Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


Глава 7. Мюзетт стояла у белого кирпичного камина




 

Мюзетт стояла у белого кирпичного камина. Это должна была быть она, потому что она была единственной белокурой Барби в комнате, а именно так описал ее Джейсон. У него есть много недостатков, но неумения точно описать женщину среди них не числится.

Она действительно была миниатюрна — ниже меня на целых три дюйма. То есть всего где-то футов пять в высоту, если под длинным белым платьем нет туфель на каблуках, а если есть, то она еще миниатюрнее. Волосы падали на плечи белокурыми волнами, но брови у нее чернели точеными дугами. Либо она что-то красила, либо была из тех редких блондинок, у которых цвет волос на голове и на теле не совпадает. Это бывает, хотя и редко. Белокурые волосы, бледная кожа, темные брови и ресницы, обрамляющие глаза, синие, как искорки неба. Я заметила, что у нее глаза на пару оттенков синее Джейсоновых. Может быть, из-за темных ресниц и бровей они кажутся живее.

Она улыбнулась розовым бутоном губ, таких красных, что здесь не обошлось без помады. Заметив это, я заметила и остальную косметику. Отлично наложенную, едва заметную, но можно было увидеть те несколько штрихов, создающих эту поразительную, почти ангельскую красоту.

Ее pomme de sang стояла перед ней на коленях, как комнатная собачка. Длинные каштановые волосы девушки были уложены на макушке сложной конструкцией кудрей, от которых она казалась еще моложе. Она была бледна — не по-вампирски бледна, а просто, и холодная голубизна ее длинного старомодного платья не придавала ей цвета. Изящная шея гладкая, нетронутая. Если Мюзетт берет у нее кровь, то откуда? А хочется ли мне это знать? Пожалуй, нет.

Между камином и широким белым диваном с золотыми и серебряными подушками стоял незнакомый мужчина. Он был противоположностью Мюзетт почти во всем. Куда выше шести футов ростом, сложен как пловец-переросток — широкие плечи, узкая талия, узкие бедра, а ноги — больше моего роста каждая. Волосы черные, такие же, как у меня — с синим проблеском, — завязаны в косу на спине. Кожа настолько темна, насколько может быть кожа, несколько столетий не видавшая солнца. Я готова была ручаться, что он легко загорает, только у него не много возможностей для этого. Глаза — странно зеленоватые, аквамариновые, как воды Карибского моря. На этом темном лице они резко выделялись и должны были бы добавлять красоты и теплоты, но были холодными. Он должен был быть красив, но не был — все портило мрачное выражение лица. Будто у него всегда плохое настроение.

Может, дело было в его одежде — он будто сошел с картины столетней давности. Войди я сюда в трико, я бы тоже была склонна брюзжать.

Хотя я была с двух сторон окружена мужчинами, но определенно ведущим в нашей группе был Жан-Клод. Он подвел нас к двум мягким креслам, золотому и серебряному, тоже с грудой белых подушек. Остановился он перед белым деревянным кофейным столиком с хрустальной вазой белых и желтых гвоздик. Дамиан остановился одновременно с ним, застыл неподвижно под моей рукой. Джейсон грациозно плюхнулся в золотистое кресло, ближайшее к камину. Ашер остался по ту сторону от серебряного кресла, насколько можно было далеко стать от Мюзетт, не выходя из комнаты.

Она что-то сказала по-французски. Жан-Клод ответил на том же языке, и я поняла: он ей сказал, что я по-французски не говорю. Она что-то еще сказала, что осталось для меня тайной, и перешла на английский с сильным акцентом. У вампиров, особенно в Америке, акцент бывает редко, но у Мюзетт его было хоть лопатой греби. Такого сильного, что, если бы она заговорила быстрее, я бы ее не поняла.

— Дамиан, ты уже давно не радовал наш двор своим присутствием.

— Моя прежняя госпожа была равнодушна к придворной жизни.

— Да, она оригиналка, твоя госпожа Моровен.

Тело Дамиана среагировало на имя как на пощечину. Я погладила его по руке, как гладят встревоженного ребенка.

— Моровен достаточно сильна, чтобы претендовать на кресло в Совете. Ей даже предлагали освободившееся место Колебателя Земли, причем в дар, без боя. — Мюзетт смотрела на Дамиана, изучала его лицо, тело, реакции. — Почему, как ты думаешь, отвергла она такую щедрость?

Дамиан сглотнул слюну, дыша прерывисто.

— Как я уже сказал... — он прокашлялся, чтобы закончить, — моя прежняя госпожа не из тех, кто любит придворную жизнь. Она предпочитает одиночество.

— Но отказаться от кресла в Совете, которое можно занять не рискуя, без битвы, — это безумие. Зачем Моровен так поступила?

Каждый раз при звуке этого имени Дамиан вздрагивал.

— Дамиан ответил на твой вопрос, — вмешалась я. — Его прежний мастер любит уединение.

Мюзетт повернула ко мне взгляд этих синих глаз, и полностью недружелюбный взгляд заставил меня пожалеть, что я влезла в разговор.

— Так это и есть новенькая. — Она подошла к нам, и не просто плыла, как они делают, — нет, было покачивание бедер. Под юбкой были каблуки. Без них так не получается.

Высокий и мрачный следовал за ней как тень. Девушка осталась сидеть возле камина, юбки разлетелись вокруг нее кругом, как будто их специально так положили. Руки она держала неподвижно на коленях. Как будто ее тоже специально посадили, сказали «сиди вот так», и она так и будет сидеть — «вот так», пока Мюзетт не велит ей переменить позу. Очень противно.

— Позволь мне представить Аниту Блейк, моего слугу-человека, первого, которого я когда-либо к себе призвал. Других нет, у меня есть только она.

Жан-Клод той рукой, на которую я опиралась, сделал широкий жест, отводя меня от кофейного столика, а заодно и от Мюзетт. Почти танцевальное движение, будто мне полагалось сделать реверанс или что-то в этом роде. Дамиан последовал за его жестом, отчего он стал похож на очень изящное движение бича. Вампиры поклонились, а я, зажатая между ними, не имела другого выбора, как повторить их жест. Может быть, не одна была причина, что Жан-Клод поставил меня посередине.

Мюзетт прошагала к нам, покачиваясь, бедра танцевали под развевающейся юбкой.

— Ты помнишь... эта слуга Ашера, как ее звали?

По взгляду голубых глаз было ясно, что она отлично помнит имя.

— Джулианна, — ответил Жан-Клод самым своим нейтральным голосом. Но ни он, ни Ашер не могли произнести ее имя, не испытывая эмоций.

— Ах да, Джулианна. Прелестное имя для подобной простолюдинки. — Она подошла и встала перед нами. Высокий и темный стоял за ней, зловещий уже благодаря одному своему росту. Черт, почти семь футов. — Почему это вы с Ашером всегда выбираете таких простолюдинок? Есть, наверное, что-то уютное в этой доброй, крепкой крестьянской породе.

Я рассмеялась, не успев подумать. Жан-Клод сжал мне руку. Дамиан под второй рукой застыл.

Мюзетт не понравилось, что над ней смеются, и по ее лицу это было совершенно ясно.

— Ты смеешься, девушка? Почему?

Жан-Клод стиснул мне руку так, что еще чуть-чуть — и стало бы больно.

— Прости, — сказала я. — Но назвать меня крестьянкой — это не слишком оскорбительно.

— Почему? — спросила она, явно и искренне недоумевая.

— Потому что ты права: насколько я могу проследить свое родословное дерево, там только солдаты и фермеры. Я действительно из доброй крестьянской породы и горжусь этим.

— Почему ты этим гордишься?

— Потому что все, что у нас есть, мы создали своими двумя руками, потом лица своего — в таком духе. Мы все, что у нас есть, заработали. Никто нам ничего никогда не давал просто так.

— Не понимаю.

— Не знаю, как тебе объяснить, — сказала я.

Наверное, это было как когда Ашер пытался мне объяснить, что такое долг перед сеньором. Ничего в моей жизни не было, что подготовило бы меня к пониманию такого рода обязательств. Вслух я этого не сказала, потому что не хотела поднимать разговор о каком бы то ни было своем долге перед Белль Морт. Потому что никакого долга за собой не чувствовала.

