Описание нормы: охота, оборотень, фантазер

Стратегия учителя-хулигана состоит в том, что учитель чутко следует («охотится») за поведением ученика. Это относится как к конкретному ученику, так и к классу. И чем выше уровень учителя в психическом и интеллектуальном плане, тем точнее и ярче его находки и оценки, тем сильнее воздействие.

Термин «охота» возникает как своеобразное эмоциональное сопровождение наполнения сверхинтересом, специфическим напряжением самого учителя-хулигана. Возможно, это связано с неуверенностью в своей правоте, особенно на первых порах, со стремлением учителя-хулигана к получению совета. Но он все равно, несмотря на совет, поступает по-своему. Совет для него – форма эмоционального контакта, поэтому учитель-хулиган живет в мире своих авантюрных представлений.

Находки в плане поведения учитель-хулиган использует в своеобразной, только ему присущей манере интерпретации, создавая, таким образом, мир метафор и потом мифологию ребенка и коллектива.

Такая мифология не ставит задачи истинного отображения отношений и состояний, она направлена на управление. Часто эта мифология ярка и привлекательна.

Учитель-хулиган приходит в школу с этой мифологией своих представлений и с ее помощью начинает манипулировать поведением и представлениями о поведении учеников. Учитель-хулиган проникает в класс, проникает в каждое «я». Он работает не на коллектив, не на информацию: и то, и другое для него является средством проникновения внутрь каждого конкретного ученика.

Естественный коллектив разрывается и возникает интровертивный (обращенный только на себя) коллектив, когда дети начинают говорить метафорами. Обычный коллектив – это люди, образующие единое целое.

Инвертированный коллектив – это отношение авантюры, неопределенности внутри коллектива. Хулиган постоянно проверяет, провоцирует. Таким образом, коллектив извне может выглядеть как целое, а внутри каждый спасается сам по себе. Таков инвертированный коллектив хулигана.

Подобная ситуация рождает сложность взаимодействия между членами коллектива. Возникает язык метафор, скрытые смыслы.

Дети, говоря метафорами, превращаются в актеров, которыми манипулирует их режиссер, учитель-хулиган. Они находятся, с одной стороны, в коллективе рядом с учителем; с другой – в псевдоколлективе, и начинают при учителе обмениваться какими-то фразами, которые учитель понимает по-своему. Возникает расщепление языка, двойной язык. Этот феномен есть проявление «оборотничества».

Чаще этим обладают так называемые «нестандартные дети». Ребенок, получивший в семье норму хулигана, будет либо трудным учеником (это хулиган и по норме, и по роли), либо одаренным или нестандартным учеником – это норма фантазера. По-видимому, механизмы обоих случаев сходны, разница в эмоциональном заряде в отношении к норме. В самом деле, если ученика преследуют, его фантазия работает на нарушение общих правил, в этом и состоит хулиганство. Если же к ученику относятся как к таланту, он стремится изобретать творчески в направлении самого учебного процесса.

В обоих случаях ребенок выдает на чужой суд свое произведение. В первом случае это нарушение, и оно гонимо, во втором – творческое решение, и чаше всего оно не понято, даже если и принято. Таким образом, ребенок в норме хулигана оказывается очень ранимым и предпочитает прятаться. Его норма имманентно содержит механизм мимикрии, или оборотничества. «Оборотень» сохраняет свое самоценное «я» в любой позиции, в основу его ситуации и восприятия положен обман собеседника как «провокатора». Суть оборотня в том, что ребенок говорит что-то, но когда его «ловят», он меняется, становится другим. Оборотень не лжет, а меняет себя. Это происходит всякий раз, как только ребенок чувствует себя раскрытым, тем более в ситуациях, когда учитель его «ловит».

В конечном счете, ребенок нормы хулигана-фантазера воспринимает поведение окружающих как попытку спровоцировать его на действие, открытие себя другим.

Хулиган воспринимает всех как потенциальных провокаторов, так как не может иначе; ему мешает излишняя фантазия, подкрепленная опытом риски самореализации. С другой стороны, ему неинтересно, когда нет авантюры, когда отсутствует возможность творчества, когда никто не откровенничает.

Оборотень боится и всюду видит манипулирование им, хотя может не употреблять этого слова. Один из парадоксов восприятия этой нормы состоит в том, что фантазеры считаются менее понятными, чем хулиганы. В самом деле, по поводу хулигана есть четкая стратегия наказания, а вот что делать с фантазером, не ясно.

Приобретение нормой хулигана одной из форм – хулигана или фантазера – зависит в конечном счете от школы и от учителя. В обычной школе судьба большинства детей подобной нормы предопределяется как участь хулигана, участь противостояния фантазии и учебы.

Если учитель-хулиган «довит за руку» «оборотня», то возникает более сложная ситуация, т. е. учитель получает «прорыв» в более глубокие слои личности ребенка.

Постепенно дети вынуждены становиться квалифицированными «оборотнями», и, наконец, возникает такой уровень, когда учитель больше не в состоянии их поймать.

Однако действительно стать «оборотнем» может только ученик, воспитанный в норме хулигана, только в силу постоянной подпитки этой нормы ученик может стать ценной загадкой для учителя-хулигана. Вместе с тем отметим, что это не самоцель; описанное «преследование» относится только к самым близким к учителю ученикам.

Как довит хулиган «оборотня»? Он предлагает свою версию поведения, и ребенок восхищается этой версией; версия, принятая «оборотнем», начинает жить сама по себе, словно происходит оживление маски. Хулиган оживляет маски как волшебник, и ребенок часто не понимает, что приносит себя в жертву увлекательному превращению; не понимает, что это может переделать его собственное «я».

Учитель-хулиган перестает ловить ученика не потому, что не может, а потому что разочаровывается; ибо маска как представление об ученике изживает себя, она становится хулигану скучной. А так как ученик восхищен предложенной ему маской, он и не думает открываться, показываться сам; ситуации «игра-общение» становятся искусственными и отдаленными от реальности. И если ученика или ребенка это увлекает, то учитель все же в основе маски продолжает видеть реальность, и несоответствие реальности или ее маскировки останавливает учителя-хулигана.

У учителя-хулигана специфическая речь. Она построена из резких, захватывающих внимание собеседников и учеников реплик. Учитель, работающий в другой норме, просто постесняется говорить так нервно, неуравновешенно. Этой эмоциональной речью хулиган «захватывает жертву», потому-то ученик и начинает верить в маскировку, предлагаемую хулиганом.

Чем больше учитель хулиган, тем выше уровень оборотничества ученика. Оборотничество строится таким образом, что внутри каждого ученика есть учитель. И ученик постоянно начинает спорить с этим учителем. Здесь разрушается коллектив, разрушается собственное «я» ученика. Ученик начинает преодолевать учителя.

Парадокс в том, что эта самая разрушительная система может оказаться самой целесообразной для трансляции, подобное можно заметить в дзенбуддизме, в эзотерических учениях. Здесь ученик должен в себе преодолеть учителя и таким образом освободиться от учителя. Он должен в себе убить учителя. Это неизбежно становится перед учеником; чем быстрее он это сделает, тем у него быстрее темп развития. Эта система следует из нормы хулигана. Форма подготовки буддийского монаха – форма проведения диспутов, построенная на неожиданности, провокациях, – близка норме хулигана. Учитель-хулиган проникает в ученика в ребенка. При этом учитель может проникать, интересоваться, а может что-то делать с ребенком и разрушать. Очевидный интерес учителя-хулигана вызывают таинственные, прячущиеся в себя дети; таких хулиган не может не «разгадывать», такие ученики начинают вызывать у хулигана нечто вроде спортивного интереса. Эта сторона учителя-хулигана – по сути, ребенок в самом учителе – своеобразная влюбленность учителя в ребенка (может быть, в ребенка в ученике; может быть, в ребенка в самом учителе).

Таким образом, связь учителя-хулигана с учеником строится на детском интересе учителя к ученику либо на необходимости учителя учить ученика.

Учитель-хулиган, который должен учить ученика, обращает внимание на звания и меньше вмешивается в личность ребенка. Ситуация репетиторства дисциплинирует учителя. Это самый оптимальный учитель-репетитор, так как его активность поддерживается нормой хулигана, но норма не переходит границ разумного благодаря потребности научить.

Следует различать разные стратегии учителя-хулигана: «если такой тупой, как я, понимает, то и вы можете понять» (норма хулигана, навешиваемая через себя самого); или стратегия «ты дурак», когда учитель язвительно подчеркивает неумение и незнание ученика, и тот стремится не попадать более в такие ситуации. Это примеры вмешательства учителя в ученика на уровне знания.

Можно рекомендовать воспитание детей, избалованных в семье опекуна, из нормы хулигана; это переворачивает норму опекуна и дает шанс освободиться от своих стереотипов.

Яркий образ такого оборачивания в ситуации заботы. Хулиган взрослый может предоставить ребенка самому себе, в ущерб чистоте, оценке, но ребенок при этом вынужден заботиться о себе сам. Иначе в норме опеки: ребенок ждет, когда мама его обслужит.

Более существенен вариант влияния учителя на личность ученика. Начинается он по мере демонстрации хулиганом силы и мощи в области собственно ученической. Так учитель добивается признания учеником своего превосходства и, по сути, кодирует ученика верить ему во всем. Другой вариант: учитель разгадывает затаившегося ученика; как только ученик принимает его версию маски, тогда учитель удовлетворенно уходит прочь, а ученик, пригретый таким интенсивным вниманием, не понимает, почему он брошен.

Учитель-хулиган, таким образом, обучает ученика через «зомбирование». Учитель вырабатывает в ученике почтение к себе на языке конкретного учебного предмета, тогда у ученика связывается мощь учителя с тем предметом и языком, который учитель использовал. Возникает легенда: уровень обучения и владения предметом – это уровень владения языком.