Влияние старообрядческой культуры на политических деятелей, промышленников меценатов

Коренные социально-экономические и культурные преобразования в жизни советского народа привели к серьезным сдвигам в идеологии современного старообрядчества.

Прежде всего, произошли радикальные изменения в политической ориентации всех основных старообрядческих направлений. Учитывая настроения рядовых верующих, которые в своем подавляющем большинстве являются патриотами своей страны, старообрядческие руководители выступают с заявлениями о поддержке политики Коммунистической партии и Советского правительства. Они положительно оценивают Великую Октябрьскую социалистическую революцию, которая «окончательно и навсегда освободила истинную древнеправославную старообрядческую церковь от постоянных гонений и жестоких преследований со стороны царской власти и господствующей никонианской церкви. Старообрядческая церковь получила, наконец, долгожданную религиозную свободу».

Известно, что ни одно религиозное направление в России не оказало такого влияния на развитие промышленных отношений, как старообрядчество. Уже к середине XVIII века старообрядчество обладало «великими промыслами и торгами». Манифест 1762 года Екатерины II, призывавший старообрядцев из рассеяния на родину, а также ряд указов, улучшавших их положение, дал толчок к быстрому росту старообрядческих общин в России и активному участию их в развитии экономики страны. Возникают старообрядческие прядильные мануфактуры в Павлове, Лыскове, Макарьеве, Самаре. К концу XVIII века главнейшие торговые пункты в Нижегородском крае и ниже по Волге и Оке, все судостроение и торговля оказывается в руках старообрядцев. С Волги по Каме посадская старообрядческая колонизация проникла на Урал, став и там в авангарде промышленного развития (заводы Демидовых, Осокиных и других). Во главе духовного окормления старообрядческого промышленного люда как на Волге, так и на Урале стояли Керженецкие скиты, откуда посылались на места наставники и священство [50]. Если во второй половине XIX века ряд торгово-промышленных и финансовых предприятий были созданы на старообрядческие капиталы, то в начале XX столетия старообрядческие торгово-промышленные фамилии оказались «во главе экономического развития целого ряда отраслей промышленной и финансовой деятельности России».

Это известные старообрядческие династии Морозовых, Рябушинских, Гучковых, Солдатёнковых, Хлудовых, Коноваловых и других, внесших огромный вклад в российскую экономику и культуру.

Знаток торгово-промышленной Москвы П.А. Бурышкин в своей книге «Москва купеческая» [1] дает характеристики почти 25 московским купеческим кланам. Почти половина этих семей были старообрядцами.

«С именем Морозовых, – пишет П. Бурышкин, – связуется представление о влиянии и расцвете московской купеческой мощи. Эта семья, разделившаяся на несколько самостоятельных и ставших различными ветвей, всегда сохраняла значительное влияние и в ходе московской промышленности, и в ряде благотворительных и культурных начинаний. Диапазон культурной деятельности был чрезвычайно велик. Он захватывал и «Русские ведомости», и философское московское общество, и Художественный театр, и музей французской живописи, и клиники на Девичьем Поле» [1, с.27].

К началу XIX века уже пять поколений Морозовых активно участвовали в хозяйственной и культурной жизни России.

Не менее знаменитой была фамилия старообрядцев Рябушинских.П.П. Рябушинский (1871-1924) – московский промышленник и банкир, один из политических лидеров русских промышленников начала XX века, издатель нескольких газет.

Консерватизм старообрядцев-капиталистов не мешал им внедрять новые машины в производство, посылать на Запад для обучения своих мастеров. Старообрядчество приветствовало мероприятия, которые содействовали упрочению капитализма в России. Не случайно В.В. Керов писал: «Мы не согласимся с мнением, распространенным у нас издавна и сделавшимся, так сказать, ходячим: будто раскол есть старая Гусь. Нет, раскол – явление новое, чуждое старой Руси» [21, с.97].

Рассматривая проблему отношения старообрядцев к новому, капиталистическому укладу жизни, некоторые исследователи приходят к выводу, что приверженность старообрядцев «к старине» являлась в данном случае своего рода полемическим приемом, который позволял им вести борьбу с православием на «законных» началах. Представители же старообрядческих верхов, как правило, якобы не придавали большого значения соблюдению обрядовой стороны религии. Такое объяснение, по нашему мнению, не полно.

В данном случае суть состоит не в двуличии старообрядческих верхов. Усердный труд, предприимчивость расценивались приверженцами вероучения в качестве дела богоугодного, как своеобразная ипостась религиозной активности. Поэтому экономическое процветание, понималось как торжество идей «старой веры», активность на поприще буржуазного предпринимательства была равнозначна активности на поприще религиозном. Поэтому проповедование среди единоверцев и торговые дела были нераздельны для старообрядческой буржуазии (в миру – купец, в общине – проповедник). Материальное благополучие основывалось на взаимопомощи, деловитости, трудолюбии, бережливости и стремлении к трезвости. Важную роль в старообрядчестве играло предоставление кредита своим единоверцам. В России государственный коммерческий банк был создан в 1817 г., однако он финансировал лишь крупную буржуазию. Для мелких производителей кредит был возможен лишь на основе личной договоренности и доверия. И в этих условиях кредитование стало одним из важных составляющих жизни раскольничьих объединений. Негласным правилом ведения торговли у старообрядцев было требование ведения честного торга, ибо обманывать единоверцев - грех. Первоначально основная социальная деятельность раскола заключалась в протаривании путей для отхода масс из закрепощенных районов на слабозасоленные окраины... заселение окраин содействовало развитию общественного разделения труда, а вместе с тем - расширению формировавшегося всероссийского рынка. В России ускорялись процессы разложения феодального способа производства, зарождался и начал пробивать себе дорогу капиталистический уклад. В новых условиях раскол стал заметным его оплотом. Старообрядческая община обеспечивала своих единоверцев деньгами, помогала в случае стихийных бедствий [26, с.84].

В XVIII в., складываются два крупнейших финансовых центра старообрядчества - Преображенское и Рогожское кладбища, владевшие огромными по тому времени капиталами. Они помогали Своим единоверцам по всей стране. К середине этого века официальная статистика зафиксировала небывалый рост старообрядческих рядов, что объяснялось примыканием к старообрядчеству мелкотоварных ремесленников, видящих в общине определенный гарант их собственного экономического благосостояния.

