Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


OS-028. Тигра 2 страница




- Уже Ашхабад?

Полусонная бреду по коридору, плюхаюсь в кресло. Три часа в транзитном зале, потом еще три часа полета, - через шесть часов я в Дели… Дели… как необычно, не могу поверить – «я лечу в Индию», ну надо же!.. и какая же свинья придумала эти дырявые голые металлические сидения в транзитном зале? Ни сесть, ни лечь… Подвесила бы за яйца того кретина, который придумал эти сиденья… битый час пытаюсь устроиться, одни кошмары в голову лезут.

 

…Страшно было вот так броситься вниз головой в полную неизвестность, последовать тревожному и настойчивому зову, перечеркнув все устойчивое и понятное. Как ушла с работы, месяц гуляла по лесу, ползала по Интернету, смотрела – чем мир дышит, читала… я снова могла много читать, но старые книжки не пошли, а новые – такие, чтобы увлекли, не попались, и в начале сентября в моем кармане уже лежал загранпаспорт, билет с годовой открытой датой обратного вылета и виза в Индию. Попрощавшись со всей прошлой жизнью, я закрыла дверь своего дома, которая тут же затерялась в бесконечной веренице событий и явлений.

 

(2)

 

Уже 15 часов, как мы въехали в горное ущелье и тащимся по узкому серпантину, где едва разъезжаются автобус и джип. Левая сторона автобуса то и дело зависает над пропастью, камни вырываются из-под колес и стремительно уносятся в бездну, а если высунуться из окна и посмотреть вниз, возникает полная иллюзия, что колеса уже почти сорвались в пропасть и автобус вот-вот начнет падать. Индусы, сидящие рядом, не обращают на это никакого внимания. Что это - твердый характер или безразличие к жизни? Я слышала, что случаи срывов автобусов в пропасть не так уж и редки в Индии, и то и дело возникает легкий испуг, всплеск адреналина и мысль, что Я не могу умереть вот так – некрасиво, невнушительно, из-за оплошности какого-то там водителя.

Тридцатичасовое заключение в автобусе измотало меня вконец. Тело болит от усталости и долгого вынужденного сидения, и мне уже нет никакого дела до гор за окном. Неужели это Гималаи? Невысокие, серые, с редкой растительностью, абсолютно неприветливые и очень похожие друг на друга. К таинственному слову «Гималаи» эти горы имеют отношения не больше, чем огрызок к яблоку, и все-таки это были именно они – правда, лишь предгорья, бесконечными километрами дорог наматывающиеся на колеса нашего автобуса. Внизу по большим камням течет неширокая река цвета бетона, изредка выглядывает солнце, и все мысли - только о том, когда же кончится эта монотонная тряска.

Шумная компания иностранцев, веселившаяся всю ночь, теперь тоже выглядит блекло, - все устали от суток дороги и лениво обмениваются впечатлениями, планами, информацией о ценах и отелях, не отдавая себе отчета в том, что идут уже по второму, а то и по третьему кругу. Разговор живет своей жизнью и не хочет прекращаться, принося уже не впечатления, а лишь утомление и скуку. …Не хочу ни слушать такие разговоры, ни участвовать в них. Приятно чувствовать себя подвешенной в пространстве и времени, не связанной ни с кем никакими планами.

Деревни, люди, бесконечная череда домиков вдоль дороги, они живут здесь… рождаются, живут, рожают и умирают – прямо здесь… непостижимо… маленькой я гуляла темными вечерами осенью или зимой, смотрела на светящиеся окна домов, заглядывала: фигурки людей… говорят, едят, ходят, жестикулируют, …они там живут… Почему-то каждый раз становилось ужасно неуютно, словно смещалось обычное восприятие, я переставала быть собой и становилась вон тем человеком, вон тем… точнее я становилась чем-то «между» нами – зависала посередине, и это вселяло ужас – ужас потери индивидуальности, себя. Неужели они там живут… неужели может быть какая-то жизнь помимо меня, там где меня нет и не будет? В этом что-то перекликалось со страхом смерти из раннего детства: лежа в кровати я плакала, представляя, что когда умру, жизнь будет продолжаться, но уже не для меня, меня уже не будет НИКОГДА… Я так и не смогла смириться с этим «никогда», - с этим невозможно смириться, это можно замазать, выбросить, заставить себя перестать об этом думать, и кто знает – что еще я забываю, намеренно предавая забвению целые куски своей жизни...

Мимо проносятся люди и их дома – картонные игрушечные домики «Анти-Барби», вывернутые наизнанку. Вся их жизнь – на ладони, прямо перед тобой. Моются, едят, учатся, стирают, ругаются, плачут, смеются, и все это видно из окна автобуса – гигантский спектакль длиной в две тысячи километров, в котором меня нет и никогда не будет.

Скоро опять вечер... Это хоть когда-нибудь закончится? Автобус в очередной раз останавливается, и в проходе вырисовывается человек, издающий звуки, похожие не то на молебен, не то на агитацию. Перерыв на ланч? Пятнадцать минут твердой почвы под ногами. Я уже привыкла к тому, что при каждой остановке автобуса в салон заскакивают несколько человек и довольно бесцеремонно пихают прямо в лицо всякую съедобную дребедень, которой они торгуют, так что на этого персонажа я даже и не взглянула. Человек оказался настойчив, и в конце концов я обращаю внимание на то, что в руках он держит табличку. Присматриваюсь и читаю на ней свою фамилию, - вот это да! - звуки, принятые мной за брызги местного колорита, оказались его попыткой озвучить написанное. Широко улыбаясь, говорит что-то… ага, его зовут Рам. Ну хорошо, Рам так Рам. Впервые с момента прибытия на эту землю улыбка индуса кажется мне уместной. Прощай, чертова колымага!!!... Так и ходить можно разучиться… Ну надо же! - старая «Волга»…. Нет, только похожа, но все равно смешно. Всего лишь третий день в Индии, а такое впечатление, что прошло дней десять – чуть ли не каждый шаг и каждый поворот головы вызывает «Ну надо же!», «Не может этого быть!», «Вот это да!». На краю света неожиданно вынырнуть из хаоса восточного колорита и оказаться в разбитой советской колымаге! В машине шипит что-то, отдаленно напоминающее музыку, водитель радостно подпевает и даже пританцовывает на месте, - мы едем, прощай пыльный автобус!

Вскоре по обеим сторонам дороги стали появляться мрачные каменные сараи.

- Это уже город?

- Да, мэм, - улавливаю нотки подобострастия в его интонации.

- «Мэм»? А, ну да…

Напоминаю себе, что теперь я превратилась в «мэм», как и любая белая женщина в Индии. В этом слове «мэм» официально принятая форма вежливости так тесно граничит с покорностью раба, что невольно вызывает к жизни самые сокровенные инстинкты повелевания. В чопорной Европе, а уж тем более в домостроевской России, такого не испытаешь. Впоследствии я не раз видела, как глаза сереньких, невзрачных европеек зажигались глубоким темным светом от этих маленьких, но созвучных стремлению к власти знаков раболепия.

- Это уже город??!

- Да, мэм!

- Где же я буду жить? – становится неуютно при мысли, что меня запихнут в какое-нибудь ужасное место.

- Мы приедем к большому озеру, мэм, и на нем лодки – большие дома-лодки.

Он разговаривает на примитивном английском, или у него такая примитивная речь? Все время возникает мысль – неужели он такой тупой? Или он меня считает тупой?

- Это озеро называется Дал Лэйк, – ну точно, говорит со мной, как с двухлетним ребенком.

Окраина!… Впрочем, в Индии окраины зачастую не так уж и отличаются от центра города, особенно если этот город невелик. Шри Нагар – столица штата Джамму и Кашмир, но мне посчастливилось убедиться в том, что грязь и нищета здесь везде одинаковы – что в центре, что на периферии.

Разбитые вдрызг дороги, полуразрушенные и почерневшие от сырости дома, бесчисленные помойки... наверное, именно так я могла бы представить себе обычный город после атомного взрыва. Никак не могу привыкнуть к тому, что здесь везде грязно, и даже природа кажется пыльной и унылой… Пятнадцать минут смутного беспокойства и приступов тревожности, и мы наконец подъезжаем к большому озеру - широкому живописному пятну меж лачуг и парков, вносящему покой и прохладу в напряженную атмосферу уличной суеты, нашпигованную фигурами воинственных автоматчиков.

- Венеция Кашмира! – Рам довольно разулыбался и засверкал глазами, показывая на озеро, пытаясь вызвать у меня всплеск эмоций и признание красоты «его» места.

Разглядываю наконец это существо – невысокий, даже маленький, и совершенно непонятно сколько ему лет. Одет не бедно по местным меркам, но крайне небрежно, как и подавляющее большинство индусов. Морщин нет, кожа гладкая и упругая, как у совсем юного мальчика, но взгляд при этом совсем не юношеский. В его поведении есть задор, а в глазах что-то такое, что вот-вот прорвется во мне грустью, но я слишком устала для этого и занялась обзором окрестностей.

Длинными, уходящими в лотосовую дымку рядами по всему озеру стоят плавучие дома, house boats, с названиями, вызывающими всплески эмоций, которые так свойственны всем начинающим искателям истины. …«Ретрит Шивы», «Танцующая Шакти», «Улыбка Лакшми», «Према Парадайз», «Спящий Кришна»… Прыгаю в большую цветную лодку, очень похожую на гондолу с индийскими орнаментами и узорным навесом, с удовольствием плюхаюсь на небольшой диван с подушками и хочу плыть на этой лодке долго, наконец-то можно расслабиться и от дороги, и от беспокойства… на этом озере можно жить! Молчаливый гондольер опустил весло в воду и не спеша повез нас куда-то к закоулкам этого водяного Гарлема.

Лодка свернула вглубь плавучих домов, потом еще свернула, и еще... - это похоже на улицы на воде. Людей почти нет, но те, что есть, неотрывно таращатся на меня, как на диковинное существо из другого мира. Кто-то улыбается, но большая часть любопытствующих выглядит настороженно и даже недовольно. Возможно, их недовольство вызвано тем, что из-за войны число туристов в этих местах в последние годы становится все меньше и меньше, а сейчас почти что приблизилось к абсолютному нулю… Туризм – их основной источник доходов, и вот теперь они видят, что я не одна, и на лицах отражено мучительное понимание - я уже куда-то еду, меня уже кто-то поймал в свои сети… Перманентное ожидание возможного военного конфликта с Пакистаном, непрерывные теракты кашмирских сепаратистов превратили этот рай 80-х годов в угрюмый край алчных прохиндеев, а туристы этого не любят, и я этого тоже не люблю.

(На кой черт меня сюда принесло??)

Гондольер что-то монотонно, но с чувством напевает. Никак не могу сбросить напряжение после долгого пути, прилечь что ли на подушки? Рам одобряюще кивает головой, прибавляя на своем бабушкином английском что-то вроде «Ваша дорога была длинной, мэм, но от этого Ваш отдых станет только слаще...» Равномерные всплески воды, легкое покачивание лодки, тишина озера... проплывающие мимо крупные лотосы...

Глаза закрылись, я еще помню - где я… и еще чуть-чуть помню… но вот картины сновидения пронизали реальность, и в жемчужном отражении озера я вижу себя в незнакомом городе, рядом идет Рам и что-то рассказывает. Мой гид, он ведет меня. Подходим к очень странному зданию, и я не могу понять, чем же оно кажется необычным? Оборачиваюсь к Раму, чтобы спросить, но его нигде нет. Опять смотрю на здание – то ли полуразрушенный дворец, то ли древний индуистский храм, забытый богами и людьми, и что-то определенно знакомое есть в этом месте... едва доносится запах раскаленных камней, морёной древесины... все такое знакомое, но такое далекое...

- Добро пожаловать, мэм! – одновременно с этими словами лодка стукнулась о бетонные сваи, на которых держалась лестница, ведущая к дому.

Я вздрогнула и очнулась. Небольшая деревянная площадка перед домом, на ней - молодой индус, одетый во все белое – широкие штаны и длинную рубашку, доходящую почти до колен.

- Как прошло путешествие?

Рассказывать о том, как меня обманули в турагентстве в Дели, пообещав двадцать часов пути вместо тридцати, и как это тяжело - просидеть тридцать часов практически в одной позе, и как в этой позе неудобно спать, мне совсем не хочется, (да ты и сам все это знаешь, что глупые вопросы задавать – лучше давай сюда скорее ванную с теплой водой, широкую мягкую постель, пушистые полотенца...) отделываюсь вежливым «ОК» и вылезаю из лодки, отказавшись от услужливой руки Рама. Меня не покидает смутное ощущение, что во сне произошло что-то важное, и что если бы не преждевременное пробуждение, я бы обязательно открыла тайну этого храма. …Легкая досада на человека в белом… Рам обменялся с ним несколькими фразами, сопроводив свою речь активной жестикуляцией, а потом ловко запрыгнул в лодку и дал знак, что можно отъезжать. Лодка оттолкнулась от маленького причала, и опять я увидела что-то невыразимо печальное в его глазах. Он перестал казаться тупым, даже стало жалко его, как грустного ребенка…

- До свидания, мэм! Кто знает, где и как мы еще встретимся, но если вам когда-нибудь будет нужен гид, - сердце екнуло в этот момент, - спросите Шафи, - указал на человека в белом, - как меня найти.

Он предложил мне быть моим гидом – словно подслушал, подсмотрел мое сновидение! Такие странные совпадения... ведь это может быть не просто случайностью, особенно, когда воздух начинает как будто гудеть… Если я не могу найти однозначного толкования таких совпадений, они все равно не становятся бессмысленными, - в тот самый момент, когда это происходит, я переживаю нечто, что выводит меня за рамки обыденности и привычных закономерностей жизни. В самом этом моменте уже заключен намек на то, что есть что-то еще, пусть и недоступное пока для моего понимания, но если обращать на это внимание, то кто знает, куда могут вывести такие знаки?

(3)

 

Комната, пропитанная благовониями, горячая ванна, травяной чай, чистая постель – вот он, катарсис. Моя резиденция на несколько дней… Рам был прав, - еще никогда я не получала такого яркого удовольствия от столь привычных явлений, как горячая вода и кровать. Я уснула так крепко, что когда проснулась, то показалось, что пролетело мгновение, но часы показывают, что прошло около трех часов. Еще только начало седьмого, но, судя по темноте в комнате, на улице уже темень. Через плотные занавеси проникает свет, который идет черт его знает от чего, - в этом мире мне еще ничего не известно, даже местонахождение кнопки выключателя.

Усталость еще проявляется редкими всплесками, но любопытство неудержимо гонит прочь из комнаты. Голодного тигра легче удержать от куса мяса, чем меня от новой жизни, ждущей где-то снаружи. Припрыгивая от нетерпения, натягиваю джинсы, свитер и выхожу наружу. Свет идет от небольших круглых фонарей. Совсем как на Старом Арбате! – мелькнула мысль и тут же исчезла среди водоворота новых впечатлений.

Шафи сидит неподалеку на деревянном причале в пластмассовом кресле. С кем-то разговаривает… Ага, увидел меня и сразу вскочил, идет навстречу.

- Как отдохнули, мэм?

- Отлично!

- Вам чего-нибудь не хватает?

(Ну конечно мне всегда чего-нибудь не хватает! Потому я и здесь...)

- Нет, пока всего хватает. Если что – скажу.

- Обязательно скажите, если что-то не так. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы Вы себя чувствовали здесь как в раю, - он сказал это с таким чувством, что захотелось его успокоить и заверить в том, что я не капризная и мне надо не так уж и много. – Что закажете на ужин? Прошу прощения, но мясо сегодня уже достать невозможно, только завтра.

- Меня вполне устроит любое овощное блюдо, только не острое... Очень прошу – не острое! – в памяти еще свежи воспоминания о прелестях индийской кухни в Дели, после которой еще целый час я не чувствовала языка, поэтому сейчас жизненно важно объяснить этому индусу то, что мне нужна абсолютно не острая еда.

Для путешественника по Индии донести до повара мысль о том, что тебе нужна не острая пища – дело непростое. Фраза «not spicy» может быть интерпретирована как «без приправ», а индийская кухня без приправ – что свадьба без невесты. Фраза «not too hot» может быть понята как «не слишком горячее», и холодная еда тоже не порадует твой желудок. Венцом всей операции, сопровождаемой многосложной мимикой, будет счастливое лицо повара, который наконец-то тебя понял, но не надо забывать, что то, что для индуса «почти не острое», может просто выжечь тебя изнутри.

Шафи понимающе закивал.

- Я понял, понял, не острое... Все иностранцы так просят, поэтому не беспокойтесь, - здесь еще никто не был недоволен едой. Моя мать очень хорошо готовит.

- Ну и что-нибудь сладкое с тем травяным чаем, который был в комнате.

Он довольно улыбнулся.

- Это особенный чай – кашмирский. Вам понравилось?

- Да, а из чего он?

Он перечислил ряд ничего не говорящих названий.

- Его можно купить в магазине?

- Ну что вы! В магазине – это совсем не то, в магазине – штамповка. Травы для этого чая собирают в горах мои сестры. Считается, что только незамужние девушки могут это делать, иначе вкус чая будет не таким хорошим.

- Почему только незамужние?

(А… ведь тут если не замужем – значит девственница, ну понятно…)

- Потому что они еще не испорчены.

- Ну, да разумеется…, - не могу быть искренней в таких ситуациях, глупо поддакиваю, улыбаюсь, а на самом деле тошнит меня и от его дурацкой морали, и от своего поведения. Но остановить разговор уже не могу, втянулась в дружескую гнилую беседу. - У тебя большая семья?

- Да, четыре родных брата и три родных сестры, а сколько у меня двоюродных братьев и сестер! А еще сколько племянников! Мэм, скоро будет свадьба у одного из моих двоюродных братьев, для моей семьи было бы очень радостно пригласить Вас.

Побывать на индийской свадьбе… ну а что, эта идея мне нравится, хотя я даже смутно не представляю, что это такое, разве что из кино, впрочем я уже начинаю понимать, что индийское кино, судя по всему, призвано изображать зеркальное отражение индийской жизни по принципу диаметрально противоположного. Камера-обскура!

- Если я к тому времени еще буду здесь, обязательно приду.

- Так разве это не от Вас зависит, будете Вы здесь или нет?

Точь-в-точь такими вопросами меня всю жизнь доставала мама. Она никак не могла понять, что я понятия не имею, когда вернусь с очередной вечеринки – откуда мне знать, когда возникнет желание оттуда свалить? Может быть, прямо через пять минут, а может я там встречу страстного мальчика и захочу пропасть с ним на недельку-другую? И как можно это спланировать? Меня всегда воротило от такого подхода к жизни, который она пыталась мне навязать – она хотела, чтобы я поступала как она – решила вернуться домой в девять, значит надо вернуться максимум в десять, а уж если ты еще и пообещал кому-то (и тем более - ей) вернуться в девять, то тут хоть сам Шива предстанет перед тобой во всех своих воплощениях, - надо выполнить данное ей обещание… «Попроси прощения, в конце концов, и сделай то, что обещала…» Такой она хотела сделать мою жизнь, но черта с два – пусть попробует поймать меня!

- Буду я здесь или нет – зависит от моего желания, а откуда я знаю, от чего зависят мои желания?

Замолчал, явно не ожидав услышать от меня что-то глубокомысленное в ответ на такой простой вопрос. Туристы здесь редко бывают глубокомысленны, разве что когда у них несварение желудка. Еще какое-то время Шафи молчит, видимо из вежливости, чтобы дать понять, что уважает глубокие мысли, а потом все-таки меняет тему и зовет меня ближе к воде, - туда, где стоят кресла.

Алена он представил мне как своего брата. …Совсем не похож на индуса, несмотря на то, что смуглый и черноволосый. Хочется легкого флирта. Приглядываюсь, но нет… Мимолетное разочарование, - Ален совсем не в моем вкусе. Да и не воспринимаю я индусов как возможных любовников…

Все-таки приятно, что, судя по всему, и Шафи и его брат, которого я пока что воспринимаю только краем сознания, механически протянув руку и пропустив мимо ушей его приветствие, отдают себе отчет в том, что чем меньше они будут мешать моим мыслям и капризам, тем дольше я у них задержусь.

Замираю, прислушиваюсь к ощущениям, и словно из ниоткуда возникает состояние приятной безмятежной истомы, когда не хочется ничего делать, ничего говорить, но в то же время это не лень, не апатия, а нечто совершенно противоположное. Удивительна эта безмятежность – она деятельна, но деятельность ее сокрыта, она выражает себя как завихрения плотности ощущения жизни, как насыщенность восприятий ароматами и обертонами, этого не измеришь и не передашь словами, но как ясно я чувствую этот плотный поток безмятежности, словно сливающийся с темными струями озера под моими ногами, захватывающий в себя и мою дрёму с видением храма, и всю мешанину первых сумбурных впечатлений об Индии. Как удивительно, когда суета внешнего мира скользит по поверхности невидимой сферы, и внутри этой сферы я живу своей жизнью – там ласковое солнце, радость и предвосхищение, там нежно-голубое высокое пространство пронизано золотыми переливающимися тончайшими нитями. Если бы так могло быть всегда… Если бы это переживание было со мной постоянно… это невозможно, невозможно… жизнь – это череда мелкого и глубокого, и где мне найти побольше этой глубины? Уж наверняка не в беседах с Шафи и его братом...

- Ты не боишься путешествовать одна? – голос у Алена низкий и приятный.

- Нет, я вообще редко чего-то боюсь.

- Все европейские девушки такие?

- Не знаю... нет, наверное. Нет. Девушек обычно интересует то, на что смелость не нужна.

- А что интересует тебя?

- Не знаю. Поиск чего-то, чему я пока не могу дать названия.

- Духовный поиск… Понятно. Ты буддистка? – этот вопрос меня рассмешил. Ну почему люди всегда все сводят к чему-то банальному, даже если ты открыто говоришь о том, что ничто однозначное тебя не привлекает?

- Нет, я не религиозна. А ты? – зачем я это спрашиваю, ведь и так понятно, что с этим человеком не удастся интересно поговорить.

Интенсивный опыт общения с людьми за последний год привел к тому, что мне зачастую достаточно одной-двух фраз, чтобы понять, насколько может быть интересен тот человек, с которым я общаюсь. …Или это опять моя самоуверенность?

- Я мусульманин. (И что это должно по его мнению означать?? Впрочем, каков вопрос, таков ответ…) Джамму и Кашмир – мусульманский штат. Завтра здесь будет большой религиозный праздник. На этом озере есть остров, и на нем – самая главная мусульманская мечеть, завтра там будет очень много людей. С раннего утра там будут петь, молиться, а когда стемнеет – все озеро будет в плавающих свечах, это очень красиво. Ты ведь приехала только сегодня? Здесь много восхитительных мест в горах, там можно взять лошадь...

- Ух ты, здорово! Это мне нравится.

- Шафи может тебя отвезти туда, когда захочешь.

- В этом я не сомневаюсь…, - ага, понятно, это была реклама:)

- А вот и мой друг-японец!

Я и не заметила, как к нашему причалу из темноты подплыла лодка. Через несколько секунд из нее вылез молодой улыбающийся японец – ну значит будет возможность немного попрактиковаться в японском, который пока что существовал для меня только на страницах самоучителя.

- Конбанва! – тут же выпалила я.

- О! - японец издал радостный вопль, рассмеялся, - Конбанва!

- Икага дэс ка?

- Гэнки дэс. Аната ва?

Я неопределенно пожала плечами. Протягивает руку:

- Боку ва Хиро дэс.

Из беглого японского мне удается опознавать лишь некоторые слова и фразы, но этого достаточно для того, чтобы понимать, о чем говорит Хиро. Отвечаю, конечно, довольно примитивными фразами, но это не мешает испытывать гордость за свою эрудицию и боковым зрением разглядывать его складное тельце, мысленно раздевать, и я буду не я, если он этого не чувствует!

Ален с явным восхищением следит за нашей короткой беседой, слепленной из самых простых фраз, типа «Откуда ты?», «Сколько тебе лет?», «С кем ты путешествуешь?», «Нравится ли тебе Индия?», но для человека, который вообще не знает японского, это однозначно выглядит внушительно. Я давно обнаружила простой прием, позволяющий сорвать с человека налет значимости и обнаружить в нем банального искателя авторитетов и впечатлений. Стоит только произнести несколько фраз на разных иностранных языках, желательно редких, как в глазах собеседника обычно начинает светиться интерес и даже уважение. Мне такие люди сразу становятся неинтересны, чаще всего они оказываются беспомощны и инфантильны. Меня можно упрекнуть в скороспелости выводов, конечно, но это не вывод, а лишь сигнал, своеобразная лакмусовая бумажка, ну и говоря откровенно - будет ли кто-то искать интересного собеседника в том, у кого глаза загораются при виде позолоченного ситечка? Наверное, нет.

Холодно… холодно, холодно, холодно. Все не то, все не так. Не того я хотела, не к тому ехала. Поперлась в Кашмир… дура… красиво тут… да, красиво, только красота эта с душком, да и не затем бросала я свою работу, чтобы качаться тут на посудине посреди разноцветной лужи, заноза продолжает колоть во всех местах сразу.

Шафи зовет ужинать, и я, не успев проявить себя как полный профан в японском, ухожу, виляя хвостом, убежденная в том, что меня неравнодушно провожают глазами… На большом деревянном столе стоят начищенные до блеска кастрюльки с едой. И все такое вкусное… просто деликатесы для вегетарианца. Шафи периодически заглядывает, проверяет, не закончила ли я еду. (Все ОК, Шафи, не мозоль глаза, я тебя позову, когда дожую, не тревожь маленькую мэм). …Уф, ну все, неси сладкое… Шафи торжественно вносит на подносе маленькую блестящую форму, в которой по моим ожиданиям должен находиться десерт. С благоговением он ставит Это передо мной и гордо объявляет, что Это - особый кашмирский десерт. Каково же мое удивление, когда я обнаруживаю там густую манную кашу! Оборачиваюсь к Шафи, который, по-видимому, ожидал более ярко выраженного восхищения этим изысканным блюдом.

- Это же манная каша!

- Да, мэм, это манная каша, национальный кашмирский десерт.

- В России такой десерт дают детям каждое утро, - не хочется его расстраивать, поэтому решаю не говорить, как русские дети относятся к этому десерту.

- Превосходно! Этот десерт напомнит Вам о родине!

Манную кашу есть совершенно не хочется, обижать гостеприимного Шафи тоже, на некоторое время зависаю в замешательстве, и все же решаю сказать все так, как есть.

- Шафи, не хочется тебя, конечно, расстраивать, но этот десерт не для меня. Я так часто ела его в детстве, что он мне успел порядком надоесть.

- Мне очень жаль, мэм, если бы я знал раньше...

- Не извиняйся, откуда ты мог знать, что мне это не нравится?

- Что я могу для Вас сделать?

(Надеюсь, после этого вопроса ты не отвернешься к стенке и не заснешь...)

- Есть у тебя печенье?

- О да, печенье у меня есть, сейчас принесу.

Ну и слава богу, встреча цивилизаций пришла к благополучному финалу.

Спать пока не хочется, пойду еще немного поболтаю с Хиро и Аленом. Хочется еще немного впечатлений. (Что за наглая ложь? – мне хочется много, очень много впечатлений!)

Прохлада с озера и окружавших его гор, невидимых из-за темноты, стала еще более ощутимой. Все закутались в большие шерстяные пледы и сидят на причале, болтая ни о чем. …Никак не могу привыкнуть к тому, что не надо никуда спешить, что я могу лечь спать тогда, когда захочу, потому что можно спать завтра сколько душе угодно... И не только завтра, а и послезавтра, и через неделю, и через месяц. Впереди - неизвестность, и я готова даже к тому, что вообще никогда не вернусь из Индии, и эта неизвестность наполняет радостным предвкушением, ведь в любой момент может произойти нечто, что перевернет все мои представления о мире. Я жду этого.

 

(4)

 

Запах раннего утра выхватывает из хаотического нагромождения сновидений и сразу становится тихо. Как ухватить это тонкое равновесие, хрустальный мостик между сном и бодрствованием, когда еще нет беспокойств и озабоченностей, когда не успели нахлынуть мысли о предстоящем дне? Кажется, что эти мгновения – начало пути в совсем другой мир, но это состояние настолько неустойчиво… Уснуть опять или проснуться? Устойчивая и привычная реальность так мощно притягивает магнитом впечатлений, что нет сил противостоять этой тяге… и я сама не замечаю, как оказываюсь на деревянных мостках, связывающих хозяйский дом и дом для гостей.

Солнечно, на небе ни облачка, но совсем не жарко. Золотая осень… только не такая скоротечная, как у нас, но все равно даже здесь эта прелесть ускользает – не в зиму, так в обыденность… погоня за вечным счастьем – это погоня за призраком. Бархатное солнце, легкая прохлада, удивительная звенящая тишина, такая созвучная этому времени года, - у меня получается уловить что-то самое-самое и словно уйти вглубь этих ощущений… хотя бы ненадолго…

Шафи уже тут как тут. Легкий завтрак, и сразу на крышу, под большие раскидистые деревья, в старый шезлонг, который не только принимает в себя мое тело, но и смешивает в причудливый узор мои мысли и чувства с настроениями тех, кто мечтал тут до меня, со всей бесконечно длинной историей этих мест.

«Что еще надо?» - ласкаюсь с этой мыслью, потом отбрасываю ее. Солнечный покой, пыль эпох… внезапно вспыхнула тревожность. Отчего? То ли какой-то образ пытается пробиться наружу… то ли дело в том, что довольство и тревожность – неразлучная парочка. В раннем детстве в разгар Нового Года или «дня рожденья» меня вдруг охватывало понимание того, что через несколько часов все закончится, лица людей перестанут быть натянуто улыбающимися, лампочки погаснут, и снова начнется грубая обыденность. Я вглядывалась во взрослых и понимала, что праздник – это как маска радушия на их лицах, это лишь снаружи, все неправда, ненастоящее. Это было так ужасно, что я немедленно вытесняла удушающую тревожность и неслась с воплем к подругам продолжать веселиться. А куда мчаться сейчас? Вот я и выросла, нет больше беззаботного самообмана. Безыскусная радость золотой осени, пузыристое веселье праздника или бездеятельная умиротворенность - все это может быть лишь временным отдыхом, маленькой передышкой перед чем-то неизмеримо более захватывающим и грандиозным.


Поделиться:

Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 53; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.006 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты