Отец Ефрем собирает братию

Вернемся к июню 1975 года. Вот юноша поднимается по тропинке наверх, обливаясь потом и задыхаясь в нетерпении своего сердца. Вот он останавливается, чтобы перевести дыхание в тени большого дуба, напротив почерневшей от времени маленькой двухстворчатой двери во двор, молится, чтобы Господь благословил принятое решение и утвердил его в новой жизни. К тому же и отец Ефрем сказал ему: "Да, я приму тебя". Скрипит открываемая дверь, и в глубине каливы виден отец Ефрем, согнувшийся над раковиной, в которой он что-то мыл. Оборачивается, весь белый и светящийся, узнает юношу и, приняв с обычной для него любовью, провожает его в келлию для новоначальных.

В положенный час, по четкам, они совершили келейно вечерню. На постной трапезе (была среда) - вареная фасоль с лимоном, который Старец выкопал из песка в подвале, привычные оливки из старых запасов, давно заброшенных по причине одиночества отца Ефрема. Глиняная посуда - поколотая, хлеб - домашней выпечки, горький из-за многолетней, старой муки... Пепел и металлический треножник в очаге, почерневшая кастрюля рядом, прикрытая квашня с тестом, проволочный фонарь... Кроме раковины, имелась и некоторая мебель: открытые полки для посуды и сундук. В углу стоял узкий длинный стол, уставленный тарелками с горячей едой. Сели за стол - старец, шестидесятитрехлетний отец Ефрем, а рядом юноша с пылким сердцем. Был час, когда скалы уже заслоняли свет, который совершенно растворялся в каштановом деревянном потолке (закоптившемся за многие годы) и в пожелтевших (когда-то белых) стенах.

На рассвете следующего дня служили литургию. "Повторяй за мной эту мелодию: "Го-о-споди, поми-и-и-луй" -тихонечко, спокойно, как будто голос летит издалека. Так нам передал старец Иосиф, а сам он научился мелодии во сне, когда увидел двенадцать поющих птичек и тринадцатую, которая ими управляла. В Малой Святой Анне хоть и маленькая церковка, но от тихого пения снаружи даже не было слышно наших голосов. Конечно, позже старцы уже плохо слышали, и я вынужден был петь громко".

Закончив литургию, они спустились в трапезную, чтобы что-нибудь перекусить. Какое-то время сидели молча, отец Ефрем сосредоточенно смотрел куда-то вдаль. Затем сказал: "И узрели сыны Израиля дух Моисея на Иисусе Навине" (Ср.: Втор. 34, 9). Юноша, имея только начальные богословские знания, решил, что отец Ефрем говорил что-то о Божественном участии и созерцании в Боге. Он спросил: "Благодать чувствуете, батюшка?" Тот же, погруженный в свои мысли, даже не услышал вопроса и продолжал: "Сегодня на литургии, дитя мое, я получил извещение, что ты мой последователь и преемник". - "Батюшка, я буду преемником твоим в наследовании этого дома?" - с долей лукавства спросил новоначальный. - "Нет, в духовном делании ты будешь моим наследником", - ответил отец Ефрем глубокомысленно и решительно.

Так начался последний период жизни отца Ефрема, жизни Старца со своей братией. Несмотря на пожилой возраст, он показал достойную удивления душевную выдержку и гибкость духа. Ему предстояло научиться и выстрадать то, чего он не знал, будучи молодым. Приходилось жертвовать собой в буквальном смысле этого слова. Он говорил: "Со стариками я знаю, как управляться, а с молодыми - нет. Теперь научусь и этому". Позже в шутку признавался: "Старец-это величайший политик!" Он радовался, видя свою братию, особенно, когда все были единодушны и в любви между собою. Тогда глубокая радость и ликование били из него ключом. Он действовал всеми возможными способами, которые только мог придумать, но главным образом-своим любимым оружием: молитвой и слезами. Он подвизался о Господе, дабы помочь братии, желая сохранить ее, продвинуть в добродетели, в духовном росте и, главным образом, научить всех послушанию и молитве. Как часто он изнемогал, но не согнулся, не опустил знамя отеческой любви. Он не мог даже подумать, чтобы удалить кого-нибудь от себя. Когда Старец бывал сильно утомлен кем-либо из монахов, то ссылался на закон схимничества: "Ни он не может уйти, ни я не могу его прогнать, - говорил Старец, - если только по "икономии", после моей смерти"³⁾.

Один из братьев записал: "20/1V-90 г. Рассказал Старцу перед началом вечерни о своенравном поведении одного брата. Когда наступило время вечерни, Старец совершенно не мог от расстройства молиться по четкам. Очень печалился, что не может нас научить послушанию. После трапезы с горечью сказал нам несколько слов о послушании и о том, что все мы должны идти общежительным путем. К сожалению, мы мало внимали словам нашего Старца. Вечером, несмотря на это, молясь по четкам, Старец чувствовал все больше и больше увеличивающуюся сладость, и, наконец, уйдя в молитву, созерцал, как Бог облек его в царскую порфиру. Столь велико было чаяние нашего Старца, чтобы мы преуспели в послушании, что Господь в ниспосланном ему видении удостоил его царских одежд".