Кризис системы

Между тем накапливались материалы, свидетельствующие о том, что явления из сферы развития техники орудий отнюдь не столь жестко, как это казалось, привязаны к определенным явлениям из других сфер (производительных сил в целом, производственных отношений и пр.).

Заметным ударом по старым представлениям было открытие в ряде стран — от Палестины до Подунавья и Поднестровья — «бескерамического», или «докерамического неолита» (см. Müller-Karpe 1969: 56, 73, 74, 86-87, 270), который у Даниленко (1969: 7) именуется «архаическим неолитом», а у Смоллы (Smolla 1960: 18) — просто «ранним неолитом». Суть дела в том, что в этих памятниках все признаки неолита есть, кроме керамики. Неолит стали фиксировать не только при отсутствии керамики, но и вне зависимости от наличия новых приемов обработки камня — по одному лишь введению производящего хозяйства.

Более того, Смолла вслед за самим Чайлдом (1953: 193 сл.) из всех признаков неолита считает одомашнивание животных (кроме собаки) «столь решающим, что его констатации достаточно, чтобы назвать культуру неолитической. Где другие явления отсутствуют, употребляется большей частью выражение «ранненеолитическая» (Smolla 1960: 18). А Даниленко только такие группы и считает истинно неолитическими, «классическое» же определение неолита (включающее керамику, сверление и пиление камня и проч.), по его мнению, «больше подходит для характеристики раннего металла». Этот исследователь столь далеко зашел в своем отрыве от первоначальных понятий, что говорит о Леббоке так: тот «приписывает» неолитической эпохе технические достижения, «в действительности принадлежавшие последующему периоду» (Даниленко 1969: 7). Как будто не Леббок ввел термин «неолит», причем для обозначения совокупности этих именно признаков!

С другой стороны, объявились и культуры без производящего хозяйства, но с набором остальных признаков «классического» неолита. По Смолле, «культуру, в которой хоть и отсутствуют свидетельства одомашнивания, но содержится по меньшей мере два других элемента, напр. керамика и шлифованные каменные топоры, и которая, кроме того, из-за абсолютной хронологии по меньшей мере находится под подозрением, следует обозначать как принадлежащую к началу неолита» (Smolla 1960: 18). Гимбутас, Хойслер, Мейнандер и Мальмер для таких поздних групп — по всему облику — «пережиточного мезолита», но, скажем, с керамикой, — применяют термин «субнеолит», а Пиготт — «вторичный неолит» (Gimbutas 1953: 108-110; Piggott 1954; Häusler 1960; 1964; Meinander 1961; Malmer 1962: 739).

Легко заметить, что эти «вторичный неолит» и «бескерамический неолит» вообще не имеют признаков общих (которые бы охватывали оба эти этапа), но тем не менее объединяются в одном классификационном понятии «неолит»! Для групп, соответствующих старому, классическому определению или близко подходящих к нему, пришлось запастись термином «развитой» или «полный неолит» (Vollneolithikum). «Группой развитого неолита, — отмечает Смолла, — называется такая, которая кроме свидетельства одомашнивания дала по меньшей мере и наличие керамики» (Smolla 1960: 18).

Чувствуя, видимо, отсутствие логики во всей сложившейся системе, Смолла делает оговорку: «Последовательное до конца проведение этих определений понятия ... повело бы кое-когда к гипертрофированной схематизации. Есть и в археологическом построении понятий своего рода относительность неточности» (Smolla 1960: 18). Цитированные примеры, однако, показывают, что есть тут, я бы сказал, и «абсолютность нелогичности».

Отсутствие медных орудий в Аньяне, весьма схожем с другими культурами «крашеной керамики», привело к выводу о том, что введение меди не сыграло существенной роли (Массон 1966: 158-159). Энеолит стало возможным определять по наличию мотыжного земледелия, женских статуэток и крашеной керамики и говорить, что он вообще выступает раньше появления первых медных орудий. То есть энеолит раньше энеолита! Тогда что ж его называть энеолитом, или халколитом, или медным веком? А в одном случае оказалось достаточно такого индикатора, как «пуговицы с V-образным отверстием», чтобы отнести раннеунетицкую культуру к энеолиту (Hajek 1957).

