КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ И «ВЫЗОВЫ» ПОСТМОДЕРНИЗМАСтр 1 из 2Следующая ⇒ ДИСКУССИИ И ОБСУЖДЕНИЯ М.С. ГУСЕЛЬЦЕВА
Анализируется современное состояние культурно-психологического знания. Рассматривается построение психологии на основе постмодернистской, постнеклас-сической парадигмы. Предлагается различать культурно-психологическую проблематику и культурно-историческую психологию как самостоятельную дисциплину, требующую для своего возникновения определенных предпосылок. По мнению автора, в качестве коммуникативной парадигмы для разрозненных фрагментов культурно-психологического знания может выступить культурно-аналитическая психология, базирующаяся на «сетевой» организации знаний. Для разрешения «системного кризиса» в психологии предлагается признать многомерность психического и право исследователя на разные логики и методологические подходы при условии их взаимосогласованности и дополнительности. Ключевые слова:культурно-историческая психология, рациональность, методология, постнеклассическая парадигма, постмодернизм, сетевой принцип организации знания.
Практика диалога пополняет инструментарий профессионального общения психологов. Примером тому служит ряд полемических публикаций: «круглый стол» на тему «Психология XXI века: пророчества и прогнозы» [12], статья Б.Г.Мещерякова и В.П.Зинченко [18], открытое письмо Б.М.Величковского [5]. Все это, а особенно работы А.В.Юревича [34]—[36], побудило нас вступить в дискуссию о предмете, методах и перспективах культурно-исторической психологии. В ушедшем XXв. психология гордилась своим статусом самостоятельной науки с четким предметом и строгими методами исследования, хотя за всем этим энтузиазмом чувствовался гигантский комплекс неполноценности, рождающий постоянные сомнения как в предмете, так и в методаx исследования. Трудно не заметить, что ситуация до сих пор такова, что нет единой психологии, а существует феодальная раздробленность и относительно независимое бытие множества психологии [36]. Но в том, что всегда казалось недостатком, можно увидеть и достоинство. Не позволит ли множественность миров психологии органично вписаться в XXI в.. поскольку подобная раздробленность и фрагментарность знания отвечают постмодернистскому[1], постнеклассическому (термин B.C.Степина [24]) мироощущению, пришедшемуся на рождение нового столетия? На наш взгляд, существуют реальные основания для того, чтобы предположить, что культурно-историческая психология в самом широком смысле слова — в качестве коммуникативной парадигмы для всего множества миров культурно-психологического знания — может развиваться, отвечая на следующие «вызовы» современности: 1) культура постмодернизма [9], 2) философия постмодернизма и постпозитивизма [26], 3) постнеклассическая парадигма в физике [24], 4) представления об информационном обществе (Д. Белл, А.И. Ракитин и другие) и сетевой принцип организации знания (Дж. Чу), практическим выражением которых становится глобальная компьютерная сеть — Интернет. Далее мы попробуем обосновать высказанное предположение А.В.Юревич одним из симптомов неблагополучия психологии называет разрыв между исследованием и психологической практикой. «В исследовательской психологии «единица» анализа — отдельный психологический процесс или феномен, искусственно отделенный от личности и изъятый из целостной психологической реальности», тогда как «в практической психологии такой «единицей» служит «индивидуальная история» личности» [35; 7]. Но так ли обстоит дело в культурно-исторической психологии? Как показывает М.Г.Ярошевский [37], эволюция Л.С.Выготского в поисках «клеточки» психологии шла по пути: «речевой рефлекс», «реакция», «инструментальный акт», «психическая функция», «значение», «смысл», «переживание», «целостная личность». В проекте «психология будущего» М.Коула единица психологического анализа уже — «человеческая деятельность в культурном контексте» [10; 371]. Следующий логический шаг делает историко-эволюционный подход А.Г.Асмолова: подлинная единица исследования в психологии — развивающийся человек в развивающейся системе, «человек-в-мире» [4]. Интегративные функции культурно-исторической психологии могут тем самым выступить как функции теоретической науки, оперирующей абстракциями и «идеальными моделями», приемами моделирования культурно-психологических реальностей, в которой единицей анализа является судьба человека, т.е. жизненная история личности в контексте определенных обстоятельств культуры. Культурно-историческая психология как коммуникативная парадигма вполне способна взять на себя и методологические функции «общей науки», поскольку изначально она базируется на философии постмодернизма (благодаря диалогу с культурологией) и на неклассических принципах [30]. А.В.Юревич, указывая на отсутствие в психологической науке прогресса, пишет: «В психологии разорваны три фундаментальные связи, без которых единая система знания невозможна: между отдельными фрагментами знания, между его прошлым и настоящим, между его исследовательской и практической составляющей» [35; 6]. На наш взгляд, культурно-историческая психология, выступая в особой проекции — проекции культурно-аналитической психологии, и есть та дисциплина, которая призвана эти связи соединить. Философия постмодернизма, неклассическая (постнеклассическая) физика с ее принципом дополнительности, сетевой подход, обнаруживающий связи всего со всем, самоценность фрагментарности в культуре диалога и положение о том, что «центр — везде, в каждой точке», — решают задачу преодоления осколочности и как бы несоизмеримости (пока была не найдена система координат) знания. Для культурно-исторической психологии ценен всякий оригинальный голос, он находит свое место в «сети» (под «сетью» здесь понимается само устройство культуры [16]. На первый взгляд может показаться, что философия постмодернизма несет с собой некую вседозволенность. Однако мы принимаем постмодернизм как методологическое пространство свободы и открытых возможностей и останавливаемся у тех границ, где он теряет субъекта. Мы принимаем постмодернизм скорее как метафору — указатель пути, неадаптивную aктивность мысли. Эволюционный смысл постмодернизма в культуре — переосмысление прожитого, разборка завалов и демонтаж (феномен, который Ж.Деррида обозначил термином «деконструкция» [22; 17]. Авторитеты, образцы, безусловно, необходимы в дидактических целях, но творческая оригинальность начинается даже не с преодоления, а со свободной игры, с традицией (как это показал В.В.Иванов на примере авангардизма [7]). И в этом развивающий эффект постмодернистского мировосприятия. Но что представляет собой культурно-историческая психология сегодня? Каков ее статус в современном контексте человековедческих дисциплин? Каковы методологические и феноменологические основы культурно-аналитического знания? Обнаруживаем ли мы черты постнеклассического, постмодернистского мышления в этой науке? На наш взгляд, культурно-историческая психология — дисциплина... которой еще нет! Читатель, однако, вправе удивиться: позвольте, а как же знаменитая программа В.Вундта (Volkerpsychologie)? Психология народов М.Лацаруса и Г.Штейнталя? Американская психоистория? Этническая психология Г.Г.Шпета? Социокультурная психология М.Коула? Наконец, культурно-историческая концепция Л.С.Выготского?! Очевидно, что культурно-психологическая проблематика берет свое начало во глубине веков. Следует различать, с одной стороны, культурно-психологическую проблематику, существующую в истории человечества в неявном виде и вкупе разрабатываемую представителями различных профессиональных областей, и культурно-историческую психологию как самостоятельную дисциплину, требующую для своего возникновения определенных предпосылок. Среди этих предпосылок назовем: 1) закономерности исторического развития науки, 2) социокультурные условия — своего рода «социальный заказ», вызванный накоплением проблем, не разрешаемых в замкнутых мирах отдельных наук, 3) духовно-методологические предпосылки, связанные с кризисом рациональности — изменениями в менталитете исследователей и сменами парадигм. Если мы обратимся к опыту истории науки, то увидим, что каждая дисциплина или отрасль знания в своем развитии проходит ряд этапов — период первоначального синкретизма, период отчужденной раздробленности и период синтетических устремлений и упований. Известно, что синкретизм — явление архаическое, характеризующееся слиянием всех мыслимых компонентов; это период включенности знания в саму жизнь. Так, на заре человечества мы прослеживаем процессы постепенного вычленения мифологии из обрядово-бытовой сферы, а затем ее распад на отдельные отрасли культуры, такие как философия, искусство, религия, право, литература и т.п., некогда пребывавшие в нераздельном единстве. Дисциплины, преодолевшие синкретизм, более или менее долгое время стремятся к самодостаточному, обособленному развитию тщательно охраняя свои пределы (например, форму научной рациональности). Но зрелая в своем развитии дисциплина вновь начинает искать контакты и пересечения с другими отраслями знания, как бы тянется к эвристической напряженности пограничных областей. В ней постепенно накапливаются проблемы, не разрешаемые изнутри, и, наконец, умудренная опытом, не боясь утратить «лица необщее выраженье», дисциплина однажды выплескивается из своих границ. Тогда возникают такие области науки, как биофизика, биохимия, нейролингвистика, социобиология, этносоциология, этнопсихология, семиотика культуры и др. На наш взгляд, в данной логике развития культурно-историческая психология, взятая в своей культурно-аналитической проекции, становится возможна как своеобразный синтез различных наук о человеке. К прямым источникам культурно-аналитической психологии относятся история культуры, антропология, этнография, культурология, с одной стороны, и психологические науки — с другой. Необходимость ее появления — существование проблем, не решаемых в замкнутых мирах отдельных психологических школ и направлений, а возможность ее появления — налаживание междисциплинарного диалога под эгидой неклассической методологии и парадигмы постмодернизма. Генеалогическое древо культурно-исторической психологии можно условно разделить на стволы «предков» и «родственников». К первым мы, безусловно, отнесем классиков Дж.Вико, И.Гердера, В.Гумбольдта, В.Вундта, В.Дильтея, Г.Г.Шпета, К.Д.Кавелина. Среди «родственников» отметим Л.П. Карсавина, Б.Ф.Поршнева, И.С.Кона, представителей французской социологической школы и французского человекознания, историков культуры О.Шпенглера и А. Тойнби, Й.Хейзингу, Ю.М.Лотмана. Также предтечей нового неклассического мышления, как показал в своей работе [6] А.Я. Гуревич, являются «Анналы» и отечественные школы исследователей средневековой культуры и семиотиков. Два встречных потока — культурно-исторической интерпретации психологии и психологического прочитывания культуры — породили в XXв. пышный всплеск разнообразных школ и направлений: от этнопсихологии и американской психоистории до культурно-исторической концепции Л.С.Выготского. Нельзя не отметить также имена П.М.Бицилли, А.Я.Гуревича, В.Н.Романова, М.Коула, Дж.Верча, П.Тульвисте, В.А.Шкуратова, Л.М. Баткина и других исследователей, способствующих сближению этих дисциплин. Однако культурно-историческая психология как взаимосогласованная, методологически определившаяся наука так и не появилась, и мы по-прежнему имеем дело с богатейшей россыпью имен и школ. В США культурно-психологическим исследованиям, ведущим отсчет с 20-30-х гг. XXв., традиционно придается большое значение, а психология выступает одним из разделов культурной антропологии. Понятие же антропологии берется в расширенном значении, например, Дж.Хант представляет антропологию как синтезированную науку о человеке, которая соединяет в себе все проблемы происхождения и развития человечества и решает их с помощью биологии, анатомии, химии, натуральной философии, физиологии, археологии, геологии, филологии [31]. Культурно-психологические исследования США крайне разнообразны: это и психоаналитические подходы, и традиционные этнопсихологические, и междисциплинарные, и проблемно-теоретические исследования. Необходимость плюралистической методологии, «системного плюрализма» здесь задает сама реальность. Большинство исследований в США носит кросскультурный характер, а различие экспериментальных процедур и теоретических установок создает огромные трудности для сравнительного анализа и обобщения результатов исследований. Для решения задач интеграции всего диапазона исследований в 1960 гг. появилось направление психологической антропологии (культура-и-личность) [15], заявила о себе такая дисциплина как психология развития [11], охватывающая комплексно весь жизненный путь человека (правда, комплексно — не значит системно). Таким образом, синтетический вектор историконаучного развития вполне очевиден. Что же творилось тем временем в отечественной психологии? «Методологическому плюрализму советские психологи противопоставили единую марксистско-ленинскую методологию, позволяющую проникнуть в действительную природу психики, сознания человека» [13; 4]. Как известно, методология — это путь и вершина четырехуровневой схеме Э.Г.Юдина принадлежала марксистско-ленинской методологии [4]. Когда же официальная методология обрушилась, многие стали воспринимать это как беду, как очередной психологический кризис. Но выход из кризиса ищут в оглядке назад, в первоисточниках, у классиков отечественной психологии, в следовании традиции, авторитетам. Примером этого служит диссертационное исследование А. Г.Чесноковой «Проблема предмета психологии в трудах Л.С.Выготского» [28]. Обращение к классикам и их прочтение свежим взглядом, безусловно, полезны всегда. Но, на наш взгляд, искать методологические основания психологии следует в философии и культуре Психология желала быть самостоятельной наукой и ориентировалась для этого на естественнонаучные образцы, развивала свою объективную и экспериментальную базу. Однако нельзя не заметить, насколько чувствительна всегда была психология к культурному контексту, к породившей ее философии. История нашей науки демонстрирует, что новые философские идеи давали начало таким мощным направлениям, как функционализм и бихевиоризм, возникшим в лоне философии прагматизма. Философия марксизма дала жизнь разным вариантам теории деятельности. Экзистенциализм стал источником гуманистической психологии. Порождают свои психологические миры герменевтическая философия и феноменология. Еслии XXI век и будет веком психологии [2], то психологии культурно-исторической, вдохновителем которой, по нашемуубеждению, выступает философия постмодернизма. Именно культура и философия постмодернизма позволяет психологии быть и деятельностной, и гуманистической, и социокультурной, и исторической, и герменевтической, и феноменологической. При механическом соединении такое «сцепление» подходов справедливо называлось бы эклектикой, но, если применить сетевой принцип (Дж.Чу) или голографический метод (по Н.Н.Моисееву) и каждому подходу найти адекватное место в многомерной реальности психического бытия человека, то возникает не эклектика, а «системный плюрализм» [25]. За иллюстрирующими примерами того, как работает подобного рода методология, нет нужды далеко ходить. В поисках выхода из так называемого психологического кризиса Л.С.Выготский шел по пути монизма, и выбор этого пути был во многом обусловлен социокультурной ситуацией развития его творчества, а между тем история науки находит другой подход: это возникновение «третьей силы», гуманистической психологии, которая не только обратилась к гуманитарной проблематике и методам наук о духе, но и готовилась стать общей наукой для всей психологии. Так, в своей последней работе «Психология бытия» А.Маслоу пишет: «Эта книга является предвестником будущей работы по созданию всеобъемлющей, систематизированной и эмпирически обоснованной общей психологии и философии, способной постичь как высоты, так и глубины человеческой природы» [17; 17]. В известной же концепции иерархии потребностей А.Маслоу «удалось объединить к единой модели подходы основных школ психологии — бихевиоризма, психоанализа и его ответвлений, а также гуманистической и трансперсональной психологии. Он показал, что ни один из подходов нельзя считать лучше или ценнее других. У каждого есть свое место, и каждый по-своему полезен» [27; 487]. Другой выдающийся психолог К. Юнг реально породнил психологию, с мифологией, возобновил ее диалог с религией. Постмодернистский стиль К.Юнга подтверждает Б.Ливенхуд: «Юнг никогда не работал систематически, в течение своей жизни он снова и снова обращался к различным аспектам человеческой души. При этом он всегда пытался действовать феноменологически и без предвзятых теорий»[ 14; 168— 169]. Удивительно актуально звучат слова К.Юнга: «Сегодня психология становится для нас жизненной необходимостью. Мы застыли в оцепенении перед такими явлениями, как фашизм и большевизм, потому что ничего не знаем о человеке или в лучшем случае имеем лишь одностороннее или искаженное представление о нем» [32; 4]. «Психолог видит, что он вынужден касаться многих областей, преодолевая крепостные стены своей специальности не из нахальства и любопытства, но лишь из любви к познанию, в поисках истины. Ему не удается заключить душу в стены исследовательской лаборатории или приемной врача — он должен следовать за ней в различные, нередко чуждые для себя области, которые позволяют что-либо прояснить в душевной жизни» [33; 123]. Если видеть мир гетерогенным, мозаичным, неопределенным, то методология может быть только плюралистической. А такое видение мира становится возможным в эпоху постмодернизма. В конце концов, выбор методологии определяется тем, каким образом в нашей ментальности представлен мир. Разрешением «системного кризиса» в психологии должно стать признание многомерности психического и права исследователя на разные логики и разные парадигмы, при условии внутренней дисциплины ума и взаимной согласованности или дополнительности. Следует отказаться от стереотипов прогрессивности и универсальности, попытать иную схему развития (Н.Б.Шулевский), когда «центр — везде, в каждой точке», и в зависимости от того, какая проблема анализируется, ведущим будет то или иное психологическое направление. Это, как показывает А.Я.Гуревич, было реализовано в исследованиях исторической школой «Анналов» [6]. Проиллюстрируем разные методологические модели в психологии с помощью рисунка. Модель развития психологии, условно обозначенная как «Пирамида» (см. рис.), строится на принципе монизма. Здесь направление исследованиям однозначно диктует единый центр — вершина ведущей методологии (например, марксизм), а история науки свысока видится как цепь проб и ощибок на пути к истине. Модель развития психологии, условно названная «Сеть» («сеть», «паутина» суть способ бытия культуры), характеризуется тем, что любая методология (психологическая школа) может стать ведущей в зависимости от контекста и задачи исследования (центр подвижен, он может оказаться везде, в каждой точке). Для психологии в «сетевой» логике развития открывается заманчивая перспектива перехода от методологического монизма (А) к «системному плюрализму» (Б). Какова практическая значимость применения новой методологической парадигмы в психологии? Обратимся к следующей иллюстрации. Юный А. Р.Лурия отзывается о трудах В.Вундта и Э.Титченера: «Ни в этих, ни в каких других книгах по психологии тех времен и намека не было на живую личность, и скучища от них охватывала человека собственно непередаваемая. И я для себя сделал вывод — вот уж наука, которой я никогда в жизни не стану заниматься!» [23; 199]. В.П. Зинченко роняет: «Я устал от академической психологии, особенно от той, которая существует в нашей стране в последние десятилетия. Уж очень она серьезна и скучна» (цит. по [36; 8]). Это феноменологические симптомы психологического кризиса, кризиса парадигмального. Они свидетельствуют о необходимости изменения фокусов исследовательского сознания, самой ментальности ученого. О О О О О О
|