Я сделал бы то же самое для тебя

В середине июля мне предстояло уехать, так как поездка по Калифорнии была заранее запланирована. Однажды вечером мы просматривали первый из трех — или четырех? — фильмов, и он сказал, будто бы предчувствуя недоброе:

— Когда ты отправляешься в Калифорнию?

— Я не отправляюсь. Я остаюсь с тобой.

Он заплакал, а я подошел к нему и похлопал его по спине. Когда папа взял себя в руки, он произнес, как само собой разумеющееся:

— Что ж, я сделал бы то же самое для тебя.

Улыбнувшись, я подумал: «Ну уж нет, ты бы не сделал». Годом или двумя раньше я бы сказал это вслух и развязал очередной скандал. Однако, видя, как он мучается, я понял, что мои воспоминания банальны и не имеют отношения к сегодняшнему дню.

Тогда, бодрствуя у его постели, я подумал: а почему бы не обговорить некоторые вещи, чтобы они не остались недосказанными между нами. Но каждый раз стоило мне набраться мужества, как я пожимал плечами и говорил себе: «Не важно». Возможно, это был просто другой способ сказать ему то, что я сказал маме в больнице: «Я прощаю тебя». У меня не было потребности в том, что в другом контексте называется «прощальным интервью». Я был способен любить его всеми силами своей души и смеяться (мысленно, естественно) над его словами: «Я сделал бы то же самое для тебя». Или все-таки сделал бы? Хо, хо, хо.

Когда мне было одиннадцать лет, я пролежал три недели в больнице, и он ни разу не пришел проведать меня. Правда, он тогда отправился в Южную Африку, а в 1962 году Южная Африка была очень далеко. Когда врачи в конце концов сказали маме, что я могу и не справиться, она послала ему телеграмму: «Возвращайся домой». И он вернулся, очень быстро, сев на следующий же самолет и делая пересадки, как он с гордостью сообщил, в Найроби, Каире, Афинах, Риме, Париже, Лондоне и Рейкьявике. В его отсутствие около моей постели не было отсутствия любви. Наверное, так было принято в те времена: о детях заботятся матери. К тому времени, как он прилетел, опасность миновала, и он привез потрясающие подарки: леопардовую шкуру, которую называл «Королем Кайзером» и голова которой служила косточкой для многих поколений маленьких спаниелей, оттачивавших на ней свои зубы, а также великолепный церемониальный меч фирмы «Уилкинсон», какие, как он сказал, носили стражники в Букингемском дворце.

Легендарная нетерпеливость папы — известная среди великих — иногда буквально сводила с ума окружающих. За десять минут церемонии поздравления выпускников в колледже он настолько утомился, что ушел сам и увел всех своих друзей на ланч в некое место, что мы теперь называем «нераскрытым местоположением», а я остался в кампусе и искал своих родственников. Кончилось тем, что я в одиночестве съел свой выпускной ланч в «Янки Дудл Дайнер». Когда мы встретились дома и я в бешенстве скрежетал зубами, он только и произнес беззаботно:

— А я решил, что у тебя другие планы.

— Папа — в день выпуска?

Он мог быть несколько отчужден. Он мог быть рассеян. Когда мама, беременная мной, отправилась рожать в сопровождении папы и дяди Фирпо, ее брата, мужчины спустили ее на лифте вниз на 444-Ист 57, остановили такси и поехали в больницу, весело о чем-то переговариваясь, пока через пять или шесть кварталов не заметили ее отсутствия. Мама с удовольствием рассказывала эту историю.

К началу августа мне удалось вернуть его — если здесь можно использовать переходный глагол — к некоему подобию здоровья. С середины июня я не отлучался от отца ни днем, ни ночью. А тут, как на грех, Люси сообщила мне, что мой пятнадцатилетний сын Конор не желает общаться со мной по YouTube. Мне хотелось быть с ним, но в то же время я боялся оставить папу, понимая, что каждое расставание может стать последним. И все же мне было необходимо уехать, а успокаивал я себя тем, что за папой присмотрят преданный Дэнни и пять человек прислуги. Ему не грозит быть брошенным на произвол судьбы.

Поднялся я рано, рассчитывая сбежать, пока папа спит среди своих собак и кучи мятых книг, под пыхтение кислородной машины. Я поцеловал его, на цыпочках вышел из спальни и меньше чем за восемь часов добрался до нашего нанятого на лето дома в Мэне, где Конор и его верная гончая Джек ждали меня в однокомнатных апартаментах. Я почувствовал себя как в раю. В тот вечер, вдыхая аромат сосен и слушая крики гагар, я отправил папе электронное сообщение.

Дорогой папа, не знаю, когда ты получишь это письмо, но мне очень хочется сказать тебе, как много значили для меня эти несколько недель, несмотря на не слишком удачные обстоятельства. Я очень люблю тебя. Твой преданный сын Кристофер.

Папа ответил на другой день.

Ах, Кристофер, твое письмо — ЛУЧШЕЕ из всего, что ты сделал для меня! П.