Глава 15: Последняя скрижаль.

Этим очень поздним вечером за широким столом игры в тау-дунай как обычно собралась самая разношерстная публика. И каждый из тех, кто сидел на одном из девятнадцати игровых мест имел свои планы, желания и амбиции. Другое дело готовы ли они были заплатить за все те вещи, что творились у них в голове и что настойчиво рвались из извилин наружу? Об этом каждому из них предстояло узнать еще до полуночи.

- Господа!.. – обратился к свежеиспеченным игрокам тот, кому в тысяча первый раз предстояло виртуозно дирижировать игровым процессом.

Он был крепко связан качественной бирушвейской веревкой, обмотанной вокруг его тела сорока семью петлями, и подвешен вниз головой к большому черному крюку, надежно укрепленному под потолком. Согласно правилам игры, тандеррор (именно так именовался ведущий данного мероприятия) не мог висеть слишком низко, так как мог бы ненароком вмешаться в игровой сюжет. Он также не должен был висеть и слишком высоко, ведь тогда бы ему не удалось бы достичь необходимого зрительного контакта с игроками. Оптимальной высотой фиксации в данном случае считалось два с половиной гвадалка (эта единица измерения длины использовалась в повседневной жизни обитателями планеты Кракапарчи затерянной системы Тварандол, где собственно и должен был вот-вот начаться тысяча первый матч в искусстве тау-дунай), что в пересчете на крапинаны (единицы измерения длины, общепринятые в границах Трансгалактического Синцития) составляло 1,77. Во Вселенной Светлой Материи ни о тех, ни о других единицах люди не имели и малейшего понятия и поэтому смогли бы оценить высоту фиксации тандеррора над игровым столом только лишь как пятьдесят два сантиметра.

- Добро пожаловать в мир ваших кошмаров!

Тандеррор улыбался. Его радость была злобной, ехидной и сопровождалась обнажением кривых, желтых и наполовину гнилых зубов. Его радость провоцировала, требовала, жаждала той или иной реакции от очередной совокупности игроков. Но никто из девятнадцати так и не посмел ответить на неоднозначное приветствие подвешенного вниз головой кракапарчианина ни взглядом, ни словом, ни жестом. Большинство из них было слишком напугано всем тем, что вот-вот должно было с ними произойти. И этому не стоило удивляться, ведь под игровой шатер их привело не желание, а голод, долги и угрозы тех, кто обещал переломать ноги маленьким детям. Другие же были чересчур безразличны ко всему происходящему, чтобы обратить хоть чуточку внимания на какие-то там скользкие слова. Для них тау-дунай была отнюдь не первой попыткой отыскать самый эффективный способ саморазрушения. И одним из таких игроков был некто, кого самые алчные и продажные обитатели городских низов Грабаркатана называли коротко и лаконично – Аландор-Кай.

«Давай уже начинай! Сколько еще можно ждать?! Неужели еще одну вечность?!»

Никто из игроков и уж тем более никто из присутствовавших личностей в многочисленном зрительном зале не был в курсе того, о какой вечности упомянул в своих мыслях некий Аландор Кай. Для восемнадцати избранных и старательно одетых с иголочки граждан системы Тварандол игра все еще не началась, и поэтому пока что никто из них не обладал сверхъестественной способностью читать чужие мысли, исследовать чужие страхи, проникать в чужое подсознание и творить с ним самые невообразимые вещи. Пока что они могли лишь бросать друг на друга короткие робкие взгляды, молиться и надеяться на лучшую участь. И пускай вид грязного, непричесанного и заросшего щетиной иноземца, усаженного на случайно выбранное место под номером семнадцать, был вполне ощутимой сориной в глазу каждого из восемнадцати благородных сынов Тварандола, в этот самый момент (за пять секунд до начала очередного турнира тау-дунай) им было предпочтительнее засунуть свою брезгливость и благородную чванливость достаточно глубоко, чтобы успеть подумать о том, что их жизнь и их дальнейшее существование во Вселенной висят на очень тонком и ломком волоске. И поверьте, что каждый из восемнадцати очень хотел породить эту мысль до того, как прозвучат самые категоричные слова среди всех возможных:

- И мы начинаем!

Они хотели этого, потому что потом было бы слишком поздно. Но вот фраза очумелой фатальности прозвучала, и дверь в свободомыслие резко захлопнулась.

- Кто не успел, тот опоздал! – насмешливо обозначил висящий вниз головой тандеррор.

Ему было весело. Да и как иначе он мог себя вести, раз для прочтения чужой мозговой активности ему не требовался дополнительный сигнал или же умозрительный толчок, которым ему самолично пришлось только что воспользоваться для введения девятнадцати добровольцев в игровой процесс. Для него чтение мыслей мало чем отличалось от дыхания, жевания и прочих естественных процессов. И поэтому он был прекрасно осведомлен и о терзаниях последних пяти секунд, и о еще одной вечности, и о многом другом. И именно поэтому он был весел, смеялся и улыбался, ведь уже сейчас ему было заранее известно кто сломается первым, а кто последним в этом тысяча первом смертельном состязании, неизменно происходящим под блеклым сиянием пяти черных солнц, неторопливо бегущих за горизонт планеты Кракапарчи.

- И сейчас мы пригласим к игровому столу…

Тандеррор говорил и вел себя как истинный шоумен. Но по вине традиций, связавших ему руки и ноги, ему не было позволено размахивать конечностями и скакать по сцене. А потому он только и мог, что двигать губами, щеками и языком, тем самым виртуозно стараясь подогреть игровую атмосферу.

- Как вы думаете… кого?!

Восемнадцать человек сосредоточенно смотрели в ярко-зеленые глаза обращающегося к ним тандеррора и искренне надеялись, что это их сомнительное напряжение взгляда хоть как-то поможет им спастись от неизбежного краха в беспощадном состязании тау-дунай. Естественно все восемнадцать ошибались. Не ошибался лишь девятнадцатый, который в противовес другим смотрел в противоположную сторону. Он смотрел в зрительный зал, но не просто так, не назло остальным. Просто ему хотелось верить, что внезапно случиться чудо и быть может в толпе любопытствующих зевак найдется один-единственный человек во Вселенной, который запомнит его не как чудовищного негодяя, не как безумца, своими руками погубившего самое лучшее в своей жизни, а как того самого смельчака, что смотрел в лицо смерти не моргая.

«Черт бы его побрал!» - думал меж тем тандеррор, уже теперь понимая, что в этот тысяча первый раз все скорее всего пойдет не по его заранее отрепетированному плану.

И копаясь в голове того, кто преднамеренно скрывал свое настоящее имя и называл себя гиблым именем Аландор-Кай, он очень быстро узнал, почему же во Вселенной так незапланированно смог зародиться такой вот неказистый нонсенс.

«Вот же мерзавец», - возмутился тандеррор, не забывая поддерживать зрительный контакт с теми восемнадцатью, что поддавались внушению легко и безукоризненно.

Несомненно, его ярко-зеленым глазам было доступно очень многое. Однако не все. Когда это были какие-то там несусветные мелочи, тандеррор не думал о них, просто забывал об их существовании и больше никогда не вспоминал. Но здесь и сейчас поступить столь пренебрежительно по отношению к реальности было невозможно, потому как то, что было ранее неизвестным и только что вскрылось, непосредственно касалось его работы, его призвания, его наследия…

«Ничего. Я разберусь с вами позже. Разберусь жестоко и беспощадно», - так вот решил тандеррор в отношении орионских спекулянтов, которые каким-то невообразимым образом сумели проникнуть в его тайный архив и наглым образом скопировали тысячу записей турнира тау-дунай, которые потом продали тому, кто заплатил больше всех.

Тандеррор так же настойчиво подозревал, что некто из его ближнего круга слишком любезно помог орионским спекулянтам. Но и об этом он должен был позаботиться позже, потому как сейчас ему было крайне необходимо произнести очередную громогласную реплику:

- Ну, конечно же, жеребьевщика!!!

Зрительный зал как будто только и ждал этой самой реплики, чтобы наконец-то прервать свое пугливое гробовое молчание и с неожиданной фееричностью экстатически взорваться шквалом неописуемых оваций.

- Вау!!!… У-у-у-у-у-у!.. Да-да!..

Здесь было все: свист, стоны, крики. Но именно этого и добивался старательный тандеррор, именно этого хотел он для своего ослепительного шоу, готовящегося феерически выстрелить в тысяча первый раз. И надо отметить, что до недавних пор у Харика Фалотта, потомственного руководителя турниром тау-дунай все шло как по маслу. День ото дня шоу все больше и больше привлекало к себе внимание как бесцельно прохлаждающихся разгильдяев великого и ужасного города Грабаркатана, так и высоких и могущественных представителей правящей элиты Тварандолской Планетарной Конфедерации. И хотя все до единого конфедераты обитали на более ухоженной и плодородной планете Чванковаль, которая, между прочим, находилась на другом краю планетарной системы, слух о незабываемом зрелище дошел и до них. А потому Харик Фалотт уже давно лишился спокойного сна, потому как после захода пяти черных солнц постоянно ворочался в кровати с боку на бок и мечтательно размышлял о том времени, когда его уступчиво пригласят на торжественный прием в Золотой Дворец Пятого Царства и лично представят его скромную личность величественной персоне демократора Кватарлеуха Пятьдесят Седьмого. И минуту назад тандеррор был более чем уверен, что эта мечта обязательно сбудется, что у него все получиться и невообразимый успех никак не сможет избежать встречи с ним, обычным человеком из самых грязных трущоб города Грабаркатана, который всего добился сам путем упорства и усердия. Но минута прошла и все очень резко поменялось.

«Твою мать! Уроды! Подонки! Твари!» - Харик Фалотт с трудом сдерживал рьяный гнев и неистовое негодование, заставшие его врасплох.

Он не хотел, но был вынужден сдерживать свои отнюдь не положительные эмоции, потому как шоу все равно должно было продолжаться. А внутри него все кипело. А внутри него все зудело. И все это кипяще-зудящее месиво настойчиво просилось наружи, умоляя о громкие воплях и о бесцензурных ругательствах, побуждая изнеженного роскошной жизнью тандеррора наконец-то вспомнить о том, каким невероятно приятным может быть ощущение того, как разгоряченные кулаки врезаются в чужую плоть и как по-садистски приятен уху, искушенному игрой напряженных мышц, хруст чужих ломающихся костей. Однако все эти мысли о яростном рукоприкладстве на деле были лишь очередной несбыточной мечтой, так как не к месту надежные бирушвейские веревки слишком хорошо опутали тело, руки и ноги тандеррора. А потому ему оставалось лишь одно – с еще большим усердием напрягать ужасающе улыбчивую мимику лица и пугать неискушенного зрителя своими кривыми, желтыми и наполовину гнилыми зубами. Или же он мог сделать что-то еще?..

«Нужно что-то делать прямо сейчас», - думал Харик Фалотт за оскалившимся фасадом своего вынужденного лицедейства.

Конечно, пока что все шло без видимых сбоев и ненужных сюрпризов. Но так было лишь пока. И чтобы своевременно понять, что вот-вот самое одиозное шоу должно рассыпаться как самый неустойчивый карточный домик, не требовался какой-то невообразимый карманный гений мысли. Достаточно было посмотреть в сторону того, кто назывался Аландором-Каем, чтобы понять и осознать самое необходимое.

- И мы в тысяче первый раз обязаны выбрать того, кто великодушно определит дальнейшую судьбу девятнадцати везунчиков…

Шоу продолжалось. Оно не могло просто так остановиться. Такова была жизнь. Таков был тандеррор, который в коротких промежутках между произносимыми словами не только копался в чужих головах, но усиленно пытался найти достойное лекарство от неотвратимо приближающегося краха.

- Хотя нет!.., - неожиданно резко произнес тот, кто висел над игровым столом вниз головой.

И зрительный зал напрягся. И тысяча пар глаз, погрязших во внезапном смятении, стала смотреть с ярко выраженной опаской на того, кто перестал странным образом кривить лицо в злобных ухмылках. И эта их опаска безмолвно твердила:

«Что-то не так. Мы пришли увидеть все то же самое, что ждало нас в этом твоем сказочном шатре вчера, позавчера и позапозавчера…. Ничего другого мы не хотим. Нам не нужно нечто новое. Мы привыкли к старому. Дай нам то, что не удивит нас, не испугает. Подари нам спокойствие тех, кому все ясно и понятно заранее. Вручи нам то, что не утомляет, не побуждает, не заставляет думать…».

Да тысяча полоумных зрителей не говорила слов, но Харик Фалотт отчетливо слышал все их голоса. Такой уж у него был дар, таким было его проклятие. И он не хотел отказываться ни от одного, ни от другого.

- Знаю, знаю…, - медленно произнес тандеррор, и улыбка неисправимого садиста снова осторожно поползла по искусанной поверхности его губ, - Вы привыкли к другому. Вы недовольны. Но иногда перемены очень важны….

Никто в зрительном зале не посмел перечить великому и ужасному Харику Фалотту. Никто из тысячи не посмел даже шелохнуться. Не шелохнулись и те восемнадцать, что прежде и невероятным исступлением всматривались его экстатически завораживающий ярко-зеленый цвет, когда секундой позже темные струйки крови большого напора стали течь из их ушей, глаз, ноздрей и прочих естественных отверстий.

«Вот так. Замечательно», - думал еще немного обезумевший тандеррор, преждевременно отправляя на смерть всех тех из девятнадцати, из которых, увы, не получились запоминающиеся игроки.

Но зато из них получилась отличная мизансцена.

«Как тебе такое?» - мысленно спросил Харик Фалотт того единственного, кто все еще сидел перед ним живой, невредимый и пребывающий в некой опрометчивой беспечности.

Конечно, он прекрасно понимал, что обычный человек никоим образом не сможет его услышать. Но он надеялся, что решительность во взгляде и ужасающе нелицеприятное зрелище того, как прочие участники турника тау-дунай стремительно истекают кровью, поставит этого наглеца на положенное ему место.

«Это все ты виноват!»

Но тот самый странный из девятнадцати добровольцев тысяча первого турнира, которого многие знали как Аландор-Кай, был совершенно безмятежен. Последнего живого игрока совсем не волновало обилие крови. Да и глаза, что позже с тихим хлюпаньем упали на ярко-лакированную поверхность игрового стола не вызвали в нем неких противоположных чувств. Видимо всем этим его было невозможно удивить, а потому он просто сидел и ждал. А вот толпе привередливых зрителей понравилось то, в каком ключе продолжалось их излюбленное шоу.

- Вау!!!… Да-да!.. У-у-у-у-у-у!.. Да-да!.., - послышались уже знакомые вопли и свист.

Так что манипулирующий чужими умами тандеррор тотчас сообразил, что с молчание толпы покончено, что бездельники из Грабаркатана снова готовы с фонтанирующим упоением наслаждаться его незыблемым шоу. И тогда он сказал:

- Видите?! Я же обещал. Неожиданность не такая плохая штука.

И толпа в ответ его словам и вопросам заревела с еще большим энтузиазмом. И в шуме этих безудержных оваций Харик Фалотт вроде как совсем позабыл про ненавистное ему присутствие некоего Аландора-Кая. Теперь его гораздо больше волновал шоу. Оно продолжалось, и в этом была вся суть происходящего вокруг. Так что тандеррору было ничуть не жалко капельки усилий, для того, чтобы качественно взорвать головы тех, кто слишком быстро умер.

«Хорошая идея», - решил он.

А потом согласно его желанию мертвые головы взорвались с чавкающим треском и брызги, некогда содержавшие чужие мысли и желания, обильно окатили своей волной громко хохочущего тандеррора, невозмутимого и странного человека по имени Аландор-Кай и невидимый барьер, предохраняюще отделявший зрителей от игрового процесса

- Вот, что я называю настоящим мозговым штурмом! – кричал и смеялся Харик Фалотт.

И зрители кричали ему в ответ:

- Вау!!!… Да-да!.. У-у-у-у-у-у!.. Да-да!.. Вау!!!…

Толпе нравилось. Толпа была в восторге. Толпа вошла во вкус. Толпе хотелось еще и еще. Но мог ли Харик Фалотт продолжать в том же духе?

- Что дальше? – спросил его тот, кто прежде был слишком безмятежен.

Впрочем, в процессе произношения своей первой реплики на тысяча первом турнире тау-дунай человек, взявший себе имя Аландор-Кай, мало чем поменял свой душевный настрой. Просто добавил немного скепсиса во взгляде, лениво постучал костяшками пальцев по обильно залитому кровью игровому столу и очень сдержанно облизал языком верхнюю губу. Это были мельчайшие детали поведения, но именно они дали понять разбушевавшемуся тандеррору и всем тем, кто наполнял зрительный зал, что последний из девятнадцати не намерен просто так сдаваться, что он в игре и что тау-дунай будет продолжаться.

- Что дальше?! – повторил свой вопрос Аландор-Кай, только на этот раз достаточно громко для того, чтобы его услышали даже самые задние ряды кресел.

И они услышали. Они не могли не услышать.

- Давай, давай!!! Пок-кажи ему!!!

Энтузиазм толпы был сбивчив и неописуем. Крики восторга рвались из множества глоток снова и снова. А главное, что внезапно вовсе не великий и ужасный тандеррор стал центром внимания тысячи зрителей. И это не лезло ни в какие ворота, это не было запланировано, это было гораздо хуже, чем самый безумный парадокс.

«Как так?» - озадаченно размышлял Харик Фалотт.

Но Харик Фалотт не имел в своем арсенале кучи времени на игры с собственным разумом. Толпа и тот, кто обязательно (по тандеррора мнению) должен будет умереть, ждали ответа, ждали его реакции, ждали сенсации, сулящей великое знание - сломается ли подобный Богу здесь и сейчас или же как обычно нет…. Такого никто не хотел пропустить…

- Давай, давай!!! - в который раз раздались все те же самые восторженные крики из переполненного зрительного зала.

И тут уже нельзя было куда-либо деться. Пришлось отвечать.

- Теперь настало время и с тобой разобраться!!!

Наверное, Харик Фалотт мог бы придумать фразу пооригинальнее. Но не было такого желания в его сердце. Зато было много гнева, негодования и жажды массового кровопролития. А потому непрестанно кривящиеся губы тандеррора то и дело обнажали желтые кривые и наполовину гнилые зубы, тем самым раз за разом порождая самую отвратительную улыбку, самый отвратительный смех, самую отвратительную радость…

- Пожалуйста! – ответил последний из девятнадцати.

Он не боялся. Он ждал. Он знал.

«Давай же, черт тебя побери!»

И, конечно же, он был более чем уверен, что великий и ужасный тандеррор обязательно услышат эту его яростную мысль побуждения.

- Давай, давай!!! – все еще раздавались крики на фоне.

Но это уже не имело никакого значения. Вязкая голубоватая дымка стала медленно заполнять игровую зону, огражденную от зрительного зала запачканным брызгами крови невидимым барьером. Она неиссякаемо сочилась откуда-то снизу, неторопливо пробираясь сквозь узкие щели между дряхлеющими половицами, видавшими на своем веку слишком много крови и всего прочего. Ничего подобного не видел никто за всю предельно богатую в плане спецэффектов историю тау-дунай. Но кое-кто определено знал, что такое обязательно должно произойти. Точнее именно этого он и добивался.

«Началось», - подумал человек со странным и непонятным именем Аландор-Кай.

- Началось! – громогласно воскликнул великий и ужасный Харик Фалотт.

А потом голубоватая дымка укрыла тандеррора от посторонних глаз своей густой пеленой. И тут же всем отъявленным зевакам и тунеядцам Грабаркатана стало невыносимо неуютно. Но разве могло быть иначе, ведь неизвестность и спонтанность снова стали их врагами, как только дрожь вместе с паникой резво пробежалась по спинам тех, кто мгновением раньше вопил больше всех. Чуть позже насыщенный всевозможными благовониями стал сухим, черствым и наэлектризованным. Многим стало трудно дышать. И тогда тысячная толпа зрителей предпочла вернуться к своему прежнему безопасному молчанию и трепету выдержанного страха. Однако неудержимое любопытство все равно кое-где все-таки прорывалось сквозь сдерживающую завесу самоподавления.

- Что?.., - тихо прошептал некто первым.

А потом уже и другие начали осторожно одергивать друг друга:

- Что?.. Что?.. Что?..

Боязнь ужасающих последствий не позволяла спросить о большем. Никто из тысячи не желал ощутить на себе яростный гнев великого и ужасного тандеррора. Однако все они, безусловно, напрасно боялись неминуемой кары. Никто не хотел запутать или запугать отъявленных зевак и тунеядцев Грабаркатана. У Харика Фалотта были заботы куда важнее чувств множества мелких людишек с планеты Кракапарчи. Что же касается странной густой голубоватой дымки….

«Внезапное появление чего-то нового и необычно не обязательно должно восприниматься как угроза. Так что самое время расслабиться и успокоиться».

Зрители не видели своего тандеррора, но ощущали его присутствие внутри себя. Невидимый защитный барьер не позволял ему слишком многого, но поселить в их умах чувство блаженства и одухотворенности Харик Фалотт все же мог. И когда ему удалось достичь нужного результата, когда тысяча зрителей раскрыла свой разум и расслабилась, он, скрывающийся за ширмой густой голубоватой дымки, позволил начаться долгожданному спектаклю с участием одного единственного актера, того самого, почему-то называющего себя странным и непонятным именем Аландор-Кай.

- Вот это да! – раздался крик, едва началось очень странное светопреставление.

Это-то кто-то не удержался и воскликнул от удивления. Другие секундой погодя переглянулись, но кричать не стали. А вот шепот между рядами зрительного зала теперь уже нельзя было назвать тихим, потому как он больше походил на мощное цунами, неотвратимо двигающееся т человека к человеку. И что же такое особенное их удивило?

«Да, здесь и сейчас я, несомненно, подверг вас всех самому величайшему удивлению», - так думал Харик Фалотт, скрываясь от зрителей за густой пеленой голубоватой дымки, - «После такого светопреставления вы не сможете никуда сбежать от безграничного величия моего ужасающего шоу. И чтобы ни сказал, чтобы ни сделал этот чертов самозванец из трущоб, я все равно самый лучший, самый умный, самый великий, самый ужасный…. И теперь вы это окончательно поймете, а завтра вы уже не сможете во мне сомневаться. Так смотрите же и трепещите от яростного удивления!»

И зрители, повинуясь мягкому телепатическому давлению своего тандеррора, с безумно живым интересом смотрели в сторону игровой зоны и пристально исследовали взглядом все то, что не скрывалось от них загадочной голубоватой дымкой.

- Что это? Где это? – спросил один другого.

Вместо ответа тот, к кому были адресованы вопросы, лишь пугливо пожал плечами.

«Понятия не имею», - подумал он и подобно всем прочим продолжил пристальное наблюдение за тем, что происходило в игровой зоне.

И чем же таким необычным и чрезмерным смог так сильно удивить бессменный тандеррор Харик Фалотт целую тысячу зрителей, обильно искушенных целой тысячей предыдущих кровавых турниров тау-дунай? А главное, что же случилось с тем, кто позволил себе непростительную дерзость бросить вызов самому великому и самому ужасному?

«Теперь ты поймешь! Теперь ты пожалеешь!» - истошно злорадствовал Харик Фалотт, поглядывая на обомлевших зрителей и на свою очередную жертву из-за маскирующей пелены густой голубоватой дымки.

Ему очень хотелось, как и прежде, показать всем свои желтые кривые и наполовину сгнившие зубы, выставляя на всеобщее обозрение свое превосходство и торжество. Однако на этот раз тандеррор был вынужден сдержать свой пыл и поумерить свои амбиции, ведь в противном случае он обязательно нарушил бы всю тяжело доставшуюся магию вычурного спектакля для глупых и непросвещенных жителей города Грабаркатана планеты Кракапарчи затерянной системы Тварандол.

«Почему так?» - спросите Вы.

Все просто. Система Тварандол не просто так именовалась «затерянной», не просто так она не входила в Трансгалактический Синцитий и не подчинялась величию Устава. На все это были свои причины. Но эти самые причины зародились слишком давно, чтобы кто-то из тех, кто здесь и сейчас сидел в зрительном зале очередного турнира тау-дунай или же бродил где-то в другом месте самобытной планетарной системы, изолированной от всей остальной Темной Вселенной, помнил их суть и содержание. Никто не помнил, но все неустанно следовали неизменной традиции держаться подальше от мира за пределами системы. Конечно, лукавить в этом рассказе тоже не стоит. В унитарном обществе Пятого Царства Тварандолской Планетарной Конфедерации были и свои гнилые яблоки – персоны, ищущие другой свободы и другой жизни.

«Они отчаянно жаждут покинуть родную систему благоухания и довольства, чтобы неистово придаться немыслимому бесчинству и оголтелому разврату потустороннего мира…», - именно так торжественно заявил демократор Кватарлеух Пятьдесят Седьмой в своей триста восемьдесят девятой речи перед благосклонными гражданами.

Тогда же (это произошло пятью годами ранее) демократор предложил Общине конфедератов рассмотреть новый законопроект, в котором предлагалось внедрить целый спектр мер по отлову изменников и возвращению их в родную планетарную систему.

«Но не просто так! Здесь они обязательно заплатят за свое предательство самым жестоким образом!» - такими были слова, замыкающие триста восемьдесят девятую речь демократора Кватарлеуха Пятьдесят Седьмого.

Сказав их, демократор торжественно спустился с трибуны, прошелся по красным золоченым коврам и вернулся к пребыванию на своем незыблемом царственном троне, предоставив тем самым чиновникам и конфедератам неограниченное право самим творить историю дальнейших преследований и чисток социума извне. И что же?

«Мы будем жестоки и последовательны!» - пообещали они в тот самый день, когда законопроект был официально утвержден Общиной конфедератов.

Они не солгали, но очень ощутимо перестарались. Первые меры на данном поприще были слишком брутальны (расстрелы, тюрьмы, пытки) и поэтому не привели к какому-либо ощутимому и наивно ожидаемому успеху. Количество желающих сбежать из общества благоухания и довольства практически не изменилось, а что касается доверительного авторитета власти – он упал ниже самых немыслимых значений, достигнутых в те темные времена, когда демократором была женщина. И когда многие уже стали изрядно сожалеть, что ввязались в реализацию данного законопроекта, внезапно появился некий никому неизвестный Харик Фалотт, обещающий решить все накопившиеся проблемы разом.

«Турнир тау-дунай? А что это такое?» - спросили того, кто пока еще не стал тандеррором.

«Не важно. Главное, что всем понравиться».

И он оказался прав. Людям действительно понравилось его шоу. Они ходили на него вместо завтрака, обеда и ужина и ничуть не жалели об очень быстро утекающем сквозь пальцы времени, как не жалели и о других непроизвольных потерях. Они не жалели людей, чья мучительная смерть отражалась в их бледно-голубых и ничего не чувствующих глазах. Для них витиевато колкое безразличие казалось вполне обычным характером окружающего бытия. И им нравилась их жизнь под шатром, нравилось то, как все происходит внутри его пределов. И у них не было ни мыслей, ни побуждений что-либо менять в закономерно сложившемся мироукладе.

«Зачем?» - такой вопрос не возникал.

А если бы и возник, ответ на него был уже готов. Он с бестактной очевидностью блуждал по излишне угловатой мимике их отреченных от реальности лиц:

«Лишь в гостях у великого и ужасного тандеррора Харика Фалотта мы можем надеяться узнать некоторые крохи преданий о том огромном и далеком мире, что независимо от наших желаний и запретов все еще существует и все еще настолько же притягателен, насколько продолжает быть пугающим».

С начала первого турнира прошло четыре долгих года, а также еще несколько дней. И вот внезапно будущее шоу оказалось под угрозой срыва из-за одного единственного человека - грязного, непричесанного и заросшего щетиной иноземца, каким-то странным и непонятным образом попавшего на выдержанный в рамках жесткого отбора турнир тау-дунай.

«Зачем конфедераты сунули это чудо-юдо в мой хорошо отдраенный котел? Неужели на это было настолько необходимо?» - Харик Фалотт думал, злобно улыбался за пеленой голубоватой дымки, пытался анализировать и не понимал.

Слишком сложным и запутанным все казалось…

- Что это?! Где это?!

Это были крики, дающие понять, что зрители более не желают шептаться.

«Наше терпение и лояльность иссякли. Мы хотим большего», - циркулировала одна и та же мысль от кресла к креслу.

И под давлением этой самой мысли все самые отъявленные бездельники Грабаркатана, решившие сегодня битком заполнить место под шатром, неукротимо возжелали все новых и новых ответов. Такого разворота шоу не планировал великий и ужасный тандеррор, медленно теряющий почву под своими ногами. А вопросы все давили и давили:

- Что это? Где это?

Толпа хотела. Толпа настаивала. Толпа не отступала. И то, что должно было показать неоспоримое превосходство тандеррора, в конечном счете обернулось против него. Аппетиты зрителей оказались обширней, чем он думал. И тогда у него не осталось другого выбора, кроме как выложиться целиком, полностью, на все двести процентов, чтобы не просто воссоздать недвижимую картинку некоего ощутимо болезненного события из жизни последнего все еще живого участника тысяча первого турнира тау-дунай.

«Я хочу, чтобы картинка ожила», - настойчиво подумал Харик Фалотт.

И тут же его мысль чудесным образом материализовалась.

- Вау!!!… Да-да!.. У-у-у-у-у-у!.. Да-да!.. Вау!!!…

Это были новые крики из зала. Но теперь уже, когда картинка, ранее скрывавшаяся в чужой памяти, внезапно ожила, реакция зрительного зала наконец-то стала соответствовать настоятельным пожеланиям великого и ужасного тандеррора. Правда, на самом деле зрителем уже и вовсе не было никакого дела до того, кто таинственно скрывался от них за пеленой голубоватой дымкой. И больше заботило то самое захватывающее представление, что после долгих требований и ожиданий все же было даровано на усладу их лишенных чувственности глаз.

- Вот это да!..

- Да-да-да-да-да!..

- Да что спорить!?.. Просто невероятно!

Такие вот многозначные мнения колесили по зрительным рядам и между ними. А потом все резко стихло. Хотя не сказать, что беспричинно. Причина была, причем бесспорно веская, ведь в игровой зоне, ставшей благодаря обволакивающему антуражу голубоватой дымки неким подобием театральной сцены, на которой здесь и сейчас исполнялась особая, но давно утекшая в прошлое, трагедия. И в этой трагедии (печальной истории с трагическим концом) были свои герои (их было двое), которые не только периодически дергали руками и ногами. Иногда они что-то говорили, что-то чувствовали, о чем-то думали…. И для самых отъявленных бездельников Грабаркатана все это было подобно всему самому сверхъестественному, а потому все они смотрели на это благосклонно подаренное им зрелище с неописуемым восторгом и с нескончаемым упоением. И именно поэтому, когда с импровизированной сцены зазвучали первые реплики, беспокойные зрители замолчали, соблюдая тем самым все необходимые приличия и этикет.

- Здравствуй….

Сумбурное слово, по определению предназначенное для чего-то хорошего, небрежно соскользнуло с бледных и истощенных губ странного и неопознанного существа, стоящего прямо перед лицом все еще сидящего за игровым столом (естественно, голубоватая дымка преобразила шикарный расписной и золоченый стол в нечто серое неприглядное и имеющее слишком много дефектов поверхности) человека, которого кто-то и когда-то назвал странным именем «Аландор-Кай», а потом это странное прозвище прицепилось к нему, проникло под кожу, и спустя какое-то время уже не могло не отражаться в его глазах, постоянно меняющих окраску с красного на серое и обратно.

«Кто это? Что это? Где это?»

Самые отъявленные бездельники Грабаркатана не находили в себе наглости и смелости посягнуть на существенно необходимую тишину в зрительном зале. Однако никто не мог им запретить вызывать внутри себя необузданное беспокойство одними и теми же вопросами.

«Женщина».

Коротенький телепатический посыл от великого и ужасного тандеррора, предусмотрительно скрывающегося от своих зрителей за пеленой голубоватой дымки, достиг назначенных целей единовременно и мгновенно. Только вот слишком низкая мозговая активность, заложенная в скупом генетическом наследии обитателей системы Тварандол, не позволила ни единому из присутствующему хоть чуточку приблизиться к пониманию того, что стояло, дышало и говорило прямо у них под носом. Все они выбрали более легкий путь: предпочли заручиться поддержкой целого ряда вычурных эпитетов – «странное», «непохожее», «другое» – и на этом остановиться. А светопреставление тем временем продолжалось и не прекращалось…

- Здравствуй…, - не менее печально ответил тот, кто сидел за серым и потрепанным столом.

По выражению его лица было видно, что он очень хотел, но так и не сумел оторвать глаза от исцарапанной деревянной поверхности, чтобы впервые за несколько последних дней наконец-то посмотреть в глаза своей любящей жене и наконец-то проявить хоть чуточку искренности, участия, понимания…

«Женщина», «жена», «любимая» - так много новых понятий так резко навалилось на самых отъявленных бездельников Грабаркатана. А все это понять и осмыслить было для них так сложно, что даже начинало немного тошнить. Однако никто не ушел из зрительного зала, никто не сбежал. Все остались на своих местах, потому как слишком уж таинственен и притягателен был неизведанный потусторонний мир…

- Ты не можешь на это пойти. Ты не должен этого делать, - непримиримо заявила женщина, когда после длительной паузы стало слишком очевидно, что сидящий за серым и потрепанным столом человек меньше всего хочет разговоров начистоту и не имеет в себе желания пересечься взглядом с той, что почему-то снова решила начать поучать его в тех самых вопросах, которые он для себя давным-давно решил и разложил по полочкам именно так, как ему самому хотелось.

- Кто так сказал? Ты?

Самые отъявленные бездельники Грабаркатана не знали женщин, а значит и не знали излюбленных женских фокусов, извечно сводящихся к всевозможным манипуляциям с гордость мужчин и их предубеждениями. Но тот, кто прежде никогда не называл себя странным именем Аландор-Кай, был прекрасно осведомлен об этих их приемах и фокусах. И все же он не сдержался.

- Я ждал тебя. Очень ждал. Но ты снова пришла для осуждения.

Возможно, он мог бы заплакать. Во всяком случае, ему этого очень хотелось. Ни от боли, ни от горя, а от простой и банальной усталости. Сидящий за серым и потрепанным столом мужчина слишком долго боролся с судьбой, Вселенной, другими людьми…, что уже вроде как и забыл как должна выглядеть вполне обычная и размеренная жизнь…

- Ты была нужна мне. Ты была нужна нам…

Наверное, в условиях, когда у кого-то на глаза наворачиваются слезы совсем не место надменным усмешкам. Только вот женщина, волшебным образом возникшая на наскоро импровизированной сцене, рожденной в крепких объятиях голубоватой дымки, видимо совсем не считалась с этим не писаным правилом. Так что она просто взяла и усмехнулась, а потом еще и добавила свое едкое слово:

- Кому «нам»? О чем ты?

И тогда человеку за серым и потрепанным столом пришлось прекратить свои неумелые попытки выдавить скупую слезу и заставить ее медленно течь по щеке, неизвестно когда побритой в последний раз. И тогда ему все же пришлось оторвать свой взгляд от изощренно исцарапанной поверхности стола и наконец-то найти смелость для того, чтобы посмотреть в глаза той, что отныне слишком сильно его ненавидела и презирала, чтобы продолжать любить, как и прежде.

- Почему? – спросил он.

- Что «почему»? – ответила она.

И это уж точно никак не походило на разговор. Больше смахивало на бесконечно нудное перетягивание каната. А ведь так уж получилось, что канат на самом-то деле никому и не нужен. И суть всех неспешных пререканий между мужчиной, сидевшим за серым и потрепанным столом, и женщиной, пришедшей для разговора, сводилась лишь к тому, чтобы уколоть как можно сильнее того, кто почему-то не смог сохранить прежних чувств и занялся чем-то другим, посторонним, гораздо более важным…

И тот, кто в этот виртуозно и красочно восстановленный из памяти момент отнюдь не имел при себе странного и непонятного имени Аландор-Кай, сидел, смотрел и нескончаемо пытался понять, что же он сам захотел только что вложить в необозримое понятие «почему». Да он точно пытался. Но мог ли мужчина, сидящий за серым и потрёпанным столом, смотрящий в глаза той, что некогда обнимала и целовала его с особой нежностью, с трепетом, с восторгом, понять и осмыслить странные замыслы Вселенной?

- Почему? – повторил он все тот же навязчиво закадычный вопрос, обращаясь к той, что все равно не могла его услышать.

Она же была слишком увлечена своим уязвленным самолюбием, чтобы обратить внимание на того, кто все еще продолжал ее любить, хотя и чувствовал холод в ее глазах, холод в ее сердце, холод в ее душе…, и начать слушать по-настоящему – глазами, сердцем, душой. И поэтому истинная суть прозвучавшего вопроса в очередной раз пролетела мимо ее ушей, оставив после себя некий сухой остаток остро ощутимой недопонятости.

- Неважно, - сказала женщина, пришедшая для разговора.

«Неважно» - это слово вырвалось из ее уст с тихим хрипением, отчаянием и скорбью, то есть со всем тем, что она слишком долго пыталась утаить внутри себя. И пускай она выплеснула из себя все выше перечисленное за один короткий передергивающий выдох, словно выхаркивая самую зловонную мокроту, внутри нее все еще осталось слишком много отвратительного и мерзкого. И потому бесконечный поток мыслей в ее голове никак не останавливался и твердил:

«Неважно. Неважно. Неважно. Неважно. Неважно…».

- Неважно, - еще раз сказала жена того, кто еще не был тем, кого в низинах и трущобах города Грабаркатана называли странным и непонятным именем Аландор-Кай.

И теперь она почти что верила своим собственным словам и мыслям. Но мог ли верить этим словам и мыслям тот, кто слишком хорошо ее знал, слишком часто обнимал ее по ночам, слишком радостно встречал вместе с ней восход черного солнца над миловидной верандой в том самом доме, что некогда был их уютным семейным гнездышком? Вряд ли. Такого просто не могло случиться ни на этом свете, ни в каком другом, потустороннем, противоположном, ином…. И потому слишком преданный муж тотчас поспешил спросить у той, что слишком давно помнила об узах брака, обязательствах и всем прочем:

-Тогда зачем ты пришла? Неужели только ради того, чтобы в очередной раз посмеяться?

- Нет!

Женщина снова не думала перед тем как ответить. Она просто говорила и все тут. Сегодня для нее этого было достаточно, сегодня ей хотелось забыть про тот самый прагматизм, который завел ее слишком далеко от мужа, ребенка и всего того, что она некогда именовала счастьем. Сегодня ей хотелось вспомнить прошлое, сегодня ей хотелось вернуть прошлое. Но никаких иллюзий та, что пришла для разговора, не питала по поводу грядущих перспектив. Она прекрасно понимала, что вряд ли сможет снова стать любящей женой и заботливой мамой. Слишком уж велика была боль и пустота в ее сердце из-за потери некогда рожденного ребенка. Из-за этой боли, из-за этой пустоты она так отчаянно пыталась затеряться во Вселенной. Только вот это ни капельки не помогло. Это был путь в никуда…

- Это путь в никуда…

- В смысле?

Сидящий за серым и потрепанным столом мужчина ждал новых колкостей и нравоучений. Он не ждал странных и понурых реплик из области экзистенциализма. Он не ждал чего-то такого, что действительно могло бы помешать реализовать уже принятое решение.

- Из ниоткуда в никуда…

Женщина продолжала говорить. И в этом одиозном свершении собственно не было чего-то особенного и необычного, ведь именно за этим она и пришла, ведь именно ради этих с трудом прорывающихся сквозь мысли слов она и заставила того, кто некогда был ее мужем (а может он все-таки им и остался? кому знать? кому давать правильные оценки и характеристики?), просто взять и оторвать свой сильно-сильно приколоченный взгляд от всячески исцарапанной поверхности деревянного стола.

- Я там была. Не нужно и тебе делать нечто подобное.

Ей хотелось верить, что этих слов будет достаточно для того, чтобы вселить благоразумие и сознательность в того, кто зашел слишком далеко. Сумбурный стук сердца, резкое учащенное дыхание и едва заметная нервная дрожь в кончиках пальцев рук и ног – вот что досталось ей от слишком затянувшегося путешествия в поисках самой себя. Так что женщина, некогда бывшая очень любящей женой и очень заботливой матерью и которая все еще имела в своей душе некоторое место для некоторых чувств хотела чего-то другого для того, кто сидел за серым и потрепанным столом и, несомненно, любил ее точно так же, как и прежде, то есть в те счастливые времена, когда они все вместе жили в прекрасном райском уголке, в прекрасном и уютном доме…

- Я не могу…

Тот, кто слишком сильно хотел стать тем самым человеком, которого в низинах и трущобах города Грабаркатана обязательно станут называть странным и непонятным именем Аландор-Кай, слышал, понимал и чувствовал все то, что пыталась донести до него стоящая перед ним женщина с помощью слов, взглядов и жестов. И он прекрасно понимал, что ему достаточно лишь встать из-за серого и потрепанного стола, обойти его сбоку, приблизиться вплотную к ищущим очень важного разговора устам, положить руки на плечи, положить руки на ягодицы, обнять ту, что все еще была им очень сильно любима, и мир снова станет красочным, перестанет быть серой аморфностью или же странным беспардонным чередованием черных и белых полос, что совершенно точно намного хуже, ужаснее, отвратительнее, уродливее…

- Я не могу…

- Можешь!..

Она кричала, она рыдала, она стонала, пытаясь его переубедить. Но все это было безнадежно глупо, ведь тот, кто сидел за серым и потрепанным столом, ни в коем случае не мог забыть о том, что за серой, угрюмой и обшарпанной стеной все еще существует еще один человек, которого ему суждено любить гораздо сильнее.

- Твоя дочь все еще за этой стеной…

Именно так сказал тот, кто не просто так сидел на старом скособоченном стуле с кривыми потрескавшимися ножками в неком странном помещении, которое безалаберные тунеядцы города Грабаркатана никак не могли определить и идентифицировать, в связи с чем были вынуждены тупо взирать на все то, что творилось внутри пространства, окруженного голубоватой дымкой, и надеяться на некую разгадку в конце представления.

- Она была там все это время…

Последних слов он мог и не произносить. Достаточно было и первых, чтобы та самая женщина, что когда-то давным-давно была его женой (его самой замечательной), а теперь почему-то пришла для очень важного разговора наконец-то перестала кричать, рыдать и стонать в невыразимо глупых попытках переубедить того, кто совершенно точно не хотел менять принятое в муках решение…

«Как можно? Зачем? А если и да, то разве не потеряют смысл все ранее принесенные жертвы? Разве так можно?»

Произносимые слова и кружащиеся в голове мысли совсем не помогали отыскать немного душевного покоя тому, кто, несомненно, был уже в полушаге от того, чтобы стать тем самым, кого гораздо позже странные и непонятные жители города Грабаркатана обязательно назовут странным и непонятным именем Аландор-Кай. Впрочем, он обязательно найдет его и без посторонней помощи. Но это будет позже, не сейчас. Сейчас же перед ним стояла та самая женщина, которую он все еще очень сильно любил. Конечно, выглядела она не очень…. Волосы были растрёпаны, кожа лица - бледна и неухожена, а одежда - слишком неопрятна, да и вряд ли могла когда-либо соответствовать последним тенденциям в моде…

«Но она все еще невообразимо восхитительна и прекрасна. Она, как и прежде, единственная и неповторимая. И она все также ласково и нежно шепчет одно и то же знакомое, но давным-давно забытое имя. Я его не помню, но оно самое настоящее, оно не придумано когда-то и кем-то для того, чтобы в последней отчаянной попытке спрятать в потаенных уголках памяти еще одну страшную тайну»…

Странные пугающие мысли, способные попытаться разрушить чересчур тщательно проработанные планы, все еще мешались и путались под ногами у правильно оформленных размышлений. Однако самой настоящей проблемой внезапно стали более чем обильные потоки слез, что неожиданно хлынули из неоспоримо очаровательных глаз той самой женщины, которая очень хотела, но не могла вернуть себе мужа. Правда, ответ был найден быстро. Это был хороший ответ, правильный ответ, нужный ответ…

- Это не поможет.

И видимо пришедшая для разговора женщина слишком сильно надеялась на свой последний фокус, раз уж крайне удрученно поинтересовалась сквозь свои неиссякаемо льющиеся слезы:

- Почему?

Сначала тот, кто неизменно сидел за старым и потрепанным столом, лишь сдержанно пожал плечами, но потом все-таки произнес несколько желчных слов:

- А ты не думала, что одна моя слеза гораздо ценнее всех твоих?

И снова в точку, так что продолжать плакать уже не имело смысла. Правильнее было прекратить и задать последний вопрос:

- Значит, ты не передумаешь?

Отрепетированное хладнокровие, неоспоримая логика и главенствующий разум – все это требовало от преданного мужа и заботливого отца подарить женщине, пришедшей для разговора и переубеждения, единственно верный ответ:

«Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!..»

Но сердце чувствовало другое. И потому человек, все еще пребывающий в странном и неопознанном помещении вместе с другим некогда близким человеком, предварительно потратил целую минуту на то, чтобы пережать внутри себя слишком рьяное желание выскочить из-за серого и потрепанного стола, оттолкнуть в сторону скособоченный стул, броситься к губам, неразборчиво шепчущим его настоящее имя, заключить в крепкие объятия самую любимую, самую желанную…. И только после этого он сдержанно выдал:

- Нет.

- Тогда прощай!

Больше не было ни слов, ни слез, ни стенаний…. Женщина просто развернулась и также просто ушла прочь. Точнее сказать она очень быстро растворилась в зыбких парах голубоватой дымки, порожденной некими таинственными талантами единственного и неповторимого тандеррора, укрывшегося на время захватывающего светопреставления за непроницаемой для излишне пытливого взора завесой. А вот тот, кого уже слишком многие привыкли называть странным и непонятным именем Аландор-Кай, так и остался на своем прежнем месте – за серым и потрепанным столом, на старом скособоченном стуле…

- Прощай, - прошептал он вслед той, которая уже исчезла.

И тогда горечь боли и отчаяния в голосе вконец опустошенного человека позволила понять всей тысяче бездельников из города Грабаркатана, что иногда в жизни случаются великие и ужасные моменты, о которых приходиться сожалеть бесконечно долго…

«И вот теперь тебе конец!»

«Тебе конец!»

«Конец, конец, конец, конец, конец!..»

Харик Фалотт торжествовал. Да и как иначе? Надменно взирая из-за голубоватой дымки на морально поверженного противника, великий и ужасный тандеррор медленно наполнялся уверенностью в своей очередной безоговорочной победе. И пускай этот раз ему было нелегко, было сложно, было непросто, зато в завершении фееричного светопреставления был получен самый нужный результат - разбитый и раздавленный противник неизменно настойчиво всматривался в несуществующую даль, продлевая тем самым свое зыбкое пребывание в иллюзорно созданном фрагменте Вселенной.

«Теперь тебе точно конец!» - продолжал наслаждаться собственным успехом Харик Фалотт.

И толпа, что заполняла зрительный зал, не смогла не поддержать это броское умозаключение, ведь оно слишком громко звучало в голове каждого безнадежного разгильдяя и тунеядца из города Грабаркатана.

«Ему совершенно точно конец!»

Эта фраза не просто звучала. Она оглушающе звенела в тысяче и одной голове. И в связи с этим, слушаясь и повинуясь посылам громогласного зова внутри себя, толпа из зрителей не молчала. Она кричала, вопила, махала кулаками….

- Да! Да! Да! Да! Да! Ему конец! – такими были ее крики.

И Харик Фалотт, более известный гражданам Пятого Царства Тварандолской Планетарной Конфедерации как великий и ужасный тандеррор величайшего во Вселенной турнира тау-дунай, незамедлительно сделал свой очередной одиозный вывод, согласно которому ему все-таки удалось отыскать и выделить ту самую гармонию, с которой ему совершенно точно станет нестыдно осуществлять следующую тысячу кровавых и беспощадных сцен за широким столом его излюбленного игрового детища.

- Да! Да! Да! Да! Да!

Крики продолжались. Крики росли. Крики множились. И это не могло не радовать того, кто все еще таинственно скрывался от тысячи своих обожателей за непроницаемой завесой голубоватой дымки, кто все еще висел вниз головой и был надежно опутан тугими петлями бирушвейской веревкой, кто неустанно продолжал обнажать свои кривые, желтые и наполовину гнилые зубы в неком бесконечно отвратительном подобии улыбки, кто хотел, желал, мечтал быть довольным, но почему-то не мог…

«Ты не можешь!..»

Победа действительно была близка, но даже самые великие и самые ужасный рано или поздно ошибаются, проигрывают, терпят фиаско…

«Нет! Нет! Могу!»

Харик Фалотт слишком поздно осознал совершенную им кардинальную оплошность. Но когда он понял, было уже бесполезно кричать, вопить и стенать в тысяче двух головах единым истошным гласом:

«Нет! Нет! Могу!»

«Ты не можешь!.. Ты больше ничего не можешь!..» - таким был бесконечно повторяющийся ответ того, кто внезапно перехватил инициативу в казавшемся завершенным тысяча первом турнире тау-дунай.

Наверное, если бы Харик Фалотт был неким глуповатым новичком, а не тем, кто держит внутри себя слишком много тайн и секретов, он бы, несомненно, постарался бы с причудливой наивностью поверить в возможность положительного исхода и в шансы на переигровку. Однако глупость для него осталась далеко в прошлом, в том времени, когда ему еще не было суждено быть тандеррором, великим и ужасным манипулятором чужим сознанием. С тех пор он основательно поумнел, а потому очень быстро определил грядущие последствия вслед за появлением в игровой комнате чужим умозрительных посылов.

- Боже…, - скорбно прошептал Харик Фалотт.

Однако ни Бог, ни Вселенная, ни кто-то другой теперь уже не могли спасти великого и ужасного тандеррора от скорбной и непривлекательной участи.

«Нет, нет, нет, нет, нет, нет…», - мысленно повторял тот, кто некогда в порыве отъявленного тщеславия заставил своих подопечных подвесить себя к потолку вниз головой.

Тогда это казалось отличной идеей. Тогда это требовалось для украшения шоу. Но сейчас это вычурное обстоятельство воспринималось как смертельная ловушка.

«Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!..».

Сделав несколько безуспешных попыток вырваться из непреодолимых пут, Харик Фалотт сдался и безутешно обмяк. А чуть позже, когда до него и до ошарашенных зрительских рядов, повергнутых в сильнейшее перенапряжение неожиданным поворотом игрового сюжета, донесся приглушенный звук опрокинутого стула, он понял, что более нет смысла утаивать внутри себя неоспоримое и поэтому вырвал из себя свой первый и последний сдавленный крик невыразимого отчаяния:

- Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!..

- Да, да, да…, - отвечал ему тихим и спокойным тоном тот, кто по каким-то странным и непонятным причинам был некогда назван странным и непонятным именем Аландор-Кай.

И теперь уже, шаг за шагом приближаясь к непроницаемой завесе из голубоватой дымки, за которой по-прежнему скрывался от всех прочих личностей пресловутый лжепророк Харик Фалотт, единственный оставшийся в живых из девятнадцати игроков тысяча первого турнира тау-дунай совсем не выглядел потерянным, разбитым или поверженным. Он выглядел как тот, кто слишком сильно жаждал крови своего великого и ужасного тандеррора. И безумный блеск его переменчивых в цвете глаз игриво отражался в тщательно отполированном лезвии огромного ножа, который некто по имени Аландор-Кай крепко сжимал в своей испещренной шрамами ладони.

- Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!..

- Да, да, да…

А потом потребовался один шаг, одно усилие, один взмах руки, чтобы на смену всем неуместным словам пришел простой и понятный звук:

- Хвак-хвак-хвак…

И надо сказать, что этот самый звук был просто обязан возникнуть, ведь никто и ничто никоим образом не могло заставить остановиться того, кто слишком долго шел к своей давным-давно намеченной цели всеми возможными правдами и неправдами. На это не была способна ни загадочная голубоватая дымка, пытавшаяся скрыть вполне очевидное за очередной иллюзорной картинкой, ни чавкающие стоны захлебывающегося собственной кровью тандеррора, ни обескураженный вид разгильдяев и тунеядцев из города Грабаркатана, старательно пытающихся прикрывать глаза руками, чтобы не видеть ужасающе печальной концовки тысяче первого турнира тау-дунай…

- Хвак-хвак-хвак…

Видимо лезвие огромного ножа было слишком тупым, чтобы заставить задуманное осуществиться быстрым и безболезненным способом. И в связи с этим резать и кромсать пришлось намного дольше, чем это предполагалось изначально. Причем весь процесс затянулся так сильно, что всем тем, кому немного раньше вполне закономерно захотелось перестать видеть специфические подробности преждевременной кончины великого и ужасного тандеррора по имени Харик Фалотт, теперь уже в который раз пришлось стать поверженными собственным ненасытным любопытством и стать теми, кто начинает смотреть сквозь пальцы.

- Хвак-хвак-хвак, - прозвучало еще один раз, напоследок.

А после голова некогда великого и некогда ужасного тандеррора окончательно и бесповоротно отсоединилась от его истерзанной ножом шеи. И тогда так уж получилось, что тот, кто слишком долго искал загадки в чужих головах, передал свою вычурную эстафету тому, кто слишком долго искал ответы в своем сердце.

- Вы ведь все этого хотели?! – громко воскликнул тот, кому уже совсем не требовалось называть себя глупым и безрадостным именем Аландор-Кай, но кому очень сильно хотелось выставить напоказ свой тяжело доставшийся трофей.

- Вы ведь все этого хотели?! Вы ведь все этого хотели?! Вы ведь все этого хотели?! – кричал он раз за разом в пылу неимоверной радости и ошеломляющей боли.

Только вот никто из тысячной толпы зрителей так и не смог ему ответить, ведь вокруг него более не было ни жителей города Грабаркатана, ни залитой кровью игровой комнаты, ни медленно рассеивающейся голубоватой дымки…. Вместо всего этого некто окончательно разбитый и потерянный в миллионный раз обнаружил себя стоящим посреди странной фиолетовой комнаты, имевшей единообразно фиолетовые стены, потолок и пол. Он помнил, что раньше, то есть когда-то давно, когда он в действительности стоял под цветастым навесом огромного игрового шатра на планете Кракапарчи затерянной системы Тварандол, все было иначе. Тогда все имело смысл. И смысл этот состоял в том, чтобы исправить собственные ошибки, уничтожить или хотя бы ограничить то зло, что он легкомысленно впустил в себя и еще более легкомысленно выпустил за пределы этого мира. Тогда он думал, что все получиться. И что же? Не получилось. Как оказалось, зло слишком многолико, чтобы быть уничтоженным или ограниченным…

- Да к черту вас! – гневно промямлил пленник самой изощренной иллюзии в границах Темной Вселенной, преследовавшей в его случае вполне понятную и даже очевидную цель – сломать и подчинить.

Он был очень недоволен и это понятно, ведь ему пришлось в миллионный раз внезапно осознать, что его рука пуста и совсем не держит кое-как отрубленную огромным тупым ножом голову великого и ужасного тандеррора Харика Фалотта. Он также очень злился на собственную глупость, благодаря которой в очередной раз доверился не тому, кому следовало. И как итог – его засунули в странную фиолетовую комнату с непрерывно давящим на мозг одним и тем же повторяющимся сюжетом. Так что недовольство было более чем обосновано. Однако плакать и жаловаться на неожиданное и крайне специфическое тюремное заключение пленник не собирался. И вовсе не потому, что был излишне строптив, а потому что ничего не могло быть хуже той тюрьмы, которую он устроил в своей голове собственноручно. Та тюрьма была гораздо хуже, ужаснее, страшнее… какой-то там странной и непонятной фиолетовой комнаты, имеющей при себе единообразные фиолетовые стены, фиолетовый потолок и все такой же фиолетовый пол.

- Так-то оно так…, - уныло прошептал тот, кто слишком давно перестал называть себя именем Аландор-Кай, именем, что было ему торжественно обещано обитателями сырых низин и темных трущоб города Грабаркатана, построенного поверх сотен святилищ древних богов, в которых миллионы миллиардов лет назад ярко горело жертвенное пламя.

Этой фразой пленник попытался было подготовить себя к началу очередного цикла, в котором в привычной манере будет беспощадно задействован тысячеликий мираж зрительного зала, где сквозь узкие щели в обшивке огромного игрового шатра опять и снова будет пробиваться искрящийся свет – излучение пяти черных светил, стремящихся поскорее укрыться за горизонтом, и будет ожидаться новая встреча, при чем не только с отвратительным порождением злополучных ошибок и просчетов – совсем не великим и совсем не ужасным тандеррором Хариком Фалоттом, но и с нескончаемой болью, своими страхами, правдой о себе, о других, обо всем мире…

Однако прошла минута, потом две, а новый цикл так и не начался.

- Которого…? – хотел было начать возмущаться тот, кто судя по всему слишком сильно прикипел душой к тысяче первому турниру тау-дунай.

Только вот возмущение пришлось приберечь на потом и спешно начать удивляться, потому как однотонный фиолетовый интерьер одиозной тюремной камеры внезапно был нарушен появлением посреди одной из стен ярко-красной двери.

«Что-то новенькое», - подумал пленник.

А чуть погодя в двери что-то негромко засвербело, заскрипело, загудело. Это звуковое бесподобие немного напрягло, но не испугало, ведь было несложно догадаться, что именно так в данном случае работает запирающе-отпирающий механизм.

«Странно, ведь именно я его и изобрел?» - мысленно усмехнулся пленник над жестокой иронией судьбы.

Впрочем, слишком долго наслаждаться горьким привкусом иронии ему не пришлось. После пятиминутного свербения, скрипения и гудения ярко-красная дверь все-таки медленно поддалась вперед, а потом и вовсе распахнулась. И тогда в странную и непонятную фиолетовую комнату вошел человек, сопровождая свои шаги звонким цоканьем подошв по мраморному полу, подогнанному под все тот же ненавистный фиолетовый цвет.

- Кто вы?! – спросил пленник, не дожидаясь соблюдения приличий.

Ответа не последовало. Вместо этого тот, кто вошел в странную и непонятную фиолетовую комнату медленно стянул со своей головы черный капюшон, позволив тем самым пленнику посмотреть в глаза своему тюремщику. Только вот взгляд в цветопеременчивые глаза предполагаемого врага не принес каких-либо ответов. И поэтому пленник с раздраженной настойчивостью повторил свой вопрос:

- Кто вы?!

- А кто вы, дорогой мой фархатурим?

Последнее слово в реплике вопроса имело эффект внезапно разорвавшегося снаряда для того, кто слишком давно оставил свои регалии в прошлом. «Фархатурим» - это было важно когда-то, но теперь пленник хотел быть кем-то другим. Возможно, опять пресловутым Аландором-Каем или еще кем. Детали не играли роли. Важно было снова забыться. Но мог ли ему это позволить странный человек в черном капюшоне с глазами, очень быстро меняющими цвет с синего на желтый и обратно? Совершенно точно нет. Он желал совсем другого, хотел разворошить прошлое, мечтал разворошить память и поэтому произносил свои очень язвительные слова:

- До чего же вы докатились, дорогой мой фархатурим? Теперь вы бывший ученый, бывший муж, бывший отец, бывший участник тысяче первого турнира тау-дунай…. И теперь вы тот, кто самым подлым образом предал Нерушимость Устава. Но вы можете умереть быстро и малоболезненно, если только расскажите нам, где вами спрятана голова?.. А?.. Я не слышу вашего ответа…. Где находится последняя скрижаль???..