Определяя энеолит, Матющенко (1977: 19) утверждает, что «для советской археологии при решении вопросов археологической периодизации свойственно принимать в расчет не формальные, а потому и второстепенные признаки, но прежде всего те из признаков, которые отражают радикальные существенные изменения, касающиеся экономики и социальной организации общества. Исходя из этих позиций, энеолитическими можно назвать те культуры, носители которых сделали значительный шаг вперед по сравнению с неолитическим временем. Среди изменений такого рода решающее место принадлежит земледелию и скотоводству или одному из них, знаменующим собой переход общества, пусть даже и в ограниченных масштабах, к производящей экономике». А «второстепенные» признаки не будут означать «переход общества из одной исторической эпохи в другую».

Нетрудно заметить, что здесь энеолит начинается с того, чем другие начинают неолит. А что этому препятствует? Ведь критерий совершенно освобожден от исторической связи с традиционными понятиями и от логической связи с терминами...

Для многих археологов названия периодов почти полностью утратили первоначальный смысл и превратились в сугубо условные ярлычки. Но так как для других археологов они сохранили первоначальный смысл, а то и по нескольку значений, то все эти значения стали взаимоналагаться и переплетаться. В сочетании с приложением разных критериев к разным культурам это создало страшную путаницу в традиционной характеристике археологических культур.

Так, майкопскую и трипольскую культуры обычно одинаково относят к энеолиту, хотя у них разный состав металла: у трипольской — медь, у майкопской — мышьяковистая бронза. Может быть, трипольцев объединяет с майкопским населением в энеолите расписная керамика? Нет, ее нет у майкопских племен. Остаются земледелие и скотоводство, но они есть и у предшествующего населения. Точно так же катакомбные и фатьяновскую культуры принято относить к бронзовому веку, хотя у них разные состав и способ приобретения металла: у фатьяновской — собственная металлургия меди, у катакомбных — привозная мышьяковистая бронза. Зато майкопская и северокавказская культуры относятся к разным периодам: первая — к энеолиту, вторая — к бронзовому веку, хотя состав металла у них один (Черных 1965; 1966: 93).

Путаница увеличивается тем, что и новые критерии в характеристике культур не применяются последовательно, а местами сказывается инерция технологической периодизации. Это дает простор произволу. Так, мезолитические комплексы Восточного Средиземноморья отделяются от «бескерамического неолита» по отсутствию производящего хозяйства, а культуры лесной полосы Европейской части России с ямочно-гребенчатой керамикой включаются в неолит, несмотря на отсутствие производящего хозяйства — по наличию керамики и новых типов кремневых орудий.

Некоторые советские археологи для устранения этих нежелательных явлений предлагали вернуться к первоначальному смыслу терминов и первоначальной строгости критериев деления. Так, еще Быковский (1933: 10) считал неправомерным рассматривать «неолит», «энеолит» и т.п. как стадии развития общества, а не техники. По мнению Черных, термины «энеолит» и «бронзовый век» характеризуют «прежде всего технический этап развития общества» и ставят «во главу угла степень развития металлургии» (Черных 1965: 106). «Мы выступаем, — пишет он, — за то, чтобы металлургический признак в его самом широком значении был здесь главенствующим, иначе не имеют смысла сами термины: «энеолит», «халколит», «медный век», «бронзовый век». В противном случае, если принимать за критерий иные признаки, мы должны будем искать термины, более соответствующие признакам, взятым за основу. Положив в основу археологической классификации не ведущий рабочий материал, а форму хозяйства каждой культуры, нам необходимо будет коренным образом менять всю устоявшуюся терминологию эпох. Думается, что для этого нет оснований».

Идея здравая, хотя мотивировка, прямо скажем, странная: чтобы сохранить термины, подбираются понятия. Но, кроме того, еще одна характерная мотивировка: «Появление в хозяйстве древнего населения металла и металлических орудий может служить критерием для определения эпох... Отнесение той или иной культуры к эпохе энеолита или бронзы... указывает нам прежде всего на степень развития ее металлургии и, косвенно, на состояние иных отраслей хозяйства. Итак, эпоха меди и бронзы — это прежде всего хозяйственно-технический этап развития общества» (Черных 1965: 107). На том же настаивали Клейн (Klejn 1972), Диков (1976), Мерперт (1981), Аникович (1992), Питулько (1993).

Такое безоговорочное ограничение функций археологической периодизации открывало для сторонников «системы трех революций» возможность упрекать приверженцев «хозяйственно-технического» критерия в чрезмерной специализации, в отрыве археологии от истории, в сужении исследовательских интересов и возможностей науки. «Отказ от культурно-исторического объяснения неизбежно приводит к формализму и искусственному отрыву археологии от других социальных наук, — писал Г.Е.Арешян (1980). — В этом отношении показательна антиисторичность некоторых фундаментальных категорий археологической науки». В пример он приводил понятие «халколит» или «энеолит». Он с сожалением отмечал, что энеолит «является лишь стадией в познании человеком свойств металла, ступенью развития металлургии. Энеолит, как правило, не характеризуется ни специфическим хозяйственным укладом, ни особой социальной организацией или идеологией...».

Это верно. Более того, такие определения дают и те археологи, которые ратуют за наполнение археологических периодов хозяйственным и социальным содержанием. Так, Зализняк (1980), считающий, что «мезолит — это высшая фаза охотничьего хозяйства», тут же делает оговорку: «Археологическим признаком мезолита является широкое распространение микролитической техники обработки кремня». Еще в тезисах 1977 г. Массон и Мунчаев так старались наполнить энеолит социальным содержанием, что, по замечанию Мерперта (1981: 7-8), получилось не определение, а характеристика энеолита (на деле это была и не общая характеристика энеолита, а лишь характеристика некоторых его локальных проявлений). Но уже во введении к тому по энеолиту академического издания «Археологии СССР» Массон (1982: 5), продолжая отстаивать «содержательный» и комплексный подход к определению, всё же дает такую собственную формулировку: «По критериям археологической периодизации под энеолитом следует понимать эпоху внедрения и широкого использования медных изделий...» — и отмечает борьбу металла с кремнем (Массон 1982: 7). Это то, что он же называет «формально-семантическим» подходом, то есть отвечающим точному значению терминов.

Отталкиваясь от той же путаницы и того же произвола, некоторые влиятельные современные археологи выступили с предложениями вовсе отказаться от старой периодизации, выросшей из «системы трех веков», — и от ее принципов, и от ее конкретных делений, и от ее номенклатуры. Этим археологам нельзя отказать в последовательности. Для некоторых из них главной идеей критики было неверие в примат производства. Эти археологи предложили новые универсальные периодизации, построенные на изменениях в других, а нередко и в разных сферах жизни общества. Такова американская схема развития общества по фазам — литической, архаической, формативной, классической, пост-классической (Lithic, Archaic, Formative, Classic, Post-Classic) (Steward 1948; Krieger 1953; Willey and Filipps 1958; Rowe 1962). Таково же включение у Клакхона монументального религиозного центра в число трех определяющих признаков цивилизации (см. Daniel 1968: 25).

Для других критиков ситуации руководящим стимулом критики служит неверие в силу и знание общих законов развития. Эти вообще не противопоставляют старой системе какую-то одну новую общую периодизацию, а предпочитают иметь локальные схемы для каждого района и культуры.

Все эти тенденции сфокусировал Даниел. Критикуя периодизацию Анатолии, предложенную Меллаартом и включающую термины «мезолит», «протонеолит», «неолит», «ранний халколит» и т.д., Даниел пишет: «Право же, по мере накопления радиоуглеродных дат нет надобности применять ярлычки типа «докерамический неолит В» или «средний халколит». Можно использовать общую терминологию американских археологов, тогда выяснилось бы, что Мелларт пишет об архаическом и формативном периодах древневосточной преистории, а Меллоуэн и Олдред — о раннеклассическом периоде Древнего Востока. Как пишут Уилли и Филиппс, локальные колонки — это собственный материал археологии, и нам никогда не обойтись без наших «Урук-IV» или «Ниневийский-I» и др.».

Признав, что «может быть, и остается место для подразделений XIX века (технологическая модель)» в первичном препарировании археологического материала или между этим уровнем и более высоким, Даниел отказывает им в доступе в саму исследовательскую деятельность этого более высокого уровня — в обобщающую интерпретацию первобытной истории. «Брейдвуд не имел затруднений, когда писал о начале сельской жизни на Древнем Востоке — без этих вышедших из моды ярлычков; правда, Брейдвуд сам же написал маленькую книжку, в которой... использует все эти ярлычки, развившиеся из «трех веков» — и никто из рецензентов не отметил! Нам требуется простая очистка сознания (сlearing of the mind) многих ближневосточных археологов: неолит и халколит — это бессмысленные и ненужные понятия. Опиши, что у тебя есть, терминами локальной колонки и общего значения и оставь Томсена и Леббока покоиться в мире. Быть может, нам и не хочется выбить из-под себя подмостки, на которых кажется построенным наше знание, но это всего лишь подмостки модели, и нам незачем тревожить их ... Старые подразделения и разработки системы трех веков Томсена и Ворсе и системы четырех веков Леббока более не являются содержательными. Это и не удивительно: как раз столетие с тех пор, как вышли в свет Prehistoric times» (Daniel 1965: 245-246; см. также его: 1950: 249-251, 274; 1967: 265-270).

Прошло еще тридцать лет. «Ярлычки» Томсена и Леббока всё еще живут. Впрочем, путаница тоже не исчезает. Как и призывы в духе Даниела. Недавно с таким «манифестом» (его собственное определение) выступил молодой археолог Изток Саксида. Начав с критического анализа понятия «мезолит». он призвал «отбросить и заменить традиционную трехчленную эволюционную схему, основанную на идеологической приверженности XIX века к технологическому развитию» (Saksida 1991: 27).

Рекомендация Даниела отказаться от «системы трех или четырех веков» в пользу «локальных колонок» странным образом перекликается с убеждением Бернштама: «Классификации, с моей точки зрения, могут быть только региональными, особенно для античной и средневековой эпох» (Бернштам 1949: 21). Как это ни парадоксально, не так уж сильно отличаются элегантные гиперскептические bons mots респектабельного Даниела от грубого марровского призыва Бернштама «категорически покончить с буржуазными формально-типологическими схемами и классификациями» (Бернштам 1949: 23). Крайности сходятся.

Даниел решительно выступает и против «системы трех революций» (Daniel 1968: 184-185). Между тем, его двойственное отношение к позиции Брейдвуда не случайно. В одном аспекте он поддерживает продолжателей Чайлда и критикует их лишь за непоследовательность в отходе от принципов технологической периодизации. Они изменили содержание периодизации — он советует отбросить и термины. Действительно, в этом есть своя логика. Но именно при такой «очистке сознания» становится ясно, сколь далеко ушли последователи Чайлда от первоначально намечавшихся позиций.

Даниел действительно гораздо более последователен. Его собственные гиперскептические взгляды на проблему периодизации являются выражением его общей философской доктрины релятивистского толка. Доктрина эта очень недурно согласуется с кризисом «системы трех/шести веков», потому что отвергает реальность каких-либо периодов вообще.,