Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


В которой капкан захлопывается




 

Первое, что увидел Фандорин, открыв глаза, – заполненный розовым закатом прямоугольник окна.

На полу у постели, церемонно положив руки на колени, сидел Маса – в черном парадном кимоно, лицо строгое, на голове свежая повязка.

– Ты что это вырядился? – с любопытством спросил Эраст Петрович.

– Вы сказали, господин, что вы обесчещены и что у вас больше нет идей.

– Так что с того?

– У меня есть хорошая идея. Я все обдумал и могу предложить достойный выход из тяжелой ситуации, в которой мы оба оказались. Ко всем своим многочисленным проступкам я прибавил еще один – нарушил европейский этикет, запрещающий пускать женщину в ванную. То, что я не понимаю этого странного обычая, меня не оправдывает. Я выучил целых двадцать шесть страниц из словаря – от легкого слова вонютика , что означает «человек, от которого неприятно пахнет», до трудного слова во‑су‑по‑мо‑си‑те‑фу‑со‑то‑во‑ва‑ние , что означает «оказание помощи», но даже это суровое испытание не сняло тяжести с моей души. Что до же вас, господин, то вы сами сказали: ваша жизнь кончена. Так давайте, господин, уйдем из жизни вместе. Я все приготовил – даже тушь и кисточку для предсмертного стихотворения.

Фандорин потянулся, ощущая блаженную ломоту в суставах.

– Отстань, Маса, – сказал он, сладко зевнув. – У меня есть идея получше. Чем это так вкусно пахнет?

– Я купил свежие бубрики , самое лучшее, что есть в России после женщин, – печально ответил слуга. – Суп из прокисшей капусты, которым здесь все питаются, просто ужасен, но бубрики – прекрасное изобретение. Я хочу напоследок потешить свою хара , прежде чем разрежу ее кинжалом.

– Я тебе разрежу, – погрозил коллежский асессор. – Дай‑ка бублик, я страшно голоден. Перекусим и за работу.

 

* * *

 

– Господин Клонов, из 19‑го? – переспросил кельнер (так, на германский лад, называли в «Метрополе» старших служителей). – Как же‑с, отлично помним. Был такой господин, из купцов. А вы, мистер, ему знакомый будете?

К вечеру идиллический закат внезапно ретировался, вытесненный холодным ветром и быстро сгущающимся мраком. Небо посуровело, брызнуло мелким дождиком, грозившим к ночи перерасти в нешуточный ливень. В связи с погодными обстоятельствами Фандорин оделся так, чтобы противостоять стихии: кепи с клеенчатым козырьком, непромокаемая шведская куртка из перчаточной лайки, резиновые галоши. Вид у него был до невозможности иностранный, чем, очевидно, и объяснялось неожиданное обращение кельнера. Семь бед один ответ, решил коллежский асессор, он же беглый арестант, и, перегнувшись через стойку, прошептал:

– Вовсе я ему не знакомый, милейший. Я жандармского корпуса к‑капитан Певцов, а дело тут важнейшее и секретнейшее.

– Понял, – тоже шепотом ответил кельнер. – Сию минуту доложу.

Он зашелестел учетной книгой.

– Вот‑с. Купец первой гильдии Николай Николаевич Клонов. Въехали утром 22‑го, прибыли из Рязани. Съехать изволили в ночь с четверга на пятницу.

– Что?! – вскричал Фандорин. – Это с двадцать четвертого на двадцать пятое?! И прямо ночью?

– Точно так‑с. Я сам не присутствовал, но тут запись – извольте взглянуть. Полный расчет произведен в полпятого утра, в ночную смену‑с.

Сердце Эраста Петровича сжалось от нестерпимого азарта, знакомого только заядлым охотникам. С деланной небрежностью он спросил:

– А каков он на вид, этот Клонов?

– Обстоятельный такой господин, солидный. Одно слово – купец первой гильдии.

– Что, борода, большой живот? Опишите внешность. Есть ли особые приметы?

– Нет, бороды нет‑с, и фигура не толстая. Не из Тит Титычей, а из современных коммерсантов. Одевается по‑европейски. А внешность… – Кельнер подумал. – Обыкновенная внешность. Волосами блондин. Особые приметы… Разве что глаза‑с. Очень уж светлые, какие у чухонцев бывают.

Фандорин хищно хлопнул ладонью по стойке. В яблочко! Вот он, главный персонаж. Въехал во вторник, за два дня до прибытия Соболева, а убрался в тот самый час, когда офицеры вносили мертвого генерала в обкраденный 47‑ой номер. Горячо, очень горячо!

– Так вы говорите, солидный человек? Поди, люди к нему приходили, деловые п‑партнеры?

– Никаких‑с. Только пару раз нарочные с депешами. По всему видно было, что человек приехал в Москву не по делам, а больше развеяться.

– Это по чему же «по всему»?

Кельнер заговорщицки улыбнулся и сообщил на ухо:

– Как прибыли, первым делом стали насчет женского пола интересоваться. Мол, какие на Москве есть дамочки пошикарней. Чтоб непременно блондинка, да постройнее, с талией‑с. С большим вкусом господин.

Эраст Петрович нахмурился. Получалось что‑то странное. Не должен бы «капитан Певцов» блондинками интересоваться.

– Он об этом говорил с вами?

– Никак нет‑с, это мне Тимофей Спиридоныч рассказывали. Они у нас кельнером служили, на этом самом месте. – Он вздохнул с деланной грустью. – В субботу преставился Тимофей Спиридоныч, царствие ему небесное. Завтра панихида‑с.

– Как так «преставился»? – подался вперед Фандорин. – От чего?

– Обыкновенно‑с. Шел вечером домой, поскользнулся, да затылком о камень. Тут недалеко, в проходном дворе. Был человек и нету. Все под Богом ходим. – Кельнер перекрестился. – Помощником я у них состоял. А теперь повышение вышло. Эх, жалко Тимофея Спиридоныча…

– Значит, Клонов с ним про дамочек говорил? – спросил коллежский асессор, остро чувствуя: вот сейчас, сейчас спадет пелена с глаз и картина произошедшего откроется во всей своей ясной и логичной цельности. – А подробней Тимофей Спиридоныч не рассказывал?

– Как же‑с, любил покойник языком почесать. Говорит, обозначил девятнадцатому (так мы про меж собой постояльцев называем, по нумеру‑с) всех московских блондинок высокого классу. Больше всего девятнадцатый мамзель Вандой из «Альпийской розы» заинтересовался.

Эраст Петрович на миг закрыл глаза. Вилась‑вилась веревочка, да вот и кончик показался.

 

* * *

 

– Вы?

Ванда стояла в дверях, кутаясь в кружевную мантилью и испуганно смотрела на коллежского асессора, чья мокрая кожаная куртка, отражая свет лампы, казалась обрамленной сияющим нимбом. За спиной позднего посетителя шелестела и двигалась стеклянная стена дождя, еще дальше чернела тьма. С куртки на пол стекали ручейки.

– Входите, господин Фандорин, вы весь промокли.

– Самое удивительное, – сказал Эраст Петрович вместо приветствия, – что вы, мадемуазель, до сих пор еще живы.

– Благодаря вам, – передернула тонкими плечами певица. – У меня до сих пор перед глазами нож, который все приближается, приближается к моему горлу… Я по ночам спать не могу. И петь не могу.

– Я имел в виду вовсе не герра Кнабе, а Клонова. – Фандорин в упор смотрел в огромные зеленые глаза. – Расскажите мне про этого интересного господина.

Ванда не то удивилась, не то изобразила удивление.

– Клонов? Николай Клонов? При чем здесь он?

– А вот в этом мы сейчас разберемся.

Вошли в гостиную, сели. Горела только настольная лампа, накрытая зеленой шалью, отчего вся комната была похожа на подводный мир. Царство морской волшебницы, подумалось было Эрасту Петровичу, но неуместные мысли были решительно отогнаны прочь.

– Расскажите мне про к‑купца первой гильдии Клонова.

Ванда взяла у него мокрую куртку, положила на пол, нимало не заботясь о сохранности пушистого персидского ковра.

– Очень привлекательный, – мечтательным тоном произнесла она, и Эраст Петрович ощутил нечто вроде укола ревности, на которую, однако же, не имел никаких прав. – Спокойный, уверенный. Хороший человек, мужчина из лучших, такого редко встретишь. Мне, во всяком случае, такие почти не попадаются. На вас чем‑то похож. – Она слегка улыбнулась, и Фандорину стало не по себе – околдовывает. – Но я не понимаю, почему вы им интересуетесь?

– Этот человек не тот, за кого себя выдает. Он никакой не к‑купец.

Ванда полуотвернулась, взгляд стал отсутствующим.

– Это меня не удивляет. Но я привыкла к тому, что у всех свои тайны. В чужие дела стараюсь не вмешиваться.

– Вы проницательная женщина, мадемуазель, без этого вы вряд ли преуспели бы в вашей… профессии, – Эраст Петрович смутился, понимая, что не совсем удачно выразился. – Неужели вы никогда не чувствовали исходящую от этого ч‑человека угрозу?

Певица быстро обернулась к нему:

– Да‑да. Иногда. Но откуда вы это знаете?

– Я имею веские основания полагать, что Клонов – человек опаснейший. – И без малейшего перехода: – Скажите, это он свел вас с Соболевым?

– Нет, вовсе нет, – так же быстро ответила Ванда. Не слишком ли быстро?

Она, кажется, сама это почувствовала и сочла нужным поправиться:

– Во всяком случае, к смерти генерала он никоим образом непричастен, клянусь вам! Все произошло именно так, как я вам рассказывала.

Вот теперь она говорила правду – или верила, что говорит правду. Все признаки – модуляции голоса, жесты, движения лицевых мускулов – были именно такими, как следует. Впрочем, не исключено, что в госпоже Толле пропадала незаурядная актриса.

Эраст Петрович поменял тактику. Мастера сыскной психилогии учат: если есть подозрение, что допрашиваемый не искренен, а лишь играет в искренность, нужно обрушить на него град быстрых, неожиданных вопросов, требующих односложного ответа.

– Клонов знал про Кнабе?

– Да. Но какое…

– Он говорил о портфеле?

– О каком портфеле?

– Упоминал Хуртинского?

– Кто это?

– Он носит оружие?

– Кажется, да. Но разве закон это запре…

– Вы с ним еще встретитесь?

– Да. То есть…

Ванда побледнела, закусила губу. Эраст Петрович понял: сейчас станет врать, и скорей, пока не начала, заговорил по‑иному – очень серьезно, доверительно, даже проникновенно:

– Вы должны сказать мне, где он. Если я ошибаюсь и он не тот, кем я его считаю, ему лучше снять с себя п‑подозрение сейчас. Если же я не ошибаюсь, это страшный человек, совсем не такой, как вам представляется. Насколько я понимаю его логику, он не оставит вас в живых, это не в его правилах. Я поражен тем, что вы до сих пор еще не в покойницкой Тверской полицейской части. Ну же, как мне его найти, вашего Клонова? Она молчала.

– Говорите. – Фандорин взял ее за руку. Рука была холодной, но пульс бился часто‑часто. – Один раз я уже спас вас и намерен сделать это вновь. Клянусь вам, если он не убийца, я его не трону.

Ванда смотрела на молодого человека расширенными зрачками. В барышне происходила внутренняя борьба, и Фандорин не знал, чем склонить чашу весов на свою сторону. Пока он лихорадочно соображал, взгляд Ванды обрел твердость – перевесила какая‑то мысль, оставшаяся Эрасту Петровичу неведомой.

– Я не знаю, где он, – окончательным тоном произнесла певица.

Фандорин немедленно встал и откланялся, более не сказав ни единого слова. К чему?

Главное, что она с Клоновым‑Певцовым еще встретится. Чтобы выйти на цель, достаточно установить грамотную слежку. Коллежский асессор остановился посреди Петровки, не обращая внимания на дождь, который, правда, лил уже не так яростно, как прежде.

Какая к черту слежка! Он же под арестом и должен безвылазно сидеть в гостинице. Помощников не будет, а в одиночку толковое наблюдение не организуешь – тут нужно по меньшей мере пять‑шесть опытных агентов.

Чтобы мысль свернула с заезженной колеи, Фандорин быстро и громко хлопнул в ладоши восемь раз. Спрятанные под зонтами прохожие шарахнулись от сумасшедшего, а на устах коллежского асессора появилась довольная улыбка. Ему пришла в голову оригинальная идея.

Войдя в просторный вестибюль «Дюссо», Эраст Петрович сразу повернул к стойке.

– Любезный, – начальственным голосом обратился он к портье, – соедини‑ка меня с номерами «Англия», что на Петровке, а сам поди, у меня к‑конфиденциальный разговор.

Портье, успевший привыкнуть к таинственному поведению важного чиновника из 20‑го, поклонился, поводил пальцем по висевшему на стене листу телефонных абонентов, нашел нужный, снял рожок.

– «Англия», господин Фандорин, – сказал он, протягивая коллежскому асессору слуховую трубку. Там пропищали:

– Кто телефонирует?

Эраст Петрович выжидательно посмотрел на портье, и тот деликатно удалился в самый дальний угол вестибюля.

Лишь тогда Фандорин, приложив губы к самому переговорному отверстию, произнес:

– Извольте пригласить к аппарату госпожу Ванду. Скажите, срочно вызывает господин Клонов. Да‑да, Клонов!

Сердце молодого человека билось учащенно. Пришедшая ему в голову идея была нова и до дерзости проста. Дело в том, что телефонная связь, столь стремительно завоевывавшая популярность у жителей Москвы, при всем своем удобстве технически была пока далека от совершенства. Смысл сказанного разобрать почти всегда удавалось, но тембр и нюансы голоса мембрана не передавала. В лучшем случае – и то не всегда – было слышно, мужской это голос или женский, но не более того. Газеты писали, что великий изобретатель мистер Белл разрабатывает новую модель, которая будет передавать звук гораздо лучше. Однако, как гласит китайская мудрость, своя прелесть есть и в несовершенствах. Эрасту Петровичу еще не приходилось слышать, чтобы кто‑то пытался выдать себя в телефонном разговоре за другое лицо. Отчего же не попробовать?

В рожке зазвучал визгливый, прерываемый потрескиваниями голос, вовсе не похожий на вандино контральто:

– Коля, ты? Какое счастье, что ты догадался мне протелефонировать!

«Коля»? «Ты»? Хм!

А Ванда быстро, глотая слоги, кричала в трубку:

– Коля, тебе угрожает опасность! У меня только что был человек, который тебя ищет!

– Кто? – спросил Фандорин и замер – сейчас она его разоблачит.

Но Ванда ответила как ни в чем не бывало:

– Сыщик. Он очень умный и ловкий. Коля, он говорил про тебя страшные вещи!

– Чушь, – кратко отозвался Эраст Петрович, подумав, что роковая женщина, кажется, не на шутку влюблена в жандармского капитана первой гильдии.

– Правда? Я так и знала! Но все равно ужасно разволновалась! Коля, почему ты телефонируешь? Что‑нибудь изменилось?

Он молчал, лихорадочно соображая, что сказать.

– Мы что, завтра не встретимся‑етимся? – На линии возникло эхо, и Фандорин заткнул второе ухо, потому что разбирать быструю речь Ванды стало трудно. – Но ты обещал, что не уедешь, не попрощавшись‑авшись! Ты не смеешь‑еешь! Коля, что ты молчишь‑чишь? Встреча отменяется‑яется?

– Нет. – Собравшись с духом, он выдал фразу подлиннее. – Я только проверить, все ли ты правильно запомнила.

– Что? Что проверить?

Видно, Ванде тоже было слышно неважно, но это как раз было очень кстати.

– Все ли ты правильно запомнила! – крикнул Фандорин.

– Да‑да, конечно‑ечно! «Троицкое подворье», в шесть, седьмой нумер, со двора, постучать два раза, три и еще два‑ва. Может быть, все‑таки не в шесть, а позже‑озже? Сто лет не вставала в такую рань‑ань.

– Ладно, – сказал осмелевший коллежский асессор, мысленно повторив: шесть, седьмой, со двора, два‑три‑два. – В семь. Но никак не позже. Дела.

– Хорошо, в семь! – крикнула Ванда. Эхо и треск внезапно исчезли, ее голос раздался очень ясно и был, пожалуй, даже узнаваем. Он звучал так радостно, что Фандорину стало стыдно.

– Даю отбой, – сказал он.

– Откуда ты телефонируешь? Где ты?

Эраст Петрович воткнул рожок в гнездо и крутанул ручку. Оказывается, телефоническая мистификация необычайно легка. Надо учесть на будущее, чтобы самому не попасть впросак. Придумать для каждого собеседника свой пароль? Ну, не для каждого, конечно, а, допустим, для агентов или просто для конфиденциальных случаев.

Но думать сейчас об этом было некогда.

Про домашний арест можно забыть. Теперь есть, что предъявить начальству. Неуловимый, почти бесплотный Клонов‑Певцов завтра в шесть утра будет на каком‑то Троицком подворье. Черт его знает, где это, да и в любом случае без Караченцева не обойтись. Следует произвести арест обстоятельно, по всей форме. Чтоб не ушел – очень уж ловок.

 

* * *

 

Дом обер‑полицеймейстера на Тверском считался одной из достопримечательностей первопрестольной. Выходя фасадом на респектабельный бульвар, где в погожие дни прогуливалось лучшее московское общество, двухэтажный дом казенного желтого цвета словно оберегал и в некотором роде даже благословлял приличную публику на изящное и безмятежное времяпрепровождение. Гуляйте, мол, просвещенные дамы и господа, по узкому европейскому променаду, вдыхайте аромат лип, и пусть вас не тревожит сопение огромного полуазиатского города, населенного по преимуществу людьми непросвещенными и невоспитанными – власть здесь, вот она, на страже цивилизации и порядка, власть никогда не спит.

В сем последнем утверждении Эраст Петрович получил возможность удостовериться, когда, перед самой полуночью, позвонил в дверь знаменитого особняка. Открыл не швейцар, а жандарм при шашке и револьвере, строго выслушал ночного посетителя, но ни слова ему не сказал и оставил дожидаться на пороге – лишь вызвал электрическим звонком дежурного адъютанта. К счастью, адъютант оказался знакомым – капитан Сверчинский. Он не без труда опознал в энглизированном господине оборванного нищего, вызвавшего утром в управлении такой переполох, и сразу стал сама любезность. Выяснилось, что Евгений Осипович, как обычно, перед сном прогуливается по бульвару. Любит ночной моцион и не пренебрегает им в любую погоду, хоть бы даже и в дождь.

Эраст Петрович вышел на бульвар, немного прошелся в сторону бронзового Пушкина – и точно: навстречу неспешным шагом шла знакомая фигура в длинной кавалерийской шинели и надвинутом на лоб башлыке. Стоило коллежскому асессору рвануться навстречу генералу, как откуда ни возьмись, будто из самой земли, по бокам выросли две бесшумные тени, а за спиной обер‑полицеймейстера возникли еще два столь же решительных силуэта. Эраст Петрович покачал головой: вот оно, иллюзорное одиночество государственного человека в эпоху политического терроризма. Ни шагу без охраны Боже, куда катится Россия…

А тени уж подхватили коллежского асессора под руки – мягко, но крепко.

– Эраст Петрович, легки на помине! – обрадовался Караченцев, а на агентов прикрикнул. – Брысь! Надо же, а я тут вышагиваю, о вас размышляю. Что, не усидели под арестом?

– Не усидел, ваше п‑превосходительство. Евгений Осипович, идемте в дом, время не терпит.

Генерал вопросов задавать не стал, а сразу повернул к дому. Широко шагал, то и дело искоса поглядывая на спутника.

Прошли в просторный овальный кабинет, сели к длинному зеленого сукна столу напротив друг друга. Обер‑полицеймейстер крикнул:

– Сверчинский, будьте за дверью! Можете понадобиться.

Когда обшитая кожей дверь беззвучно затворилась, Караченцев нетерпеливо спросил:

– Ну что? След?

– Лучше, – сообщил Фандорин. – Преступник. Собственной персоной. П‑позволите закурить?

Попыхивая сигарой, коллежский асессор рассказал о результатах своих изысканий.

Караченцев все больше и больше хмурился. Дослушав, озабоченно почесал крутой лоб, отбросил непослушную рыжую прядь.

– И как вы трактуете всю эту головоломку? Эраст Петрович стряхнул столбик пепла.

– Соболев затевал какой‑то дерзкий демарш. Возможно, переворот в духе восемнадцатого столетия. В общем то, что немцы называют putsch. Сами знаете, как Михаил Дмитриевич был п‑популярен в армии и народе. Авторитет же верховной власти сейчас пал так низко… Да что я вам буду толковать, на вас все жандармское управление работает, слухи собирает.

Обер‑полицеймейстер кивнул..

– О заговоре мне, собственно, ничего не известно. То ли Соболев возомнил себя Бонапартом, то ли, что более вероятно, вознамерился посадить на трон кого‑то из родственников государя. Не знаю и не хочу г‑гадать. Да и для нашей с вами задачи это несущественно.

Караченцев на это только дернул головой и расстегнул шитый золотом воротник. Над переносицей у генерала выступили капельки пота.

– В общем, наш Ахиллес затевал что‑то нешуточное, – как ни в чем не бывало продолжил коллежский асессор и пустил к потолку такую элегантную струйку дыма, что одно заглядение. – Однако были у Соболева некие т‑тайные, могущественные противники, осведомленные о его планах. Клонов, он же Певцов – их человек. С его помощью антисоболевская партия решила устранить новоявленного Бонапарта, но без шума, изобразив естественную смерть. Что и было исполнено. Экзекутору помогал наш з‑знакомец Хуртинский, имевший связи с антисоболевской партией и, судя по всему, представлявший в Москве ее интересы.

– Эраст Петрович, не так быстро, – взмолился обер‑полицеймейстер. – У меня голова кругом. Что за партия? Где? У нас, в министерстве внутренних дел?

Фандорин пожал плечами:

– Очень возможно. Во всяком случае, без вашего шефа графа Толстова не обошлось. Вспомните письмо, оправдывающее Хуртинского, и депешу, покрывающую Певцова. Хуртинский оказался скверным исполнителем. Слишком уж надворный советник был жаден – польстился на соболевский м‑миллион, решил совместить полезное с приятным. Но центральная фигура во всей этой истории несомненно – светлоглазый блондин.

Здесь коллежский асессор встрепенулся, осененный новой идеей.

– Постойте‑ка… А может быть, все еще с‑сложней! Ну конечно!

Он вскочил и быстро прошелся по кабинету из угла в угол – генерал только следовал взглядом за мечущимся Фандориным, боясь нарушить ход мысли многоумного чиновника.

– Не мог министр внутренних дел организовать убийство генерал‑адъютанта Соболева, что бы тот ни затевал! Это нонсенс! – От волнения Эраст Петрович перестал заикаться. – Наш Клонов, скорее всего, – не тот капитан Певцов, о котором пишет граф. Вероятно, настоящего Певцова уже нет на свете. Тут пахнет очень хитрой интригой, задуманной таким образом, чтобы в случае провала все можно было свалить на ваше ведомство! – неудержимо фантазировал коллежский асессор. – Так, так, так.

Он несколько раз быстро хлопнул в ладоши – напряженно слушавший генерал от неожиданности чуть не подпрыгнул.

– Предположим, министр знает о заговоре Соболева и организует, за генералом тайную слежку. Это раз. Кто‑то другой тоже знает о заговоре и хочет Соболева убить. Это два. В отличие от министра, этот человек, а вернее всего, эти люди, которых мы назовем контрзаговорщиками, законом не связаны и преследуют какие‑то свои цели.

– Какие цели? – слабым голосом спросил вконец замороченный обер‑полицеймейстер.

– Наверное, власть, – небрежно ответил Фандорин. – Какие же еще могут быть цели, когда интрига разворачивается на таком уровне? Контрзаговорщики имели в своем распоряжении необычайно изобретательного и предприимчивого исполнителя, который нам известен как Клонов. В том, что он никакой не купец, можно не сомневаться. Это человек незаурядный, невероятных способностей. Невидим, неуловим, неуязвим. Вездесущий, он повсюду появлялся раньше нас с вами, наносил удар первым. Хотя мы и сами действовали быстро, он постоянно оставлял нас с носом.

– А вдруг он все‑таки жандармский капитан и действует по санкции министра? – спросил Караченцев. – Что если… – Он сглотнул. – Что если устранение Соболева санкционировано свыше? Извините, но мы с вами, Эраст Петрович, профессионалы и отлично знаем, что для защиты государственных интересов иногда приходится прибегать к нетрадиционным методам.

– Зачем тогда было выкрадывать портфель, да еще из жандармского управления? – пожал плечами Фандорин. – Ведь портфель и так уже попал в жандармское управление, и вы по инстанции переслали бы его в Петербург, тому же графу Толстову. Зачем было огород городить? Нет, министерство здесь не при чем. Да и убить всенародного героя – это вам не какого‑нибудь генерала Пишегрю в тюрьме удавить. Поднять руку на Михаила Дмитриевича Соболева? Без суда и следствия? Нет. Евгений Осипович, при всех несовершенствах нашей власти это уж чересчур. Не поверю.

– Да, вы правы, – признал Караченцев.

– И потом легкость, с которой Клонов совершает убийства, что‑то уж больно мало похожа на государеву службу.

Обер‑полицеймейстер поднял ладонь:

– Погодите‑погодите, не увлекайтесь. Какие, собственно, убийства? Мы ведь так и не знаем, был ли Соболев убит или все‑таки умер своей смертью. По результатам вскрытия получается – умер.

– Нет, убит, – отрезал Эраст Петрович. – Хоть и непонятно, как удалось скрыть следы. Если б мы тогда знали то, что знаем сейчас, мы, возможно, проинструктировали бы профессора Веллинга провести исследование более дотошно. Он ведь заранее был уверен, что смерть произошла вследствие естественных причин, а изначальная установка определяет очень многое. И потом, – коллежский асессор остановился напротив генерала, – ведь смертью Соболева не ограничилось. Клонов обрубил все возможные концы. Я уверен, что таинственная смерть Кнабе – его рук дело. Посудите сами, разве стали бы немцы убивать своего офицера генштаба, даже с очень большого перепугу? Так в цивилизованных странах не делается. На худой конец принудили бы застрелиться, но мясницким ножом в бок? Невероятно! Клонову же это было бы очень кстати – мы с вами полностью уверились, что дело раскрыто. Если бы не всплыл портфель с миллионом, мы бы поставили в расследовании точку. Крайне подозрительна также внезапная смерть кельнера из «Метрополя». Этот злосчастный Тимофей Спиридонович, видимо, провинился только тем, что помог Клонову найти исполнительницу, Ванду. Ах, Евгений Осипович, мне все теперь кажется подозрительным! – воскликнул Фандорин. – Даже смерть Миши Маленького. Даже самоубийство Хуртинского!

– Ну уж это слишком, – скривился обер‑полицеймейстер. – Ведь предсмертная записка.

– Скажите, положа руку на сердце, стал бы Петр Парменович накладывать на себя руки, оказавшись перед угрозой разоблачения? Что, такой уж он был человек чести?

– Да вообще‑то вряд ли. – Теперь уже Караченцев вскочил и зашагал вдоль стены. – Скорее попробовал бы сбежать. Судя по найденным у него в сейфе бумагам, покойник имел счет в цюрихском банке. Не удалось бы сбежать – молил бы о пощаде, совал взятки судьям. Я эту породу хорошо знаю, исключительной живучести людишки. Да Хуртинский скорей на каторгу пошел бы, чем в петлю лезть. Однако записка начертана его рукой, это несомненно…

– Более всего меня пугает то, что во всех случаях подозрение об убийстве либо не возникает вовсе, либо, как в случае с Кнабе или Мишей Маленьким, оно со всей определенностью ложится на кого‑то другого – в первом случае на германских агентов, во втором на Фиску. Это знак высшего профессионализма. – Эраст Петрович прищурился. – Я одного в толк не возьму – как он мог оставить в живых Ванду… Кстати, Евгений Осипович, надо немедленно выслать за ней наряд и убрать ее из «Англии». Вдруг ей протелефонирует настоящий Клонов? Или, того хуже, вздумает исправить свою непонятную оплошность?

– Сверчинский! – крикнул генерал и вышел в приемную распорядиться.

Когда вернулся, коллежский асессор стоял у висевшей на стене карты города и водил по ней пальцем.

– Где это – Троицкое подворье? – спросил он.

– «Троицкое подворье» – это номера на Покровке, недалеко от церкви Святой Троицы. Вот здесь, – показал генерал. – Хохловский переулок. Там когда‑то и в самом деле было монастырское подворье, а сейчас – полутрущобный лабиринт из пристроек, флигельков, бараков. Обычно номера называют просто «Троица». Места неблагополучные, оттуда и до Хитровки рукой подать. Однако живет в «Троице» не совсем пропащая публика – актеришки, модистки, разорившиеся коммерсанты. Надолго там жильцы не задерживаются: либо выкарабкиваются обратно, в общество, либо проваливаются еще ниже, в хитрованские пучины.

Пространно отвечая на простой вопрос, обер‑полицеймейстер думал о чем‑то другом, и видно было, что решение дается ему с трудом. Когда генерал договорил, наступила пауза. Эраст Петрович понял, что разговор входит в главную фазу.

– Разумеется, это весьма рискованный шаг, Евгений Осипович, – тихо сказал коллежский асессор. – Ежели мои п‑предположения ошибочны, вы можете погубить карьеру, а человек вы честолюбивый. Но я потому и пришел к вам, а не к Владимиру Андреевичу, что он‑то наверняка рисковать не пожелал бы. Чересчур осторожен – сказывается возраст. С другой стороны, и положение его менее щекотливо, чем ваше. В любом случае министерство затеяло за вашей спиной интригу, в которой вам, извините за откровенность, отведена роль карточного б‑болвана. Граф Толстов не счел возможным посвятить вас, начальника московской полиции, в дело Соболева, однако же доверился Хуртинскому, человеку низкому и, более того, преступному. Некто еще более хитрый, чем министр, провел свою собственную операцию. Вы были в стороне от всех этих событий, но ответственность в конечном итоге ляжет на вас. Боюсь, что платить за разбитые г‑горшки придется вам. А самое обидное то, что вы так и не узнаете, кто их разбил и почему. Чтобы понять истинный смысл интриги, надо взять Клонова. Тогда у вас на руках появится козырь.

– А если он все же правительственный агент, то я с треском вылечу в отставку. В лучшем случае, – мрачно возразил Караченцев.

– Евгений Осипович, замять дело все равно вряд ли удастся, да и грех – не столько даже из‑за Соболева, сколько из боязни: что же это за таинственная сила в‑вертит судьбами России? По какому праву? И что эта сила удумает завтра?

– На масонов намекаете? – удивился генерал. – Граф Толстов, действительно, – член ложи, да и Вячеслав Константинович Плевако, директор департамента полиции. Чуть не половина влиятельных людей в Петербурге масоны. Только им политическое убийство ни к чему, они и так кого хочешь в бараний рог согнут, по закону.

– Какие там масоны, – досадливо сморщил гладкий лоб Фандорин. – Про них все знают. Тут же просматривается настоящий комплот, не опереточный. И в случае успеха, ваше превосходительство, вы можете получить ключик к т‑такой пещере Аладдина, что дух захватывает.

Евгений Осипович взволнованно зашевелил рыжими бровями. Заманчиво, очень заманчиво. И иуде Вячеславу Константиновичу (товарищ, называется), и самому графу Толстову можно преотличный штырь вставить. А не шути с Караченцевым, не делай из него дурака. Заигрались, господа, допрыгались. Ну, тайная слежка за заговорщиком – это понятно, в таком деле деликатность нужна. Однако чтобы под носом у ваших агентов убили народного героя – это уже скандал. Прошляпили, умники петербургские. Теперь, поди, волосы рвете, трясетесь в своих креслах. А тут Евгений Осипович подносит голубчика на блюдце: вот он, злодей. Хм, а, может, его на блюдечке кому повыше поднести? Дело‑то ого‑го какое. И мысленному взору обер‑полицеймейстера открылись перспективы до такой степени заоблачные, что захватило дух. Но одновременно и засосало под ложечкой. От страха.

– Ну хорошо, – осторожно произнес Караченцев.

– Допустим, арестовали мы Клонова. А он – рот на замок и молчит. В расчете на своих покровителей. Что тогда будем делать?

– Совершенно резонная постановка вопроса, – кивнул коллежский асессор, не показывая виду, что рад переходу беседы из теоретической стадии в практическую.

– Я тоже об этом думаю. Взять Клонова будет очень непросто, а заставить г‑говорить – во сто крат трудней. Поэтому имею предложение.

Евгений Осипович навострил уши, зная по опыту, что шустрый молодой человек глупости не предложит и самое трудное возьмет на себя.

– Ваши люди обложат «Троицу» со всех сторон, чтобы таракан не прошмыгнул. – Фандорин азартно припал к карте. – Вот здесь кордончик, здесь и здесь. Проходные д‑дворы перекрыть по всей округе, благо раннее утро – многие еще будут спать. Вокруг самой «Троицы» – несколько лучших агентов, человека три‑четыре, не больше. Они должны действовать исключительно аккуратно, хорошо маскируясь, чтоб не дай бог не спугнуть. Их дело – ждать моего сигнала. Я же п‑пойду в нумер к Клонову один и заведу с ним игру в откровенность. Сразу он меня не убьет – захочет выяснить, много ли я знаю, да откуда взялся, да в чем мой интерес. И мы с ним исполним изящный па‑де‑де: я ему немножко завесу приоткрою – он со мной слегка пооткровенничает; п‑потом снова я – снова он. Уверенный, что может убрать меня в любой момент, Клонов будет разговорчивей, чем в случае ареста. Другого способа я не вижу.

– Так ведь риск какой, – сказал Караченцев. – Если вы правы и он настолько виртуозен по части убийств, то, не ровен час…

Эраст Петрович легкомысленно пожал плечами:

– Как сказал Конфуций, благородный муж должен сам нести ответственность за свои ошибки.

– Что ж, с Богом. Большое дело. Или грудь в крестах, или голова в кустах. – Голос обер‑полицеймейстера прочувствованно дрогнул. Он крепко пожал Фандорину руку. – Идите, Эраст Петрович, к себе в гостиницу и как следует выспитесь. Ни о чем не тревожьтесь, я лично подготовлю операцию. Все сделаю наилучшим образом. Утром пойдете в «Троицу» – сами посмотрите, хорошо ли замаскировались мои молодцы.

– Вы прямо как Василиса Премудрая, ваше превосходительство, – белозубо рассмеялся коллежский асессор. – Спи, Иванушка, утро вечера мудренее? Что ж, я и в самом деле немного устал, а завтра дело нешуточное. Ровно в шесть буду в «Троице». Условный сигнал, по которому ваши идут ко мне на помощь – свисток. До свистка пусть ни в коем случае не суются… Ну а если что – не дайте ему уйти. Это уж, Евгений Осипович, личная п‑просьба.

– Не беспокойтесь, – серьезно сказал генерал, все еще держа молодого человека за руку. – Ювелирно исполним. Самых золотых агентов отряжу и в количестве более чем достаточном. Только уж вы, отчаянная голова, того, поосторожней.

 

* * *

 

Эраст Петрович давно уже приучил себя просыпаться во столько, во сколько определит накануне. Ровно в пять утра он открыл глаза и улыбнулся, потому что из‑за подоконника как раз выглянул самый краешек солнца и было похоже, что кто‑то лысый и круглоголовый подглядывает в окошко.

Насвистывая арию из «Любовного напитка», Фандорин побрился, не без удовольствия полюбовался в зеркало на свое замечательно красивое лицо. Завтракать перед сражением самураю не положено, поэтому вместо утреннего кофея коллежский асессор немного поработал с гирями и обстоятельно, не спеша занялся экипировкой. Вооружился по самой что ни на есть полной программе, ибо противник представлялся серьезным.

Маса помогал хозяину снаряжаться, проявляя все более заметное беспокойство. Наконец не выдержал:

– Господин, такое лицо у вас бывает, когда смерть очень близко.

– Ты же знаешь, настоящий самурай должен каждое утро просыпаться в полной готовности умереть, – пошутил Эраст Петрович, надевая светлый чесучовый пиджак.

– В Японии вы всегда брали меня с собой, – пожаловался слуга. – Знаю, я подвел вас уже дважды, но это больше не повторится. Клянусь – чтоб мне в следующей жизни родиться медузой! Возьмите меня, господин. Очень прошу.

Фандорин ласково щелкнул его по маленькому носу:

– На сей раз ты мне ничем не сможешь помочь. Я должен быть один. Да и не один я вовсе, со мной целая армия полицейских. Это мой противник совсем один.

– Опасный?

– Очень. Тот самый, кто обманом выманил у тебя портфель.

Маса засопел, сдвинул редкие брови и больше ничего не сказал.

 

* * *

 

Эраст Петрович решил пройтись до Покровки пешком. Ах, до чего же хороша была Москва после дождя. Свежесть, розовый флер занимающегося дня, тишина. Если умирать – то только в такое божественное утро, подумал коллежский асессор и тут же отругал себя за склонность к мелодраматизму. Прогулочным шагом, насвистывая, вышел на Лубянскую площадь, где у фонтана поили лошадей извозчики. Свернул на Солянку, блаженно вдохнул аромат свежего хлеба, донесшийся из открытых окон полуподвальной пекарни.

А вот и нужный поворот. Дома стали победнее, тротуар поуже, а на самом подходе к «Троице» пейзаж и вовсе утратил идилличность: на мостовой лужи, покосившиеся заборы, облупленные стены. Полицейского кордона при всей своей наблюдательности Эраст Петрович не заметил и очень этому порадовался.

У входа во двор посмотрел на часы – без пяти шесть. Самое время. Деревянные ворота, на них покосившаяся вывеска «Троицкое подворье». Постройки сплошь одноэтажные, каждый нумер с отдельным входом. Вон первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой. Седьмой нумер, надо полагать, налево, за углом.

Только бы Клонов не начал стрелять сразу, не вступая в разговоры. Надо заготовить какую‑нибудь фразу, которая собьет с толку. Например: «Поклон от мадемуазель Ванды». Или незамысловатей: «Известно ли вам, что Соболев на самом деле жив?» Лишь бы не упустить инициативу. А дальше по наитию. Надежная тяжесть «герсталя» оттягивала карман.

Эраст Петрович решительно повернул в ворота. Дворник в грязном фартуке лениво возил метлой по луже. На изящного господина посмотрел исподлобья, и Эраст Петрович ему незаметно подмигнул. Убедительный дворник, ничего не скажешь. У ворот сидел еще один агент – изображал пьяного: храпел, надвинув картуз на лицо. Тоже неплохо. Фандорин оглянулся назад и увидел, как по улице семенит пузатая бабенка в надвинутом на самые глаза ковровом платке и бесформенном балахоне. Ну уж это слишком, покачал головой коллежский асессор. Фарсом попахивает.

Седьмой нумер и в самом деле оказался первым за поворотом, во внутреннем дворе. Низенькое, в две ступени крылечко. На двери белой масляной краской намалевано «№ 7».

Эраст Петрович остановился, вдохнул воздух полной грудью, выдохнул мелкими, равномерными толчками.

Поднял руку и негромко постучал.

Два раза, три, потом еще два.

 

 


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-15; просмотров: 45; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.006 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты