйство без острова?

Джессика стала пунцовой. Почему с той минуты, как появляется этот мужчина, из ее рта вылетают одни глупости?

– Значит, вы планируете доставить весь мой офис на вашем самолете на продленный уикенд на ваш остров?

– Да, идея примерно такая. Как вы думаете, люди оценят этот жест?

– Еще как оценят. Их реакция понятна. Они просто онемеют от шока. А двое старших, Мэри и Элизабет, им уже за пятьдесят, может быть, просто оживут.

– А что скажете вы?

– А что скажу я?

– Вы включены в список приглашенных. Насколько я понимаю, к пятнице вы отделаетесь от простуды?

Ей не хотелось ехать. Частные самолеты, частные острова, болтаться где‑то рядом с Бруно Карром? Это не ее представление об отдыхе.

– Не уверена, что смогу поехать.

– Почему?

– Потому что… Я уже запустила работу, пришлось много возиться с этим судебным иском. Мне нужно вернуться в офис и посмотреть, что происходит.

– Это может несколько дней подождать. Мысленно она суетливо перебирала причины и не могла точно определить, почему с таким предубеждением относится к предложенному отдыху.

– Когда вы последний раз были в отпуске? Она нахмурилась, задумавшись над вопросом.

– Сколько‑то месяцев назад, – наконец призналась она. – Мой образ жизни вроде бы не включает отдых.

– Ваш образ жизни вроде бы не включает отдых? Она услышала в его голосе иронию и вспыхнула.

– Я очень деловая женщина, – натянуто сообщила она Бруно Карру. – У меня нет времени шататься по миру из‑за минутной прихоти.

Джессика поняла, что она имела в виду годы, которые уже прошли. Сначала она вся ушла в экзамены, потом в работу, доказывая, чего стоит. Она сосредоточила все силы на карьере, чтобы добиться финансовой независимости. Это была главная задача, которую она поставила перед собой. И почти не замечала, как уходило время. Так прошло пять лет с тех пор, как у нее был настоящий отпуск. Да, время от времени случались продленные уикенды, несколько свободных дней на Рождество. Но уехать куда‑то подальше от сумасшедшей толпы и расслабиться казалось ей роскошью, о существовании которой она почти забыла.

– Конечно, это очень щедрое предложение…

– Разве нет? – холодно спросил он. – Но все же такое, какое вы не считаете возможным принять…

– Если бы я из‑за болезни не пропустила эти последние несколько дней…

– В таком случае вы, конечно, не будете против и сообщите новость вашим сотрудникам, что вы за них отказались от моего предложения. Уверен, они поймут.

Бруно повернулся и направился к дверям. Она вскочила и побежала за ним.

– Что вы имеете в виду? Вы хотите сказать, что если я не поеду, то никто не поедет?

– Именно. – Он так резко обернулся, что она налетела на его грудь.

– Это несправедливо!

– Почему? В первый день меня там не будет, если я вообще приеду. Мне нужно быть уверенным, что кто‑то несет ответственность за организацию отдыха, тогда я буду знать: все в порядке.

– Это же взрослые люди!

– Ваш выбор. – Он пожал плечами и посмотрел на нее.

Она вздохнула.

– Хорошо. Я поеду. К пятнице я поправлюсь. Кроме того, если Бруно Карр не собирается туда ехать, она сможет расслабиться, а ей так нужен отдых.

– В полдень четверга мой секретарь свяжется с вами и сообщит о деталях. – Его пальцы уже лежали на ручке двери, и, уходя, он добавил:

– Приятно знать, что вы способны думать о других, не только о себе.

– И что, по‑вашему, это должно означать? – спросила она, когда он уже шел к машине.

Он не затруднил себя ответом и не стал оборачиваться.

– Почему бы вам не лечь и не подумать над этим? – Голос совершенно безразличный – мол, она может последовать его совету, а может и пренебречь.

Он уехал, оставив ее онемевшей от негодования.

В очередной раз.