Глава 34. Рано утром служанка занесла в комнату завтрак и предупредила:

Рано утром служанка занесла в комнату завтрак и предупредила:

– Господин сам придет к тебе через час!

Юстиниан действительно пришел к Амон-Pa через час, за ним следовал раб и нес одежду.

– Мальчик, следуй за рабом, он тебя выкупает, а потом надень эту одежду! – приказал он Амон-Ра.

– А в своей одежде нельзя остаться? – спросил Амон-Ра

Юстиниан рассердился: как смеет этот мальчишка пререкаться с ним?

– Ты слышишь, мальчик, выполняй, что тебе приказывают! – строго приказал он.

Амон-Ра не обратил внимания на приказы и строгость Юстиниана. Он не по воле Юстиниана поехал за ним в такую даль, а по велению своего сердца. Сердце сказало ему, что надо спасти Августу. «Пусть будет так», – подумал Амон-Pa, и спустя некоторое время, облаченный в новую одежду, стоял он перед Юстинианом.

– Следуй за мной! – приказал Юстиниан.

Они прошли по коридорам дворца и остановились перед деревянной дверью, украшенной сложной и красивой резьбой.

– Послушай, мальчик, увидев Августу, не выражай знаков сожаления и удивления! И никому ни слова о ней, а то будешь наказан! Ясно? – предупредил он строго.

Амон-Pa кивнул головой, хотя вовсе не нуждался в этих предупреждениях.

Юстиниан открыл дверь и вошел в комнату.

– Входи! – тихо приказал он.

Огромную комнату тускло освещало несколько свечей. Маленькие окна были занавешены темными занавесками, и они упорно не пропускали дневной свет.

Юстиниан подошел к ложу Августы, поцеловал жену и ласково произнес:

– Моя богиня, вот мальчик, о котором я говорил тебе. Может быть, тебе захочется узнать от него о Мессии, которого зовут Иисусом Христом? Говорят еще, что этот мальчик умеет лечить больных!

Все это Юстиниан произнес на греческом языке, и Амон-Pa хорошо все понял, но ему показалось, что Юстиниан говорил с Августой на арамейском языке. Поэтому удивился: сказал же ему вчера Юстиниан, что Августа говорит только на греческом языке.

Юстиниан обратился к Амон-Pa и приказал ему на арамейском:

– Подойди поближе, стой вот здесь, и отвечай на вопросы госпожи!

Амон-Pa смиренно занял указанное место у ложа и взглянул на Августу.

Сердце его содрогнулось от жалости, но он сохранил внешнее спокойствие. Молодая женщина, которой не исполнилось и двадцати одного года, доживала свои последние дни. Потухшие глаза излучали грусть, а засохшее лицо выражало покорность. Она улыбнулась Амон-Pa доброй, непосредственной, обаятельной улыбкой.

– Спроси, о чем хочешь, моя богиня, я переведу ему. Посмотрим, что он скажет!

Августа вновь улыбнулась. Улыбка эта теперь несла тусклый голубой огонь.

– Почему ты зовешь его мальчиком, есть же у него имя? – очень слабым, еле слышным голосом произнесла Августа.

– Имя его Амон-Pa. Хорошо, так и я буду его звать!

Хотя лицо Августы было погасшим, но сила ее духа была мощной. Это почувствовал Амон-Pa, когда она сказала ему:

– Я тебя видела во сне!

Юстиниан удивился: как Августа могла видеть во сне этого мальчика, если она до сегодняшнего дня вовсе не знала его. Он хотел было перевести с греческого на арамейский эти слова, но Амон-Pa вдруг сказал своим спокойным голосом:

– Да, госпожа, мы виделись друг с другом во сне.

У Юстиниана заплелся язык: Амон-Pa заговорил по-гречески. Да еще несет какую-то чушь: мы, говорит, виделись во сне!

– Ты говоришь по-гречески?! – спросил сердито Юстиниан, – Почему же тогда ты скрыл от меня, что знаешь греческий?

– Я никогда не изучал греческий, и латинский тоже, – ответил Амон-Ра, – я знаю только, что умею говорить.

Юстиниан ничего не понял, но и Амон-Pa не смог бы объяснить ему, как происходило, что иногда он понимал любой язык, и его тоже все понимали, и всем казалось, что Амон-Pa говорит только на их родном языке. Он сам не знал, на каком же языке действительно говорил он в это же самое время. Не знал он этого и сейчас, думая, что на арамейском, но Августа поняла все, да еще выразила удивление.

– И ты тоже видел тот сон? – спросила она.

– Да, госпожа, в ладони я набрал воду из горного ручейка и преподнес вам.

– Ах! – воскликнула слабым голосом Августа, – Да, именно тебя видела я во сне... А вода была целебная!

Юстиниан в недоумении слушал их разговор, не понимая, что это был за сон.

– Амон-Pa, расскажи мне об Иисусе Христе все, что только знаешь! – попросила Августа.

– Госпожа, я расскажу вам все об Иисусе Христе, но сначала хочу попросить вас впустить в комнату лучи Солнца.

Августа заволновалась.

Юстиниан возмутился: как этот мальчик смеет и требует, чтобы Августа нарушила свой порядок и разрешила убрать с окон темные занавески. Он собрался было отчитать его, как Августа спросила с тревогой:

– Зачем тебе солнечный свет в моей комнате? Ты хочешь разглядеть мое потухшее и искаженное лицо? Может быть, ты хочешь, чтобы Юстиниан лучше запечатлел в себе, каким призраком я ухожу из этого мира?

Голос Августы задрожал. Она заплакала было, но спокойный голос Амон-Pa опять внушил ей:

– Госпожа, вы прекрасны и величественны. Вашему телу не сравниться с красотой и величием вашего духа. Однако скоро к вам вернется и прежняя красота тела. Потому прикажите, чтобы впустили лучи Солнца в комнату. Они соскучились по вас. Свет есть Матерь жизни. Он поможет мне лечить вас.

– Ты собираешься исцелить меня?! – Августа удивилась искренне.

– Я же преподнес вам в своих ладонях глоток целебной воды? Спустя семь дней вы будете такой же, какой были пять лет тому назад. Дворец, который строит для вас ваш супруг, должны украсить вы.

Юстиниан еле сдерживал в себе гнев. О чем этот сопляк говорит? Обманывает бедную женщину, что вылечит ее за семь дней, да еще ссылается на какой-то сон и на какую-то воду! Он собрался пинком выгнать его из комнаты, но передумал – тогда Августа могла бы догадаться, что Юстиниан тоже потерял всякую надежду на ее выздоровление.

– Ты хочешь поставить меня на ноги за семь дней и вернуть мне былую красоту? – спросила она опять с безнадежным удивлением.

– На третий день вы встанете и прогуляетесь в собственном саду. Розы ваши жаждут увидеть вас. А на седьмой день ваш супруг устроит большой прием, чтобы все увидели вашу красоту и послушали ваше пение. Надо сегодня же послать гонца к вашему отцу, чтобы тот успел приехать в этот день праздника.

«Праздник или похороны?!» – хотел закричать Юстиниан, а перед ним возникла картина: как покоится безжизненное тело Августы в гробу, покрытом розами. Вот о каких розах и о каком празднике говорит этот паршивец. Юстиниан привстал, чтобы дать пощечину мальчику, но его остановил голос Августы.

– Что за лекарства такие у тебя, чтобы исцелить меня? Неужели ты не видишь, в каком состоянии я нахожусь?

– У меня нет никаких лекарств, – ответил Амон-Ра.

– Юстиниан, – обратилась она к мужу, – я знаю, что сказали тебе врачи тайно от меня. Скажи Амон-Ра, к чему они пришли. Может, он поймет, что исцелить меня невозможно. Как он вылечит меня за семь дней, когда у меня не осталось даже семи дней жизни? Видимо, такова воля Господа, и я подчиняюсь ей!

Юстиниан как будто онемел. Как сказать этому мальчику в присутствии умирающей Августы, о чем говорили ему врачи, и каково их заключение! Зачем только он взял с собой его! Надо было прогнать его со строительства, где он своими глупыми разговорами оболванивал рабочих. Он вытащит его сейчас из комнаты, отдаст слугам, чтобы те его высекли, и вышвырнет на улицу.

– Госпожа, – сказал Амон-Ра, – ваши врачи уже махнули на вас рукой и сказали вашему супругу, что вам осталось жить считанные дни...

И в это мгновение Юстиниан вскочил с места как тигр и страшно взревел:

– Заткнись ты, ублюдок...

Но пока он не успел привести в исполнение свое намерение, Амон-Pa произнес ясно и невозмутимо...

– Вы поправитесь по воле Господа Бога... Я же только исполню волю Христа...

Юстиниан со всей силой и тяжестью своей обрушился на мальчика.

– Вот тебе Иисус... Вот тебе Христос... Вот тебе Мессия... Ублюдок...

Юстиниан одной рукой схватил его за шею, а второй бил кулаком по лицу, что было мочи. Он не слышал слабый и полный мольбы голос Августы:

– Что ты делаешь, Юстиниан... Пощади ребенка... Оставь его... Ты убьешь его... Юстиниан...

Амон-Pa упал на пол как скошенный, а так как слугам было запрещено входить в комнату, Юстиниан схватил его за ноги и потащил к двери. Но тут нагнал его отчаянный крик Августы:

– Юстиниан, подведи ко мне Амон-Ра...

Юстиниан обернулся к Августе и нарочито спокойным голосом произнес:

– Богиня моя, прости, что я привел к тебе этого бродягу...

– Подведи его ко мне, Юстиниан. И сорви занавески с окон... Впусти в комнату Солнце...

Юстиниан не думал, что делает: он бросил Амон-Ра у двери и яростно набросился на занавески.

В комнату сразу ворвались лучи солнца, они улеглись на ложе Августы, заиграли на ее лице. Юстиниан посмотрел на любимую женщину и почувствовал страшную боль в сердце. Слезы хлынули из его глаз, он упал на колени у ног Августы и зарыдал.

Амон-Pa с трудом привстал и подошел к ложу. И, будто ничего не произошло, словно никто и не пытался его задушить, никто не избивал, никто не таскал его за ноги, со свойственным ему спокойствием и уверенностью сказал:

– Госпожа, прикажите вашему супругу, чтобы он покинул вас... Прикажите, чтобы послал к вашему отцу гонца. Прикажите, чтобы предпринял меры для подготовки большого приема, который вы оба проведете через неделю...

Некоторое время Августа молчала. С тех пор, как Юстиниан увез ее из Афин, она не видела своего любимого отца. Она соскучилась по нему. Пусть пошлет Юстиниан гонца, может быть, успеет он увидеть дочь в живых? Пусть устроит Юстиниан праздник в честь отца. Надо поторопить Юстиниана. Может быть, семь дней недели и есть ее последние дни? Зачем уходить из жизни мрачно, с горем? Не лучше ли будет, если она покинет этот мир торжественно, с чувством благодарности судьбе? Пришла она в эту жизнь по воле Бога и уйдет из нее по воле Бога. Разве есть повод для грусти и печали?

– Юстиниан, ты слышал, что сказал Амон-Ра? Выполняй все, мой добрый властелин!

– Это есть твоя воля, моя богиня? – спросил Юстиниан с сомнением.

– Да, мой друг, это моя воля... Прошу исполнить ее... И не плачь, пожалуйста!

– Пусть будет так...

Юстиниан взглянул на Амон-Pa. Гнев у него прошел, но сомнение осталось. Хотя никак не мог он объяснить себе, какую магическую силу применил этот мальчик, что заставил Августу впустить в комнату солнечный свет и показать Юстиниану свое погасшее и изуродованное лицо.

– А теперь оставь нас, дорогой мой... – шепотом произнесла она.

Юстиниан встал и направился к двери.

– Я сама позову тебя! – догнал его голос Августы.

– Пусть придет к концу дня, – сказал Амон-Ра, и Юстиниан был готов опять наброситься на него.