Глава 35. Они ездили за мной всего один день, насколько я знала, отчего же я так была настроена узнать зачем?

Они ездили за мной всего один день, насколько я знала, отчего же я так была настроена узнать зачем? Первое: лучше знать, чем не знать людей, которые за тобой следят. Второе: настроение у меня было действительно мерзкое.

Я понятия не имела, что делать с Ашером. Я не хотела его терять, а теперь я не знала, можно ли доверять этому чувству. Я даже была уверена, что это вампирский фокус. Может, я его никогда и не любила. Может, это всегда была ложь. Логическая часть моей личности знача, что на этом месте я сама себя обманываю, но перепуганная часть обрадовалась этой теории. Но больше всего меня тревожило другое: я не знала, какой поступок будет смелым. Будет ли смело и правильно порвать с Ашером за его коварство? Или он прав и просто сделал то, что я попросила его сделать? А я была не права? А если я в этом была не права, в чем еще была я не права, несправедлива? Я теряла ощущение правильного и неправильного во многом. А лишившись праведного гнева, я сама становилась неустойчивой, нереальной. Я не чувствовала себя собой.

Что, если из-за меня погибнет Клодия, как погиб несколько месяцев назад ее друг Игорь? Или Бобби Ли погибнет, как погиб его напарник Крис? Я потеряла почти пятьдесят процентов крысолюдов, которых одолжил мне их царь Рафаэль. Никто мне за это слова не сказал, но сегодня мысль о дополнительных потерях была абсолютно неприемлемой.

Если я не пожелаю позволять своим людям рисковать жизнью, наш план не сработает. Нам нужно четыре машины, чтобы перекрыть четыре дороги и сделать так, чтобы плохим парням некуда было податься. Мы им отрежем все пути отхода и потолкуем. Это означало подвергнуть опасности минимум четырех наших. Больше, потому что Бобби Ли хотел спрятать стрелков среди немногих стоящих на стоянке машин. Они выйдут из «Цирка», когда плохие парни будут заняты попыткой выехать со стоянки. По крайней мере по плану — так.

Хороший план, если только плохие парни не вытащат стволы и не начнут пальбу. Нам придется стрелять в ответ, и они могут погибнуть, а я пролечу. Я ни хрена не узнаю, а еще нескольких людей Рафаэля подведу под пулю.

— Ты как, Анита? — спросил Бобби Ли.

Я качнула головой, потирая пальцами виски:

— Никак. Не нравится мне это.

— Что именно?

— Все это.

Но, произнося последние слова, я уже увидела, как выезжает Клодия по задней дороге, а Фредо — по другой. Я на всякий случай выяснила его имя. Нельзя просить человека умереть за тебя, если ты даже имени его не знаешь. Он был на несколько дюймов ниже шести футов, с большими, но изящными руками, и ножей на нем было столько, сколько я давно уже не видела. Бобби Ли сказал, что у Клодии и Фредо столкновение получится как настоящее — они оба водители. Слово «водители» у него прозвучало как написанное большими буквами. Я просилась в водители, но меня проинформировали, что ВОДИТЬ надо уметь, и с этим я не могла спорить. Но сейчас глядеть, как другие рискуют за меня, было труднее, чем рисковать самой.

Я доверяла суждению Бобби Ли. Полностью. А кому я не верила — это плохим парням. Плохие — они плохие и есть, им ни в чем нельзя верить, кроме того, что они непредсказуемы и опасны.

Я видела, как машины сближаются, и чуть не заорала: «Не надо, стойте!» Но я хотела знать, кто там за мной следит, и более того, если бы я сказала «стоп», если бы нервы подвели меня в такой мелочи, что толку с меня было бы? Беда была в том, что они меня действительно подвели. Я держала рот на замке, но единственное, что удерживало мой пульс у меня же во рту, была сжатая линия губ.

Я молилась: «Боже милостивый, пусть никто не будет ранен!» И тут у меня за миг до столкновения мелькнула мысль: если Бобби Ли со своими ребятами мог организовать такую инсценировку, то мог бы просто проследить этих людей, чтобы они вывели нас, на кого они там работают. Мне и в голову не пришла слежка — только боестолкновение. Вот такая я дура.

Машины столкнулись — это выглядело натурально, случайно. Клодия вылезла, высокая и женственная даже на таком расстоянии. Фредо выскочил с воплем, размахивая руками.

Плохие парни завели машину и поехали к дальнему выезду со стоянки, дальше вдоль улицы, которая сейчас оказалась заблокирована. Наверное, что-то все-таки учуяли, гады.

«Импала» остановилась раньше, чем они свернули на дорогу, а это значило, что они заметили третью машину, поставленную за «Цирком», блокирующую переулок между «Цирком» и соседним зданием.

Бобби Ли вышел к лестнице первым, и мы загрохотали следом, надеясь, что последняя машина — грузовик — перекрыла дальний переулок с разгрузочной площадкой. Мы оба пожертвовали возможностью быть среди первых стрелков, чтобы видеть, как разворачивается план.

Когда мы вылетели на стоянку, стрелки рассыпались между немногими машинами, как грибы после ливня. Я почти глупо себя чувствовала, вынимая пистолет и становясь в полукруг. Фредо, Клодия и двое других водителей составили второй полукруг с другой стороны.

Это не был полный круг — иначе мы стреляли бы друг в друга, так что круг в некотором смысле был метафорический. Но эффект — реальный.

«Импала» стояла в кругу стволов, с включенным двигателем, и никакого оружия в ней пока что видно не было. Блондин очень твердо держал руки на баранке. Это у брюнета в кепочке с козырьком рук не было видно.

С нашей стороны было много криков насчет руки вверх и никому ни хрена не двигаться. Они и так не двигались, но мотор продолжал работать, а руки второго человека все еще не были видны. Я держала наведенный пистолет одной рукой, но вторую подняла. Не знаю, увидел ли и понял ли кто-нибудь еще, но Бобби Ли увидел и понял. Он поднял руку почти таким же жестом, и ор смолк. Настала внезапная тишина, только двигатель урчал.

В этой тишине я сказала, стараясь, чтобы мой голос был услышан:

— Заглушить мотор!

Тот, что в кепочке, сказал что-то, чего я из-за стекла не услышала. Блондин очень медленно опустил руку, и двигатель смолк. Тиканье затихающего мотора четко раздавалось в наступившей тишине.

Тот, что в кепке с козырьком, был явно недоволен. Хоть глаза его закрывали солнечные очки, по очертанию губ это было несомненно. Руки он по-прежнему держал внизу. Блондин вернул руку на руль.

— Руки так, чтобы мы их видели, — сказала я. — Живо!

Руки блондина задрожали на баранке, будто он положил бы их туда, где я их буду видеть, если бы они уже не были на виду. Он что-то сказал своему спутнику, и владелец козырька покачал головой.

Я опустила ствол, сделала глубокий вдох, задержала дыхание, прицелилась и медленно и осторожно выдохнула, давя на спусковой крючок. Выстрел в тишине бухнул громко, и я не сразу услышала шипение воздуха из пробитой шины. Я снова навела ствол на окно блондина.

Он резко распахнул глаза и что-то быстро и лихорадочно стал говорить своему напарнику.

— Бобби Ли! — позвала я. — Пусть кто-нибудь с той стороны машины приставит ствол к пассажирскому окну.

— И выстрелит?

— Пока нет. А если придется стрелять, то чтобы той же пулей не задело блондина. — Я посмотрела на него. — И целься соответственно.

Это оказалась Клодия. Она шагнула вперед и приставила ствол к окну, чуть нагнув ствол вниз, чтобы не попасть в человека на соседнем сиденье. У пуль есть очень противная склонность лететь дальше, чем тебе хочется.

Она спросила, не глядя на меня, не отрывая глаз от человека, в которого целилась:

— Мне его убить?

— Нам для допроса нужен только один, — ответила я.

Она улыбнулась, блеснув белыми зубами, и это красивое лицо в раме черных волос стало свирепым и пугающим.

— Отлично.

— Я не буду повторять второй раз. Руки туда, где нам их будет видно. Иначе...

Он не поднял рук. Либо он глуп, либо...

— Бобби Ли, нам кто-нибудь прикрывает спину?

— Ты в смысле, нет ли у них резерва?

— Ага. Либо он здорово упрям, либо ждет подмоги.

Он сказал что-то быстро и резко, похоже было на немецкий, но это не было по-немецки. Южный акцент исчез сразу. Кое-кто из крысолюдов повернулся в другую сторону, озирая периметр. Мы были на открытом месте, к нам не подкрасться. Единственная реальная опасность была бы, если бы у кого-то там была винтовка с оптическим прицелом. Со снайперами нам было поделать нечего, а раз так, мы и волноваться не стали, притворившись, что этого не может быть, а заниматься надо тем, что есть. Но участок кожи у меня на спине от лопаток до затылка покрылся гусиной кожей, будто я ощущала на себе взгляд прицела. Я не сомневалась, что это воображение, но мое воображение вечно создает проблемы, когда я на взводе. Я попыталась думать о чем-нибудь другом, например, почему этот мудак не задирает клешни в гору.

Я целилась одной рукой и могла освободить левую. Я поняла палец — раз, потом второй — два.

Блондин бешено что-то говорил. До меня долетали обрывки голоса — судя по интонациям, «да подними же ты руки!».

Я начала поднимать третий палец, когда владелец кепки вытащил руки наверх — медленно. Они были пусты, но я любые деньги была готова поставить, что на коленях у него какая-то неприятная железяка есть. Не может не быть.

Клодия продолжала держать пистолет у окна. Я думаю, потому что ей не велели его убирать. И мне, честно говоря, это нравилось. Она достаточно близко на случай, если этот тип полезет за своей железкой.

Я сделала понятный всем жест — покрутила рукой в воздухе, приказывая открыть окно. Машина у них была такая старая, что это действительно надо было делать, вращая ручку. Блондин медленно, аккуратно опустил стекло, а другая рука его будто приклеилась к рулю. Осторожный человек — мне это нравится.

Он опустил стекло, положил руки снова на руль и ничего не сказал. Он не пытался изображать невиновность или каяться в вине. Просто сидел. И хорошо.

Я была достаточно низкорослой, чтобы почти не наклоняясь, увидеть колени второго. Там ничего не было, то есть он сбросил на пол то, что держал на руках. Чтобы мы не видели. Что же это за чертовина у него там?

Я чуть повысила голос:

— Ты, в кепке, положи руки на приборную доску, медленно и плашмя. И если ты их оттуда двинешь, получишь пулю. Это ясно?

Он не смотрел на меня.

— Это ясно?

Он стал передвигать руки к приборной доске:

— Ясно.

— Зачем вы за мной следили? — спросила я, обращаясь в основном к блондину, потому что уже понимала: второй по своей воле не слишком много сообщит.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

У него был едва заметный немецкий акцент, а у меня слишком много родственников с таким же акцентом, чтобы его не узнать. Конечно, им всем уже за шестьдесят, и они старую родину не видели сто лет. Я готова была поспорить, что наш блондин — более поздний импортный товар.

— Куда девался ваш синий джип? — спросила я.

Его лицо стало неподвижным.

— Я тебе говорил, — сказал тот, что с козырьком.

— Ну да, мы вас засекли, — подтвердила я. — Это было не слишком трудно.

— Вы бы нас не увидели, если бы не виляли, как пьяные, — сказал Блондинчик.

— Извините, технические причины.

— Ага. Например, что один из вас стал мохнатым, — съязвил владелец козырька.

Определенно средний американец. Средний кто угодно, без малейшего акцента.

— И вас так заинтересовало, что у нас случилось, что вы подъехали поближе посмотреть.

На это никто из них ничего не ответил.

— Сейчас вы оба выйдете из этой машины — очень медленно. Если кто-то из вас полезет за оружием, погибнуть могут оба. Мне для допроса нужен только один, второй просто в нагрузку. Я очень постараюсь сохранить одного из вас, но пальцем не шевельну, чтобы спасти обоих, потому что оба мне не нужны. Это ясно?

Блондин ответил «да», а его напарник — «как, блин, стеклышко, на фиг». Определенно американец: только у нас такая поэтичная речь.

И тут я услышала сирены. Они были близко, очень близко, как перед нашим зданием. Хотелось бы думать, что они едут мимо, но если у тебя столько обнаженных стволов, на это рассчитывать нельзя.

— Когда нужен коп, его днем с огнем не сыщешь, — вздохнул Бобби Ли. — Попробуй сделать что-нибудь незаконное, они как мухи на мед слетаются.

Владелец кепочки сказал:

— Если вы уберете пистолеты раньше, чем покажутся копы, мы сделаем вид, что ничего этого не было.

Он улыбался, перегнувшись через сиденье, чтобы я наверняка рассмотрела его издевательскую физиономию.

Я улыбнулась в ответ, и его веселье несколько завяло, потому что у меня был чертовски довольный вид. Я еще не очень ловко вынимала табличку из кармана, тем более одной рукой, но я справилась. И показала металлическую звезду в рамочке.

— Федеральный маршал, мудак. Так что держи руки на виду, пока не подъехала полиция.

— За что вы нас арестуете? — спросил блондин с немецким акцентом. — Мы ничего не сделали.

— Ну, не знаю. Начнем с ношения скрытого оружия без разрешения, потом — подозрение в угоне автомобиля. — Я потрепала «импалу» по боку. — Это не твоя машина, а то, что твой друг уронил на пол, окажется неразрешенным. Интуиция мне подсказывает. — Я чуть покосилась в сторону. — Бобби Ли, нам не нужна такая толпа.

Он понял, о чем я, и что-то еще пролаял на своем вроде бы немецком гортанном языке.

Крысолюды растворились в воздухе — за этим движением человеческий глаз уследить не может.

Клодия осталась на посту, и Бобби Ли не стал уходить, но нас было всего трое, когда показался первый полисмен. Ну, пятеро, если считать плохих парней.

Двое сотрудников в форме появились из переулка, пешком, потому что грузовик, загораживающий дорогу, никуда не делся, но крысолюд, который его вел, сейчас шел впереди полисменов, держа сплетенные пальцы на голове, и под мышкой у него висела пустая кобура. Оружие копы у него отобрали.

Я постаралась поднять табличку как можно выше.

— Федеральный маршал Анита Блейк! Остальные — мои помощники.

— Помощники маршала? — шепнул Бобби Ли.

— Кивай и поддакивай, — процедила я ему краем губ.

— Есть, мэм.

Я отступила от машины, чтобы табличка была видна получше, и снова заорала:

— Федеральный маршал Блейк! Рада вас видеть, джентльмены.

Полисмены остановились возле двигателей машин, но перестали на нас орать. Они явно прикидывали, насколько им влетит, если мы действительно федералы, а они помешают нам в нашей работе, но их не настолько беспокоила политика, чтобы они рисковали попасть под выстрел. Я такое одобряю.

Я понизила голос и сказала сидящим в машине перед тем, как подойти к полисменам:

— Скрытое ношение неразрешенного оружия, которое у вас с собой, угнанный автомобиль, и я спорить могу, что когда ваши оттиски пальцев запустят в систему, она засветится рождественской елкой.

Я улыбалась и кивала полисменам, укрывшимся за машинами. Табличка их успокоила, но стволы они не убрали, и вдалеке слышались новые сирены. Они вызвали подкрепление, и я их понимаю. У них не было способа проверить, действительно ли кто-то из нас коп.

Я глянула на блондина:

— И к тому же полиция косо смотрит на преступников, гоняющихся за федеральными маршалами.

— Мы не знали, что вы из полиции, — сказал блондин.

— Хреновая у вас разведка, — заметила я.

Он кивнул, не снимая рук с баранки:

— Да.

Я убрала пистолет и подняла табличку как можно выше, подняла обе руки, показывая, что у меня сейчас нет оружия, и осторожно направилась к полисменам, а остальные уже начали выползать постепенно из переулка, держа пистолеты в руках. Бывают дни, когда мне моя табличка о-о-очень симпатична. Вот сегодня ну именно такой день и выдался.