Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


М. Макарий. История Русской церкви. Том 3. Отдел 2 2 страница. Вообще число лиц, стремившихся в Россию с Востока и из югославянских земель с просьбами о помощи постепенно увеличивалось




Вообще число лиц, стремившихся в Россию с Востока и из югославянских земель с просьбами о помощи постепенно увеличивалось, и при Федоре Ивановиче дошло до того, что некоторых по воле правительства даже не пропускали в Россию, а на границе, наделив от имени царя милостынею, отправляли назад. Все приходившие обыкновенно представляли грамоты то от святителей, то от своих монастырей. Но случались и обманщики с подложными грамотами, как обнаруживалось впоследствии, впрочем, известен лишь один такого рода случай. Многие просители довольствовались теми милостями, какие получали из рук великого князя, но другие предпринимали еще странствования по России для сбора доброхотных подаяний. Обращаясь к нашему государю за помощию и дарами, некоторые святители и монастыри присылали или подносили и ему от себя поминки: то иконы, то мощи святых. Так, царю Ивану Васильевичу Кизический митрополит Иоасаф привез от Константинопольского патриарха Дионисия мощи святого апостола Варнавы и святых мучеников Георгия и Пантелеимона; Вифлеемский митрополит Иоаким представил от себя руку святого мученика Елевферия, а старцы Хиландарского монастыря поднесли в первый раз обложенные серебром иконы святого Саввы и Симеона Сербских, крест с Животворящим Древом внутри, который носил на себе святой царь-инок Савва, и мощи великомученика Стефана, в другой раз - мозаический на серебре образ архангела Михаила и мощи святого исповедника Анфима. Царю Федору Ивановичу прислали патриархи: Цареградский Феолипт - часть от главы святого Лазаря и мощи святых мучениц Соломонии, Параскевы и Евдокии; Александрийский Сильвестр - икону Пресвятой Троицы, обложенную золотом, на золотой цепи для ношения на груди; Иерусалимский Софроний - чудную панагию с изображением Успения Пресвятой Богородицы, также для ношения на груди; патриарх Антиохийский принес в дар мощи святого апостола Анании и Игнатия Богоносца, мучеников Георгия, Киприана и Иустинии; сербский епископ Григорий также принес руку от мощей святого Григория Декаполита, и присланы были от монастырей Пантократорова афонского мощи святого великомученика Феодора Стратилата, обложенные серебром; Зографского афонского - мощи преподобного Михаила Синадского и мученика Пигасия да две иконы Богоматери и великомученика Георгия с мощами; Аккольского сербского - образ великомученика Георгия и часть мощей мученика Георгия Нового и пр. Достойно замечания, что, пользуясь своими сношениями с Цареградским патриархом, наши государи посылали к нему по временам молодых людей для изучения греческого языка. Например, в 1551 г. Иван Васильевич отправил к патриарху Дионисию "паробка" Обрюту Михайлова Грекова и просил патриарха держать его при себе, доколе не научится греческой грамоте и языку, а в 1557 г. просил преемника Дионисиева Иоасафа отпустить этого Обрюту, уже научившегося греческому языку, в Россию. В 1583 г. тот же государь послал в Царьград тридцать рублей на двух "ребят", обучавшихся там греческой грамоте при патриархе, а последнего просил пристальнее смотреть за ними, так как патриарх, находя их слишком взрослыми для изучения грамоты, выразил опасение, чтобы они не убежали к туркам. В 1585 г. находился в Царьграде еще один ученик из России - Грязнуша Ушаков, о котором в следующем году Федор Иванович писал к патриарху, чтобы отпустил его в отечество, если он уже достаточно научен греческой грамоте, а если еще нет, то велел бы ему пристальнее доучиться и тем показать любовь к своему царю-государю.

II

Отношения наши к Римской Церкви сохраняли свой прежний характер. На латинян у нас смотрели как на отступников от истинной веры, раскольников и еретиков не только простой народ, но и люди ученые, каков был Максим Грек и сами святители. Латинянам приписывали множество ересей, даже и таких, в которых они вовсе неповинны и которые не заслуживают имени ереси: припомним хоть слова Стоглавого Собора, будто латиняне четверят Святую Троицу и будто брадобритие, трегубая аллилуйя, троеперстие для крестного знамения суть латинские ереси. Кроме того что переписывались еще и употреблялись у нас все сочинения против латинян, появившиеся у нас в прежние времена, теперь появлялись у нас в переводах с греческого и вновь составлялись и некоторые другие сочинения такого же рода, в которых не было латинянам никакой пощады. Самое крещение их чрез обливание считалось недействительным, и потому латинян, если они принимали православие, крестили вновь, хотя случаи такого обращения их к православию были весьма редки. Храмы латинян не хотели у нас даже называть храмами или церквами, а называли божницами в отличие от своих, православных, церквей и храмов. Все обряды Римской Церкви порицали и осмеивали, а от икон, в ней употреблявшихся, отвращались, так что русские послы, ездившие к иностранным дворам, всегда возили с собою свои иконы, и однажды, когда в Ариниме префект города предложил нашим послам помещение в своем доме, они выбросили иконы хозяина из комнаты, которую занимали, и на место их поставили свои образа. Исповедников римской веры, приходивших к нам,- художников, ремесленников и других охотно принимали у нас на жительство и предоставляли им держаться своей веры без всякого стеснения, но не дозволяли им иметь свои храмы, не дозволяли входить и в русские храмы. В торжественных случаях государь приглашал иногда иностранных послов-латинян присутствовать при нашем богослужении, но в другое время сам же советовал послам не входить в русскую церковь, чтобы не подвергнуться нареканию от православных. Наши архиереи продолжали повторять пред рукоположением своим и тот обет, что они не позволят никогда в своих епархиях никому из православных ни брачного сочетания, ни кумовства, ни братства как с армянами, так и с латинами (А. 9. 1. С. 471). Эта отчужденность от латинян, эта неприязнь к ним, переданная нам греками и воспитанная историческими обстоятельствами, простиралась до того, что самое имя католика было ненавистно русским, и если кто из них желал другому зла, то говорил: "Чтоб тебе сделаться латинянином!", а в летописях наших и других сочинениях встречаются даже выражения "поганая латына", "безбожная латына", "проклятая латына" и подобные. При таком отношении русских к римскому католичеству легко понять, чем должны были оканчиваться все попытки пап и папистов привлечь русских к своему исповеданию. А эти попытки продолжались, хотя и не непрерывно, во весь настоящий период.

Известно, как поступил папа, когда ему не удалось ввести в Россию Флорентийскую унию чрез митрополита Исидора. Папа решил с своими клевретами, по крайней мере, отторгнуть от Русской Церкви те девять епархий, которые находились во владениях литовско-польского короля-латинянина, и подчинить их особому митрополиту, поставленному в Риме, Григорию, ученику Исидорову. Этим дело не кончилось. Король польский несколько раз писал к нашим великим князьям Василию Васильевичу и потом Ивану Васильевичу, чтобы они приняли Григория и в Москву и признали его власть над всею Русскою Церковию. Когда и тут последовала неудача, сам Григорий отправил своего посла в Царьград к патриарху Симону (Симеону Трапезунтскому) с богатыми дарами и с просьбою, чтобы патриарх благословил и утвердил его в звании митрополита и над Московскою митрополиею и послал о том своего посла к русскому государю. Но патриарх, несмотря на свою крайнюю бедность, богатых даров не принял и благословения не дал. Получив об этом известие из Царьграда от Иосифа, митрополита Кесарии Филипповой, поставленного у нас в Москве, и опасаясь, как бы патриарх не поколебался, Иван Васильевич вместе с своим митрополитом Филиппом (1465-1473) и со всем освященным Собором решил патриаршего посла, если он будет послан к нам с благословением Григорию, не впускать в свою землю и самого патриарха того иметь "чужа и отречена" и написал Новгородскому архиепископу Ионе ( 1470), чтобы и он не принимал ни патриаршего, ни Григориева послов, если они придут в Новгород, не верил патриаршей грамоте и не брал никаких поминков от посла Григориева, а оставался бы верен Московскому митрополиту.

Между тем как все это происходило, в Риме созревали новые замыслы против Русской Церкви. Туда по падении Греческого царства удалился (1460) один из братьев последнего греческого императора Фома Палеолог, деспот морейский, вместе с семейством своим, состоявшим из двух сыновей и дочери по имени Софии. Папа принял царственного пришельца и назначил ему на содержание от себя жалованье, которое по смерти его ( 1465) продолжал и его малолетним детям, но зато старался воспитать их в духе своей Церкви. Делом заведовал пользовавшийся особым доверием папы Павла II кардинал Виссарион, некогда православный Никейский митрополит, но изменивший отеческой вере во Флоренции, по его-то инструкции дети обязаны были иметь при себе латинских священников, ходить в латинские церкви и вообще навыкать латинским обычаям. Когда София пришла в возраст, папа и Виссарион решились предложить руку ее русскому великому князю Ивану Васильевичу, надеясь достигнуть чрез то разом двух целей: обратить князя и за ним всю Россию к римской вере и привлечь его к участию вместе с другими государями Европы в том крестовом походе, который подготовлял тогда папа, особенно по настояниям Виссариона, чтобы сокрушить могущество турок и восстановить Греческую империю. Виссарион отправил (1469) от себя посла грека Юрия Траханиота с письмом к нашему великому князю и, предлагая ему руку Софии, скрыл от него, как она воспитывалась в Риме, напротив, утверждал, что она православная христианка и уже отказала двум женихам-государям латинской веры. Такое предложение породниться с императорским домом, царствовавшим в Греции, не могло не понравиться нашему государю, и он по совещании с митрополитом, с своею матерью, братьями и боярами послал в Рим принявшего у нас православие монетчика Ивана Фрязина, родом венецианца, сначала чтобы только дать ответ Виссариону и папе, видеть невесту и достать ее портрет, а потом чрез несколько времени (16 генваря 1472 г.) уже за тем, чтобы привезть ее в Россию. Грамота великого князя, которую в последний раз Фрязин представил папе Сиксту IV, была очень коротка: в ней князь только кланялся папе и просил верить его послам. А посол, признавший за лучшее скрывать в Риме свое православие и выдававший себя за латинянина, решился говорить от имени князя, с его ли согласия или самовольно, одну лишь ложь, угодную папе, чтобы достигнуть своей цели, конечно понимая, что если будет говорить правду, то Софию и не отпустят в Россию. Посол уверял, что русский государь не отвергает Флорентийского Собора, ревнует о воссоединении Церквей, питает приверженность к папе как главе Церкви, готов принять от него легата, который исследовал бы на месте обряды русской веры и наставил бы заблуждающихся на путь истины, и также готов принять участие в походе против турок. Папа поверил послу и успокоил кардиналов, сомневавшихся в правоверии нашего государя и народа, дал Софии богатое вено и отпустил ее в Россию со множеством греков, а с нею послал и своего легата Антония со множеством латинян. Но скоро для папы должны были начаться разочарования. Первая изменила ему София. Еще на пути, в Пскове, встреченная торжественно духовенством, она приняла благословение от православных священников, вошла в Троицкий собор, выслушала молебствие, приложилась ко кресту и к чудотворной иконе Богородицы и, заметив, что сопутствовавший ей легат, пред которым несли литое изображение креста, в своей пурпуровой одежде и шапке гордо вступил в церковь, не поклонился пред иконами, даже не перекрестился, велела ему приложиться также к иконе Богородицы. А когда поезд уже приближался к Москве, великий князь, до которого дошли вести, что Антоний для большей важности во всю дорогу ехал с латинским крыжем впереди, начал советоваться, можно ли допустить это и при вступлении легата в Москву. Одни, особенно Иван Фрязин, говорили, что можно и должно из уважения к папе, а другие - что такой чести римской вере никогда не делали в России, сделал было Исидор и сам погиб. Князь обратился к митрополиту, и митрополит дал ответ: "Невозможно так легату не только войти в город Москву, но и приблизиться к ней; если же ты дозволишь это, желая почтить его, то он войдет в одни ворота города, а я, богомолец твой, выйду в другие; любить и честить чужую веру значило бы поругаться своей". Князь немедленно послал к легату, чтобы спрятал свой крыж, и легат принужден был уступить. Вскоре последовала свадьба великого князя (12 ноября 1472 г.). Легат представил ему письмо и дары от папы. Князь принимал легата и прибывших с ним римлян, равно как и греков, с великими почестями. Но когда Антоний заговорил о Флорентийской унии, князь предложил ему побеседовать о том с митрополитом Филиппом. А митрополит нарочно приготовился к этой беседе, "много изучил, от книг словеса емлючи", и призвал еще в помощь себе книжника Никиту Поповича. В продолжение прений с легатом митрополит то говорил сам, то приказывал говорить Никите. Легат, разумеется, делал возражения, защищал свои мысли, но как у нас тогда господствовал обычай в подобных случаях на все требовать "свидетельства от книг", без чего не хотели верить никаким доказательствам, обычай, доселе остающийся в силе у наших раскольников, то и от легата, верно, потребовали таких же свидетельств в подтверждение его слов. Легат отвечал: "Книг со мною нет", и прения окончились ничем. Легата отпустили (26 генваря 1473 г.) из Москвы с богатыми дарами папе, но это едва ли могло утешить последнего, тем более что не состоялся и предполагавшийся поход против турок с участием в нем нашего государя.

Около того же времени, когда в Москве происходили эти мирные прения о вере между представителем папства и православным святителем, в небольшом городке Ливонии, находившейся некогда под властию русских князей, в нашем древнем Юрьеве (Дерпте), совершено ревнителями латинства страшное насилие над православными. Там был Русский конец, т. е. населенный русскими, и в нем издавна существовали две русские церкви: одна - во имя святителя Николая, другая - во имя великомученика Георгия. Не далее как в 1463 г. Юрьевский бискуп, посадники и ратманы вновь заключили в Пскове с великим князем московским договор, которым обязывались давать русскому государю пошлину "по старине" и также "Русский конец и св. церкви держать по старине и по старым граматам, а не обидеть". Между тем в это самое время и начали наиболее обнаруживаться обиды русским в Юрьеве, так что один из русских священников - Иоанн, служивший при церкви святого Николая, нашелся вынужденным удалиться со всем своим семейством в Псков, где, по смерти жены своей приняв монашество с именем Ионы, положил основание Псково-Печерскому монастырю (около 1470 г.). А другой священник, Исидор, решившийся не оставлять своей паствы до конца, вскоре должен был вкусить мученическую смерть. В начале 1472 г., на праздник Богоявления, когда Исидор с своими прихожанами вышел на реку Амовжу (ныне Эмбах) и совершал водосвятие, на них внезапно устремились по приказанию своего бискупа толпы ливонских немцев, схватили священника и до 72 его прихожан, мужей и жен, и повлекли их сначала пред лицо бискупа, а потом в темницу. Очень вероятно, что власти и жители Дерпта если и терпели в своем городе православную церковь, то только под условием, как это делалось иногда и в других городах латинской веры, чтобы православные отправляли свои церковные службы скромно и скрытно, а отнюдь не публично и не торжественно, и что потому-то крестный торжественный ход русских на реку и возбудил в немцах религиозный фанатизм. Кроме того, против Исидора еще прежде сильно вооружен был бискуп, так как ему было донесено, что Исидор при своих религиозных собеседованиях с немцами, с жаром защищая свое исповедание, смело порицал веру латинскую. По заключении Исидора в темницу бискуп послал приглашение к старейшинам города, чтобы они собрались в ратушу. Потребовали в ратушу и Исидора с его прихожанами: здесь их судили и убеждали не упорствовать более в своем православии, сделаться католиками и сознаться, что они несправедливо хулили латинскую веру. Но Исидор и его духовные дети остались непреклонными и все по приговору своих жестоких судей 8 генваря потоплены были в реке Амовже на том самом месте, где ими устроен был иордан для водосвятия. Весною по вскрытии Амовжи, когда спали ее разлившиеся воды, тела страдальцев найдены на берегу ее в трех верстах от Дерпта, все в одном месте, ничем не поврежденные. Проезжие православные купцы некоторых похоронили тут же, а других перевезли в Дерпт и погребли у церкви святого Николая. Через два года (в 1474 г.) юрьевцы снова заключили с великим князем московским договор, в котором статья первая гласила: "Што св. Божии церкви у Юрьеве, у Руском концы, и Руский конец, и то честному бискупу, и посадником юрьевским, и всем юрьевцом держати честно, по старыне и по крестному целованью и не обидети" (А. Запад. Рос. 1. № 69 ). А в 1481 г. при возобновлении этого договора сказано было: "Бискупу Юрьевскому, и посадником, и ратманом юрьевским церкви Божии св. Николы и св. Георгия очистити и Руский конец и села тых церквей очистити по крестному целованью, по старыне" (там же. № 75. С. 97 ).

Не довольствуясь тем, чтобы навязывать свою веру своим малочисленным православным согражданам, юрьевцы желали распространять ее и вне пределов своего города и всей Ливонии. Около 1491 г. серые чернецы (названные серыми по цвету одежды) прислали из Юрьева в Псков Филиппу Петрову, вероятно наместнику Новгородского владыки, грамоту о Флорентийском Соборе, которую Петров заявил наместнику государеву - князю и посадникам. Затем "пришли в Псков из немец,- так доносил владыке Геннадию сам Филипп Петров,- серые чернецы да начали говорить о вере, были у священников, и я был тут же, а к тебе, государь, итти не захотели. И священники много с ними состязались и переспорили их от Божественных Писаний. Чернецы говорили: "Соединил веру наш папа с вашими на Осмом Соборе, да и мы и вы христиане и веруем в Сына Божия". Священники отвечали: "Не у всех вера правая, если вы веруете в Сына Божия, то зачем последуете жидам-богоубийцам, субботствуете, постясь, и приносите в жертву опресноки? Этим вы богопротивно жидовствуете. Еще вы исповедуете: "И в Духа Святаго... от Отца и от Сына исходящаго", и тем вводите два начала в Боге и впадаете в ересь Македония духоборца. И много другого у вас совершается вопреки Божественных правил и Соборов. А что вы говорите об Осмом Соборе, который созывал папа Евгений... знаем мы хорошо то окаянное сборище, о нем мы и слышать не хотим, оно отвержено Богом и четырьмя патриархами. Мы содержим только седмь Вселенских Соборов, о которых сказано: Премудрость созда себе дом и утверди столпов седмь..." Все это,- заключает Филипп Петров,- твоим благословением, государь, и многое иное отмолвили студным латынам Господни священники от Божественных Писаний" (А. и. 1. № 286).

У великого князя Василия Ивановича был любимый врач Николай Булев, долго живший в России и считавшийся человеком ученым, умным и искусным в слове. Пользуясь своим положением и репутациею, он распространял в нашем высшем обществе астрологические идеи и вместе учение папизма и даже написал сочинение о соединении русских и латинян. Максим Грек, как только прибыл к нам (1518), поспешил опровергнуть это сочинение и вступил в переписку с самим его автором. Из переписки видно, что Николай Немчин, как называл его Максим Грек, был недовольно знаком с тем делом, о котором писал, потому что просил Максима объяснить ему, когда и как отлучились латиняне от греков, не был фанатиком-латинянином, потому что просил Максима молиться о нем и принимал от Максима советы и убеждения отложить всякое латинское словопрение и с детскою покорностию принять православную веру. Попытка Булева, очевидно, была его частным делом. Но в том же 1518 г. прислан был в Москву от самого папы Льва Х легат Николай Шомберг, доминиканский монах. Этому послу, равно как магистру Ливонского ордена Альбрехту, поручено было папою склонить нашего князя, чтобы он, во-первых, примирился с литовским королем и соединился с другими государями Европы во всенародном ополчении для изгнания турок из Греции, а во-вторых, принял единение с Римскою Церковию. Для того чтобы подействовать на Василия Ивановича, ему представляли, что он вправе отнять у турок Царьград как свое законное наследие, будучи сыном греческой царевны, и что если он соединится с Римскою Церковию, то папа увенчает его царскою короною и титулом, а Русского митрополита возведет в сан патриарха и не только не отменит, но еще утвердит своею грамотою все добрые церковные обычаи в России. Шомберг, верно, сообщил папе приятные вести, потому что к концу того же года папа выражал ему грамотою свое удовольствие за присланное им донесение, хвалил его ревность, благоразумие и труды, подающие надежду на счастливое окончание дела, и вновь давал обещание возвеличить русского великого князя, если он примет Флорентийскую унию, королевским титулом и всеми царскими украшениями, а в следующем году отправил в Москву еще другого своего легата с грамотою к самому великому князю. Папа уведомлял Василия Ивановича, что, получив с живейшею радостию достоверное известие о его желании покориться Римской Церкви, отправляет к нему своего тайного референдария, достопочтенного брата епископа Гардиенского Захарию, чтобы чрез него яснее и полнее узнать намерения нашего князя и сообщить ему свои, а в заключение повторяет обещание почтить его, когда он присоединится к Римской Церкви, высокими прерогативами как самого возлюбленного своего сына. Но литовская Рада вместе с своим королем Сигизмундом, опасаясь, чтобы наш великий князь в самом деле не получил от папы королевского достоинства, как можно догадываться, не пропустили папского легата Захарию в Россию. Не знаем, отвечал ли Василий Иванович самому папе и что отвечал, а магистру Ливонскому Альбрехту, чрез которого также действовал тогда Лев Х на нашего князя, последний поручил своему послу передать следующее: "Государь наш с папою хочет в дружбе и согласьи быти о делах, а как наперед того государь наш, с Божьею волею, от прародителей своих закон греческий держал крепко, так и ныне, с Божьею волею, закон свой крепко держати хочет".

Несмотря, однако ж, на это, государя нашего не хотели оставить в покое. Положение католицизма в то время было самое критическое: тогда совершалась страшная Лютерова реформа и от Церкви Римской отпадали целые государства. Ревнители папства пламенно желали вознаградить ее новыми приобретениями. Один из таких ревнителей, некто Кампензе, никогда не бывший в России, но на основании рассказов своего отца и брата, долго живших в ней, написал письмо к папе Клименту VII о делах Московии. Кампензе говорил, что Московия - страна многолюдная и помощь ее была бы весьма важна в борьбе против турок; что русские набожны, благочестивы, отличаются от латинян в самых маловажных предметах веры и питают сочувствие к папе; что обратить их в католичество было бы очень легко, тем более что вся власть над ними сосредоточена в руках одного великого князя, который уже не раз заявлял свои желания быть в единении с Римом, и что если папа Климент VII обратит эти отдаленные народы Скифии, то заслужит бессмертие в потомстве, а лютеране, дерзнувшие восстать против Римского престола, застонут и покроются вечным стыдом. И Климент действительно сделал новую попытку к обращению России: в 1525 г. он прислал к нашему государю обширную грамоту, в которой напоминал о прежних сношениях с ним Римского престола, выражал сожаление, что доселе не утвердился церковный союз Московии с Римом, и просил, умолял великого князя не отвергать более этого союза и также оказать содействие вместе с другими государями для изгнания турок. Василий Иванович с большою честию принимал папского посла капитана Павла, генуэзца, и отправил с ним в Рим своего гонца - известного Димитрия Герасимова с грамотою, которою отвечал папе, что желает быть с ним в дружбе, поддерживать ее взаимными посольствами и готов ратовать против неверных во славу христианства. И нашего посла много честили в Риме, подробно расспрашивали его о Московии и ожидали, не объявит ли он на словах какого-либо тайного поручения своего государя, но Димитрий сказал, что таких поручений от государя для переговоров о делах церковных или государственных не имеет. После этого папа хотя и отпустил в Москву вместе с Димитрием своего легата Иоанна Франциска, епископа Скаренского, но уже не для переговоров о вере, а только для примирения нашего великого князя с Польшею.

Прошла почти четверть века, и из Рима не было никаких попыток к обращению России в католичество. Но вот новый русский государь Иван Васильевич отправил в Германию саксонца Шлитта в качестве своего посла, чтобы пригласить оттуда в Москву ремесленников, художников, врачей и вообще людей ученых, и дал ему письмо к императору Карлу V. Предприятие это, как известно, не увенчалось успехом, но Шлитт, который сам был католик, представляясь Карлу, удостоверил его и других, будто московский князь желает соединения с Римскою Церковию. Император и другие поспешили уведомить о том папу Юлия III, причем напоминали, будто и отец князя Василий Иванович обращался в 1527 г. с таким же желанием к папе Клименту VII чрез своих послов, но тогда не сумели удовлетворить этому желанию. Юлий III в 1550 г. назначил в Россию двух своих нунциев: графа Герберштейна и Иоанна Штемберга, дал им инструкцию, как вести переговоры с Иваном Васильевичем о присоединении его к Римской Церкви, и написал к нему письмо. Папа выражал свою величайшую радость, узнав, что наш князь по примеру своего родителя ищет соединения с Римскою Церковию, и свою готовность принять его с отверстыми объятиями, провозгласить его во всем христианском мире царем, прислать ему все царские регалии, короновать его в Москве чрез примаса России Московского архиепископа, если только князь даст клятву сохранять верность и покорность Римской Церкви со всем своим народом и примириться с Польшею и Ливониею, чтобы вместе с прочими христианскими государями направить свое оружие против врагов веры - татар и турок. Но это посольство в Россию от папы Юлия по настояниям польского короля Сигизмунда Августа не состоялось. Подобное случилось впоследствии при папе Григории XIII. В 1575 г. был в Москве послом от императора Максимилиана II Кобенцель и по возвращении описал свое посольство в послании к Колоцкому архиепископу Дражковичу. Кобенцель свидетельствовал, что русские чрезвычайно религиозны и если прежде враждебно относились к латинянам, то теперь высказывают желание видеть Рим и поклониться его святыне, что их легко привлечь к Римской Церкви, от которой они различаются по вере только весьма немногим и несущественным, и что тогда католицизм приобретет себе втрое, даже вчетверо более последователей, нежели сколько недавно потерял в Германии и Франции. Об этом, вероятно, доведено было до сведения папского двора, и там решили (генваря 1576 г.) отправить в Москву священника Рудольфа Кленхена, который и прежде бывал в России и знал ее язык и обычаи, с письмом от папы к нашему государю. Посол, по данной ему кардиналом Мороном инструкции, должен был говорить Ивану Васильевичу, что папа услышал о добром расположении его к Римской Церкви, о его победах, доблестях, ревности по вере; что ему весьма было бы полезно соединиться с папою, который многих уже властителей удостоил сана и титула королевского; что когда признает папу главою Церкви, тогда может требовать себе от него иереев и богословов, и пр. В настоящий раз отправлению папского посольства в Москву воспрепятствовал император Максимилиан, опасаясь чрезмерного усиления папской власти.

Настала наконец пора, что царь Иван Васильевич сам обратился к папе и отправил (1580) в Рим своего гонца Шевригина, хотя более уже пятидесяти лет туда не приходили послы из России. Царя вынудила к тому несчастная война с польским королем Стефаном Баторием. В письме своем, которое представил папе Григорию XIII Шевригин, царь уверял, что желает иметь союз и постоянные сношения с Римским владыкою, как и со всеми христианскими государями, просил примирить его с Баторием и для этого прислать в Россию своего посла, давая обещание, что по заключении мира с Польшею обратит свои силы вместе с другими государями против турок, а о вере, о соединении с Римскою Церковию, вопреки ожиданиям папы, не сказал ни слова. Но Григорий XIII не захотел упустить такого благоприятного случая для распространения католицизма и послал в Москву не обыкновенного посла, какого просил царь, а ученейшего богослова иезуита Антония Поссевина, саном пресвитера, чтобы он прежде всего повел дело с царем о вере и о соединении его с Римскою Церковию, а потом уже постарался примирить его с королем польским. Антоний, посетив сначала Батория в Вильне и благословив его на бранные подвиги, приехал к Ивану Васильевичу, находившемуся тогда с войском в Старице, 18 августа 1581 г., был принят с чрезвычайными почестями и представил письмо папы и дары: крест с распятием, четки с алмазами и в богатом переплете книгу о Флорентийском Соборе. Папа писал, что весьма рад иметь союз с нашим государем и содействовать примирению и союзу его с королем польским, чтобы потом направить соединенные дружины христианских властителей против неверных, но что есть еще другой союз, важнейший, союз религиозный, о котором он, папа, как глава Церкви и наместник Христов преимущественно должен заботиться и который всего более он желал бы иметь и с государем России, для чего и посылает ему книгу о Флорентийском Соборе, которую просит прочесть с особенным вниманием, и отличного богослова Антония Поссевина, которому просит верить во всем. Царь Иван был очень доволен прибытием папского посла, дозволил по просьбе его италианским купцам торговать в России, иметь при себе своих священников и совершать обряды своей веры, хотя и примолвил: "А церквей римских в России не будет, как и прежде не бывало", обещал объявить послу свое мнение и относительно соединения вер, но прежде желал, чтобы Антоний отправился к Баторию и расположил его прекратить войну и заключить мир с Россиею. Когда мир действительно был заключен, благодаря, впрочем, не столько стараниям Антония, сколько храбрости царских воевод и войска, защищавших Псков и почти истребивших полчища Баториевы, Антоний прибыл в Москву с полною надеждою повести теперь дело и о соединении Церквей. Сначала он домогался, чтобы царь хотя однажды выслушал его наедине, но бояре объявили (18 февраля 1582 г.), что это невозможно, что о таких важных делах царь никогда не рассуждает без своих ближних людей, что всяк ревнует о своей вере, хвалит ее и при разговорах о ней могут произойти противоречия, брань и затем вражда. Антоний отвечал, что надеется не подать повода к ссоре, разговаривая с таким государем, и согласен вести с ним беседу и при его сенаторах, если он того желает. Тогда назначен был день (21 февраля), в который Антоний с тремя иезуитами явился в тронную государеву палату, где сидел уже царь, окруженный множеством своих бояр.


Поделиться:

Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 53; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.007 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты