КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Смена парадигм
Первые два десятилетия Советской власти вполне закономерно представляют собой особое, исключительное явление в хронологии развития отечественной исторической науки. Глобальный перелом социально-экономических условий, а с ним и гигантский сдвиг в системе идеологических представлений наложили естественный отпечаток на характер развития исторических дисциплин, не исключая и археологии. Хотя именно ее эти изменения коснулись несколько позднее исторической науки в целом, вследствие некоторой обособленности и относительной независимости предмета археологических исследований от современной им общественно-политической обстановки. В своей работе, посвященной истории отечественной археологии, Г.С. Лебедев новый период развития отечественной археологии начинает не с 1917, а с 1918 года, объясняя такую подвижку тем, что именно в этом году, не ранее, археологическая наука в полной мере ощутила на себе последствия октябрьских событий [Лебедев, 1993; 4].
Такое расхождение между линиями развития археологии и исторической науки в целом, хотя и недолгое, прослеживается достаточно явственно и объясняется, помимо общественно-идеологических причин, и некоторыми более конкретными обстоятельствами. Во-первых, большевистская историческая наука опиралась на кадры, сформированные из числа специалистов определенной идеологической ориентации, в археологии же таких кадров на первых порах не оказалось. Во-вторых, «новая» история с самого начала отличалась особым вниманием к острополитической проблематике и соответствующим историческим этапам, тогда как относительно «мирные», не отличающиеся накалом страстей периоды поначалу не привлекали особого внимания научной общественности.
«Еще меньше интереса вызывали древние и древнейшие эпохи. Данные «участки» исторической науки, в том числе и археология, оставались за специалистами дореволюционной школы, занимавшимися исследованиями в традиционном русле старой науки» [Генинг, 1992; 13-14]. Поэтому период становления собственно советской археологии следует начинать с 1918 – 1919 гг. или еще позднее, когда объекты и тематика археологических исследований шаг за шагом втягиваются в сферу влияния новых идеологических установок, с одной стороны. С другой – они постепенно возвращают к себе интерес и внимание, заметно ослабевшие в период после начала первой мировой войны.
К восемнадцатому году относится и структурная перестройка управления этой отраслью знания, когда в составе Отдела по делам музеев и охраны памятников искусства и старины при Наркомате просвещения был организован Археологический подотдел. Его возглавил профессор Московского университета, знаменитый историк и археолог В.А. Городцов, который уже в апреле 1918 года подготовил план работы Археологического подотдела, наметив, в частности, список важнейших заповедных археологических участков на территории центральной России. Отдел курировал археологию на общегосударственном уровне, и перед ним ставилась задача организации археологических изысканий в соответствии с единым планом [ГАРФ. Ф. А-2307. Оп. 9 Д. 36. Л. 5-6].
Музейному отделу были подотчетны губернские подотделы по делам музеев и охраны памятников, в которых имелись должности археологов. Так, в первом составе Ярославского губернского подотдела ее занимал известный историк и краевед Н.Г. Первухин. Археологический подотдел на правах центрального учреждения курировал деятельность археологов на местах, в частности, посредством выдачи открытых листов. В 1919 году их было выдано 20, в 1920 – 13, в 1921 13, в 1923 – 34.Ежегодные отчеты губернских музеев и краеведческих обществ обязательно включали разделы о состоянии археологической деятельности в крае[Рязанцев, 2007; 187-188]. Таким образом, на местах постепенно формировалась разветвленная система охраны памятников, в том числе и археологических.
С 1919 года функции централизованного официального учреждения, объединяющего научные археологические силы страны, выполняет Российская (позднее Государственная) Академия материальной культуры. С ее созданием в течение нескольких лет две организации работают в сфере археологии совместно – в частности, в деле выдачи открытых листов на проведение раскопок [Рязанцев, 2007; 188]. РАИМК (ГАИМК) и Отдел по делам музеев всеми силами пытались предотвратить, насколько это было возможно в сложившихся обстоятельствах, разрушение археологических памятников. Несмотря на все усилия, удавалось это далеко не всегда. Документы того времени содержат сведения о гибели или разрушении памятников, поступавшие в том числе и из Ярославской губернии [Известия, 1929; 30].
Многочисленные перестройки и реорганизации двадцатых годов часто близко касались Музейного отдела с подотделом археологии, но тем не менее обе эти структуры удалось сохранить до конца десятилетия – уже в составе Главного управления научными, музейными и научно-художественными ценностями (Главнауки) Наркомпроса.
Первые послереволюционные годы, да и все время после начала мировой войны было поистине катастрофическим для предмета археологических исследований. «Для археологов первые последствия революции и связанной с ней разрухи были исключительно негативными: массовая гибель памятников и коллекций, прекращение экспедиций, гибель и бедствия специалистов, длительный отрыв от мировой науки. Только позже проявились и позитивные воздействия», - писал Л.С. Клейн [Клейн, 1993; 17]. На какое-то время даже само слово «археология» было объявлено буржуазным и оказалось в известной степени под запретом. Полевые исследования практически прекратились.
Редкие исключения из этого правила служат лишь его подтверждением. Одним из таких единичных случаев были раскопки Л.А. Альбицкого, который, работая археологом в Рыбинском научном обществе, до 1919 года включительно продолжал исследования, начатые в 1916 году. Работы велись на могильниках у сел Елохово, Кстово, Борок в Рыбинском уезде. Было раскопано четыре кургана Елоховского курганного могильника XI-XIII вв., расположенного на берегу реки Черемухи (современный Большесельский район). По данным Альбицкого, могильник состоял из 86 насыпей в группе и одной обособленной насыпи. Двадцать четыре насыпи носят на себе следы кладоискательских ям. Альбицким вскрыты частично нарушенные трупоположения. Ненарушенные захоронения находились на горизонте в деревянных колодах, покрытых берестой; ориентированы на восток [Альбицкий, 1923; 1-17].
Затем, после небольшого перерыва Л.А. Альбицкий продолжил работу. Известны его раскопки в 1921-22 годах, послужившие продолжением работ, начатых в предшествующем десятилетии на курганном могильнике XI-XIII вв. у села Кстово [Известия, 1935; 107]. В архиве ИИМК РАН имеется также отчет Л. А. Альбицкого о раскопках в 1924 года у села Николо-Корма того же Рыбинского уезда[Архив ИИМК РАН. Ф.2. Оп. 1. 154/1924]
Альбицкий Леонид Андреевич – археолог, краевед, музейный работник. Родился в 1972 г. в Кинешме. Окончил естественное отделение физико-математического факультета Казанского университета, служил по акцизному ведомству. В 1917-28 гг. был сотрудником Рыбинского естественно-исторического музея, преподавал в средних учебных заведениях Рыбинска. Был одним из учредителей Рыбинского отделения Ярославского естественно-исторического общества. Проводил археологические раскопки на территории Рыбинского музея. Возглавлял фотографическую секцию Рыбинского научного общества. В 1920-21 г. заведовал естественно-историческим музеем общества. В 1929 г. репрессирован и сослан в Архангельскую область. После возвращения из ссылки, жил в Рыбинске. Умер в 1934 году.
В начале 20-х годов археологическая наука постепенно возвращает себе относительно устойчивое положение среди исторических дисциплин и минимально необходимую меру общественного внимания и материального содействия. Об этом свидетельствует проведение уже в первой половине десятилетия достаточно масштабного комплекса раскопок, а также публикация исследовательских работ, в том числе и на территории Ярославского края. В истории археологического исследования нашего региона этот период составляет яркую и самобытную страницу, заслуживающую пристального внимания. Самый беглый обзор научно-исследовательских начинаний этого времени послужит этому достаточным подтверждением.
