Зачарованный остров любви

Женя Семицветова пишет в своём дневнике на сайте «Мой мир» в Интернете (дневник закрыт для посторонних):

«…Автомобиль выехал из Москвы, миновал развязку Московской кольцевой автодороги, и, увеличивая скорость, помчался в область. Было тепло и уютно. Мы с Лёнькой прильнули к окну. Мимо проносились станционные огни, черная зубчатая гряда леса медленно двигалась вдалеке, и над всем этим в сине-зеленом, прохладном осеннем небе, стояла неподвижная луна. Почти неслышно работал мотор. Автомобиль вёз нас на Зачарованный остров любви. Мы молчали. Вы представляете, как мы были счастливы?

Мы прибыли на дачу спустя два часа, далеко за полночь и еще издали, из окон машины, увидели дом, в котором я летом тосковала о Лёньке — большой, двухэтажный, освещенный огнями, во мраке осенней подмосковной ночи, прямо у самого леса. Провожая водителя, обещавшего приехать за ними утром в понедельник, мы видели, как за автомобилем закрывались автоматические ворота. Теперь мы остались на даче совершенно одни.

Мы поднялись на балкон по наружной лестнице, закрыв на щеколду его ажурную металлическую калитку, вошли в мою комнату и закрыли за собой дверь. Можно было не бояться и не стесняться — сегодня, мы знали, нас уже никто не потревожит, и завтра не потревожит, и послезавтра...

Мы стояли посреди комнаты голые, глядели друг на друга, не отводя глаз, и улыбались. Наши ноги по щиколотку утопали в мягком пушистом ковре.

Комната тонула в полумраке, лишь две высокие, витые свечи в подсвечниках давали приглушенный свет. Моя кровать, тоже старинная, с причудливой спинкой была убрана с варварской роскошью, в белых, золотых и лиловых тонах. Словно, уезжая отсюда несколько дней назад, я уже знала, какого гостя буду здесь принимать. Все было, как в сказке или во сне. В золотом, лиловом сне.

— Пойдем в ванную? — неловко улыбаясь, предложила я. Я снова почему-то сейчас его стеснялась...

Коридор тоже был устлан мягким ковром, наши шаги были совершенно неслышными. Интересно, что там сейчас происходит в Москве, в ресторане, после того, как мы ускользнули оттуда? Да нет, не интересно. Ничто не интересно. Сейчас никого, кроме нас двоих, наверное, на свете и не было. Мы были на Зачарованном летающем острове любви, который плыл по небу, над лесом, среди мерцающих звезд, освещенный лиловой луной...

Мы постояли, обнявшись, под душем, в просторной голубой ванной комнате. Вокруг по стенам — зеркала, зеркала, в них много-много Женек и Лёнек, и все молча стоят, обнявшись, им некуда спешить... Светильники-лилии, мраморные полки, на них какие-то кремы, мази, благовония...

Отершись огромными пушистыми полотенцами, мы ступили на покрытый коврами пол коридора. Ленька взял меня за плечо, и мы медленно, почти без слов, вошли в спальню — корабль над лесом…Мы медленно, почти без слов, вошли в спальню — корабль над лесом…

Ночной ветер врывался в открытые окна, и листва деревьев шумела, как морской прибой. Я вдруг отчетливо вспомнила свой сон, который рассказывала графу Владиславу, вспомнила — и вдруг почувствовала, что дрожу, сладко дрожу, до самых косточек... И почувствовала, как меня страшно возбуждает, так, что я боюсь самой себя, восхитительная холодная белизна крахмальных простынь, на которых я оказалась, словно летящей на облаках, в невесомости, вместе с Ленькой...

Ленька выключил красные светильники, и комната осветилась луной. Она ярко освещала наши тела, наши лица. Одеяла были отброшены в сторону, нам и так было жарко. Мы долго лежали, обнявшись, и глядели друг на друга.

— Женька... — сказал мой прекрасный возлюбленный. — Лунная девочка! Дитя ночи (одно из названий готов - прим. автора)! — Он улыбнулся. — Ну вот, теперь ты моя невеста, теперь ты вся моя.

— А ты — мой, — сказала я, чувствуя, как у меня перехватило дыхание. — По-настоящему.

— Да. По-настоящему.

Мне казалось, я стала как воск, как воздух, двигаясь, тая, меняя форму под действием его сильных рук. Наши тела словно переходили из одного состояния в другое. Он поворачивал меня, как хотел — пока просто так, играя со мной.

То я оказывалась внизу, беспомощно распростертая, хрупкая, как тонкий стебель. То вдруг сама становилась сильной, страстной и гибкой, как ящерица, обвиваясь вокруг его красивого тела, повергая его на спину, покусывая острыми, молодыми зубами его уши, шею, соски, его рельефные, выпуклые мышцы... И снова, и снова становилась послушной и мягкой, наслаждаясь подчинением его силе, его железным, но безумно нежным объятиям. Мы трогали, трогали друг друга везде, мы уже истекали любовным соком ожидания и предчувствия.

Ленька взял с тумбочки коробку с «теми самыми резиночками», издающую безумный, одуряющий запах, подобный запаху роз, извлёк оттуда один квадратный пакетик, но я не дала ему ничего сделать. Я сама взяла эту волшебную резинку из его руки, и нежно стала надевать её Лёньке.

От моих прикосновений Лёнька весь задрожал, и сама уже чувствовала, что уже тоже полностью готова, и не было сил терпеть, но я молчала и ждала. И тогда Ленька взял меня за плечи и прошептал срывающимся голосом:

— Женя, милая, не бойся, иди ко мне, по-настоящему!

— Да, — прошептала я, откидываясь на спину...

Леонард приблизился ко мне, нежно лаская и гладя меня всю, исследуя тайные уголки моего трепещущего тела. Я послушно следовала движениям его рук, выгибала спину, с готовностью раскрываясь ему навстречу, прикусив губу, чтобы стерпеть первую боль...

Мы читали в книжке, как надо это делать, чтобы не было очень больно.

Он нежно и бережно вошел в мое тело — медленно-медленно, легкими толчками проникая в меня все глубже и глубже — постепенно, и не совсем до конца. Мне было немного больно, но так сладко, так сладко...

Я задержала дыхание, я чувствовала его в себе всего, во мне не осталось места. Мне казалось, он коснулся моего сердца. Я застонала, и сделала инстинктивное движение ему навстречу, он ответил мне, снова отпрянул, осторожно лаская мой живот, бока, спину. Он любил, он берег меня, он не хотел сделать мне больно — милый, милый! Ох, как же это заводило!

— Давай, Ленька! — прошептала я. - Давай! Мне совсем не больно, мне так хорошо! Давай, по-настоящему!

Осторожно взяв меня за плечи, он снова нанес встречное движение, уже настоящее, сильное, и я ответила ему. Потом — еще, еще и еще... Движения становились быстрее и сильнее, я чувствовала в себе его всего, его твердость, его силу... Мы уже откровенно стонали, не сдерживаясь, и мне так захотелось, чтобы он проник еще глубже, разорвал меня всю, вывернул наизнанку...

Он легко перевернул меня, поднял, не разъединяясь со мной, и я оказалась сверху — вьющееся, извивающееся существо, словно язык лунного пламени. Я еще никогда так не заводилась. То я откидывалась назад, на его колени, то падала на него, закрывая своими волосами его лицо...

Он тоже завелся не на шутку! Он гнул меня, как хотел, больно тиская своими сильными руками. Как это было замечательно! Нам совсем не было стыдно то, что мы делали друг с другом, мы были счастливы, мы исполнились восторга!..

— Женька, моя Женька, что ты делаешь, — задыхаясь и смеясь, говорил он, сам не зная, что. — Какая ты легкая, какая гибкая! Тебя, наверное, можно завязать, сложить... как ленточку...

— Сложи меня, Ленька, сложи! — смеясь, отвечала я. — Сложи, как хочешь... Как хочешь, Ленька!

Движения становились все быстрее, сильнее, ощущение нарастало, приближаясь, мы словно слились в одно...

— Да, да, Ленька, — шептала я, — да... да!!!

Я почувствовала, как он задергался у меня внутри, как нас пронзил насквозь, охватил общий огонь, мы оба одновременно застонали — и вот, изнутри меня обожгло, заполнило, залило новое ощущение, и так, как еще никогда не было — сильно, хоть это и было у меня в первый раз...

Мы забились и упали в изнеможении, неистово лаская друг друга, прижимаясь изо всех сил, ловя и продляя последние содрогания внутри наших сладко измученных тел...

Я, лежа на спине, под ним, приблизила к нему лицо, и Ленька припал своим ртом к моим раскрытым губам, моему языку, в глубоком, долгом поцелуе...

В эту ночь мы впервые уснули вместе, обнявшись, в одной постели…

…Проснувшись утром, я в первый момент не могла понять, где я. Дверь на балкон была распахнута, дул свежий осенний ветер. На балконе стоял Ленька, обнажённый, весь залитый солнцем, с развевающимися на ветру волосами, и с полотенцем. Я протерла глаза.

— Доброе утро, Женька! — весело сказал он. — Я тут тебе принес из холодильника апельсиновый сок, пока ты спала. Хочешь? — он вошел и поставил на тумбочку поднос с хрустальным графином и стаканами. Ленька порылся в наших вещах, кинул на кресло моё полотенце. — Еще рано, пойдем вместе искупаемся в холодном озере! — Он посмотрел на меня: — Женька... Какая ты все-таки красивая! — он улыбнулся, — и лохматая после вчерашнего!..

Я сладко потянулась, ощутив, как блаженно ноет все мое тело, все внутренности, все косточки, и еще раз поняла, что такое счастье... с любимым человеком!

…Нужно ли мне искать слова, мои дорогие читатели, чтобы описать всю прелесть, всю красоту этих Подмосковных мест, этого сказочного леса, этих садов и этого озера, куда чудом занесла нас судьба?

Когда ты любишь, и твой возлюбленный рядом, то всё вокруг прекрасно. Но для того, чтобы это описать, нужно иметь великий гений Пушкина или Лермонтова, может быть — фантастический взгляд Блока или изысканный, шутливый талант Игоря Северянина, а я — просто девчонка из Готической субкультуры. Да и так ли это важно? Пусть ваша фантазия сделает это за меня.

Я также не стану описывать подробно всю череду наших бесконечных часов на этом Острове Счастья. Они были похожи один на другой — одинаково волшебные, одинаково прекрасные...

Мы провели первую ночь почти без сна, задремав ненадолго, утром выкупались в озере, приготовили во дворе шашлыки и с жадностью их ели на свежем воздухе!

Потом снова занимались любовью, потом спали как убитые при закатном солнце, а следующим утром наблюдали его восход над лесом с нашего балкона, ёжась от утренней прохлады, обнимаясь и кутаясь в одно одеяло. Может ли быть на свете что-нибудь прекраснее?

Мы погуляли по окрестностям, по лесу, вокруг озера, потом вернулись на дачу и весело, солнечно обедали вдвоем на веранде, окруженной густым садом. А когда второй бесконечный день закончился, и на ночном небе высыпали огромные холодные звезды, мы купались в озере при луне, в черной воде — ночью она казалась теплее.

А потом поднялись к себе наверх, смыли дневную сладкую усталость в голубой зеркальной ванной, нежно купая друг друга под душем, в окружении многочисленных зеркальных двойников, а затем опять легли вдвоем на белоснежные простыни нашей огромной постели в комнате-корабле, и ласкали, и любили друг друга до беспамятства.

Вот так протекала наша вольная, счастливая жизнь эти три дня, на Зачарованном острове Любви…»

Но уже в последний день, перед отъездом в Москву (жаль, что всему есть конец) произошел один знаменательный разговор, о котором следует рассказать. Может быть, тогда Женя и Лёнька и не сразу смогли осмыслить его до конца, но он наложил глубокий отпечаток на их души, и сыграл во всей их дальнейшей жизни большую роль.

Утром, когда они гуляли в окрестностях дачи, возле здешней церкви и кладбища, Женя расположилась с этюдником на скамеечке и писала Леньку масляными красками на фоне старинного надгробия и чугунной ограды – чтобы у неё осталась картина на память об этих днях, пока Лёнька будет учиться в Петербурге.

Утреннее солнце красиво освещало лицо и одежду юноши, его густые волосы падали ему на плечи. Женевьеве довольно точно удалось передать его общие черты, схватить, уловить тон фигуры и пейзажа и игру светотени, и она, вдохновленная удачным началом, усердно предавалась работе.

— Бог в помощь, барышня, — услышала она чей-то голос.

Девочка подняла глаза. К ней, не спеша, приближался священник в чёрной рясе. Женька знала, это был здешний священник, он служил как раз в этом храме.

— Здравствуйте! — она приветливо кивнула ему.

— Творите? — спросил он. — Разрешите полюбопытствовать?

— Пожалуйста.

Он сел возле неё на скамейку, внимательно разглядывая её работу, как ей показалось, со знанием дела.

— Неплохо, — пробормотал он. — Тебе удалось уловить соотношение цветов. И сходство есть. Только теперь очень важно, чтобы ты смогла передать выразительность его лица, вдохновенность его взгляда. В нем это есть. Это твой друг?

— Да, — Женя кивнула. — Даже жених. Он тоже художник.

— А-а, тогда понятно, — сказал батюшка. — Это сразу заметно. Рисуете друг друга по очереди?

— Ну да. — Женя улыбнулась.
Тем временем Ленька, обратив внимание, что батюшка что-то слишком долго разговаривает с его невестой, на всякий случай встал с камня и подошел к ним, но у батюшки было такое приветливое румяное лицо и такие добрые голубые глаза, что Ленька тут же успокоился.

— Здравствуйте, батюшка! — он слегка поклонился и присел на скамью на другую сторону от Женьки.

— Ух ты, Женька, как здорово! — сказал он искренне. — Неужели я такой красивый? — он даже смутился.

— Красивый, красивый, — одобрительно сказал батюшка. — И, видно, честный. У тебя хорошие глаза. Вы оба — славные ребята. И, наверное, очень дружные?

— Конечно! — юноша и девушка согласно закивали головами, и Ленька положил Жене руку на плечо и посмотрел на неё, а она на него, с нежностью…

Священник смотрел на них одобрительно, но как бы изучающе. У него были очень проницательные глаза.

— Господь наш, Иисус Христос сказал: «Заповедь новую даю вам — да любите друг друга». Вы знаете, что такое любовь? — неожиданно спросил батюшка.

— Да, — они оба кивнули. — Конечно.

— И вы можете сказать, что вы любите друг друга?

— Конечно, — тихо ответил Ленька за двоих. — Мы же помолвлены!

Священник смотрел на них и ни о чем не спрашивал, а им казалось, будто он видит их насквозь. Он вздохнул, покачал головой, как будто был опечален. Потом улыбнулся добродушно и снисходительно, точнее, даже с нежностью, как будто говорил с маленькими детьми.

— Я вижу, вы очень хорошие ребята, — сказал он. — Понимаете, иногда достаточно лишь хорошенько посмотреть на человека со стороны, чтобы все о нем понять. Я про вас все знаю, можете мне ничего не говорить. — Он улыбнулся. — Вы действительно хорошие ребята, добрые, искренние. Про таких, как вы, Господь сказал: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». А Бог — есть Любовь. И вы узрели Любовь? Настоящую, духовную любовь?

— Да, — тихо ответили ребята, почти хором.

— Господь так же сказал: «Нет же больше той любви, если кто положит душу за друзей своих». А вы могли бы отдать жизнь друг за друга?

— Да, — они кивнули, а Ленька еще крепче обнял Женю.

— Истинная любовь и должна быть жертвенная. Именно: ни страсть, ни стремление к обладанию друг другом, ни жажда наслаждения от близости с тем, кого любишь, но быть готовым разделить страдания вместе — вот истинная любовь. И не только помочь другу победить внешние невзгоды, но и сохранить в течение жизни свою детскую дружбу, свою любовь? Способны ли вы на это, ребята?

— Конечно, — воскликнули они горячо.

Батюшка кивнул головой.

— Дай-то Бог... Если вы способны действительно любить так, если поймете, что это и есть настоящая любовь, то я уверен, сможете помочь друг другу... Помните — нет больше той любви, чем, если кто отдаст жизнь за друга своего...

Разговор с этим батюшкой произвел на Женю и Лёньку большое впечатление. Наступила последняя ночь, но спать им не хотелось. Они долго стояли на балконе, молчали. Настроение у них было тихое, возвышенное. Они смотрели на звезды — яркие, вечные и близкие, словно глаза Бога. Бога, который любит своих детей. Бога, который есть Любовь. Ведь и их любовь — это Его дар.

— О чем ты думаешь? — тихо спросила Женя.

Ленька повернулся к ней. Девочка видела в свете луны, как блестели его глаза.

— Понимаешь, Женевьева... — медленно сказал он. — Этот священник сказал нам много важного. Ведь любовь — это, в действительности, не та страсть, которая неудержимо влечет нас друг к другу, это большая ответственность. Мы должны быть верны друг другу не только в счастье, но и в страдании. Мы должны не только искать от любви наслаждения, мы должны быть готовы и пожертвовать собой. Только тогда это и есть настоящая любовь.

— Да, это так, — согласилась Женя. — Все правильно. Иначе мы не имеем права называть это любовью. Это просто так... игра, и все.

Они помолчали.

Потом Ленька сказал:

—Завтра я уеду в Петербург, учиться. Мы будем редко видеться, пока я не вернусь в Москву насовсем, и мы поженимся. Давай, — предложил он, - поклянемся сейчас, здесь друг другу, на этом Зачарованном острове любви! Что как бы ни повернулась наша жизнь за это время, что бы с нами ни случилось, какие бы нам препятствия ни встретились на пути, будем ли мы порознь или вместе, далеко или близко — мы всегда будем в ответе друг за друга, всегда придем друг другу на помощь, всегда поймем друг друга, всегда сможем друг на друга рассчитывать, и если будет нужно — то отдадим друг за друга и жизнь. Если мы любим друг друга по-настоящему. А ты любишь меня? — спросил он.

— Люблю, Ленька! — горячо воскликнула Женя. — Люблю больше жизни! По-настоящему. Ты — мой первый и единственный!

— И я тебя люблю, Женевьева. Ты — мой самый лучший друг. Я люблю тебя по-настоящему. И ты

моя первая и единственная.

— Клянемся?

— Клянемся!

Они крепко-крепко соединили руки в рукопожатии, Лёнька обнял Женю, она склонила голову ему на плечо, и так они долго стояли в эту ночь, пока не встретили рассвет — крепко обнявшись, соединенные клятвой быть верными друг другу навеки.