Старообрядчество сыграло важную роль в период первоначального накопления капитала и способствовало развитию капиталистических отношений в России. Старообрядцы отличались большей предприимчивостью, жили богаче, нежели остальное православное население. Эти моменты заставляют обратиться к концепции М. Вебера, который показал взаимосвязь религиозных представлений и практического поведения приверженцев протестантизма. Весьма плодотворными оказались его идеи «мирского аскетизма», выработки в протестантской этике понимания труда, профессиональной деятельности как религиозного призвания, дела богоугодного. Конечно, полностью переносить Веберовскую схему анализа протестантизма на старообрядцев нельзя. Вспомним в этой связи определение В. Соловьевым староверия как протестантизма местного предания в отличие от протестантизма личного убеждения. Тем не менее, предпринимательский успех староверов, их предприимчивость объяснить чрезвычайно сложно [7, с.35].

Постановка проблемы о влиянии конфессионального фактора на экономические процессы принадлежат М.Веберу, исследовавшему влияние протестантизма на процесс становления капитализма в Западной Европе. Ученого в первую очередь интересовало «отношение к жизни, которая поощряется в зависимости от характера и обусловленности средств к спасению, предлагаемых данной религией», а также вопрос о том, «в какой степени протестантская аскеза в процессе своего становления и формирования в свою очередь подвергалась воздействию со стороны общественных и культурных факторов, прежде всего экономических».

М.Вебер в своих исследованиях о взаимосвязи духа капитализма с учением протестантизма показал, что деловая активность, предпринимательские устремления протестантов прямо обусловлены их богословским догматом о предопределении [3, с.41].

Он указывает на несомненное преобладание протестантов среди владельцев капитала и предпринимателей, а равно среди высших квалифицированных слоев рабочих, и прежде всего среди высшего технического и коммерческого персонала современных предприятий (конец XIX в.).

Существует «ряд обстоятельств, – пишет М.Вебер, – которые наводят на мысль, не следует ли перевернуть соотношение между неприятием мира, аскезой и церковной набожностью, с одной стороны, и участием в капиталистическом предпринимательстве – с другой, не следует ли рассматривать данные явления не как противоположные, а как связанные внутренним родством» [3, с.43].

«Практически это означает, что Бог помогает тому, кто сам себе помогает, что кальвинист, таким образом, сам «создает» свое спасение правильнее сказать – уверенность в спасении... это является следствием систематического самоконтроля, который постоянно ставит верующего перед альтернативой: избран или отвергнут?... Кальвинистский Бог требовал от своих избранных не отдельных «добрых дел», а святости, возведенной в систему... Практическая этика кальвинизма устраняла отсутствие плана и системы в повседневной жизни верующего и создавала последовательный метод всего жизненного поведения». В исторической, экономической и философской литературе, в той или иной степени касающейся развития хозяйства и предпринимательства в России до 1917 года, обязательным является сюжет о роли и значении старообрядчества в формировании делового человека. И снова при сопоставлении старообрядчества и протестантизмом сходство оказывается иллюзорным.

«Хозяин-православный, – писал В.П.Рябушинский, – во многом отличался от кальвиниста» [42, с.41].

Можно ли говорить о том, что успехи старообрядческих купцов и капиталистов были обусловлены их религиозным мировоззрением?

В старообрядчестве достижение благодати не было напрямую связано с результатами экономической деятельности и мирская жизнь человека не обрела сакрального смысла, оставаясь вне сферы высшей духовной регуляции. Хотя старообрядчество и проповедовало честность, добросовестность и трудолюбие – все это являлось актом внешнего самосовершенствования, в то время как суть религиозного спасения составляло внутреннее, духовное служение.

Таким образом, хозяйственная деятельность и ее результаты для старообрядцев были средством нравственного самосовершенствования и поддержания жизни, но никогда не становилась самоцелью или показателем «богоизбранничества», как это было в протестантизме.

Тем не менее, следующая цитата М.Вебера может быть правомерна не только по отношению к собственно протестантизму, но и к старообрядчеству: «... налицо следующее причинное соотношение: своеобразный склад психики, привитый воспитанием, в частности тем направлением воспитания, которое было обусловлено религиозной атмосферой родины и семьи, определяет выбор профессии и дальнейшее направление профессиональной деятельности». Выполнение долга в рамках мирской профессии рассматривается как наивысшая задача нравственной жизни человека [3, с.45].

Беспоповские согласия и толки, во многом представляли собой свое-образные «замкнутые системы», для которых была характерна тенденция к обособлению и консолидации всех участников на почве противопоставления себя внешнему миру. Создание режима строгой дисциплины, единых требований хозяйственной и социальной этики – являлось отличительной особенностью беспоповских общин.

Общественное и экономическое устройство старообрядческих общин в начальный период существования строилось на коммунистических принципах и предполагало полную обособленность от «мира антихриста».

По своей строгой дисциплине, формально пуританскому подходу к миру, трудолюбию и постоянному стяжанию, сознанию своей исключительности и избранности, мирскому священству, которое они называли наставничеством, Невельская община Феодосия, (первая беспоповская община городского типа) и поздние другие общины этого согласия, скорее напоминали Женеву времен Кальвина, чем православные монастыри. Правда, новгородские соборные отцы, а вслед за ними Феодосий не развили особого учения о предопределении; тем не менее их взгляд на мир, как на мир греха и людей, обреченных на вечное мучение, в то время как сами федосеевцы являлись в своих собственных глазах как бы избранниками Божьими, нашедшими путь спасения, несколько напоминал установку Кальвина, хотя этот женевский теократ и не проповедовал безбрачия. Кальвин тоже ведь считал, что сама принадлежность к его учению и сознание важности пуританского образа жизни указывают на избранность человека Богом. Это чувство исключительности в мире, отсутствие снисхождения к людским слабостям, ощущение греховности внешнего мира, фактически дуалистическое мировоззрение, священство мирян и личная ответственность человека за свое спасение верой, молитвой, трудом и аскетическим «подвигом» несомненно сближали эти столь различные в своей богословской догматике, истории и окружении движения. Правда, подход к вопросу собственности этих ранних (рубежа XVII-XVIII вв.) федосеевцев был диаметрально противоположным кальвинистическому, но федосеевский девиз «праздность училище злых» скоро помог им отойти от монастырского православного подхода к хозяйственным вопросам и уже к началу XVIII в. числа федосеевцев выходит немало отличных и очень успешных дельцов, думающих не только об интересах своего согласия, но и о личном обогащении.

Все же, несмотря на многие общие догматические, психологические и дисциплинарные черты учений беспоповцев и Кальвина, федосеевцы резко отличались от кальвинизма в подходе к обществу и особенно государству. В своих «Христианских Учреждениях» Кальвин указывал на необходимость организованного государства, как части устроенного Богом мира. Федосеевцы утверждали, что самый институт государства является злом и что члены их церкви должны уклоняться от всякого соприкосновения с его органами и избегать всякого сотрудничества с правительством и властями, на которых лежала печать антихриста. Федосеевцы никогда не приняли молитву за царя, как это сделали поповцы и большая часть беспоповцев-поморцев, для которых эта молитва являлась символом признания Российской государственности как христианского учреждения и проявлением чувства их неразрывной исторической связи с большинством православного русского народа. «В отношении к своей собственной стране федосеевцы по своим убеждениям несомненно являлись принципиально антигосударственным элементом, напоминая ... или богомилов или альбигойцев», – писал С.А. Зеньковский [36, с.32].

Однако, если М.Вебер мог из самих трактатов протестантских богословов черпать доказательства прямой связи хозяйственной практики с мировоззрением, то в старообрядческой литературе нет никаких теоретических экскурсов в область философии хозяйства, за исключением, быть может, не выходящих за пределы традиции упоминания о необходимости честно трудиться [3, с.47].

Г.Флоровский пытался объяснить повышенную предприимчивость староверов следующим парадоксом: по учению беспоповцев, в мире воцарился антихрист, из мира ушла благодать. Это, по его мнению, оборачивалось своеобразным «пелагианством» – в этом мире человек не может надеяться на помощь благодати и, значит, должен рассчитывать только на свои собственные силы.

Успешная практическая хозяйственная деятельность староверов остается фактом, однако нигде в старообрядческой литературе XVIII в. и позднее не встречается подобное объяснение ее мотивов.

Крупным центром беспоповского старообрядчества стала община на р.Выг в Поморье (поморское согласие), которая первоначально состояла из крестьян и монахов Соловецкого монастыря, не принимавших «никоновых новин и затеек».

Выговская пустынь, бывшая религиозным центром староверия, в первой половине XVIII века становится и крупным хозяйственным предприятием под руководством выдающихся старообрядческих деятелей А. и С. Денисовых.

По мере усложнения хозяйственной жизни выговцев и расширения их контактов с «миром» наблюдалось превращение коммуны в крупное торгово-промышленное предприятие на артельных началах.

Затерянное в глухих лесах, оно очень скоро выросло в крупнейший экономический центр, подчинивший себе всю округу. Были распаханы пашни, организованы перевозка и продажа хлеба, промысловые экспедиции и даже поставки к императорскому двору живых оленей, налажены многоотраслевое хозяйство и общественная торговля, заведен флот и построена пристань.

Осознание Выга как своей духовной родины, дало выговцам глубокий внутренний стимул к неустанному труду на благо обители. Преумножая славу Выга, общежители множили славу всего старообрядчества, доказывали, что не погасла «искра древлего благочестия».

Вклад Выговской пустыни в русское народное искусство, литературу и книжность XVIII-XIX вв. столь значителен, что исследователи с полным основанием выделяют в каждом виде искусства произведения поморской (выговской) школы: поморское литье, поморский лубок, поморские иконы и рукописи, поморский полуустав, поморская орнаментика, выговская литературная школа. Созданные на Выгу (для нужд самой обители и на продажу) книги, иконы, кресты, культовые и бытовые предметы вместе с выговскими миссионерами и посещавшими пустынь многочисленными паломниками расходились по всей России.

При этом следует отметить, что в многочисленных сочинениях выговских авторов не обнаруживается какой-либо особой, отличной от традиционной доктрины практической, хозяйственной деятельности.

Постепенно выговцам пришлось пересмотреть и систему контактов с внешним миром, которая по мере развития ремесла и торговли постоянно расширялись [8, с.72].

Представляется маловероятным, что старообрядческие предприниматели были движимы отвлеченными стимулами подсознательно, не отдавая себе в том ясного отчета. Умозрительное предположение Г.Флоровского вряд ли возможно как подтвердить, так и окончательно опровергнуть.

Выше упоминалось, что опорными базами формирования религиозных общин староверов являлись скиты и молельни. В староверческих общинах были свои руководители. Это не богомольцы, а дельцы. Как правило, хорошие организаторы, они вносили свои средства, налаживали сбор пожертвований на создание молелен, распоряжались всеми общественными средствами и устанавливали распорядок в жизни общины. Юридически, перед лицом властей, общественные деньги записывались на имя этих лиц.

Так, например, видные руководители Преображенского кладбища крупные заводчики Гучковы, присваивали себе право судопроизводства в отношении своих одноверцев - рабочих.

Нередко руководители староверческих общин и сами занимались вопросами веры: среди боровских купцов Щукиных, исстари раскольников, один славился в Боровске как замечательный начетчик. К нему обращались единоверцы не только за разрешением житейских споров, но и по догматам веры. Сам он руководил богослужением, у него хранились различные святыни.

Хозяйственная этика старообрядчества уходит своими корнями в хозяйственную этику Древней Руси, наиболее полно сформулированную в «Домострое». Весь уклад жизни должен был максимально соответствовать образу жизни допетровской и дониконовской Руси, с ее древними традициями и обрядами. Причем, это относилось к обрядам не только церковным, но и домашним, бытовым. Вплоть до 2 пол. XIX в. старообрядческая семья жила по «Домострою», во всем стараясь следовать предписаниям старомосковских книжников. «Под влиянием религиозных воззрений, складывается и развивается нравственная, семейная и общественная жизнь многомиллионной массы населения и регулируются взаимные отношения членов семьи между собою, взгляды, наклонности, привычки и верования», – отмечает И.К.Быковский [2, с.82].

Старообрядческая замкнутость способствовала укреплению семьи и семейных связей, а вместе с тем и концентрации общесемейных доходов не только при жизни, но и после смерти родителей. Пример этому - наращивание капиталов в чрезвычайно разросшемся семействе потомков Саввы Морозова, равно и многих других купцов - староверов.

Так, один из потомков боровских купцов - староверов С.А.Щукин писал о себе и своих братьях: «После смерти батюшки «между нами» не было неприятности, это его была постоянная воля, мы боимся пуще всего семейных раздоров; мы жили мирно, и это считаем даром божиим...». При этом Щукины строго соблюдали все церковные старообрядческие обычаи – посты, праздники, обряды и прочие традиции.

«На протяжении ряда поколений, – замечает В.Г.Карцов, – формировался характер раскольников: скрытный, самолюбивый, но вместе с тем нравственный и чистый, хотя и не без житейской хитрецы, ловкости. Между собой раскольники-беспоповцы тихи и уступчивы, избегают ссор и соединены дружескими чувствами, основанными на общей вере. Они отличаются трудолюбием, деловитостью и умеренной жизнью. Все, даже наиболее богатые, чужды роскоши. Опрятны. Трезвы. Выделяются благосостоянием. Прижимисты, но считают нравственной обязанностью помогать своим собратьям, впавшим в беду. Чужды всяких удовольствий, кроме молитвенных собраний» [12, с.36].

В подтверждение этому – яркий образ нижегородского купца – Петра Егоровича Бугрова (ум. 1859 г.) – купца 1-й гильдии, удельного крестьянина Семеновского уезда, старовера Рогожского согласия. Жил в Н.Новгороде, занимался казенными подрядами и хлебной торговлей. Пользовался большим уважением и кредитом среди торговцев. Ворочая сотнями тысяч, Бугров «жил хуже всякого мещанина средней руки», и не от скупости, а по убеждению и привычке к простому быту.

Губернатор принимал его тотчас, тогда как другие ожидали его часами. Бугров уступал цены на заготовляемые материалы, брался бесплатно сделать сверхсметные работы и между делом вступался перед высшим начальством за того или иного старовера. В итоге, ходатайству Бугрова Семеновские скиты были обязаны тем, что губернатор взглянул на их возобновление (после разгрома), в обход указам, сквозь пальцы. С полицией Бугров шел напрямик, платя чиновникам годовой «оброк» или условленную за дело плату. Благодаря этому, он заводил школы для образования старообрядческих детей, сохранял в неприкосновенности старообрядческие молельни, в деревне Поповой (на своей родине) устроил обитель для выгнанных из скитов раскольниц. Впоследствии его примеру во всем следовали сын и, в особенности внук, Николай Александрович – видный общественный деятель, один из крупнейших российских предпринимателей, мануфактур - советник и благотворитель.

Притягательной силой раскола, своеобразным цементом его сплочения являлась скрытая в нем организация взаимопомощи [3, с.41].

Оттого между староверами не было не только нищих, но даже бедных крестьян. Раскольнику-староверу не страшны дурные обстоятельства дел торговых: он не обанкротится, имея на своей стороне сильную помощь богатых своих собратьев.

Основными центрами жизнедеятельности раскола явились районы наибольшего развития мелкотоварного производства, скупки сельскохозяйственной продукции и связывающие их торговые пути, речные и сухопутные. Так, выделялось Стародубье с тянущейся от него «дорогой пеньки»; Волга с ее торгово-промысловым нижегородским центром; все Волго-Окское центрально-русское междуречье; Урал с Приуральем, вместе с большой сибирской торговой магистралью [11, с.59].

Местные староверы занимались в основном кустарными промыслами – мыловарением, производством конопляного масла, пеньки. Огромную роль в жизнедеятельности раскола играла посредническая торговля. Вырабатываемая продукция широко расходилась по стране: мыло везли в Ригу, Вильно, Варшаву, Люблин, а также в Калугу, Вязьму, Москву. Конопляное масло находило сбыт в Киеве, Кременце, завозилось в Кенигсберг и Ригу. Старообрядческие капиталы вырастали на посреднической торговле: на скупке сельскохозяйственного сырья по деревням и селам, на поставке его кустарям, на скупке у них готовой продукции, на ее доставке и реализации по самым отдаленным местам.

Исключительную роль в жизнедеятельности раскола играл волжский торговый путь. Базой его распространения и здесь послужило развитие кустарной промышленности и торговли. Не случайно в середине XIX в. основная масса староверов сконцентрировалась в районах, непосредственно примыкавших к самому Нижнему Новгороду с его ярмаркой. Так, по данным П. И.Мельникова, в районе Балахны и Городца они составляли 31% местного населения, В Нижегородском уезде - 25%, а в Горбатовском, с его промысловыми селами, центрами кустарного металлургического производства – Богородским, Ворсмой, соседним Павловым – 29%.

Промыслово-торговая слобода Васильева была на 80% заселена раскольниками. Васильевцы закупали пшеницу у хвалынских староверов и поставляли ее в верховые города. Здесь же шла скупка веретен, которые расходились по Сибири, шли в Самару, в Саратов, в старообрядческую Дубовку.

Парадоксальность исторического развития заключается в том, что именно старообрядческая среда выдвинула тех передовых деятелей, которые, фактически, и создавали российскую промышленность и коммерцию.

История российской экономики – это история ее передовых деятелей, отличительными особенностями которых были необыкновенный ум, честность, выдержка, интуиция, солидарность и семейный характер предприятий [36, с. 52].

Именно старообрядческий уклад жизни способствовал формированию этических оснований повышенной социальной активности и социальной ответственности в деятельности видных старообрядческих предпринимательских династий.

Самое время оглянуться на историю знаменитых старообрядческих предпринимательских родов. Листая пожелтевшие страницы купеческих воспоминаний и документов, поражаешься прежде всего тому, какое сплетение судеб и корней отражено в них. Начинаешь задумываться о том, какой глубокий пласт культуры и цивилизованности был наработан усилиями многих поколений.

Д.П.Боборыкин ввел в обиход термин «купеческие династии». Такие династии существовали и в старообрядческой среде. Каждая семья жила более или менее замкнуто. Уклад жизни почти до самой революции оставался патриархальным. В доме непременно была моленная с древними образами и богослужебными книгами, тоже древними. Именно в семье, как вспоминает В.П.Рябушинский «учились мелочам, ритуалу, а через них и духу московской хозяйственной деятельности» [3, с.41].

Морозовы – гордость русской хлопчатобумажной промышленности, потомки владимирских крестьян. С их именем связывается представление о влиянии и расцвете московской купеческой мощи. «Деды были мастерами. Из одного мужичьего корня выросли 4 промышленных династии. 4 дела, каждое громадное, технически совершенное, качеством своих товаров знаменитое...» [36]. Тимофей был во главе Никольской мануфактуры; Елисей и его сын Викула (относились к беглопоповской ветви старообрядчества) –Мануфактуры Викулы Морозова; Захар – Богородской-Глуховской, а Абрам – товарищество Тверской мануфактуры бумажных изделий [51].

Подробнее про Морозовых я расскажу отдельно, во втором пункте второй главы. Пример именноэтих промышленников, культурных деятелей, и меценатов я выбрала как основополагающий для своей дипломной работы.

Прохоровы – владельцы «Трех гор», одна из богатых династий русских фабрикантов-текстильщиков.

Рябушинские – многочисленный и знаменитый род купцов и пред-принимателей. Имели фамильное дело, начинавшееся как текстильное и быстро ставшее многоотраслевым.

Хлудовы – создатели Егорьевской мануфактуры, а впоследствии Хлудовского предприятия, работавшего в области хлопковой торговли и хлопчатобумажной промышленности. Алексей Иванович Хлудов, в частности, был одним из основателей Кноповской Кренгольмской Мануфактуры.

Гучковы – старообрядческий у своих истоков род купцов и предпринимателей. Федор Алексеевич Гучков явился основателем крупной текстильной мануфактуры. Третье поколение Гучковых – Иван, Николай и Федор, продолжая родовое дело, открыли торговый дом «Ефима Гучкова сыновья». В дальнейшем Гучковы более известны своей общественной деятельностью.

Солдатенковы – московский купеческий род старообрядцев. Наиболее из них известный Кузьма Терентьевич, имел свою мануфактуру в Москве, владелец 16 лавок, торговавших бумажной пряжей; крупный пайщик Даниловской и Кренгольмской мануфактур, Московского ученого банка и Страхового общества, старшина Московского биржевого комитета, затем гласный Городской думы.

Шелапутины – старый старообрядческий род купцов. Впоследствии получили дворянский титул.

А также Рахмановы, Кузнецовы, Баулины, Бутиковы, Овсянниковы, Свешниковы, Шибаевы и многие другие. Несомненно, в этом ряду необходимо было бы назвать десятки иных фамилий [36].

Однако до последнего времени с завидным постоянством чередуются лишь некоторые, наиболее известные старообрядческие фамилии. В связи с этим, важным оказался опыт создания краткого справочно-информационного перечня купеческих старообрядческих фамилий Москвы XIX – начала XX вв., предпринятого А.В.Стадниковым. Данная работа является, возможно, первой попыткой систематизировать разрозненные архивные сведения о купеческих старообрядческих семьях Москвы. Список, безусловно, не дает исчерпывающих сведений обо всех московских купеческих фамилиях, принадлежавших к направлениям, приемлющим священство, но при этом публикация дает возможность ознакомиться с новыми данными, открыть для себя неизвестные, раннее не упоминавшиеся в публикациях имена.

Следует отметить, что начальная, самая черновая и трудная работа по формированию крупных предприятий в новых отраслях, связанная с риском убыточности, пришлась и на долю русских капиталистов-старообрядцев. Так, например, Шибаев Сидор Мартынович – купец-старообрядец из Богородска, имел всероссийскую известность не только как текстильный фабрикант, он использовал нефть для производства машинных масел. Он основал нефтяное общество «С.Шибаев и К» (впоследствии перешло в руки англичан). «Пока не было понятно, что такое нефть и каково ее значение, – писал В.П.Рябушинский, – один за другим катились шибаевские миллионы в нефтяные колодцы и там застревали надолго, рискуя погибнуть… Говорят, что дети Сидора Мартыновича после его кончины продали дело Ротшильдам из-за того, что с ним было связано уж очень много горьких воспоминаний».

Нужны были предприимчивость, умение идти на риск, чтобы начинать новое дело. Одним из веских примеров этого – история нефтяного дела старообрядца В.А.Кокорева, который явился одним из пионеров русской нефтяной промышленности, оценив на пять лет раньше американцев пользу нефти. Еще в 1857 году, в Сураханах он создает завод для извлечения из нефти осветительного масла. Он привлекает к своему делу молодого Д.И. Менделеева, который дает ряд ценных, решающих рекомендаций. Эти меры, явившиеся, по существу, прообразом составных частей современного технологического процесса перегонки и транспортировки нефти, привели к тому, что Сураханский завод стал давать доход, несмотря на падение в этовремя цен на керосин. Затем В.А.Кокорев создает Закавказское торговое общество, а впоследствии – Бакинское нефтяное общество.

Нет почти ни одной отрасли хозяйственной жизни, где бы не сказались их творческий подход и энергия. Так, например, П.П.Рябушинский в 1910 году финансировал экспедиции в Монголию для изучения местного рынка, в Забайкалье, где велись поиски месторождений радия. Последняя экспедиция была результатом замысла Рябушинского и организована под руководством академика В.И.Вернадского. В руках старообрядческих купцов, предпринимателей и фабрикантов была сконцентрирована значительная часть российской экономики вплоть до 1917 г.

Потенциал данной системы в предреволюционной России не был, разумеется исчерпан. Русский капитализм, достигший в начале XX в. монополистической стадии, имевший огромный резерв развития в аграрном секторе, являлся реальным путем общественного развития. Исторический выбор 1917 г. совершился не пользу буржуазии вследствие прежде всего узости ее социальной базы, конфронтации в обстановке общенационального кризиса с народными массами, увлеченными социалистическими лозунгами. Именно отсутствие поддержки в народных низах парализовало капиталистическую альтернативу.

Старообрядческие капиталы сыграли определенную роль в развитии промышленности и торговли в России. Капиталисты - старообрядцы обычно отдавали предпочтение рабочим-старообрядцам и нередко сооружали при своих предприятиях молельни. В этом случае к экономической зависимости от хозяина присоединялась религиозная, создававшая помимо всего прочего иллюзию межклассового сотрудничества. Однако по мере дальнейшего развития капитализма в старообрядческой среде намечается все более четкая социальная дифференциация: на одном полюсе сосредоточивается немногочисленная старообрядческая верхушка - капиталисты, торговцы и кулаки, а на другом - концентрируется рядовая старообрядческая масса - пролетарии, полупролетарии и крестьянская беднота. В революции 1905 г. все основные старообрядческие организации скатились на открыто монархические, контрреволюционные позиции. В то же время старообрядческая масса, и в первую очередь рабочие, в политическом отношении стали выходить из-под влияния буржуазной верхушки.

Еще больше обострились классовые противоречия в старообрядчестве между трудящимися и буржуазией в период подготовки и осуществления Великой Октябрьской социалистической революции [34, с. 86].

Эксплуатируемая масса - рабочие и беднейшие крестьянство- примкнула к революции, буржуазные слои стали активной контрреволюционной силой в России [35, с. 27].

В годы гражданской войны старообрядцы-капиталисты оказывали поддержку белогвардейским армиям Деникина, Врангеля, Колчака, в рядах которых было немало контрреволюционно настроенных старообрядцев.

Контрреволюционная деятельность старообрядческой верхушки особенно ярко проявилась на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке, где она опиралась на кулацкую прослойку старообрядцев-переселенцев [52].

Именно из среды старообрядцев вышли крупнейшие меценаты в области культуры предреволюционных лет.

Традиции духовной жизни старообрядцев нашли свое яркое воплощение в традиции благотворительности. Никогда ранее поток пожертвований и меценатской деятельности не был таким полноводным, длительным по времени. Несомненно способствовали этому и благоприятные экономические условия, и финансовый успех, и поощрительное законодательство, но главным источником, определившим размах этого удивительного явления, оставались внутренние побуждения предпринимателей – старообрядцев, основанные на религиозных воззрениях. «Богатство обязывает» – это наставление часто звучало в семье Рябушинских, основой этого, хотя часто и несознаваемой, конечно, была твердая христианская вера отцов и дедов.

Для истории Москвы 2 пол. XIX – начала XX вв. характерна широкая благотворительная деятельность торгово-промышленных кругов города, в том числе старообрядческих купеческих и промышленных семей. Некоторые из них уже упоминались и хорошо известны: Морозовы, Рябушинские, Шелапутины и т.д. Другие – незаслуженно забыты, как, например, старообрядческий род Рахмановых. Купеческий род Рахмановых стал известен в Москве в начале XIX в. Как и прочие купцы-старообрядцы, они были выходцами из самого нижнего социального слоя – из крепостных крестьян. В середине XIX в. сильно разветвленный купеческий род Рахмановых занимался, в основном, торговлей зерном, мукой, мясом [36].

Неподдельное благочестие, грандиозная благотворительная деятельность, имея в своей основе глубокую религиозность и веру, способствовали росту их влияния, а значит и капиталов. Внешняя сторона религиозного благочестия Рахмановых заключалась в усердных службах на Рогожском кладбище и в собственных моленных. Как утверждали современники, «из моленных без алтарей особенно замечательны были…у Рахмановых». В их домашних моленных служба проходила при участии самого высокого старообрядческого духовенства, включая митрополита Владимирского и Московского Антония.

Постепенно, по мере того, как Рахмановы увеличивали свои капиталы, их финансовые интересы переносились и в другие области. К сожалению, полной картины коммерческого участия Рахмановых в финансово-промышленной деятельности нет ввиду отсутствия их личного архивного фонда.

Опираясь на свое влияние в старообрядческой среде, на родственные связи и денежный капитал, Рахмановы активно участвовали в религиозно- духовной жизни общины, в частности, в организации кафедры старообрядческого митрополита за границей. Внесли огромные денежные вклады на основание Белокриницкой иерархии. Самые существенные благотворительные вклады Рахмановы осуществляли, безусловно, из личных средств. Они оказывали финансовую поддержку провинциальному священству [43, с. 39].

Крупный вклад Рогожскому кладбищу внесли сыновья и дочери Карпа Ивановича Рахманова. В конце 1911 г. они представили в Совет Московской старообрядческой общины Рогожского кладбища (МСОРК) заявление с просьбой принять в дар принадлежащее всей семье их родовое владение. Последнее заключалось в большом участке земли в Сущевской части Москвы с постройками и храмом и «находившимися в нем святыми иконами, церковной утварью и богослужебными книгами». Все это движимое и недвижимое имущество (стоимостью в 5 тыс. руб.) было безвозмездно передано общине.

Следует подчеркнуть, что объектом благотворительной деятельности Рахмановых было не только Рогожское кладбище, но и «внешний» для старообрядческого общества мир: на сферу московского городского призрения они тратили не меньшие суммы, чем на собственную общину.

Однако один из самых крупных благотворительных вкладов Рахмановых так и не был реализован. В 1898г. они выразили готовность пожертвовать 200 тыс. руб. на сооружение санатория для туберкулезных больных, по первоначальному проекту не менее чем на 100 мест. Постройка планировалась в Тихвинском имении, в 16 верстах от ст. Барыбино Павелецкой ж.д. Был выделен участок с парком, сосновым бором; деньги переданы в городскую казну и положены на особый счет в банке. Вскоре Московская городская дума начала обсуждение нового проекта санатория – на 500 мест. Дело затормозилось. Только 12 мая 1914 г. на заседании Думы был вновь рассмотрен и одобрен проект санатория на 100 мест общей стоимостью в 365 тыс. руб. Однако в связи с начавшейся войной строительство вновь было приостановлено. Дальнейшая судьба капитала Рахмановых, положенный на счет в банке, неизвестно. Можно предположить, что после октябрьских событий 1917 г. деньги были национализированы [36].

Несмотря на сложившееся в русских правительственных кругах убеждение в неблагонадежности старообрядцев, они оставались самыми горячими патриотами Родины. Они оказывали большую моральную и материальную поддержку русским солдатам в период военных действий. Так, например, в Крымскую войну члены Рогожской старообрядческой общины пожертвовали огромную сумму по тем временам (66 тыс. руб. серебром) на приобретение медикаментов. Рахмановы не обходили вниманием и сферу образования и науки. Один из сыновей Карпа Ивановича, Георгий (приват-доцент Московского университета) был не только меценатом, но и сделал вклад в науку своими трудами. В 1916 г. он явился издателем и душой проекта сборника «Освобождение крестьян. Деятели реформы», посвященному полувековому юбилею реформы 1861 г. Этот сборник содержал исторические портреты государственных мужей, подготовивших и проведших это крупное преобразование в России. Активное участие в составлении сборника приняли – А.А. Кизеветтер, С.К.Богоявленский, В.О.Ключевский и сам Г.К.Рахманов.

Вскоре после смерти В.О.Ключевского Рахманов издает книгу воспоминаний учеников о великом ученом.

Итак, на примере рода Рахмановых видно, что отличительной чертой старообрядческой этики была благотворительность.

Клиники, больницы, богадельни, приюты с каждым годом приумножались в Москве. Имена Боевых, Морозовых, Солдатенковых, Хлудовых увековечены в сооружениях, воздвигнутых на их средства. Кто знает, какие плоды принесла бы в дальнейшем московская частная и муниципальная благотворительность? Ведь она только-только начинала плодоносить, когда на смену ей пришла пусть несовершенная, но практически всеохватывающая государственная система социального обеспечения [3, с. 86].

Третий дар – ночное моление; ему служит домашняя икона. В Москве немало было иконолюбов, собирателей и ценителей древних икон: Рахмановы, К.Т.Солдатенков, А.В.Морозов (линия Викуловичей), Постников, Новиков, Горюнов, П.М. и С.М.Третьяковы (что, может быть, не всем известно), Е.Е.Егоров, С.П.Рябушинский, И.С.Остроухов и многие другие.

Интересной фигурой был Егоров Егор Егорович – известный собиратель старинных рукописей и икон, беспоповец, видный деятель общины Преображенского кладбища, купец 2-ой гильдии. Унаследовав семейное дело, спустя год с небольшим продает его и сосредотачивается на собирательстве. Образа его моленной были одни из лучших в Москве. Первооснову его коллекции составляли книги и иконы родовой моленной, затем она пополнялась через антикварный рынок, экспедиционные поездки по Поволжью и т.д. Собрание книг и журналов гражданской печати насчитывало около 30 000 томов, рукописей – почти 2200, старопечатных книг – более 800, икон XV – XVI веков – не менее 1200, не считая мелкой пластики и лицевого шитья. Особой ценностью отличалось собрание лицевых рукописей, миниатюры.

Егоров знал несколько иностранных языков, самостоятельно изучил палеографию и другие подобные исторические дисциплины, которыми владел профессионально. Ставшее легендарным еще при жизни Егорова, его собрание было мало доступным для посторонних (исключение он делал для С.А.Белокурова, В.Г.Дружинина, Г.П.Георгиевского, Н.П.Лихачева). В собрании, в частности, находились оба подлинных экземпляра «Поморских ответов»: один – с автографами выговских отцов (куплен у С.Т.Большакова), другой – предназначавшийся для императора (куплен у М.Т.Вострякова). По этим экземплярам (без указания имени их владельца) «Поморские ответы» издавались в 1910 и 1911 гг. Ныне книжная и рукописная части его коллекции хранятся в ОР РГБ, часть икон – в Историческом музее и Третьяковской галерее.

Четвертая заповедь: читальная книга. Среди известных коллекций старопечатных книг и рукописей назову собрание Алексея Ивановича Хлудова (Егорьевская мануфактура). Коллекция включала в себя вещи большой ценности: «Просветитель» Иосифа Волоцкого, сочинения Максима Грека, творения Иоанна Дамаскина в переводе кн. А.И.Курбского с собственноручными его заметками, и многие другие. Жемчужиной его является известная византологам всего мира так называемая «Хлудовская псалтырь», драгоценный греческий памятник X и XI вв. Общее число рукописей достигало 430-ти, а старопечатных книг 624-х. После его смерти собрание рукописей поступило, согласно его желанию, в Никольский Единоверческий монастырь в Москве. Было много других интересных библиотек в купеческих домах. Следует напомнить имя волжского купца-хлеботорговца, также известного деятеля старообрядческого движения, страстного коллекционера древней книги и издателя Петра Александровича Овчинникова (1843-1912). По воспоминаниям С.Я.Елпатьевского, он собирал «главным образом старые рукописи и старинные книги. Он собирал их всюду: в Москве, по Архангельской и Вологодской губерниям, специально ездил разыскивать их в Поволжье, на Урал… добывал рукописи в Болгарии и Румынии через тамошних старообрядцев. В его фонде, хранящемся в той же библиотеке, более 840 рукописных памятников, в том числе 217, датируемых XIV – XVI вв.».

Издательским делом занималось тоже немало лиц. Широко известно имя старообрядца, одного из крупнейших русских издателей XIX века, коммерц-советника Козьмы Терентьевича Солдатенкова (1818-1901) – богатейшего фабриканта и торговца текстилем, собирателя книг, икон и живописи, крупнейшего московского благотворителя (на его деньги (2,5 млн. руб.) построена городская больница, названная затем «Боткинской», и ремесленное училище), которого за широту и глубину его издательской деятельности сравнивали с французскими энциклопедистами. Этот удивительный человек был представителем третьего поколения прихожан Рогожской общины, устроителем собственной домовой моленной; практически ежегодно жертвовал на нужды Рогожского кладбища очень значительные суммы.

Деятельность его издательства – целая эпоха в истории русской книги. К.Т.Солдатенков посвятил себя издательству тех книг, которые не могли рассчитывать на большой тираж, но были необходимы для культурно-образовательных целей [36, с. 49].

Его ближайшим сотрудником в издательской деятельности был известный в Москве городской деятель Митрофан Павлович Щепкин. Под руководством М.П.Щепкина было издано много выпусков, посвященных классикам экономической науки, для чего были сделаны специальные переводы. Эта серия, носившая название «Щепкинской библиотеки», была ценнейшим пособием для студентов и уже в начале этого столетия – многие книжки стали библиографической редкостью.

Коллекция картин К.Т.Солдатенкова является одним из самых ранних частных собраний, замечательна по качеству и долгому существованию. Собирать картины он стал еще с конца 40-х гг., но решающей была его поездка в Италию в 1872 г., где он сошелся, через братьев Боткиных, со знаменитым художником А.А.Ивановым и попросил его «руководства» для основания русской картинной галереи. В дальнейшем Солдатенков просил покупать для него, что тот заметит хорошего, у русских художников. «Мое желание, – писал он, – собрать галерею только русских художников». М.В.Сабашников, подобно Солдатенкову, тоже меценатствовал в области литературы и книги, и создал значительное в культурном отношении издательство.

В длинном списке старообрядческих предпринимательских династий имя Василия Александровича Кокорева (1817 – 1889) обозначено особо. Всей своей жизнью и деятельностью он способствовал развитию отечественной культуры, ее обогащению, утверждению в ней новых направлений и форм. Между тем имя его незаслуженно забыто.

Купец 1-ой гильдии, коммерции советник, миллионер-откупщик, учредитель банков, многих промышленных и торговых предприятий, первый русский нефтепромышленник, он был одновременно писателем – публицистом, автором статей по экономическим вопросам, видным общественным деятелем и, наконец, коллекционером, меценатом, почетным членом Петербургской Академии художеств.

Значение Кокорева в глазах современников не ограничивалось его предпринимательской деятельностью. Не меньший, а может быть и гораздо больший, интерес в их глазах представляла его общественная деятельность, многочисленные выступления и публицистические статьи. Высшей точкой его общественной карьеры явился год после Крымской войны. В.А.Кокорев был одним из финансовых устроителей и активным участником таких общественных собраний, как юбилей выдающегося русского актера М.С.Щепкина, торжественная встреча севастопольцев, приехавших в Москву, торжества-манифестации в честь готовившегося освобождения крестьян. В.А.Кокорев являлся одним из самых активных проводников славянофильских идей среди купцов. Он принимал самое деятельное участие в осуществлении различных проектов Славянского комитета. Недаром знаток и мемуарист русского купечества П.А.Бурышкин очень точно назвал Кокорева «экономическим славянофилом».

Что касается культурных начинаний, то часто в этом ему не было равных. Он одним из первых среди старообрядческого купечества обратился к меценатской и коллекционерской деятельности. Именно с именем В.А. Кокорева связана первая успешная, но не оказавшаяся долговременной попытка превратить свою частную коллекцию в публичную картинную галерею.

Картинная галерея Кокорева находилась в Москве и существовала с 1861 по 1869 годы. Эта была обширная и очень ценная коллекция, насчитывавшая, по свидетельству В. Стасова, более 500 первоклассных произведений русской и зарубежных школ – цифра по тому времени огромная. Одного Брюллова было 42 картины, Айвазовского – 23. Были и произведения русских живописцев XVIII – начала XIX вв.: Левицкого, Боровиковского, Угрюмова, Матвеева, Кипренского и других. Значительно меньшее числом собрание западноевропейской живописи также отличалось высоким художественным уровнем: Ван Дейк, Ян Брейгель, Пуссен, Грез, Терборх и многие другие.

Галерея Кокорева просуществовала недолго. После его банкротства она была распродана в розницу. Однако не следует забывать, что из нее почерпнули многие шедевры такие сокровищницы национального искусства, как Русский музей и Третьяковская галерея. Галерея Кокорева опередила прославленные собрания в решении одной из важнейших проблем музейного дела, а именно построения экспозиции по историческому и монографическому принципам.

Около 1859 года В.А.Кокорев организовал в Москве «Хранилище народного рукоделия». Собрание образцов традиционных крестьянских ремесел создавалось для того, чтобы не дать погибнуть этому ремеслу под напором дешевой фабричной продукции, помочь еще живым явлениям народного творчества занять достойное место в современной жизни. И опять Кокорев был первым в своем начинании. Это проявление заботы о народном творчестве представляет несомненно практическую веху в развитии интереса к прикладному искусству.

На склоне лет Кокорев осуществляет еще одно начинание в области отечественной культуры: в 1884 году в Вышне-Волоцком уезде Тверской губернии основывает так называемый Владимиро-Марьинский приют или Академическую дачу, которой суждено стать прообразом первого в стране Дома творчества художников. Приют как место летней практики художников-академистов стал первой организационной формой творческой работы художников.

В.А.Кокорев был неутомим в своих начинаниях. При всей противоречивости и сложности личности, для исследователей отечественной культуры он интересен не только своею неординарностью, но и как представитель предпринимательского сословия, вышедшего из старообрядцев. Жизнь Кокорева была наполнена большим общественным смыслом. Его деятельность была неотъемлемой частью яркой и полнокровной культурной жизни Москвы и Петербурга 2 пол. XIX в. [36, с. 58].

Потенциал данной системы в предреволюционной России не был, разумеется исчерпан. Русский капитализм, достигший в начале XX в. монополистической стадии, имевший огромный резерв развития в аграрном секторе, являлся реальным путем общественного развития. Исторический выбор 1917 г. совершился не пользу буржуазии вследствие прежде всего узости ее социальной базы, конфронтации в обстановке общенационального кризиса с народными массами, увлеченными социалистическими лозунгами. Именно отсутствие поддержки в народных низах парализовало капиталистическую альтернативу.