После того, как со временем был восстановлен прежний порядок проведения археологических исследований исключительно на основании «Открытых листов», в тогдашних условиях они выдавались не только археологам-профессионалам, но и краеведам. В частности, в 20-е годы Открытые листы на проведение археологических работ получали такие известные исследователи Ярославского края, как И.А. Тихомиров (Ярославское естественно - историческое общество), М.И. Смирнов (Переславль-Залесское научно-просветительское общество), Д.Н. Эдинг (Ростовское научное общество по изучению местного края) [Флейман, 1995; 178]. В самом начале рассматриваемого периода свою лепту в археологию края внесли недолго, впрочем, просуществовавшие в советское время Ярославское и Ростовское отделения Московского института археологии. Интерес к изучению местной истории возрождается и укрепляется в начале двадцатых годов в том числе и благодаря их деятельности.
Рис. 1. И.А. Тихомиров
Наименование института как археологического следует рассматривать в контексте тогдашних привычных представлений, чаще всего подразумевавших под археологией не собственно узкую специальность, а вообще науку о древностях - древней истории, культуре и искусстве. Соответственно обучение в археологическом институте предполагало обращение ко всей этой обширной сфере. Тем не менее, и археология в собственном смысле слова занимала в деятельности института свое место. Почти вся практическая археологическая часть в деятельности отделений связана с именем известного ученого Дмитрия Николаевича Эдинга. Свой курс археологии местного края он читал слушателям как обоих филиалов МАИ, получив при этом известность как «совершенно незаменимый специалист». В таких выражениях о нем говорится в прошении «об откомандировании Д.Н. Эдинга из армии», которое мотивировалось исключительной ценностью работника и его специальности - с которой к тому же связывались планировавшиеся тогда раскопки в Ярославском и Тутаевском уезде [ГАЯО, ф.2624, оп.1, д. 16, л. 8, 48].
Эдинг Дмитрий Николаевич (1887 – 1946 гг.) – археолог, профессор. Родился в Ростове в дворянской семье. Учился в Киевском, затем в Воронежском реальном училище. В 1907 г. поступил в Московский археологический институт, а через год, не прерывая обучения, – на естественное отделение физико-математического факультета МГУ. По окончании университета в 1913 г. был оставлен при кафедре геологии. Проводил экскурсии в Историческом музее, Музее изобразительных искусств, Кремле и Третьяковской галерее. Производил геологические обследования в Ярославской, Владимирской, Пермской и др. губерниях. С 1910 г. участвовал в археологических раскопках под руководством В.А. Городцова. В 1913 г. провел первые самостоятельные исследования в Псковской губернии. В 1914 году был избран членом-корреспондентом Московского археологического общества. Первая мировая война прервала научную работу Д.Н. Эдинга, к ней он вернулся в 1918 году, поступив в ГИМ сотрудником отдела Народного творчества, позднее перешел в археологический отдел. В 1923 г. возглавил отдел славяно-финских древностей. Одновременно работал помощником библиотекарем в политехническом музее, сотрудником института этнических и национальных культур народов Востока, редактировал труды ГИМ. С 1920 г. преподавал на факультете общественных наук ЯрГУ, был преподавателем Ростовского и Ярославского отделений Московского археологического института. В 1921 г. со студентами ЯрГУ начал раскопки Сарского городища и других археологических памятников Ростовского уезда. С 1929 г. - действительный член Московского отделения ГАИМК, эксперт по дереву, через 3 года назначен заведующим новым отделом хранения археологических материалов музея, в 1936 г. переведен в отдел древней истории.
Итогом большой подготовительной работы Эдинга стали раскопки курганов под его руководством летом 1921 года, под Ярославлем у села Михайловское. Это была совместная работа студентов ЯО МАИ и Ярославского университета, где Д. Н. Эдинг также преподавал на факультете общественных наук. Исследованы были четыре кургана, не затронутые проводившимися здесь ранее изысканиями В. А. Городцова и И. А. Тихомирова. Три из четырех курганов оказались трупосожжениями, один - трупоположением. Найденный в ходе работ материал Эдинг считает обычным, особо выдающихся находок в Михайловских курганах обнаружено не было. В целом, подводя позднее итог этим раскопкам, Д. Н. Эдинг определяет их как вполне успешные, «ввиду проявления широкого интереса и внимания» студентов, а также хорошего усвоения ими «общих правил археологического обследования» [ГАЯО, ф.2624, оп.1, д. 19, л. 1; Археологические экспедиции, 1962; 12-13].
В начале зимы 1921 года Д. Н. Эдинг в Ярославле уже занимается подготовкой к раскопкам в Тутаевском уезде на будущее лето. Но в конечном итоге на проведение работ в Тутаеве в 1922 году сил и средств не хватило [ГАЯО, ф.2624, оп.1, д. 17, л. 3]. В письме в Совет Ярославского отделения института в начале июля 1922 года Эдинг просит обсудить вопрос об обязательности для слушателей филиала участия в раскопках для сдачи зачета по курсу местных древностей, или же практических занятий по археологии в какой-либо иной форме. Так или иначе, полевые занятия («практикум») должны были, по его мнению, обязательно включаться в план преподавания, в противном случае курс во многом утрачивает свою цельность и завершенность [ГАЯО, ф.2624, оп.1, д. 16, л. 33]. Положительное резюме на это письмо не получило, к сожалению, практического воплощения, на что безуспешно надеялся Д.Н. Эдинг. Хотя проведение раскопок и планировалось, они не были проведены, чем вызвано новое обеспокоенное письмо в Совет Ярославского отделения. В этом письме он сообщает, что не состоялись намеченные им на этот сезон раскопки близ деревни Наумовской Курбской волости. Проведению работ помешал недостаток времени, а также, между прочим, и «проявление легкомыслия со стороны слушателей высшего курса». Такое упущение, как пишет расстроенный Эдинг, «лишает читаемый курс законченности» [ГАЯО, ф.2624, оп.1, д. 16, л. 33].
Оказавшись безрезультатным для Ярославского филиала, 1922 год все же оставил след в археологической истории Ростовского отделения МАИ. Под Ростовом Эдингу удалось провести работы на курганной группе у деревни Коленово, которые он называет «первым опытом раскопки курганов» для наиболее активных студентов Ростовского отделения Археологического института, «посвятивших себя собирательскому и исследовательскому труду». Позднее, подводя итог работам на Сарском городище, Дмитрий Николаевич высоко оценивает также роль Ростовского отделения в расширении «интереса широких масс к изучению доисторического быта» и установлении «живой связи между населением и научными учреждениями» [Эдинг, 1928; 3-4; Археологические экспедиции, 1962; 17-18]. Собственно же научный результат раскопок у деревни Коленово Д. Н. Эдинг оценил не столь оптимистично, отметив, что «первый опыт раскопки курганов в 1922 году главным результатом имел не добытый вещественный материал, а твердое убеждение в общественном интересе к научной работе» [Эдинг, 1928; 4].
Рис. 2. Титульный лист монографии Д.Н. Эдинга «Сарское городище»
Общественно-политические условия начала двадцатых годов и связанные с ними материальные трудности привели к тому, что в том же 1922 году Ярославское и Ростовское отделения Московского археологического института вместе с головной организацией прекращают свое существование [ГАЯО, ф. Р-66, оп.1, д.6, л.16; д. 3, л. 13-14]. Недолгая деятельность этих учебных заведений сыграла заметную положительную роль в развитии общественно-культурной ситуации в крае, оставив также определенный след в истории ярославской археологии. Созданные на волне всеобщего воодушевления и уверенности в том, что ярославо-ростовская духовно-историческая среда будет благодатной почвой для нового вида образования, они объединили местные культурные силы, дав им новое направление развития.
Более того, эта роль сказывалась еще долго после того, как под давлением обстоятельств оба отделения официально завершили свою работу. Выпускники и слушатели отделений сохранили интерес к изучению местного исторического наследия, и во многом они составили костяк тех сил, которые в дальнейшем участвовали в проведении археологических работ и изучении полученных материалов на территории Ярославского края.
Забегая вперед, отметим, что несколько лет спустя, в 1926 году Эдинг снова работает в этих местах и раскапывает уже три курганные группы между деревнями Коленово и Галахово в урочище Мироновский лес, а также в урочище Городец близ Коленова. В архиве ИИМК в Санкт-Петербурге сохранились некоторые данные о раскопках этих курганов [Архив ИИМК РАН Ф.2. Оп. 1, 89/1922]. Имеется, в частности, описание группы в урочище Мироновский лес с планом и описанием раскопок четырех курганов.
В урочище значилось 26 насыпей различного характера. В центре группы – курганы округлой формы, на периферии «расположены насыпи четырехугольной формы, напоминающие современные могильные холмы, но большего размера и окаймленные с длинных сторон канавками» [Архив ИИМК РАН Ф.2. Оп. 1, 89/1922]. Эдинг раскопал три округлых кургана и один прямоугольный. В кургане №16 «в районе предполагаемой могильной ямы – несколько углей. Признаков могильной ямы не обнаружено» (там же). В курганах №7 и №2 под насыпью прослежены угольные пятна, в кургане №14 уголь встречался в насыпи. Во всех трех округлых курганах обнаружены захоронения, ориентированные на северо-северо-запад (№7 и 17) и на запад и юго-запад (№2), где найдено два захоронения. Погребения бедны находками. В кургане №16 найден один обломок сосуда. В кургане №2 – обломки двух горшков. Только в кургане №7 найдено два бронзовых колечка - скорее всего, детали пояса.
Малое количество находок, обломки керамики древнерусского облика, определенный обряд захоронения говорят о довольно поздней датировке курганной группы (конец XII- начало XIII вв.). В кургане №2 урочища Городец были обнаружены обрывки шелковой ткани, бронзовая пуговка, височные кольца, бронзовый перстень и другие предметы, датирующие захоронение XI-XII вв. Находки сохранились в собрании Ростовского музея [Михайлова, 1993; 171-178].
В июне-августе 1924 года по инициативе Ростовского научного общества и местного музея также под руководством Д.Н. Эдинга разрабатываются группы курганов у деревни Талицы Ростовского района. К проведению этих работ Эдингом и другими организаторами активно привлекаются школьники (учащиеся школы второй ступени города Ростова и фабрично-заводского училища города Гаврилов-Яма), студенты и члены Общества по изучению местного края. Материалы раскопок были переданы в фонды Ростовского музея. В отчете Ростовского научного общества по изучению местного края об этих работах говорится: «Раскопки курганов близ села Талиц позволили еще раз ознакомиться с курганами позднего типа, гораздо более близкими погребениям кладбищенского типа, чем древнеславянского. Найденные предметы находятся в стадии научной разработки и назначены для хранения в Ростовском Государственном музее» [Отчет, 1925; 5-6].
Археологические изыскания у Талиц в 1924 году были дополнены исследованием теми же силами еще одного кургана – у села Павловское Карашской волости. Немногим позже Эдинг провел также археологические разведки средневековых памятников [Отчет, 1925; 7] и «горы святой Марии» недалеко от Ростова, не давшие, правда, заметных результатов [Эдинг, 1928; 12].
В числе наиболее крупных раскопок средневековых памятников двадцатых годов следует назвать работы по исследованию Сарского городища близ Ростова, также проведенные под руководством Д.Н. Эдинга. Этот памятник давно привлекал внимание исследователей - первые раскопки на нем провел еще П.С. Савельев в 1854 году. Позднее небольшие изыскания на городище предпринимали известный ростовский краевед А.А. Титов - в первой половине 80-гг. XIX века и знаменитый художник Н.К. Рерих - в 1903 году. Новые работы на Сарском городище организовал Ростовский государственный музей в лице его директора, видного музейного деятеля своего времени Д.А. Ушакова, который возглавлял также Ростовский подотдел по охране памятников искусства и старины и был одним из основателей Ростовского научного общества по изучению местного края.
Ушаков Дмитрий Алексеевич – музейный работник, краевед. Родился в 1894 году в Ростове в семье военного, закончил ростовскую гимназию. В 1914 году поступил на филологический факультет МГУ, в 1916 – призван на военную службу, учился в Киевском артиллерийском училище. В 1917 г. принял участие в военных действиях. В 1918 г. начал работу в Ростовском музее древностей. В 1919 г. призван в ряды Красной армии, с 1920 г – вернулся на работу в музей. Долгое время был директором музея. Погиб на фронте в 1942 г.
В Научной переписке Ростовского музея за 1924-1925 гг. излагаются задачи музея в области археологии на ближайшее время, сформулированные заведующим Отделением славяно-финской археологии ГИМа Д. Н. Эдингом и директором музея Д.А. Ушаковым: «Цели – обследование городцов и курганов уезда, продолжение раскопок Сарского городца, начатых в 1924 г. … обследование Акуловского городца, Гусарниковского городца и т. д.» [Архив ГМЗ РК А-131. л. 150]. Отметим, что значение ростовских раскопок этого времени для формирования археологических коллекций прослеживается и в следующем свидетельстве Д.А.Ушакова, оставленном им в 1927 году: «Первоначально фонд музея составлялся главным образом из пожертвований и покупок. Эти виды поступлений господствовали до революции. В последние годы преобладают поступления от экспедиций, обследований и раскопок» [Архив ГМЗ РК А-149. л. 122].
Отчет о деятельности Ростовского научного общества по изучению местного края за 1925 год рассказывает о раскопках на Сарском городище, подводя итог следующим образом: «Сам же Городец является для науки чрезвычайно ценным и значительным памятником, подлежащим впредь сугубой охране от дальнейших разрушений… Общество надеется встретить в лице Ростовского УИКа поддержку и содействие в передаче Городца под охрану Общества» [Отчет, 1926; 4-5]. В предисловии к своей книге «Сарское городище», вышедшей в 1928 году по итогам первого этапа раскопок, Д. Н. Эдинг, в свою очередь, писал - вполне в духе тогдашней официальной риторики: «Понадобился ураган революции, чтобы разрушить исконное оцепенение: как это ни странно, творческое начало, пробужденное общественным движением, проявило себя в такой, казалось бы, далекой от современности области, как археология» [Эдинг, 1928; 3].
Первый этап работ составили два сезона – 1924 и 1925 гг. Методика раскопок траншеями, уже устаревшая и характерная скорее для проведения работ полувековой давности, вызвала критику со стороны коллег-археологов. По-видимому, именно такая отсталая тактика проведения раскопок привела к тому, что богатый вещевой материал впоследствии оказался в большой степени лишенным паспортных данных. Затруднен в итоге и стратиграфический анализ материалов. «Частое нарушение слоев не дало возможности выяснить свиту напластований, определить положение вещей» [Леонтьев, 1996б; 70]. Все это негативно сказалось на возможности обобщения и осмысления (на тогдашнем этапе) весьма представительных, но слабо атрибутированных материалов.
Поэтому попытка Д.Н. Эдинга систематизировать многочисленные и интересные находки в работе, подводящей итоги раскопок, оказалась во многом приблизительной, не подкрепленной в достаточной мере стратиграфическими и аналитическими доказательствами. Как следствие, не вполне обоснованной выглядит и предложенная им периодизация памятника. Тем не менее итоги работ 1924-1925 гг. на Сарском городище нельзя недооценивать. Усилия Д.Н. Эдинга по сбору, обработке и первичному анализу собранных материалов стали важным шагом на пути по исследованию средневековых древностей Ярославского края, не говоря уже о собственно спасении материалов интереснейшего памятника, которые в противном случае ждала неизбежная гибель.
В спасательном порядке проводился и второй этап раскопок Д. Н.Эдинга на Сарском городище в 1929 и 1930 гг., при проведении которых закладывались уже не только траншеи, но и сплошные раскопы. Помимо разработки территории городища во время исследований рядом с ним был обнаружен мерянский могильник. Результатом проведения этих больших аварийных работ, как и в первом случае, стало получение обширной и вполне репрезентативной коллекции материалов, которые, к сожалению, не были в полной мере включены в научный оборот, за отсутствием детальной атрибуции находок и отчета о проведении раскопок. Документальная база коллекции исчерпывается полевыми записями и чертежами[Леонтьев, 1996б; 70].
Отметим, что в проведении этих раскопок принял участие будущий известный археолог Дмитрий Александрович Крайнов.
Рис. 3. Д.А. Крайнов в студенческие годы
Особую страницу в археологической истории Ярославского края 20-х годов представляют раскопки средневековых курганов. В первую очередь это масштабные исследования Н. М. Коробкова и И.А. Тихомирова в 1926 году на так называемых Прозоровских могильниках, рассыпанных в бассейне рек Себла и Ламь по территории Молого-Шекснинского междуречья (Мологский уезд Ярославской губернии, нынешний Брейтовский район Ярославской области). В соответствии с «планом археологического обследования уезда», который был разработан Мологским краеведческим Обществом, в течение одного сезона здесь были проведены обширные разведочные и исследовательские работы, результатом которых явилось подробное описание многочисленных курганных групп и большая коллекция археологических материалов, переданная в Мологский краеведческий музей.
Возглавил экспедицию 1926-1927 гг. Н.М. Коробков – оказавшийся в Мологе в качестве ссыльного студент юридического факультета Московского университета и Московского археологического университета, позднее профессор, возглавлявший Всероссийский научно-исследовательский институт краеведческой и музейной работы.
Итоги раскопок, впечатляющие как охватом территории и количеством памятников, так и методичностью их обследования, опубликованы в небольшой работе Н.М. Коробкова «Прозоровские могильники», изданной Мологским краеведческим обществом в 1928 году. В публикации дана также составленная по результатам работ новая подробная карта ареала описываемых могильных групп. Эти могильники издавна привлекали внимание известных исследователей прошлого, среди которых имеются такие крупные имена как М. П.Погодин, Л. П. Сабанеев,Л. К. Ивановский, в разное время пристально интересовавшиеся здешними захоронениями. Действительно, курганные группы на Себле и Лами, близко соседствующие со знаменитыми ситскими курганами, заслуживают особого внимания. К сожалению, бурные события начала нового исторического периода в начале ХХ века не лучшим образом сказались на памятниках, а в середине двадцатых годов эти территории стали местом повышенной сельскохозяйственной активности «в связи с земельным переделом и выделением на хутора» [Коробков, 1928; 4].
Кроме того, богатые курганами берега этих рек, как следует из сообщений Н. М. Коробкова и более ранних исследователей, издавна были территорией бурной кладоискательской деятельности, приводившей к массовому разорению курганов [Никитин, 2002; 42-43]. Многие из них, в том числе известные по списку курганных групп В.И. Лествицына, авторитетного краеведа и действительного члена Московского императорского археологического общества,к рассматриваемому времени были полностью уничтожены.
«Очень многие распаханы, и остались лишь небольшие группы курганов в местах, наиболее неудобных для распашки», чему способствовала пологая форма могильных холмов, облегчавшая разработку могильников для сельскохозяйственных целей. Кроме того, «кладоискательство также широко практикуется среди населения», приводя к почти сплошному вскрытию одиночных насыпей и значительному разрушению курганных групп [Коробков, 1928; 4-5]. В результате из 270 обследованных в 1926 году курганов 118 оказались практически уничтоженными, а около четверти от общего числа уцелевших – серьезно поврежденными многочисленными ямами.
Рис.4. Н.М. Коробков (в центре)
Обострение ситуации вследствие разрастания обеих этих проблем в начале 20-х годов действительно поставило большую часть памятников на край гибели, что и послужило одним из побудительных мотивов для организации здешним краеведческим Обществом достаточно крупных исследовательских работ. В результате, с одной стороны, был составлен перечень утраченных к этому моменту памятников списка В. И. Лествицына, с другой – этот список был дополнен еще восемью курганными группами, с указанием степени их сохранности. Приложением к описанию раскопанных курганов стала карта 12 могильных групп, расположенных вдоль берегов Себлы и Лами. В перечень В. И. Лествицына внесены, кроме того, некоторые уточнения, касающиеся отдельных насыпей и могильников. Всего в той или иной степени были раскопаны более 60 курганов.
Коллекция, собранная в ходе изысканий и переданная Н.М. Коробковым в Мологский музей, к сожалению, не сохранилась. Отдельные фрагменты материалов, полученных во время работ 1926 года, находятся в Ярославском историко-архитектурном музее-заповеднике, куда были переданы И.А. Тихомировым, руководившим экспедицией вместе с Н. М. Коробковым [Никитин, 2002; 47]. Таким образом, сведения об этих раскопках практически исчерпываются содержанием «Прозоровских могильников», где имеется описание всех вскрытых курганов, характера захоронений и их погребального инвентаря. Но публикация материалов экспедиции Мологского общества носит исключительно описательный характер, так как, выполняя вполне добросовестно задачу фиксации итогов разработки каждого объекта, Н. М. Коробков не задавался целью научной интерпретации и обобщения данных. Поэтому отсутствие самой коллекции или хотя бы подробного профессионального отчета о проведении работ ставит современного исследователя этих материалов в затруднительное положение.
Н.М. Коробков планировал опубликовать второй выпуск «Прозоровских могильников», который должен был содержать более подробный отчет о раскопках. Публикация не состоялась – в связи с трагедией, которая произошла во время раскопок на сопке у села Михайловского. При обрушении кургана погибли четверо рабочих.
В методическом отношении работам Коробкова были присущи недостатки, характерные для предшествующего периода. Курганы раскапывались колодцем или траншеей, что во многом предопределило ошибочность выводов автора. Тем не менее, даже с учетом недостаточной глубины научного обобщения данных значение этих работ нельзя недооценивать. Помимо прочего, характер и результаты исследований на Лами и Себле свидетельствуют о возрождении интереса и общественного внимания к археологии, о серьезных масштабах и даже размахе (судя по итогам одного полевого сезона) организации работ, о неравнодушии к проблеме сохранения памятников. Безусловно ценным является и научный результат – в частности, открытие новых могильников и методичность обследования вскрываемых курганов.
Кроме раскопок Н. М. Коробкова, самых масштабных в регионе в двадцатые годы, на территории Ярославского края проводились в это время и другие работы по исследованию средневековых курганов. Кроме упомянутых выше раскопок Д.Н. Эдинга в Ростовском уезде и Л. А. Альбицкого в Рыбинском, в первой половине десятилетия известны также работы в Тутаевском уезде (бывший Романово-Борисоглебский). В 1923 году «в целях разведки» заведующий Тутаевским музеем С. П. Дуденков и его сотрудник В. К. Нифанов раскапывают курган из Евчаковской группы. Были обнаружены три проволочных височных кольца.
Тогда же С.П. Дуденков поднимает вопрос о дальнейших раскопках этих курганов в связи с разрушением могильника из-за работ по добыче гравия. Археологические исследования здесь были продолжены в 1929 году на средства областного Музейного управления, под руководством И. А. Тихомирова и при участии заведующего управлением В. П. Чихачева, С. П. и В. П. Дуденковых, а также преподавателей и учащихся ярославских школ.
Рис. 5. Рисунок из отчета И.А. Тихомирова о раскопках Евчаковских курганов.
На этот раз были раскопаны пять евчаковских курганов. Из них два разрабатывались под руководством И.А. Тихомирова, остальные – под наблюдением сотрудницы Тутаевского музея В. А. Тихомировой. Среди находок наиболее интересны медные изделия (привески, колокольчики, наконечники, кольца, перстень), височные кольца из серебра, бытовые предметы (топор, ножи, костяной гребень), а также стеклянные бусы, датирующие курганы периодом XI-XII вв. [Архив фонда археологии ЯМЗ Ф. 7089, л. 2,4,7, 16-23].
Рис.6. План кургана № 11 из отчета И.А. Тихомирова о раскопках Евчаковских курганов.
Во второй половине двадцатых годов активную археологическую деятельность разворачивает Ростовский музей. Благодаря почти исключительно энтузиазму его сотрудников были обследованы или раскопаны несколько памятников, большей частью богатых находками, на территории Ростовского и Борисоглебского районов. Эти работы в значительной степени уточнили археологическую карту района, весьма обогатили коллекции Ростовского музея и способствовали спасению если не самих памятников, то полученных при их обследовании материалов.
Наиболее результативным в исследовательском плане был 1927 год. Во-первых, в этом году сотрудник Ростовского музея М.В. Талицкий провел разведки на городище “Гора святой Марии”, где были обнаружены фрагменты сетчатой и круговой керамики [Архив ГМЗ РК. Инвентарная книга №1; 32]. В этом же сезоне он провел работы на селище Шулецкий мост [Архив фонда археологии ГМЗ РК. Инвентарная книга №1; 14; Архив ГМЗ РК А-149, л. 43], а также обследование Хуторской стоянки, где была найдена керамика льяловского типа [Архив ГМЗ РК. Инвентарная книга №1; 16]. Наконец, в этом году М. В. Талицкий исследовал Песошненскую стоянку [Архив ГМЗ РК. Инвентарная книга №1; 17].
Сотрудник Ростовского музея Н. Козицкий в 1927 году проводит обследование Рождественского острова, в ходе чего были обнаружены фрагметы ямочно-гребенчатой керамики [Архив ГМЗ РК. Инвентарная книга №1; 15]. Затем он провел сборы на берегу озера Неро у Спасо-Яковлевского монастыря, результатом которых стала коллекция подъемного материала, датируемого от неолита до позднего средневековья [Архив ГМЗ РК. Инвентарная книга №1; 17].
В том же 1927 году около села Богослов Ростовского района Н. Козицким и М. В. Талицким была открыта Богословская стоянка, на которой найдена ямочно-гребенчатая и ранняя сетчатая керамика [Архив ГМЗ РК. Инвентарная книга №1; 15]. Вслед за этими работами они совместно провели также разведку у деревни Сельцо на берегу озера Неро на Селецкой стоянке, где была обнаружена неолитическая керамики и отщепы [Архив ГМЗ РК. Инвентарная книга №1; 16]. М. В. Талицкий и Д. А. Ушаков в течение двух сезонов - в 1927 и 1928 - годах работали на Акуловском городище в Борисоглебском районе, где были найдены фрагменты дьяковской керамики, железные предметы, обломки льячки [Архив ГМЗ РК А-153 л. 63-64].
В результате исследований Д.А. Ушакова, Н. Козицкого, М.В. Талицкого на карте района появились новые памятники археологии, а в фонды поступили коллекции с селища Шулецкий мост (Архив ГМЗ РК А-54), Акуловского городища [Архив ГМЗ РК А-87], стоянок Уницкой [Архив ГМЗ РК А-65], Городской остров [Архив ГМЗ РК А-64], Богословской [Архив ГМЗ РК А-69], Селецкой [Архив ГМЗ РК А-70], Хуторской [Архив ГМЗ РК А-75], Песошненской [Архив ГМЗ РК А-74]. Таким образом, результаты работ, проводившихся в двадцатые годы, служат дополнительным подтверждением того, что наряду с раскопками, организованными столичными исследователями, не менее явственный след в истории археологического изучения территории края оставили местные энтузиасты.
В этом отношении нельзя еще раз не вспомнить имя И.А. Тихомирова, который в 1929 году частично исследовал могильник у города Тутаева и участвовал в раскопках упоминавшегося выше аварийного курганного могильника у деревни Евчаково Тутаевского района.
Рис. 7. Рисунок из отчета И.А. Тихомирова о раскопках Евчаковских курганов.
Другим примером такой же самоотверженной работы может служить энергичная деятельность переславского краеведа М.И. Смирнова. Получив открытый лист, в 1925-1926 годах он занимается исследованием средневекового курганного могильника XI-XIII вв. близ села Киучер Переяславского уезда. Эти работы оказались успешными.Помимо киучерской курганной группы Смирновым были также открыты и исследованы раскопками более ранние памятники - стоянки эпохи неолита и бронзы Теремки-I и Векса-I, относящиеся к III тыс. до н.э. [Известия, 1927; 244].
Рис. 8. М.И. Смирнов
Михаил Иванович Смирнов (1868-1949) — историк, археолог, музейный работник. Родился в 1868 г. в селе Большая Брембола Переславского уезда в семье священника. Учился в Переславском духовном училище, затем поступил в Вифанскую семинарию, которую окончил в 1889 г. После неудачной попытки поступления в Московскую духовную академию служил учителем начальной школы. В 1897 г. переехал на Украину, где служил чиновником Киевского губернского акцизного управления. В 1911 г. стал слушателем нижегородского отделения Московского археологического института, который и закончил с золотой медалью. Его первая книга «Переславль-Залесский. Его прошлое и настоящее» (1911) стала дипломной работой. В 1917 г. вернулся в Переславль, где возглавил отделение. В 1918 г. начал организацию Переславского краеведческого музея, первые экспозиции которого открылись в мае 1919 г. Был в числе основателей Переславль-Залесского научно-просветительного общества (Пезанпроба). В 1930 г. был арестован и сослан на три года в Туруханский край. В 1934 г. вышел на свободу и работал в музеях Подмосковья, в Переславль больше не возвращался
Памятники каменного века в Ярославском крае исследовались такжеА.А. Спицыным и Д.Н. Эдингом, под руководством которых в 1926 году были проведены работы на неолитической стоянке на берегу реки Уница [Отчет, 1927; 5-6; Археологические экспедиции, 1962; 25]. Как следует из сообщения «Известий Центрального бюро Краеведения», в августе-сентябре 1926 года под руководством Д. Н. Эдинга велись раскопки «стоянки неолита на берегу озера Неро и реки Уницы близ Ростова, открытой в 1925 году». Раскопки были организованы Ростовским музеем и проведены при активном участии членов общества. Первые по неолиту на территории Ростовского уезда, они дали богатый материал для выяснения материальной культуры края в этот период. В ходе работ по берегу озера Неро было заложено шесть шурфов; найдено около полутора тысяч предметов и более двух тысяч фрагментов керамики. Среди находок – клиновидный топор-молоток, долота, наконечники копий и стрел, скребки, подвески, части рыболовных крючков, костяные иглы, нуклеусы, грузила и т. д. [Архив ГМЗ РК А-158, л. 63].
Обследование и раскопки Уницкой стоянки привлекли внимание сотрудников Ростовского музея к памятникам этой эпохи и имели следствием обнаружение следов неолита еще в двух местах на озере Неро - на одном из островов и на берегу близ села Сулость. Эти находки были результатом работ, проводившихся в следующем, 1927 году. Кроме того, в этом году проведено небольшое предварительное исследование Лихининского городца с пробной шурфовкой, давшей основание отнести городец к дьяковской культуре. Обследованы также городище около села Рославлево и берега реки Вексы. В последнем случае обнаружены три селища поздне-финской эпохи» [Известия, 1927; 122].
Наконец, журнал «Краеведение» дополняет данные об исследованиях 1927 года сообщением о стоянке каменного века, найденной «близ Рыбинска И.Н. Курочкиным у ранее известной стоянки у Черной горы. На стоянке найдено много вещей" [Краеведение, 1927; 207]. А первый выпуск этого журнала за 1928 год рассказывает о работах, которые велись в Переславль-Залесском уезде, на западном берегу Плещеева озера по реке Куротне, под руководством члена местного научно-просветительского общества С.Е. Елховского. В ходе этих изысканий «была открыта стоянка ранней каменной эпохи. Местом находки оказался тот песчаный вал, ближний к озеру, который тянется км на 8 от села Усолья и кончается южнее реки Куротни». Здесь при удалении верхнего слоя были обнаружены ямы до 1 м в диаметре и найдены фрагменты керамики – гладкие и орнаментированные, а также кремневые скребки. Все материалы, полученные в ходе раскопок, переданы в Переславский музей. В этом сообщении упоминается также об открытии в том же сезоне и теми же изыскательскими силами нового памятника - «городка» в урочище Пальники под Переславлем [Краеведение, 1928; 221].
В 1929 году на Фатьяновском могильнике проводит раскопки О. Н. Бадер. Материалы его работ не были опубликованы в то время и упомянуты только в работах Д. А. Крайнова. В разных местах могильника была вскрыта большая площадь; целых погребений не найдено, но собран значительный вещественный материал. Глубина находок разнится от 50 до 280 см [Крайнов, 1964; 55].
Что касается осмысления и более глубокого обобщения данных, полученных во время полевых изысканий на памятниках области, то в силу упомянутых выше причин, лежащих за пределами сферы научных исследований, теоретические работы по археологии, опубликованные в течение рассматриваемого десятилетия, были буквально единичны.
Среди них следует прежде всего назвать известную статью Ю.В. Готье о характере колонизации Верхнего Поволжья в период раннего средневековья, вкоторой исследуются археологические памятники Ярославского края [Готье, 1929].Концепция автора строится на характеристике материалов из погребений Михайловского и Тимеревского курганов и сравнении этих данных с погребальным инвентарем кривичских могильников. Выводы о родстве памятников двух материальных культур и о сходстве типов захоронений, сделанные на основании такого сравнительного анализа, позволили Ю.В. Готье выдвинуть предположение о кривичской колонизации Верхнего Поволжья, которую сопровождали также значительные включения норманнских элементов. Автор отмечает также присутствие в регионе новгородских словен, которое, однако, в отличие от норманнского и кривичского, было спорадическим и в большой степени случайным.
В целом как точка зрения, так и средства для ее аргументации у Ю.В. Готье в такой степени совпадают с традиционными мнениями норманистского крыла старой школы историков, что И.В. Кураев, характеризуя эту статью в своей историографической работе, по содержанию относит ее еще целиком к дореволюционному периоду в изучении археологических памятников - тогда как формально год ее выхода (1929) практически завершает первое десятилетие новой истории отечественной археологии [Кураев, 1999; 14].
Итак, несмотря на объективные трудности, характерные для экономической и социально-культурной жизни этого времени, двадцатые годы оставили заметный след в истории археологического изучения Ярославского края. Несмотря на некоторую отрывочность, недостаточную систематичность и в заметной степени спонтанность изыскательских и раскопочных работ, характерные для археологии первого десятилетия Советской власти, результаты их проведения дали материал, заслуживающий самого заинтересованного внимания и много послуживший исследователям будущего.
Значительная часть успехов археологии Ярославского края в этот период обусловлена активной деятельностью краеведческого движения. Настоящий взлет краеведения в первые послереволюционные годы был характерной чертой общественно-культурной жизни не одного только ярославского региона. Местные любители старины считали своим долгом изучение и по возможности сохранение памятников древности, в том числе и археологических. Общества по изучению местного края, созданные на волне послереволюционного энтузиазма развивают наряду с другими археологическое направление исследований. Несмотря на не всегда высокий уровень производства работ, вклад провинциальных энтузиастов в историю археологического изучения отдельных областей нельзя недооценивать.
К сожалению, планам краеведов и музейных работников по дальнейшему расширению археологических исследований не дано было осуществиться. Начавшиеся на рубеже двадцатых и тридцатых годов гонения на краеведение закончились повсеместным закрытием краеведческих учреждений и свертыванием проводившихся ими археологических работ. Будучи одной из форм личностной и гражданской активности, краеведение пережило вскоре после революции подлинный расцвет, и тем более тяжелое и бесповоротное крушение – все это на протяжении менее чем десяти лет. В двадцатые годы исследовательский энтузиазм краеведов буквально кипел, но вскоре ситуация почти сразу меняется. Самый беглый взгляд на положение дел в предвоенное десятилетие обнаруживает резкий контраст с предыдущим. Причиной перемен стала подлинная катастрофа, которую суждено было пережить краеведческому движению на рубеже 20-х и 30-х годов в масштабах всей страны.
Вследствие этого практическая, а равным образом и теоретическая деятельность музейных работников и краеведов в этой сфере на некоторое время замирает. Так, в Ростове после печально знаменитого «Постановления» о краеведении и усиления атеистической работы в «пятилетку безбожия» был уволен директор музея Д. А. Ушаков «за отсутствие атеистической пропаганды и неправильную подборку кадров» [Архив ГМЗ РК А-156, л. 14, 95]. С его уходом, помимо прочего, не состоялись уже запланированные раскопки Акуловского городища, Лихининского городка и курганов у деревни Степаново [Архив ГМЗ РК А-149, л. 240,243].
Пауза, однако, не затянулась надолго. В тридцатые годы полевая археология возвращается на территорию края, но на ином, общегосударственном уровне и в совершенно иных масштабах. Вследствие планирования и строительства каскада волжских электростанций на Поволжье в этот период были брошены главные силы Государственной академии истории материальной культуры (ГАИМК). Массированные полевые работы разворачиваются на многих памятниках и почти одновременно. Следуя в фарватере общего процесса всесоюзного социально-экономического планирования, ГАИМК в соответствии с ними определяет и основные направления археологических исследований. Поэтому период тридцатых годов, исключая лишь самое начало десятилетия, оказался на территории Ярославского края новым этапом весьма интенсивных изысканий и раскопок.
Предметом особого внимания в Ярославском Поволжье становится район Молого-Шекснинского междуречья и прилегающего к нему берега Волги, что было обусловлено причинами, весьма далекими от академической науки. Развертывание здесь наиболее масштабных обследований и раскопочных работ периода вызвано запланированным на ближайшее будущее возведением верхневолжских ГЭС и других гидротехнических сооружений на его территории. Планируемое в верховьях Волги строительство потребовало огромных усилий, исключительной оперативности при проведении экспедиций и охвата больших территорий. Наиболее обширные разведочные и раскопочные работы проводились в 1933 – 1936 годах по инициативе ГАИМК под руководством П.Н. Третьякова и О.Н. Бадера.
Рис. 9. П.Н. Третьяков
Третьяков Петр Николаевич (1909 - 1976) - археолог, доктор исторических наук. Родился в Костроме в семье преподавателя гимназии. В 1926 г. поступил в ЛГУ на факультет языка и истории материальной культуры. С 1928 г. работал в ГАИМК (сейчас Институт истории материальной культуры). С 1933 по 1937 гг. возглавлял археологическую экспедицию в зоне строительства гидроэлектростанций на Верхней Волге. Исследовал Березняковское городище. В 1950-53 главный редактор журнала "Вопросы истории". В 1951-59 директор Института славяноведения РАН; старший научный сотрудник Института археологии РАН с 1966 г. – профессор ЛГУ. Специалист по первобытной археологии лесной зоны Европейской части России, финским, балтским и славяно-русским древностям. Основная проблема исследований – происхождение и ранняя история восточных славян.
Предварительно, еще до начала раскопок, в 1933 году была проделана колоссальная работа по практически исчерпывающему выявлению, учету и регистрации памятников на обоих берегах Волги. В ходе обследования выверена широкая полоса волжского побережья от Углича до Ярославля через Мышкин, Мологу и Рыбинск, а также территории по берегам Мологи и Шексны - от Весьегонска до города Мологи и от Ягорбы до Рыбинска. Не обойдены вниманием также прилегающие участки в низовьях мелких и средних притоков Волги, Мологи и Шексны.
В общей сложности протяженность маршрута экспедиции по берегам Волги и впадающих в нее рек и притоков составила около 1000 км [Археологические работы, 1935]. Масштабы производства работ поражают и сегодня - тем более, что отдельные участки исследуемого района до этого времени оставались в археологическом отношении совершенно нетронутыми. Района молого-шекснинской впадины это касается особенно. Всего по итогам 1933 года было зарегистрировано около 200 памятников, причем некоторые из них были раскопаны в течение того же сезона. Даже самый беглый очерк характера и особенностей этого огромного собрания археологических объектов, вобравшего в себя историю региона за несколько тысячелетий, позволил впоследствии в значительной мере обновить представление о целых эпохах, пережитых этими областями.
Задачей последовавших затем полевых сезонов стало углубленное изучение наиболее интересных из открытых памятников, многие из которых оказались под угрозой исчезновения. За период с 1933 по 1936 год всего было раскопано 19 крупных комплексов – семь неолитических стоянок, пять городищ, датируемых I тысячелетием до н.э., четыре селища того же периода и три больших курганных могильника XI-XIII вв. н.э. [Археологические работы, 1935; 104].
В 1934 году исследовались в основном площади в районе Рыбинск-Ярославль. Были раскопаны, в частности, 15 курганов XI-XII вв. н.э., входящих в состав обширной группы, расположенной на левом берегу Волги у села Воздвиженье, в 16 километрах вверх по течению от Ярославля. Продолжены также раскопки начатого в 1933 году кургана в устье реки Ить на левобережье Волги, у села Устье, выше Ярославля. Этот памятник, к началу исследования почти полностью размытый Волгой, дал два слоя – нижний эпохи бронзы, верхний – VI-VII вв. н.э. [Археологические работы, 1935; 106-107]. Но наиболее крупные работы 1934 года были предприняты на городище у деревни Березняки - на правом берегу Волги в устье реки Сонохты.
Этот один из наиболее интересных памятников Верхнего Поволжья был открыт и частично разработан еще А.А. Спицыным в 1903 году. В 1934 году была исследована почти половина территории городища, в результате чего получен обширный материал III – IV вв. н.э. В следующем, 1935 году раскопки на городище было завершены. В ходе работ обнаружены остатки семи наземных рубленых домов, нескольких хозяйственных построек и интересного погребального сооружения, представляющего собой маленькое деревянное строение, в котором размещались остатки трупосожжений. Сохранились и остатки оборонительных сооружений.
Рис. 10. Реконструкция Березняковского городища (П.Н. Третьяков)
В 1935 году продолжена также начатая в 1933 году разработка селища III-V веков около дома отдыха «Красный холм», в 20 километрах вверх по Волге от Ярославля.
Тогда же в полосе затопления Угличской ГЭС раскопано знаменитое поселение эпохи бронзы у села Золоторучье, давшее материал, который с полным правом можно назвать уникальным - по количеству находок и классическим - по их выразительности и разнообразию. Около деревни Новоселки в семи километрах от Углича в устье Грехова ручья полностью исследованы остатки городища первых веков н.э. Близ деревни Митино, в устье реки Куксы, на правом берегу Волги в этом сезоне был также раскопан сложный памятник, состоящий из разрушенного длинного кургана IX-X веков и лежащего под ним слоя с находками эпохи бронзы. Характер и особенности материала сближают его с золоторучьинским.
Кроме того, в 1935 году начаты раскопки еще одного исключительно интересного памятника - городища на левобережье Волги, расположенного у села Городище, в пяти километрах ниже Калязина. Здесь открыты остатки культуры древнейших в Верхнем Поволжье городищ, датируемой началом-серединой I тысячелетия до н.э. Мощность слоя местами достигает трех метров и содержит остатки всех последующих периодов вплоть до середины I тысячелетия. н.э. В дальнейшем на основании анализа данных этого памятника разрешены некоторые вопросы хронологической классификации верхневолжских городищ [Археологические исследования, 1941; 76].
1935 год стал также временем систематического обследования известных и разведки новых памятников фатьяновского типа в Тутаевском районе. В частности, в 1935 году завершаются начатые в 1933-1934 гг. раскопки Вауловского могильника под Тутаевом. Всего на Ваулове под руководством Д.А. Крайнова были проведены три экспедиции, организованные Государственным Историческим музеем совместно с ГАИМК, в ходе которых вскрыта площадь более 2000 кв. метров.
По количеству погребений Вауловский был тогда самым большим из известных фатьяновских могильников северной группы этой культуры. Результаты трехлетних работ на памятнике обобщены в итоговом исследовании Д.А. Крайнова, опубликованном в выпуске «Трудов Государственного исторического музея». В нем на основе методичного изучения территории памятника и анализа собранных материалов по-новому поставлены самые общие вопросы характеристики фатьяновской культуры в целом, касающиеся как ее происхождения и ареала, так и особенностей хозяйственного и религиозно-культурного комплексов [Крайнов, 1941; 105-155].
В 1936 году наиболее активные работы переместились вверх по Волге. Раскопки велись в основном на двух участках – в нижнем течении Мологи и по Волге от Мышкина до Мологи. Так, на левом берегу Мологи открыты остатки неолитических стоянок. На правом берегу Мологи проведены также небольшие раскопки стоянок эпохи бронзы и раннего железного века. Поиски «Холопьего городка», известного по письменным данным и расположенного некогда на Мологе вблизи устья реки Сить у села Борисоглеб, привели к убежденности в том, что городище полностью уничтожено вследствие изменения русла реки.
На правобережье Волги у села Охотино, в двух-трех километрах ниже Мышкина в местности Круглецы в 1936 году раскопано городище первых веков н.э., почти совершенно размытое Волгой. Не многим лучше сохранилось городище у села Городок на правом берегу Волги, в районе железнодорожной станции Волга, представляющее собой один из древнейших верхневолжских памятников такого типа. Материалы этого памятника аналогичны находкам нижнего горизонта в слое городища у села Городище. Наконец, в этом же районе у села Килино в 1936 году проведены небольшие раскопки на обширном селище VII-VIII веков н.э. [Археологические исследования, 1941; 77].
Отметим, что с двадцатых и тридцатых годов дополнительным источником сведений о времени, месте и особенностях проведения археологических раскопок становятся газетные материалы. Так, в номере ярославской областной газеты «Северный рабочий» обнаруживаем сообщение об упомянутых работах «на берегах рек Волги и Мологи в пределах Мологского, Брейтовского и Мышкинского районов». В заметке обозначены основные силы экспедиции (студенты-практиканты Ленинградского университета), названы ее руководители (старший научный сотрудник университета П.Н. Третьяков и заведующий историко–бытовым отделом Ярославского музея С.Н. Рейпольский); указан также источник финансирования исследований (ГАИМК) [Раскопки, 1936].
В результате проведенных за три года работ на перечисленных выше территориях был получен обширный материал, в некоторых отношениях превосходящий все данные, собранные здесь за все время раскопок и обследований предыдущих лет. Хотя работы носили практически только спасательный характер, велись очень быстро и без тщательно подготовленного исследовательского плана, полученные материалы отличались богатством, разнообразием, хорошей репрезентативностью, высоким уровнем атрибуции и научной обработки.
В тридцатые годы начинается разрушение Сарского городища - «трест Москамнеруда, найдя находящийся под культурным слоем городища гравий чрезвычайно ценным по качеству, а само место удобным для разработки, добился разрешения на уничтожение памятника» [Архив ГМЗ РК А-175, л. 319]. Сотрудникам Ростовского музея в этих обстоятельствах оставалось только вести наблюдение за этими работами. Археологический надзор за разработкой месторождения гравия осуществляли Т.О. Тарасова, Д.Н. Ушаков, Д.А. Крайнов [Архив ГМЗ РК А-175, л. 319, 94]. Вещи, извлекаемые в ходе разработки карьера, поступали в фонды музея.
Перечень археологических работ, проведенных в Ярославском крае в этот период, не исчерпывается территориями, уходящими под затопление попадающими в зону строительных работ или мелиоративных работ. Воодушевленный результативностью раскопок и богатством здешних памятников, П.Н. Третьяков не ограничивается одними только приволжскими территориями и уже в 1938 году, по завершении спасательных работ исследует несколько памятников на Плещеевом озере. Были обследованы остатки городища Клещин, в частности, сделан план его укреплений. Путем пробных раскопок обследовано поселение Александрова гора, что позволило датировать его X – XIII вв. Следы аналогичных поселений обнаружены также по соседству с Александровой горой, на берегу озера Сомино.
В 1938-1939 году в Переславском районе П.Н. Третьяков совместно с Я.В. Станкевич дополнительно проводит раскопки курганных насыпей на берегу реки Кухмарь. Характер обнаруженного инвентаря – керамики, бронзовых и серебряных предметов - позволил ему отнести погребения к бронзовому веку. Именно результаты исследования ярославских памятников I тысячелетия н.э. и отчасти I тыс. до н.э., проведенного в тридцатые годы, в значительной степени послужили материалом для тех работ П.Н. Третьякова, в которых сделаны наиболее серьезные обобщения по этой проблематике [Третьяков, 1939; Третьяков, 1941а;Третьяков., 1941б].
В 1938-1939 гг. по заданию ГАИМК научный сотрудник Академии Я.В. Станкевич при сотрудничестве с Ярославским краеведческим музеем проводит систематическое исследование нескольких десятков курганов на двух больших могильниках в окрестностях Ярославля – Тимеревском и Михайловском проводит. В ходе этих работ был собран, проанализирован и введен в научный оборот огромный вещевой материал. Объем раскопок достаточно велик – только на Тимеревском могильнике были вскрыты 26 насыпей, что позволило детально реконструировать тип погребального обряда.
СТАНКЕВИЧ Ядвига Вацлавовна (1909-59 гг.), археолог, канд. ист. наук, научный сотрудник ГАИМК, специалист по археологии финно-угров, балтов и славян Вост. Европы 1 тыс. до н. э. - нач. 2 тыс. н. э., исследователь древнейших городов С.-З. Руси. В 1938-1939 гг. по заданию ГАИМК при сотрудничестве с Ярославским краеведческим музеем провела систематическое исследование нескольких десятков курганов на двух больших могильниках в окрестностях Ярославля – Тимеревском и Михайловском. В 1949-58 открыла и обследовала свыше 200 поселений и могильников различных эпох, провела масштабные археологические раскопки на городищах раннего железного века, курганных и грунтовых могильниках в Тверской области. На основе результатов раскопок ярославских курганов была выработана антинорманская концепция раннесредневековой истории Верхнего Поволжья, доказывающая исключительно славянский характер захоронений.
Систематизация и изучение могильного инвентаря привело Я. А. Станкевич к заключению, что Тимерево служило сельским кладбищем, которое действовало со второй половины VIII до начала XI в. Что касается Михайловского могильника, то по итогам проведенных раскопок основной вывод Я.В. Станкевич заключался в том, что этот памятник оставлен пришлым славянским населением. К такому убеждению она приходит в результате анализа погребального обряда, который считает аналогичным обряду сопкообразных курганов в Ленинградской области, а также на основании характеристики вещевого комплекса в целом (прежде всего керамики) [Станкевич, 1941; 56-88.].
Работы под руководством Я.В. Станкевич отличались тщательностью подхода и высоким уровнем исследовательского профессионализма. На основе изучения результатов раскопок ярославских курганов была выработана целостная и методичная концепция раннесредневековой истории Верхнего Поволжья [Фехнер, 1963; с. 5]. Эта концепция, пользовавшаяся в течение почти двух десятилетий непререкаемым авторитетом и получившая много позднее название «патриотической», в основе своей опиралась на скрупулезно аргументированное положение об исключительно славянском характере захоронений в ярославских могильниках. Отсюда - однозначный антинорманизм, полное отрицание каких-либо еще иных влияний и некоторые другие признаки идеологической окраски позиции [Кураев, 1999; 14]. Теоретические положения Я.В. Станкевич были одним из наиболее очевидных примеров давления идеологических постулатов на археологию, что в то же время ни в какой степени не умаляет объективной значимости этих исследований.
В конце 30-х годов берет свое начало особое, чрезвычайно важное направление в отечественной археологии – планомерное исследование древнерусских городов. Весьма спорадическое в дореволюционную эпоху и практически забытое в двадцатые годы, с теперь это направление начинает формироваться как самостоятельное, последовательное и впоследствии одно из основных и наиболее тщательно разрабатываемых. Исследования культурного слоя Ярославля и Переславля были одним из первых шагов по пути, который принадлежит уже следующему десятилетию.
Изучение средневековых городов Верхнего Поволжья начинается в контексте общего усиления интереса к истории городов, который характерен для всего периода тридцатых - сороковых годов. В русле этого явления в археологии происходит планомерное изучение Новгорода (раскопки начались в 1932 году), Киева (начало раскопок - 1936 г.), Владимира (раскопки 1936 -1937 гг.) и других городов.Научный итог этого периода был подведен во второй половине 40-х годов ХХ века, в частности, в обобщающих работах М. Н. Тихомирова по истории древнерусского города, в которых на основе изучения результатов раскопок делаются серьезные выводы по вопросам происхождения и развития средневековых городов [Тихомиров, 1946; Тихомиров, 1947].
Работы в городах Ярославского края стали частью этого процесса. С формальной точки зрения первыми раскопками на территории городов Ярославской губернии были исследования южного крыльца Успенского собора в Ростове Великом, проведенные Д.А. Ушаковым в 1928 году с целью изучения сохранности фундамента здания [Повелихин, 1991], а также раскопки в Романове П. Н. Третьякова в 1932-1933 гг. [Археологические работы, 1935; 105-106]. В городе была произведена разведочная шурфовка, однако эти исследования существенных результатов не дали.
Рис. 11 М.К. Каргер
Ка́ргер Михаи́л Константи́нович (1903 —1976) — историк архитектуры, археолог. Доктор исторических наук, профессор. В 1927 окончил ЛГУ, затем преподавал там же, в 1949—1973 заведовал кафедрой истории искусств. В 1938—1950 также преподавал в Академии художеств. С 1929 также работал в Государственной академии (ныне институте) истории материальной культуры (в 1953—1971 был директором). Участник Великой Отечественной войны. Основной круг научных интересов — памятники древнерусского зодчества в Ки
Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 421; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |