Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


II. Опала Сильвестра и Адашева




 

Много спорили и спорят до настоящего времени о характере тех двух лиц, влиянию которых Иван как будто подчинялся некоторое время. В деятельности и во взглядах Сильвестра с Адашевым можно отметить немало противоречий. Сначала они колебались между двумя враждебными сторонами. Потом у них взяли верх те склонности, которые обусловливались их происхождением, идейными симпатиями и политическими связями. Они примкнули к оппозиционному лагерю, где пытались было составить свою особую избранную группу, в которой присваивали себе руководящую роль. Оба эти деятеля были предметом горячей защиты со стороны Курбского. Это устраняет сомнение в действительной политической роли Сильвестра и Адашева.

С 1551 г. главное совещательное учреждение государства, боярская дума, действовало не регулярно, с перерывами. На первый план выступил личный совет царя. В Западной Европе можно было найти подобные учреждения. Таковы были consistorium principis или consilium aulicum в Германии, commune consilium норманнских королей в Англии, consilium regium во Франции. Адашев и Сильвестр вместе с Курбским, некоторыми боярами и представителями духовенства, принимали участие в этом совете. Курбский упоминает митрополита Макария и трех Морозовых — Михаила, Владимира и Льва. Другие документы указывают еще Дмитрия Курлятева и Семена Ростовского. До ливонской войны Сильвестр занимал в совете если и не исключительное положение, то во всяком случае довольно видное. Его чисто церковное направление, властный характер и мелочной педантизм вместе с качествами тонкого и ловкого царедворца сообщали ему известное обаяние в глазах молодого государя. Иван был очень религиозен и еще недостаточно уверен в себе. В 1553 г. началось охлаждение между воспитанником и его наставником. Иван тяжело заболел и позаботился назначить себе преемника. Наследование престола в порядке первородства установилось еще недавно. Поэтому он счел необходимым привести подданных к присяге своему малолетнему сыну Димитрию. Но тут заявил свои права на московский престол двоюродный брат царя Владимир Андреевич. Иван был сильно разгневан, когда на его глазах большинство бояр примкнуло к Владимиру Андреевичу. Мотивом, которыми они руководились, вероятно, была привязанность к прошлому, к тому порядку, когда дяди имели преимущество пред племянниками в наследственных правах. Но еще большее значение тут имела оскорбленная гордость этой знати. Ей пришлось бы отныне служить родственникам молодого царевича. Царствование дитяти надолго обеспечивало господство олигархии. Но вопрос в том, кто станет у власти. Шуйские с Бельскими хотя и оспаривали друг у друга власть в правлении Елены, но они были потомками древних княжеских родов. Теперь наступала очередь простых выскочек. У самого ложа больного царя вельможи спорили и заявляли: «Не хотим целовать крест Захарьиным!» Владимир же и его мать не теряли времени. Они раздавали деньги своим сторонникам и обещали им разные милости. Захарьины, по-видимому, оробели и готовы были отказаться от своих прав.

Иван надеялся, что в этот критический момент Сильвестр и Адашев поддержат слабейшую сторону законного наследника. Но он ошибся. Только князь Владимир Воротынский да дьяк Иван Михайлович Висковатый энергично проявили свою преданность и им удалось привлечь к себе некоторых бояр. Сильвестр и Адашев не отказывались принести присягу царевичу, но они сохранили полнейший нейтралитет, не вмешиваясь в страстные споры, нарушавшие тишину в покоях больного Ивана. Отец царского любимца Федор Адашев прямо высказался в пользу Владимира. Весь день прошел в бурных спорах. На утро царь почувствовал себя лучше. Число сторонников Дмитрия сразу увеличилось. Обеспокоенный Владимир Андреевич прибежал во дворец и хотел было проникнуть в комнату царя, куда накануне не пожелал даже заглянуть. Преданные Ивану бояре задержали его на пороге. В защиту его раздался только один голос Сильвестра, связанного с ним старинной дружбой.

Иван выздоровел, но не забыл происшедшего. Желая выполнить данный во время болезни обет, он отправился в Кирилло-Белозерский монастырь. По словам Курбского, Максим Грек пытался воспрепятствовать выполнению этого намерения. Дело в том, что монахи этого монастыря были сторонниками Иосифа Волоцкого. Кроме того, по дороге Иван хотел заехать в Песношский монастырь на Яхроме, где жил один из выдающихся представителей того же направления — Вассиан Топорков, заточенный сюда боярами еще в 1542 г. Курбский рассказывает, что Максим Грек даже предсказал Ивану, что его сын умрет по дороге. Это пророчество сбылось. Быть может, слабый ребенок не вынес суровой зимы или погиб от какой-нибудь случайности. Одно предание говорит, что он утонул. Как бы то ни было, но царь вернулся с трупом младенца. Он виделся с Топорковым и, по словам Курбского, обратился к нему за советом, как царствовать, чтобы держать своих вельмож в послушании, на что Топорков ответил: «Не держи при себе ни одного советника, который был бы умнее тебя». Трудно допустить, чтобы этот совет, граничащий с дерзостью, был дан в такой форме. Впрочем, этот эпизод воспроизводится в одном из писем Курбского, и Иван оставляет его без возражений. Можно думать, что в основе его лежит истина. Естественно, что после пережитых событий между Иваном и боярами должно было воцариться взаимное недоверие. Непокорные вельможи отказывались целовать крест Дмитрию и этим выражали свой протест против нового порядка вещей. Вступление на престол малолетнего царевича освящало собой ненавистный им государственный строй.

В следующие годы боярская оппозиция еще усилилась. Некоторые историки склонны были отрицать существование боярской оппозиции на том основании, что открытое сопротивление, с оружием в руках, не имело места здесь. Они, очевидно, смешивали Московское государство XVI в. с французской монархией Людовика XI. Как известно, в тогдашнем русском обществе не существовало прочной организации социальных элементов, и борьба здесь имела совершенно особый характер: она не была коллективной и не могла силе противопоставить силу. Но там уже были такие, как Бельский, предлагавший помощь внешним врагам государства, надеясь при их поддержке вернуть свои прежние утраченные права, такие, как Мстиславский, показывавший татарам дорогу на Москву. Эти перебежчики и предатели были мятежниками.

Уже с 1554 г. эмиграционное движение русского боярства принимает угрожающие размеры. В июле был схвачен по дороге в Литву князь Никита Дмитриевич Ростовский. Выяснилось, что вся его семья с обширной родней — Лобановыми, Приимковыми — вступила в сношения с польским королем. С точки зрения старых удельно-княжеских нравов, в подобном образе действий не было ничего преступного. Князь Ростовский только воспользовался своим правом отъезда. По-видимому, старые понятия еще сохраняли силу, так как царь не решился применить к виновному слишком суровые меры, по настоянию многих влиятельных лиц Ростовский был просто послан в Белоозеро. Царь не особенно доволен был этим вмешательством. В числе заступников Ростовского был и Сильвестр.

Возможно, что положение Сильвестра и Адашева с этого момента поколебалось. Когда началась война, Сильвестр и Адашев стали на сторону бояр, высказавшихся против этого предприятия Ивана. Московской знати хотелось избежать беспокойств, связанных с войной. Кроме того, она была недовольна отступлением московской политики от старых традиций. Впрочем, Адашев еще играл некоторую роль в дипломатии до июля 1560 г., когда был удален от двора и послан в почетную ссылку: его отправили в Ливонию в качестве третьего воеводы большего полка. Одновременно с этим Сильвестр добровольно удалился в Белоозерский монастырь. Излагая историю Грозного, Курбский путает события и даты. По его изображению, опала Сильвестра и Адашева совпала с болезнью и смертью царицы Анастасии. По его словам, оба царские любимца были обвинены в отравлении царицы. Но Анастасия заболела в ноябре 1559 г., а умерла 10 месяцев спустя, следовательно, уже после удаления Адашева и Сильвестра. Царица болела долго, что исключает мысль об отравлении. Если бы открылась их виновность в подобном преступлении, они понесли бы другое наказание. Правда, Сильвестр с Адашевым были привлечены к суду, но немилость никогда не постигает сразу. Иван не решился сразу обрушить на бывших своих любимцев всю тяжесть гнева. Они отделались легко. Один был послан в более отдаленный Соловецкий монастырь, другой был на короткое время заключен в тюрьму после недолгого пребывания в Феллине, в Ливонии, куда был послан сперва воеводой, но не сумел вести себя с должной осторожностью. Очевидно, судьи отвергли обвинение в отравлении царицы. Быть может, этот вопрос вовсе и не обсуждался. Ведь суд того времени предъявлял не слишком большие требования по отношению к достаточности улик. В припадках ярости Иван сам впоследствии обвинял своих неверных друзей в том, что они разлучили его с его «юницей». Но и тогда Иван призывал Сильвестра на суд божественного Агнца, не желая, по его словам, вступать с ним в тяжбу здесь на земле. В самых обвинениях Ивана было слишком много противоречий. То он упрекал своих незнатных друзей за то, что они стараются возвысить своих клевретов из аристократии до одного уровня с царем, то, напротив, корил их за то, что они стараются унизить их до собственного уровня. Иногда он даже поносил их за то, что они содействовали его реформам, и при этом указывал на самые дорогие для него преобразования, как, например, на обращение вотчин в поместья. Очевидно, все эти упреки, встречающиеся и в переписке с Курбским, являются лишь полемическим приемом, а в полемике Иван не заботился ни о точности выражений, ни о правде. Он всеми способами старался доказать, что в его правлении принимали участие посторонние руки, что уменьшало его ответственность за то, что происходило в его царствование. Для достижения этой цели Иван преувеличивал и извращал факты. Если верить ему, то Сильвестр и Адашев держали его под такой опекой, что даже устанавливали число часов, потребных для его сна! Он был как младенец, не имеющий своей воли. Этим Иван старался отразить упреки Курбского, жаловавшегося на непосильные труды, которые он несет. Кто же заставляет князя нести эти труды? Разве он сам не был вместе с попом и с «собакой Адашевым, поднятым из гноища» полновластным государем?

Ливонская война началась и продолжалась по воле Ивана, вопреки желаниям всей знати. По свидетельству Курбского, после взятия Казани «все разумные люди» советовали Ивану остаться на некоторое время в покоренном городе. Но царь принял совершенно иное решение. Сопоставляя эти факты, мы видим, как подчинялся Иван влиянию своих приближенных. Что касается Сильвестра, то его роль определяется указанием, которое мы находим в его письме к митрополиту Макарию. Царь дал поручение Сильвестру сделать характеристику кандидатов в игумены. Когда он это сделал, царя не было в Москве, и дело оставалось без движения.

О того самого дня, когда Сильвестр и Адашев отказались выступить на защиту Димитрия, они потеряли расположение царицы Анастасии. Возможно, что преждевременная смерть молодой государыни оказала свое влияние на их судьбу. Быть может, падение их было вызвано какой-нибудь другой, неизвестной нам причиной. Этот период царствования Ивана остается довольно темным.

Последние годы жизни Сильвестра покрыты неизвестностью. Через два года после заключения в тюрьму Адашев умер. Курбский рассказывает, что одну польскую вдову заподозрили в преступных сношениях с Адашевым. Она была предана смерти вместе с пятью своими сыновьями. Были казнены также брат Адашева Даниил вместе со своим сыном и тестем Туровым, трое братьев Сатиных, сестра которых была замужем за Алексеем Адашевым. Иван начинал проводить свою систему массовых казней и истреблял своих врагов целыми семьями. Жестокость была свойственна той эпохе даже на Западе, но в казнях Ивана сказывался его темперамент и причуды полуазиатского деспота. Курбский упоминает о князе Михаиле Репнине, который однажды был приглашен в царский дворец на пир и отказался разделять общее веселье, сорвав с себя и растоптав ногами надетую на него маску. Через несколько дней после этого князь был убит по приказанию Ивана в церкви во время чтения Евангелия. Такая же участь постигла и Юрия Кашина. Не отрицая этих фактов, Иван утверждал, что никогда не осквернял храмов Божьих. В ту же пору, по словам Гуаньино, погиб еще один член аристократического рода, молодой князь Дмитрий Оболенский-Овчинин, который повздорил с новым любимцем царя, Федором Басмановым, и сказал ему: «Предки мои и я всегда служили государю достойным образом, а ты служишь ему содомией». Показания итальянца об этом случае расходятся со свидетельством Курбского.

Опала Сильвестра и Адашева распространилась и на их друзей, между прочим на князя Дмитрия Курлятева и других менее знатных представителей той же группы, их казнили и целыми десятками отправляли в ссылку. В числе их Курбским упоминается и князь Михаил Воротынский, сосланный в 1550 г. в Белоозеро. В 1564 г. он был вызван оттуда, но вскоре снова был отправлен на прежнее место. По словам Курбского, этот вельможа, прославившийся во многих битвах, был подвергнуть пытке при допросе. Его жгли на медленном огне. Сам царь подгребал своим посохом к его телу горящие угли. После этого Воротынский будто бы умер по дороге в Белоозеро. В наших руках находятся официальные документы, из которых видно, что этот заточник жил в довольно комфортабельной обстановке. Он жалуется, что ему не присылают рейнских и французских вин, полагающихся ему по праву. Требует себе различных припасов: свежей рыбы, изюму, лимон, черносливу. Это нужно ему для него самого, его семьи и двенадцати слуг, содержащихся, как и он, на государственный счет. Как видим, заточение Воротынского мало напоминало адские муки. Правительство Ивана с подобными людьми обходилось слишком гуманно. Трудно допустить, чтобы до ссылки их подвергали таким страшным мучениям.

В документах, относящихся к многочисленным процессам, связанным с делом Сильвестра и Адашева, нигде не упоминается ни о пытках, ни о казнях. Главным мотивом обвинения чаще являются попытки к «отъезду». Но дело обыкновенно оканчивалось предупредительными мерами. Обвиняемый обязывался не покидать государства и представить поручителей. Так было, например, с князем Василием Михайловичем Глинским в 1561 г., в следующем году с Иваном Дмитриевичем Бельским, представившем письменное поручительство 29 знатных лиц, за которых ручались в свою очередь 120 других лиц.

В разбирательстве подобных дел заключалось скрытое признание старинного права, на которое могли ссылаться обвиняемые. В принципе это право оставалось как бы не нарушенным, хотя в действительности оно уже утеряло свой смысл, но оно все еще продолжало существовать, являясь аналогией той свободы, которую еще сохраняли вечно переходившие с одного места на другое крестьяне. С XV века стало развиваться широкое эмиграционное движение, увлекавшее все классы общества. Совершалось оно из Московского государства в Польшу и обратно.

При дворе Ивана было много потомков Гедимина, при варшавском же дворе находился целый легион Рюриковичей. Женою князя Ольгерда была тверская княжна, поэтому множество польских родов, происходивших от этого литовского князя, было связано узами родства с известными русскими домами. Предки князей Одоевских, Бельских, Воротынских делились между обоими государствами. Одни из них служили Казимиру, другие — Ивану III. Мстиславские выехали из Литвы только в 1526 г. Там на их место водворились Чарторыйские, один из родственников которых был некогда наместником псковским. В 1521 г. в Литву бежал последний рязанский князь. За ним последовали представители знатнейших московских родов — Бельский, Ляцкий, Вишневецкий, Шереметьев.

Это движение непрерывно продолжалось, и Грозный некоторое время колебался принять против него решительные меры. Иван Дмитриевич Бельский был отпущен на поруки, но скоро снова повторил попытку бежать. Царь простил его и на этот раз. В 1464 г. Иван Васильевич Шереметьев пытался сделать то же самое. Курбский говорит, что его за это подвергли пытке и заковали в железо, а его брат Никита был задушен по повелению Ивана. О Никите мы ничего не знаем, а что касается Ивана Васильевича, то некоторое время спустя он снова исполнял свои служебные обязанности. Только много лет спустя он был действительно сослан в Белоозеро, где, по-видимому, устроился довольно комфортабельно.

Все эти подробности необходимы для того, чтобы понять эпизод, тождественный с вышеприведенными случаями, но имеющий большую важность, потому что героем его явился недюжинный человек.

 


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 133; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.005 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты