Глава 4.1. Реконструкция протокультуры и определение прародины

I. Лексика праязыка как источник исторических сведений.— II. Трудности в применении метода "слов и вещей".— III. Реконструкции, полученные для некоторых семей Евразии.— IV. Локализация прародины.— V. Определение путей миграций.

I. Лингвистические данные, получаемые при реконструкции праязыка, являются ценным источником информации о дописьменном периоде истории. Так, в прагерманском языке восстанавливается слово *pl{o_}gaz `плуг' (ср. др.-исл. pl{o_}gr, д.-в.-н. pfluog, др.-англ. pl{o_}{3Z} и др.) — это свидетельствует о том, что народу, говорившему на прагерманском языке, было известно соответствующее орудие обработки почвы. Источником исторических сведений является культурная лексика праязыка — названия предметов, созданных человеком, социальных институтов и т. д. Кроме того, реконструируемая лексика указывает на область обитания народа, говорившего на реконструированном праязыке, — так называемую прародину. Следует, однако, отметить, что этот народ вовсе не обязательно является предком для всех народов, говорящих на языках-потомках этого праязыка: так, например, народ, говоривший на прагерманском языке, ни в коей мере не может быть назван предком народов, говорящих на языках идиш или ток-писин, "афразийцы — северные берберы голубоглазы, афразийцы — арабы принадлежат к средиземноморскому варианту большой европеоидной расы, а афразийцы — чадцы являются чистыми негроидами" [Дьяконов 1984, 17] (в дальнейшем изложении термины типа "прагерманцы", "праиндоевропейцы" употребляются без специальных оговорок).

Метод локализации прародины и восстановления протокультуры на основании лексических данных называется немецким термином W{o:}rter und Sachen, или, по-русски, метод "слов и вещей" (иногда также "лингвистическая палеонтология"). Базируется он на следующем простом наблюдении: если в некоторой культуре (у некоторого народа) имеется некоторая вещь, то для нее имеется и название (действительно, если некоторая вещь существует, о ней приходится говорить, а при отсутствии названия это было бы весьма затруднительно). Поэтому, если для праязыка восстанавливается название некоторого объекта, то это значит, что носителям праязыка он был известен.

На основании этой информации делаются выводы о культуре народа, говорившего на праязыке, и о природных условиях, в которых он жил. Носители прагерманского языка, знавшие плуг, вероятно, были земледельцами, восстановление слова со значением `снежная лавина' в пракартвельском позволяет сделать вывод, что его носители жили в горах, реконструкция в прауральском слов `ель', `сосна', `сибирский кедр' и `пихта' дает возможность заключить, что прауральцы жили в зоне распространения этих деревьев.

Могут использоваться и косвенные свидетельства: так, "сохранность оригинальной номенклатуры небесных тел (преимущественно — звезд и отдельных созвездий), как правило, служит аргументом, говорящим в пользу относительно недавно пройденного обществом этапа кочевого образа жизни. Напротив, исторически унаследованная терминология свиноводства достаточно однозначно указывает на давность земледельческой традиции" [Климов 1990, 145], этимологическое тождество в языках-потомках указательных местоимений третьего лица, противопоставленных по признаку нахождения референта на одном уровне с говорящим, выше или ниже его, указывает на то, что носители языка-предка жили в горах [там же, 150].

Веским доказательством наличия некоторой вещи в культуре служит "обилие вторичных обозначений, различного рода синонимов и (главным образом) полусинонимов" [Дьяконов 1984, 8] для нее — оно "указывает на важность данной категории объектов или явлений для общества" [там же]. Один из наиболее ярких примеров — "гигантское количество разных обозначений для верблюда в языке кочевых арабов; они встречаются буквально на каждой странице словаря" [там же].

Как и при любой реконструкции, при реконструкции протокультуры изолированные факты не могут служить доказательством, а следовательно, важно рассматривать систему в целом. Действительно, если народ занимается, допустим, земледелием, то в его языке будет не только слово `хлеб', но и слова `пахать', `сеять', `убирать урожай', названия орудий обработки земли и сбора урожая, несколько названий выращиваемых злаков (а возможно, и слово для `сорняка'), несколько названий блюд, приготовляемых из них, названия обработанной и необработанной земли и т. д. Для скотоводческих культур характерна сильно детализированная система названий домашних животных — отдельные слова (часто даже разные корни) для взрослого самца, взрослой самки, новорожденного детеныша, годовалого детеныша, молодого самца, молодой самки, иногда и для кастрированного самца — если есть такая практика (ср. рус. бык, корова, теленок, телка, вол и т. д.). У охотников часто различаются названия пушного зверя в летнем и зимнем наряде; непременно есть названия разных видов охотничьего оружия (например, в прауральском языке восстанавливаются слова `лук', `стрела', `тетива', `копье/острие', `загородка для ловли рыбы', возможно, также `силок' и `тупоконечная стрела для охоты на белок', см. [Хайду 1985]). У народов, занимающихся мореходством, в праязыках будут восстанавливаться названия судов (например, как у праавстронезийцев, катамарана), паруса или весел (например, австронезийцы плавали под парусом, а индоевропейцы — на веслах: восстанавливается слово *er{э}‑tro- `весло', производное от глагола *er{э}- `грести', см. [Гамкрелидзе, Иванов 1984]). Народы, умеющие обрабатывать металл, имеют развитую металлургическую терминологию — несколько названий различных металлов, обозначение того, чем куют, сам глагол `ковать' (например, для прасеверно-кавказского восстанавливаются названия золота, серебра, свинца, олова/цинка; слово `ковать', см. [Nikolaev, Starostin 1994]). О развитой технологии винопроизводства свидетельствует совокупность соответствующих терминов — например, для прагрузинско-занского (не позднее самого начала I тысячелетия до н. э.) реконструируются слова `давить (преимущественно о винограде)', `осадок молодого вина (в сосуде)', `уксус (как продукт брожения вина)', глагол `осаждать(ся)', см. [Климов 1990, 146].

То же верно и для определения прародины: например, "то обстоятельство, что этимологи фиксируют в абхазско-адыгских языках исконные лексемы со значением `море', `берег (с галькой)', `рыба (крупная, морская)', `гора, высокий', `лес, колючий кустарник' и т. п., достаточно надежно локализует их праязыковой ареал примерно на местах и нынешнего расселения абхазо-адыгов в северо-восточной части черноморского побережья Кавказа (с этими данными компаративистики согласуются и прямые исторические свидетельства о весьма позднем проникновении адыгов вглубь кавказского перешейка с запада)" [Климов 1990, 141]. Точно так же для жителей гор будет восстанавливаться не только слово `гора', но и такие слова, как `ущелье', `лавина', `перевал', обозначения разных типов склонов, для жителей лесов — многочисленные названия деревьев, животных, обитающих в лесу, для народов, живущих в тундре, — большое количество наименований разных видов снега и т. д.

II. Для того, чтобы выводы о прародине и протокультуре были адекватными, необходимо очень тщательно подходить к составлению списка праязыковых этимологий. На праязыковую древность могут претендовать лишь те слова, в которых выполняются регулярные фонетические соответствия, определенные на совокупности базисной лексики. Привлечение к рассмотрению слов, фонетические соответствия в которых нерегулярны, может привести исследователя к ложным выводам. Так, например, Т.В. Гамкрелидзе и Вяч.Вс. Иванов (см. [Гамкрелидзе, Иванов, 1984]) в качестве одного из обоснований малоазийской прародины индоевропейцев приводят названия барса, льва, слона и обезьяны в разных индоевропейских языках. Однако сближения эти не вполне убедительны, так как демонстрируют соответствия, отличные от обычных, например:

`барс': хетт. parsana, греч. {pardoS} — соответствие анатолийск. s {~} греч. d уникально;

`обезьяна': др.‑инд. kapi‑, греч. {kEboS / kEpoS}, д.‑в.‑н. affo, др.‑рус. опица — соответствие индо‑ир., греч. k {~} герм., слав. {0/} больше ни в одном слове не встречается.

Вероятнее всего, эти лексемы представляют собой миграционные термины (то есть слова, многократно заимствовавшиеся языками разных семей): для `барса' возможный источник — северно-кавказское *b{h=}er{c.}V `волк, крупный хищник' и его хаттский рефлекс haprassi `барс'; для `обезьяны' — семитские слова, родственные аккадскому u{k.}{u_}pu / a{k.}{u_}pu и древнееврейскому {k.}{o_}f (при заимствовании в европейские языки сем. *{k.} утрачивался).

Не менее важна и максимальная точность при реконструкции праязыковой семантики, ср. замечание П. Хайду: "из того, что, как утверждает языкознание, венгерское название кровати... имеет финноугорское происхождение и было известно финноугорскому праязыку, мы не имеем права заключить, что в жилищах древних финно-угров существовал тот предмет меблировки, образ которого встает перед нами, когда мы произносим, слышим или читаем слово кровать" [Хайду 1985, 142].

Реконструкция в праязыке названия некоторого объекта при отсутствии других элементов того же семантического поля может свидетельствовать о том, что этот объект был известен носителям праязыка как часть культуры соседнего народа (возможно, объект импорта). Так, "наличие общекартвельских архетипов *{g}wino- `вино' и *ter‑/t{r0}- `напиваться, пьянеть' скорее всего говорит в пользу знакомства картвелов с импортировавшимся вином" [Климов 1990, 146], возникновение же винопроизводства, как и соответствующей терминологии, относится к более позднему времени (после отделения сванской ветви) [там же].

Иная ситуация в прауральском языке, где не восстанавливается никакой металлургической терминологии, но восстанавливается слово `металл' (см. [Хайду 1985]), — по-видимому, это означает, что прауральцы не умели обрабатывать металл (это подтверждается и археологическими данными – на территории, где могли бы жить прауральцы, металлургия появляется значительно позже), но отличали куски самородного металла от других камней.

Если же название некоторого объекта в праязыке не реконструируется, то это не означает, что в протокультуре его не было: во-первых, всегда остается возможность, что с развитием науки эта реконструкция появится (например, новые языковые данные позволят спроецировать некоторое слово на праязыковой уровень), а во-вторых, название этой вещи могло быть по разным причинам утрачено во всех языках-потомках (особенно если семья делится на небольшое число ветвей). Так, например, в праавстронезийском языке, очевидно, существовала гончарная терминология — об этом свидетельствуют археологические находки древней керамики на пути расселения австронезийцев, но, когда потомки праавстронезийцев переселились в Полинезию, они перестали изготавливать керамику (оказалось, что на островах нет подходящих материалов для этого) и, соответственно, утратили гончарную терминологию. Часто причиной утраты названия некоторой вещи является повсеместное распространение одного из сортов этой вещи — тогда название этого сорта вытесняет название самой вещи.

Лакуна, вызванная отсутствием реконструкции того или иного слова, может быть восполнена с учетом системных соображений. Так, например, для прауральского языка не восстанавливается слово `чум', но восстанавливаются слова `шест чума' и `дымовое отверстие', что позволяет сделать уверенный вывод о наличии чума у прауральцев. В книге [Гамкрелидзе, Иванов 1984, 477, 480] предположение о наличии института рабства у праиндоевропейцев обосновывается следующим образом: хеттскому слову e{s^}{h(}a{s^} `господин(раба)' соответствует латинское erus (встречается у Плавта) `господин, хозяин раба' — оба эти слова возводятся к и.‑е. праформе *esHos. Кроме того, восстанавливается корень *leudh- `свободный, лично независимый человек', ср. др.‑рус. людинъ `свободный человек', лит. li{a/}udis `народ, люди', д.‑в.‑н. liut `народ' и производное от него прилагательное *leudh‑ero- `свободный', ср. греч. {eleu/theroS} `свободный', лат. liber `свободный'. Первоначальным прилагательным, обозначавшим `свободный', было, вероятно, и.‑е. *ar{u)}‑, ср. хетт. ara{u)}a- `свободный, освобожденный от повинностей', лик. arawa `свободный (от налогов)', лит. arvas `свободный'.

Само же слово `раб' в праиндоевропейском не восстанавливается — в разных индоевропейских языках для выражения этого значения используются разные корни. Вероятно, на наибольшую древность может претендовать архетип, к которому восходит русское раб, ср. старосл. {РАБЪ} `слуга, раб, работник', арм. arbaneak `слуга, помощник', а также гот. arbai{tp}s `нужда, работа, труд', нем. Arbeit `работа', др.‑рус. робота `работа, рабство, неволя'. Эти слова связаны с и.‑е. *orbho- `сирота' (греч. {orphano/S} `сирота', арм. orb `сирота', лат. orbus `лишенный, осиротевший'), соответственно, "развитие значений `сирота', `обездоленный' {‑>} `находящийся в услужении, невольник' можно объяснить бесправным положением детей-сирот, которых брали в дом в услужение" [там же, 479], кроме того, "такие `сироты' могли возникать при обычно практиковавшемся убийстве мужчин-военнопленных и оставлении в качестве работников только детей и женщин" [там же].

Невозможность реконструкции праязыковых обозначений животных и растений, а также специфических для определенной местности явлений природы может быть обусловлена тем, что носители праязыка после отделения одной из ветвей ушли в другую природную зону: в этом случае соответствующие праязыковые названия могут утратиться, а для элементов новых природных условий названия могут быть созданы из имеющихся в языке морфем, путем переноса значений или же заимствованы из языков местных жителей. Подобная ситуация, по-видимому, имела место в индоевропейском после отделения анатолийской ветви: кроме названий весьма широко распространенных волка и медведя, общих названий животных у праанатолийского языка с другими индоевропейскими нет. Поэтому вопрос об индоевропейской прародине остается открытым — либо она была в Малой Азии, но носители всех языков, кроме анатолийских, ушли оттуда и утратили названия для льва, слона, барса, обезьяны и т. п., либо, наоборот, предки анатолийцев пришли в Малую Азию из другой природной зоны, утратив названия характерных для нее животных.

Для получения обоснованных выводов о локализации прародины реконструкцию названий животных следует соотносить с данными палеозоологии, реконструкцию названий растений — с данными палеоботаники и палинологии (раздела ботаники, занимающегося изучением пыльцы растений): за время, прошедшее с момента распада праязыка, ареалы распространения соответствующих видов животных и растений могли значительно измениться.

III. К настоящему времени для значительного числа языковых семей Старого Света получены реконструкции лексики, дающей сведения о прародине и протокультуре соответствующих народов. Рассмотрим фрагменты нескольких таких реконструкций:

Таблица 4.1.1

Значения приводятся через / в том случае, когда они восстанавливаются для одного и того же праязыкового корня.

Даже столь небольшие фрагменты реконструкций дают представление об облике соответствующих протокультур и природных условиях, характерных для прародин рассмотренных семей.

IV. При установлении территории прародины, помимо данных лексической реконструкции, могут использоваться и другие сведения.

Относительная локализация прародины может быть получена на основе анализа заимствований. Изучение их источников дает возможность установить, какие языки были распространнены по соседству с прародиной данной семьи. Например, в праиндоевропейском были заимствования из семитских и северно-кавказских языков, значит, праиндоевропейцы должны были жить поблизости от прасемитов и прасеверно-кавказцев. Если прародина соседних языков уже локализована, то местонахождение прародины рассматриваемой семьи можно установить точно, но даже и в противном случае мы располагаем данными, позволяющими отсечь некоторое число ошибочных гипотез.

Некоторые исследователи считают, что прародина семьи локализуется там, где распространены наиболее архаичные языки этой семьи. Например, прародина полинезийской семьи — острова Тонга (это подтверждается и археологически). Этот подход подразумевает, что на территории прародины контакты с другими языками сведены к минимуму, тогда как языки народов, осваивающих новые территории, неизбежно испытывают влияние других языков. Данное положение не вполне верно: минимальная вовлеченность в контакты с другими языками может быть характерна для языка, носители которого отселились с территории прародины в незаселенные регионы, — таков, например, исландский язык. Материковые скандинавские языки — оставшиеся на территории общескандинавской прародины — гораздо менее архаичны. В то же время в случае завоевания прародины язык, распространенный там, бывает вынужден вступать в весьма интенсивные контакты. Кроме того, архаичных языков в семье может быть более одного, и не вполне понятно, как сравнивать степень архаичности современного языка со сравнительно небольшой письменной традицией и мертвого языка древних памятников (прародина могла быть на территории, занятой любым из них).

Нередко используется также "принцип максимального разнообразия": прародина языковой семьи находится там, где наблюдается наибольшая плотность максимально различных языков этой семьи. Верность такого подхода демонстрируют диалекты английского языка: на территории Англии — достаточно небольшой — диалектная дробность гораздо выше, чем на гигантских территориях Америки и Австралии. Объясняется этот факт тем, что английские диалекты в Англии изменяются отдельно друг от друга примерно с VIII века нашей эры, тогда как обособление английских диалектов в Америке и Австралии не могло начаться ранее шестнадцатого века (а реально началось значительно позже). При таком подходе прародиной, например, австронезийцев должен быть признан остров Тайвань: генеалогическое древо семьи выглядит так:

Рисунок 4.1.1

праавстронезийский язык

паиванские атаяльские цоуские малайско-полинезийские

языки языки языки языки

распространены на о. Тайвань

При использовании этого метода следует иметь в виду, что под "разнообразием" понимается плотность языков, характеризующихся максимальным временем независимого развития. В противном случае возникает опасность локализовать прародину на территории, которая была заселена относительно недавно, но на которой происходили интенсивные языковые контакты (так, например, значительная плотность очень непохожих друг на друга малайско-полинезийских языков наблюдается в Меланезии — зоне интенсивных контактов с папуасскими языками, распространение же малайско-полинезийских языков идет с острова Тайвань).

В случае если прародина была завоевана, "принцип максимального разнообразия" может давать неадекватные результаты, поскольку завоевание могло повлечь вымирание языков, распространенных на ее территории.

Большое значение при локализации прародины имеют данные других наук — этнографии, генетики, археологии. Так, по наблюдениям этнографов, народы обычно переселяются в места с похожими природными условиями; при переходе в другие условия первоначальные условия отражаются в мифах. Например, на прародине прауральцев была большая река, которая текла с юга на север — в мифах уральских народов именно так направлена Мировая Река (пример принадлежит Е.А. Хелимскому).

С наибольшей точностью локализовать прародину оказывается возможным в том случае, когда удается найти археологическую культуру с тем же набором признаков. При этом важно помнить, что единичный факт (как лингвистический, так и археологический) доказательством служить не может: действительно, если, например, в праязыке восстанавливается лексема со значением `боевой топор', но археологического подтверждения это не находит, или наоборот, для глиняного сосуда, обнаруженного при раскопках, в праязыке не восстанавливается названия, то это может быть случайностью, обусловленной, например, тем, что некоторая этимология или некоторая вещь еще не найдена, или тем, что некоторое праязыковое слово было утрачено всеми языками-потомками (именно так чаще всего обстоит дело с названиями многочисленных типов керамических сосудов), или тем, что некоторая этимология ошибочна и соответствующей вещи в данной протокультуре не было. Следовательно, необходимо сопоставлять культуру, реконструированную по лингвистическим данным, и археологическую культуру в комплексе: например, для прауральцев следует искать мезолитическую культуру охотников и рыболовов, для праиндоевропейцев — неолитическую скотоводческую культуру с подсобным земледелием (см. [Дьяконов 1984, 17-18]) и т. д. Необходимо также, чтобы пути миграций представителей данной археологической культуры соотносились с путями распространения языков данной семьи.

С помощью этого метода была локализована прародина афразийской семьи. "Культурная лексика праафразийцев дает основания относить их культуру к периоду перехода от присваивающего хозяйства к производящему" [Милитарев, Шнирельман 1984, 35], распад праафразийского языка датируется примерно XI‑X тысячелетием до н. э.; восстанавливаются названия растений и животных, распространенных в те времена в Передней Азии. В XI‑X тысячелетии до н. э. единственной переднеазиатской культурой, осуществившей переход от мезолита к неолиту, была натуфийская культура, распространенная в сиро-палестинском регионе. Многие хозяйственно-бытовые термины, восстанавливаемые для праафразийского языка, обнаруживают непосредственные параллели с историческими реалиями натуфийской культуры. Следовательно, Натуф с очень большой вероятностью и является прародиной афразийцев (см. [там же, 50]).

Но прародину индоевропейцев таким способом установить не удается — 6 тысяч лет назад в зоне распространения волка и медведя неолитических культур было уже очень много.

V. Важным для локализации прародины является определение путей миграции носителей языков данной семьи (по ним может оказаться возможным установить начальную точку этих миграций, то есть прародину). Существует несколько источников сведений о путях расселения древних народов:

1. Реконструкция лексики промежуточных праязыков: при переходе в другую природную зону в языке появляются новые названия животных, растений и явлений природы, не характерных для предыдущего места обитания. Соответственно, если названия некоторых животных, растений и явлений природы реконструируются только для одного из промежуточных праязыков, значит, его носители ушли с территории прародины в те регионы, где распространены данные животные и растения.

Впрочем, здесь следует проявлять крайнюю осторожность, поскольку в таких ситуациях часто происходят семантические переносы старых названий животных и растений на новые для говорящих объекты. Так, на рубеже I‑II тыс. н. э., осваивая ранее необитаемую Новую Зеландию, предки современных маори "забыли" привезти с собой распространенную по всей Полинезии домашнюю курицу, а ее общеполинезийское наименование moa перенесли на некоторые виды распространенных там птиц. Одна из них — гигантский (до 3 м высотой) страусоподобный Dinornis maximus, истребленный к середине XIX в., — стала известна в науке под маорийским именем моа.

2. Заимствования: наличие в праязыке заимствований из некоторого языка L указывает на наличие контактов между ними. Если у более древнего праязыка контактов с этим языком не было, значит, можно говорить о миграции. Возможны две интерпретации: либо носители рассматриваемого языка пришли туда, где был распространен язык L, либо наоборот, носители языка L пришли туда, где был распространен рассматриваемый праязык. Так, в финно-угорских языках есть заимствования из индо-иранского (например, финно‑угорск. *ora `сверло, шило' заимствовано из источника, родственного санскритскому {a_}r{a_} `шило' — на заимствование именно из индо-иранского источника указывает наличие *r на месте индоевропейского *l: и.‑е. *{o_}l{a_} `шило', ср., например, нем. Ahle `тж.') — это означает, что индо-иранцы мигрировали с территории индоевропейской прародины в места обитания финно-угорских племен (или наоборот, остались на территории прародины, куда затем пришли финно-угры). Заимствования, таким образом, дают лишь относительную локализацию путей миграций.

3. Топонимика: если народ долго жил на некоторой территории, об этом свидетельствуют топонимы (в особенности гидронимы — они лучше всего сохраняются и поэтому отражают обычно язык наиболее древних жителей данной территории). Например, по Дону, Днепру и Днестру раньше обитали индо-иранцы — названия этих рек производны от индоиранского *d{a_(}nu- `вода', в центральной России жили финно-угорские племена — об этом говорят такие названия, как Мста (слав. *mъsta < *musta), буквально `черная' (река). Иногда этимологизация топонимов может быть затруднена переосмыслениями, народными этимологиями: например, название реки Царица имеет на самом деле не русский (как может показаться на первый взгляд), а тюркский источник — Сары-су, буквально `Желтая вода'. Следовательно, надо рассматривать гидронимику в комплексе (случайное совпадение многих слов статистически маловероятно).