Статус "клеточки" и принципы построения систем знаний

Принимая взаимосвязь X—(A) в качестве клеточки атрибутивного знания, мы отвлекаемся от всех как функционарных, так и генетических связей и зависимостей, которые существуют внутри действительной системы атрибутивного знания. Внутри неё единичные знаки находятся в многообразных связях друг с другом и, следовательно, играют различную роль в системе целого, имеют различные "связи значения". Но эти связи и возникающие благодаря им, или обуславливающие их, различия между атрибутивными формами современного языкового мышления, очевидно являются продуктом и результатом определённого исторического развития и как таковые должны быть ещё выведены из каких-то более простых атрибутивных форм. Иначе говоря, сама системность атрибутивного языкового мышления должна быть ещё объяснена в функционарном и генетическом плане, должна быть выведена. Переходя от системы атрибутивных форм языкового мышления к отдельному атрибутивно-номинативному знанию мы отвлекаемся от всех связей внутри системы атрибутивного языка и, соответственно, атрибутивного языкового мышления, производим необходимое функционарно-генетическое упрощение и вводим функционарно-генетический прототип как всей системы в целом, так и всех отдельных, входящих в неё сравнительно более сложных форм. Таким образом, в этой связи переход от системы сложных знаний и выражающей её системы атрибутивных знаков к отдельному знанию, выраженному одним знаком, выступает как регулярный прием функционарно-генети­чес­кого сведения, или – его можно рассматривать и так – как прием чисто функционарного упрощения.

Образуя абстракцию отдельного номинативного знания, мы отвлекаемся от многих важных связей и свойств развитого атрибутивного языкового мышления, мы теряем для рассмотрения все внутренние связи и свойства системы атрибутивного знания, но мы делаем это сознательно, ибо это единственный путь исследования, позволяющий нам рассмотреть общее свойство всех составляющих её единичек, а в силу этого так же и некоторые свойства системы атрибутивного знания как целого. Произведя это рассмотрение, мы затем должны вернуться к оставленным свойствам и связям атрибутивного знания и исследовать их на базе уже полученного знания об отдельной единичке, об отдельном номинативном знании. При этом процесс рассмотрения всё более сложных видов атрибутивного знания на базе номинативного знания и исходя из него выступит как функционарно-генетичес­кое выведение этих более сложных видов знания из номинативного. При этом, если клеточка атрибутивного знания выведена правильно, то любой вид атрибутивного знания должен быть ни чем иным, как усложнённой и дифференцировавшейся внутри себя взаимосвязью X—(A). Это и будет означать, что взаимосвязь номинативного знания является общей и специфической связью атрибутивного знания, что она "остаётся" во всех связях системы и как бы охватывает все эти связи.

Доказать, что номинативное знание X—(A) действительно является такой взаимосвязью можно будет только в ходе дальнейшего выведения, хотя фактически дело уже предрешено самим сведением, самим выбором взаимосвязи X—(A) в качестве "клеточки", то есть взаимосвязь номинативного знания с самого начала выбиралась с таким расчётом, чтобы удовлетворить этому требованию.

Специально надо оговорить и то обстоятельство, что характер взаимосвязи, которую мы берём в качестве функционарно и генетически исходной, той, из которой мы выводим другие, определяется тем набором элементов, связей и их свойств, которые мы берём в развитом синхронно анализируемом целом. Это условие создаёт, конечно определённую субъективность и определенный произвол в исследовании и изображении объекта, но лишь в той мере, в которой это позволяют задачи исследования, и в тех границах, которые этими задачами ставятся. Так взаимосвязь номинативного знания X—(A) может служить исходной взаимосвязью выведения или "клеточкой" только для системы атрибутивного знания. Если бы перед нами стояла другая задача и если бы, в соответствии с нею, мы взяли в существующем сейчас языковом мышлении другие, не атрибутивные знания, например, те которые обозначаются грамматическими категориями глагола и наречия и логическими категориями отношения, действия, связи и т.п., и поставили бы задачу исследовать их возникновение, или строение их систем в современном развитом, "ставшем" языковом мышлении, то должны были бы найти и выделить в языковом мышлении в качестве исходного образования не атрибутивно-номинативное знание, а какое-либо другое, например, простейшее знание о каком-либо отношении или связи, форма которого должна была содержать в нерасчленённом, недифференцированном виде выражения для относящихся элементов взаимоотношения и самого отношения между ними, или выражения для связанных между собой сторон в самой связи. Если такие клеточки для различных видов знания современного языкового мышления будут найдены, то можно будет построить системы таких видов знания независимо от других систем, подобно тому, как можно строить саму по себе систему атрибутивного знания. Отчётливое понимание природы и возможностей применяемого метода позволяет отвести как не относящиеся к рассматриваемой проблеме все вопросы об "историческом первородстве" тех или иных языково-мыслительных или языково-грамматических форм: что было раньше – слово или предложение? Какова была структура исторически первоначального слова-предложения? и т.д. и т.п., столь сильно занимавшие в последнее время историческое языкознание. В плане нашего исследования речь может идти лишь о "логическом первородстве", а этот вопрос решается не только и не столько обращением к истории, сколько функционарным анализом. Но, в последнем задача состоит совсем не в решении вопроса, что было раньше, а в выяснении того, что проще, что сложнее, и что чему подчинено.

Связь между формой и содержанием

Задача выделить исходную абстракцию при анализе системы атрибутивного знания возникла уже давно. Собственно, она была поставлена и определенным образом решена уже Аристотелем. Основная ошибка Аристотеля состояла в том, что он ограничился исключительно связями между элементами языковой формы и не увидел за ними связей формы с объективным содержанием, то есть связей специфичных для знания как такового, связей, характеризующих само знание. Одним из проявлений этой ограниченности является логико-граммати­ческий параллелизм, – смешение субъекта предложения с объектом (от которого не освободилась по существу и современная логика).

См., например, Н. О. Лосский. "Логика", Петроград, 1922, стр. 16-38; Ахманов. "Логические формы и их выражение в языке", сб. Мышление и язык. Госполитиздат, 1957, стр. 174-179, 188-209: "Споры о логическом субъекте и физическом объекте в современной английской школе анализа".

Следствием этой же ограниченности является лозунг логического эмпиризма, выдвинутый в 30-х годах, о том, что логика есть синтаксис языка. Одним из проявлений этой же ошибки в выделении исходной абстракции является неумение современной логики различить и разграничитьсодержание и форму в мышлении, непонимание различия между реальными и формальными знаниями (мы будем говорить об этом ниже, в §21) и многое другое.