— Я не глупа, Анита. Я пойму, если ты ясно выразишь свою мысль.

Ашер подошел к нам сзади и встал рядом — подальше от Мюзетт, но все равно с его стороны это было мужественно — привлечь к себе ее внимание.

— Я пытался объяснить Аните, что значат обязательства перед сеньором, и она не могла понять. Она молода, и она американка. Они никогда не пользовались... благами правления.

Она наклонила голову, рассматривая его, — точь-в-точь как птица перед тем, как склюнуть червяка.

— И какое отношение к чему бы то ни было имеет ее неспособность понять цивилизованный образ действий?

Человек облизал бы губы — Ашер остался недвижим. (Затаись, и лиса не будет знать, где ты.)

— Ты, прекрасная Мюзетт, никогда не жила там, где ты не была бы подданной феодального сеньора или сеньоры и где ты сама не правила бы никем. Ты никогда не жила без знания, что каждый должен своему сеньору.

— Oui?

Это слово прозвучало холодно, с подтекстом: «Говори дальше, копай сам себе могилу».

— Тебе даже и представиться не могло, что быть крестьянином, никому ничего не должным, — это порождает чувство освобождения.

Она взмахнула наманикюренной рукой, будто разгоняя в воздухе саму эту мысль.

— Чувство освобождения — что это такое?

— Мне кажется, — сказал Жан-Клод, — что само твое непонимание значения этих слов полностью подтверждает мнение Ашера.

Она посмотрела на обоих, наморщив брови.

— Я этого не понимаю, значит, это не может быть важно.

Взмахом миниатюрной ручки она отмела тему и снова обратила свое внимание на меня — это было страшновато.

Не могу точно сказать, что было в самом взгляде этих глаз, но меня пробрало холодом до мозга костей.

— Ты видела наш подарок Жан-Клоду и Ашеру?

Наверное, вид у меня был искренне недоуменный, потому что она повернулась и попыталась подозвать жестом кого-то сзади, но мне был виден только ее огромный слуга.

— Анхелито, отодвинься, чтобы она видела.

Анхелито? Как-то имя Ангелочек не очень ему подходило. Но он отодвинулся, и она завершила свой жест в сторону камина.

Там был только камин, а над ним картина. Что-то в ней привлекло мое внимание. Там должен был быть групповой портрет Жан-Клода, Ашера и Джулианны в одежде эпохи «Трех мушкетеров», но картина была другой. Наверняка, не будь в комнате чужих и новых вампиров, я бы ее заметила раньше. Да, наверняка.

Это было изображение Купидона и Психеи — традиционная сцена, где спящий Купидон предстает наконец перед Психеей со свечой в руке. Валентинов день сильно переменил Купидона по сравнению с тем, чем он был когда-то. А был он не пухлым бесполым херувимом, а богом, богом любви.

Я знала, кто позировал для Купидона, потому что ни у кого больше нет таких золотых волос, таких длинных, безупречных линий тела. У меня были воспоминания, как Ашер выглядел раньше, но я никогда этого не видела — своими глазами. Я подошла к картине, как цветок, которого притягивает солнце. Неудержимое стремление.

Ашер лежал на боку, рука завернута на живот, другая вытянута вперед, расслабленная во сне. Кожа сияла в свете свечи золотом и была лишь чуть светлее пены волос, обрамлявших лицо и плечи.

Он был обнажен, но это слово не передает впечатления. Свет от пламени свечи покрыл теплым сиянием всю его кожу от широких плеч до изгиба стоп, будто ангел коснулся этой кожи, оставив свой нежный отпечаток. Полоска темно-золотых, почти рыжеватых волос бежала по краю живота и уходила линией вниз. Изгиб бедер — это были несколько дюймов такой совершенной кожи, подобной которой я не видела никогда. Она уводила глаза ниже, к длинным ногам.

Памятью Жан-Клода я знала, каково ощущение этой кожи под пальцами. Я помнила споры, чьи бедра самые мягкие, самые лучшие. Белль Морт говорила, что линии тел их обоих так близки к совершенству, насколько это вообще возможно. Жан-Клод всегда считал, что Ашер красивее, а Ашер думал так же про Жан-Клода.

Художник написал у спящей фигуры два крыла, и они были прорисованы так тщательно, что казалось, их можно потрогать. Они были огромны и напоминали ренессансные картины с ангелами. На этом золотом теле они казались неуместными.

Психея заглядывала через край крыла, и оно закрывало ей тело до пояса, но виднелось плечо, бок до первого изгиба бедер, но остальное было закрыто Купидоном. Я смотрела на картину, хмуря брови. Я знала это плечо, знала линию этого тела, пусть и скудно освещенного свечой. Я ожидала, что Психеей будет Белль Морт, но ошиблась.

Сквозь длинные черные кудри, не столько скрывавшие фигуру, сколько украшавшие ее, проглядывало лицо Жан-Клода и его глаза. Секунду я еще убеждалась в этом, поскольку его красота здесь была тоньше обычной, но потом я сообразила, что он использовал косметику — в том варианте ее, который использовался несколько веков назад. Линии лица его смягчились, губы более полные. Но глаза, его глаза не изменились в черном кружеве ресниц, сохранили тот же полночно-синий цвет.

Картина была слишком велика, чтобы я могла стоять рядом с камином и видеть ее всю, но что-то я заметила в глазах Купидона. Мне пришлось пододвинуться ближе, чтобы увидеть: они открыты только щелочкой, в которой пылал холодный синий огонь — я его видала, когда на Ашера накатывало желание.

Жан-Клод тронул меня за лицо, и я вздрогнула. Дамиан отодвинулся назад, давая нам место. Жан-Клод стер слезы у меня со щек. Вид его ясно говорил, что слезы я проливаю за нас обоих. Он не мог проявить слабость перед лицом Мюзетт, а я ничего не могла с собой поделать.

Мы оба обернулись к Ашеру, но он стоял у самой дальней стены. Он отвернулся, и виден был только водопад золотых волос. Плечи у него ссутулились, будто от удара.

Мюзетт подошла и встала по другую сторону от Жан-Клода.

— Наша госпожа думала, что, раз вы снова вместе, как в старые времена, вы обрадуетесь этому напоминанию ушедших дней.

Взгляд, который я бросила на нее из-за плеча Жан-Клода, нельзя было бы назвать дружелюбным. У другого края дивана я видела девочку, которая была ее pomme de sang. Кажется, она даже не сдвинулась с места. Если бы злые люди захотели меня убрать, они вполне могли бы это сделать, потому что несколько минут я ничего, кроме картины, не видела.

— Картина — наш дар гостя хозяину, но у нас есть еще один подарок, уже только для Ашера.

Анхелито встал за ней темной горой, и в руках у него была картина поменьше. На полу валялись куски бумаги и веревки, как сброшенная кожа. Эта картина была вдвое меньше первой, написана, несомненно, в том же реалистическом стиле — но сияющими цветами, гиперреалистично, в духе Тициана.

На этой картине свет шел только от огня — пылающего горна. Тело Ашера в отраженном свете пылало золотым и алым. Он снова был гол, в пах ему упиралось острие наковальни, но правая сторона тела обращена к свету. Даже волосы завязаны были на затылке свободным пучком, и правая сторона лица была открыта. Руки его были по-прежнему сильны, потому что они притворялись, будто куют клинок, лежащий на наковальне, но правая сторона его лица, груди, живота, бедра — это был сплавленный ком.

Это не были старые белые шрамы, которые видела я, — это были свежие, красные, воспаленные, злые линии, будто какое-то чудовище полосовало и рвало его тело. Вдруг на меня обрушились воспоминания — не мои.

Ашер лежит на полу камеры пыток, освобожденный от серебряных цепей. Люди, которые его пытали, полегли вокруг в выплесках крови. Он тянется к нам, и его лицо... лицо...

Я хлопнулась в обморок, и мы с Жан-Клодом оказались оба на полу, потому что я переживала именно то, что вспоминал он.

Дамиан и Джейсон пододвинулись к нам, но Ашер остался позади.

 


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 45; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.006 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты