КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Глава двадцать пятая.
- Он тебе совсем не нравится, тезка? - Софья Мещерская показала однимиглазами на Ферапонтика. Ее сын и муж с мальчишеским азартом гоняли мяч налужайке. Третьим в этой игре был сенбернар Джек. - Прости, прости, это немое дело, но, даю тебе слово, ни у кого на свете не было бы такой класснойсвекрови. Женщины сидели на поваленном стволе огромного дерева. Только что подсмех и веселые разговоры был съеден вкусный шашлык, приготовленный ИльейВторым. Но пиво еще не кончилось, и обе женщины, потягивая его изпластиковых стаканчиков, наслаждались и самым древним хмельным напитком, иэтим весенним воздухом, настоянным на свежести майского дня, запахе сосен,окружавших, словно былинные часовые, дачу Мещерских, и ароматом остывающихуглей. Обе Софьи совершенно искренне наслаждались природой, а такжеобществом друг друга. Мещерская одной рукой поглаживала плечо Софьи, вдругой держала стакан. - Ты не смейся. Крепость брака знаешь от кого зависит? - Знаю. От мужа и жены. - Не-а. От двух женщин - свекрови и тещи. Вот сейчас я тебе признаюсь:моему Илюше, откровенно говоря, с тещей не очень повезло. Не будь АглаиСерафимовны, наш брак давно бы распался... - Софья, а могу я задать тебе откровенный вопрос? - спросила Вороноваподругу. - Разумеется. - А на кой ляд тебе такая невестка? Подожди, не отвечай сразу. Ты оченьблизкий мне человек. Скажу больше: я просто любуюсь, как ты ходишь,общаешься с людьми, разговариваешь. А твои фирменные слова: не-а, тады ой... - Еще добавь: на кой ляд. Плагиатщица! - И Мещерская засмеялась. - Нет, тезка, не плагиатщица - верная ученица... А стану я твоейневесткой... - Думаешь, что-то в наших отношениях изменится? - Уверена. Я же плохая буду невестка, а Ферапонт - твой сын.Единственный... У меня друг один есть, он на мир через призму парадоксасмотрит. Так вот, он бы это тебе лучше объяснил. - Что объяснил? - Да это я так, к слову. Кстати, а ты помнишь, как мы познакомились? - Через Илюшу? Это когда он тебе картину за полцены продал? - И ты со мной разбираться пришла. И не за полцены, кстати. - Я же потом покаялась. - Сонечка, это я к тому только говорю, что дружба начиналась, скажемтак, с конфликта. - Ты боишься, что она закончится твоим браком с Ферапошей? - Боюсь. Да и посмотри на него. Он же еще ребенок. - Ты потом поймешь, что мужчины остаются мальчишками до седых волос. - Я не о том. Пусть он по миру поездит, поработает от души, неотвлекаясь на быт. А лет через пять привезет он тебе какую- нибудь герцогинюиз Шотландии, будут у тебя внуки с голубой кровью. - Герцогиньку? Глупенькая. Да разве лучше нас, русских баб, есть в миреженщины? - Софья- старшая притянула к себе Софью-младшую. - Не принимай моислова близко к сердцу. Но пойми и меня. Я же мать. Вот будешь матерьювзрослого сына или дочери - вспомнишь меня. Хочется, чтобы у чада твоего всев жизни было хорошо - от здоровья до жены. - Тады ой. Женщины засмеялись. - Кстати, а твой друг, ну, который весь из себя парадоксальный, не тот,о котором ты рассказывала утром? - с равнодушным видом спросила Мещерская. - Он самый. - Вы вроде недавно познакомились? Ты уже другом его называешь... - Разве? - Софья растерялась. - Ну я... в смысле знакомый. Или человек. - Знакомый? Ох, темнишь, тезка. И задумчивая ты у нас какая-то. - Есть проблемы. - Я могу помочь? - встревожилась Мещерская. - Вряд ли. Да и проблемы - не у меня... - У твоего друга? Софья кивнула: - Но из-за меня, понимаешь? - Пока не очень. Расскажешь? * * * Уже больше часа белый "Сааб" мчался по Симферопольскому шоссе, вседальше и дальше оставляя за собой Москву. Настроение у мужчин было явноприподнятое, словно они собрались на увеселительную прогулку. Юля, наоборот,сидела мрачная. Вчерашний подъем сменился какими-то предчувствиями. Может,отчасти причиной ее плохого настроения стал Шурик. У бензоколонки Юляспросила его о Гнилом и Бугае, с которыми она познакомилась в машине, а онответил в своей невозмутимой манере: "Вообще-то, отморозки. А так ребята какребята. Сама увидишь". Но в машине Шурик чувствовал себя явно комфортно вкомпании с "быками" Кузьмича. Они по очереди травили анекдоты, ничуть нестесняясь Юли. - Ты что грустная такая? - где-то за Серпуховом впервые обратился к нейсидевший за рулем Гнилой. - Зато вы очень веселые. Будто на праздник едем. - А то нет? - вмешался в разговор Шурик. - И не веселье это вовсе,Юлек. Ты просто не представляешь, что для мужика означает охота. Адреналинав крови - до черта и больше. Азарт. Люди на уток охотятся, на кабанов. - А мы на людей, - поддакнул Гнилой. - Азарт, говоришь? - Юля не скрывала раздражения. - Разве к охоте можнолегкомысленно относиться? - Нельзя, - согласился Шурик. - С чего ты, деваха, взяла, что мы не серьезно относимся? - подал голосБугай. - Это работа наша. Босс приказал - мы выполним. - С чего взяла? Мы в жуткую глухомань едем. А на такой машине... - А на какой же, блин, нам ехать надо? - возмутился Бугай. - Может, на"Запорожце"? - Нет, лучше на велосипедах, - вставил словечко Гнилой. Все троезасмеялись. - А еще лучше - с Каланчевки доехать на электричке до Тулы, потом опятьэлектричкой до Мценска, оттуда автобусом до Болхова... - После этих словШурика опять дружный гогот. - Я не предлагаю электричкой. Но на такой машине тоже нельзя. - Это почему же? - Я же говорю, в глухомань едем. Кто там "Москвича" или "Ладу"запомнит? А такую машину... - Нам Кузьмич говорил, что у тебя мозги работают, - отсмеявшись, сказалГнилой, - но запомни: во-первых, я сам из такой же глухомани, как тыговоришь. Думаешь, у нас крутых пацанов не было? У них тачки такие... Скажи,Бугай? - Точно, братан. - А во-вторых, никто ничего не заметит. Ни машины, ни мужика того. Вытолько с Шуриком по сторонам лучше смотрите - и все. Лады? - Не заводись, друг. Юлька ведь за дело болеет. - А я не люблю, когда мне баба мозги начинает вправлять. До Тулы Шурикрассказал еще несколько анекдотов, и Гнилой отошел. Но Юля извлекла урок изэтого разговора. Она еще раз вспомнила слова Шурика: "Вообще-то, отморозки.А так ребята как ребята. Сама увидишь". Увидела. И впервые за все последнеевремя Селиванова задумалась, а правильно ли она сделала, что ввязалась в этуисторию? Ей вдруг захотелось, чтобы вернулся тот вечер, когда к ней домойпостучал глупый, но, в сущности, не злой Гришаня. Послала бы она его на всебуквы русского алфавита и ничего бы не узнала - ни о Вороновой, ни оКирееве, ни об иконе. Но было поздно. За деревней Подберезово "Сааб" съехалс магистральной дороги и минут через десять въезжал во Мценск. Еще полчаса,и они все четверо стояли у обочины дороги, ведущей из Мценска в Болхов. - Ну что, с Богом, ребятки. - Шурик обвел всех взглядом. - Теперькомандовать парадом буду я - такова воля Кузьмича. Никакой болтовни. Едемтихо. Выходим и спрашиваем в каждой деревне. - А что спрашиваем? - подал голос Бугай. - Ты - ничего. У тебя будет другая работа. - Понятное дело. - Спрашивать будем я и Юля. Про мужчину, нашего друга, о котором мыочень волнуемся. - Может, сказать, что он нам должен? - не унимался Бугай. - Нет, Павлик. Повторяю, он наш друг. Он очень тяжело заболел, но нехочет лечиться. А ты, Юля, его неутешная супруга. - Я? - Ты, ты. Весна... У людей обостряются болезни. Особенно с головойсвязанные. Понимаете? И рванул человек, бросив семью и детей, странствовать. - А если мы его без расспросов этих увидим? - спросил Гнилой Шурика. - Тогда это будет идеальным вариантом. Но ведь он может в каком-нибудьдоме деревенском сидеть, чай пить. Обидно будет, если проследим. Ну, ладно.Инструктаж закончен. Поехали. * * * Проснувшись и посмотрев на часы, Киреев не поверил своим глазам: часыпоказывали полдень. Ну и дал же он храпака! Видно, добрые хозяева нерешились будить его, вот он и проспал за здорово живешь до середины дня.Михаил Прокофьевич быстро оделся. Отец Владимир и его домочадцы пыталисьзаставить Киреева пообедать на дорожку, но он согласился только попить чаю.Слишком долго Киреев представлял себе этот день, чтобы смириться с тем, какбездарно он проходит. Надо было торопиться. Уже выйдя на улицу, МихаилПрокофьевич поклонился хозяевам. Жена священника пожелала ему счастливогопути, а отец Владимир даже немного проводил его. День выдался прохладным, носолнечным. Улочка, на которой стоял дом священника, была совершеннобезлюдна. - Кто на работе, а кто на огороде, - пояснил отец Владимир. Посленедолгого молчания он спросил Киреева: - Решились, в какую сторону идти? - Вроде бы решился. - Ну и... - К отцу Егору. Отец Владимир просиял: - Вот и правильно, вот и хорошо. А я молился за вас, - сказал онпросто-просто, будто произнеся: "А я утром в магазин успел сходить". - Спасибо. И за молитвы, и за приют, и за рассказы ваши интересные.Отец Владимир молча кивнул в ответ. Он явно думал о чем-то для него важном. - Михаил, можно я вас спрошу? Есть у меня сомнение одно, я все нерешался его высказать. - Даю слово, отец Владимир, что я не обижусь. - Ну и хорошо. Яко Бог судия есть: сего смиряет и сего возносит... Таквот, не совсем я все-таки понимаю, зачем вы пешком отправляетесь Россиюпосмотреть? А она везде - Россия. Эта улочка, которой мы идем, - это тожеРоссия. И если Бог захотел, чтобы я здесь нес свой крест, я его буду нестиздесь... Вы тяжко больны... - Отец Владимир, простите, что перебиваю, я все понял. Очень можетбыть, что ваши сомнения верны, а может - нет. Не знаю. Пусть мне и вам наэтот вопрос ответит дорога. Мне один хороший человек тетрадку дал с цитатамииз святых отцов. Есть там слова Тихона Задонского, уж больно они мне насердце легли: "Всяк человек, живущий на земле, есть путник". - Правильно. - А я... считайте, что глупый человек, все принимаю еще и буквально.Вот мы вчера с вами на высоком берегу Нугри сидели, закат чудесный видели.Вы поверите мне, если я скажу, что последний раз закат солнца видел летпятнадцать тому назад? - Не может быть! А что, в Москве разве нет закатов? - простодушноспросил священник. - Есть, конечно. Только квартира моя находилась на втором этаже, аперед моим домом стоит громада в четырнадцать этажей. Вот ее я и видел - иутром, и вечером. - Вот как... - Да. Вы сказали, что везде можно крест свой нести... - Везде. - Тем более, не мне выбирать. Но хочется найти место, где я буду закатвидеть, хоть совсем недолгое время - год или месяц, но все-таки видеть. - Понимаю вас, понимаю. Но сейчас время такое... непростое. Киреевулыбнулся. Они уже стояли на центральной улице Болхова, и МихаилуПрокофьевичу не терпелось начать свое путешествие. - Я запомнил, как вы сказали мне вчера: "Аще и пойду посреде сенисмертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси, жезл твой и палица Твоя, та мяутешиста". - Это не я сказал. - Не вы? - Я только повторил эти слова. В том-то все и дело: их легче повторить,нежели жить по ним. Они веры требуют, огромной веры - хотя бы в горчичноезерно. Вчера я увидел святую икону и... воодушевился. А ночью... молился я,одним словом. И сомнения меня обуяли. Получается, что это я вас в путь, ну,подтолкнул как бы. А я не знаю силы веры вашей. Киреев молчал. Отец Владимирвстрепенулся: - Вы обиделись на меня? Михаилу Прокофьевичу захотелось обнять этогочудесного человека. Но он постеснялся своего порыва. - Нисколько, отец Владимир... батюшка. Вы все правильно сказали, аразве на правду обижаются? Слаба моя вера, но... - и Киреев вдруг неожиданноповторил с каким-то мальчишеским упрямством: - "Не убоюся зла, яко Ты со мною еси". Отец Владимир обнял его - порывисто и неуклюже: - Вот и славненько... Но если будет трудно сверх меры - возвращайтесьбез стыда, я буду вас ждать. Побываете у отца Егора - и возвращайтесь. Асейчас давайте я благословлю вас на дорожку. Киреев смутился: - Я не знаю, как это. - Очень просто: левую руку корабликом сюда, правую на нее... во имяОтца и Сына и Святаго Духа да благословит тебе, раб Божий Михаил, Господь всей час и грядущий. Впервые в жизни Киреев получил благословение усвященника, впервые поцеловал у него руку. - Еще раз спасибо вам, батюшка. Просьбу одну можно? - Говорите. - Нет, это вы скажите мне на дорожку что-нибудь из Псалтыря. Красиво -и к месту все получается... - Не хвалите. Не моя это мудрость, заемная... Что же сказать? - ОтецВладимир принял важный вид, поднял указательный палец кверху и произнес: -"Заповедь Господня светла, просвещающая очи. Страх Господень чист, пребываяйв век века: судьбы Господни истинны, оправданы вкупе, вожделенны паче златаи камене честня многа и слаждшая паче меда и сота". Перевести? - Не надо. Прощайте, батюшка. - Ангела-хранителя вам в дорогу. Таким и запомнился Кирееву отецВладимир Дрозд. Когда шагов через тридцать Михаил Прокофьевич обернулся,священника он не увидел. Первые пять километров Киреев прошел в хорошем темпе и самом веселомрасположении духа. Шел он по узкой бетонке. Плиты бетонные были уложеныбезобразно: дорога больше подходила для испытания машин на прочность, нежелидля обыкновенной езды. Впрочем, Киреева это мало касалось: он в основном шелпо земляной обочине и смотрел по сторонам. Может, Киреев что-то и непонимал, но, вспомнив слова священника: "Редкие деревушки, унылые поля,глубокие овраги, рощицы - жалкие остатки былых лесов", не согласился с ними.Да, редкие деревушки, овраги, поля и рощи. Но почему унылые? Дорога тоспускалась вниз, к очередному ручью или речушке, то поднималась вверх, пустьне круто, но все-таки ощутимо для Киреева. Мысленно он сравнивал красотуэтих мест России с лицом девушки, не красавицы, но очень милой. И чем добрееи скромнее девушка, тем она обаятельнее. Киреев понимал, что сравнениебанально, но ему оно понравилось. И на самом деле, не уныние, а радостьвызывали у Михаила Прокофьевича слегка тронутые первой зеленью леса и рощи,а деревушки, казалось, так уютно расположились вдоль ручьев и речушек, чтоне уныние, а умиление царило в сердце нашего путника. Но постепенно идти становилось все труднее и труднее. Боль в желудке,сначала тупая и ноющая, становилась все острее и сильнее. В руках и ногахпоявилась какая-то вялость. Дыхание стало прерывистым. К горлу подступилатошнота. Боль из области желудка распространилась на пах, поясницу и дажепочки. "Неужели это метастазы?" - подумал Киреев, и уже забытый страхтихо-тихо вполз в его сердце. Тошнота стала нестерпимой. Он отошел впридорожные кусты. Пытался вызвать рвоту - ничего не получилось. Надеврюкзак, Киреев поплелся дальше. До Спас- Чекряка было еще шагать и шагать, ау него вдобавок ко всем несчастьям стала кружиться голова. Только сейчас доКиреева дошел весь ужас его положения, все безумие его поступка. Сердце, какмолот, лупило по грудной клетке, и в каждом ударе Михаил Прокофьевич слышал:"Романтик хренов. Романтик хренов". А затем: "Вернись! Вернись!" Он вспомнилслова отца Владимира: "Но если будет трудно сверх меры - возвращайтесь безстыда". Вот сейчас - трудно сверх меры или просто трудно? А боль, словноуслышав его сомнения, стала жуткой. Киреев остановился, глотая воздух. Чтобыкак-то отвлечься, он достал карту. Дорога в очередной раз спускалась кречушке. Судя по карте, это была (или был) Машок, а деревушка называласьБабенка. До Спас-Чекряка оставалось километров восемь- десять. Может,доехать? Но дорога стала совсем безлюдной, и машины если и попадались, тонавстречу. Кое-как дойдя до деревни, Киреев перешел мост и свернул к речке.Сбросил рюкзак, снял кроссовки и носки. Подвернув штанины брюк, вступил вхолодную воду. Дно речки было каменистое, струи прозрачны. Летали стрекозы,лягушки, совершенно не боясь, глядели на него. Ноги горели, и потому вначалеобжигающий холод воды был даже приятен, но потом ноги буквально свело. Выйдяна берег, Киреев понял, почему так холодна вода. Под самым пролетом моста снебольшого пригорка в речку впадал родник. Михаил Прокофьевич вновь пожалел,что не взял с собой ни спальника, ни одеяла. Молодая травка еще не былагустой, земля еще не прогрелась. А ему так хотелось свернуться калачиком иуснуть. И чтобы все это: боль, тошнота, жуткая слабость - все осталось по тусторону сна... Но Киреев мог только сесть на рюкзак, согнувшись от болипополам. Журчал родник, плескались в речке лягушки, изредка в сторонуБолхова проезжали машины, а он все сидел, согнувшись. Сидел час, второй,третий... Неожиданно остановилась машина. Из нее вышел мужчина с пустойбутылкой в руках. Уверенно - видно, местный - направился к роднику. УвиделКиреева: - Турист? - Вроде того. - В какие края путь держишь? Кирееву стоило немалого труда отвечать незнакомцу, но быть невежливымне хотелось: - Да так, ищу, где места красивее. - Понятно. - А вы в Болхов едете? - Туда. Могу вас подвезти. Вот только сейчас Киреев понял, что такоенастоящее искушение. "Возвращайтесь без стыда". Минут через сорок он будет вуютном доме отца Владимира, они сходят на берег Нугри, попьют чая. Завтраможно найти машину до Спас-Чекряка, набрать святой воды, опять вернуться ипоехать во Мценск. Оттуда ходит электричка до Тулы. Контейнер уже пришел,можно будет заняться обустройством дома на Тихоновской горе. - Ну так что, поехали? - Спасибо вам. Правда, спасибо. Но я хотел сегодня в Спас- Чекрякпопасть. - К отцу Егору? И то дело. Ну, в добрый час. Идти вам недалеко осталось- километров шесть. Человек так же быстро исчез, как появился. Легкосказать, недолго идти осталось. Киреев с тоской смотрел, как легковушкаподнималась вверх на гору. Смотрел долго, покуда она не исчезла из виду.Неожиданно ему вспомнились слова Экзюпери о том, что действие спасает отголода, холода и даже смерти. Что он сидит, согнувшись? Киреев достал изрюкзака тетрадь и стал писать. Еще в Москве он решил вести в пути дневник.Михаил Прокофьевич стал писать, не заботясь о красоте стиля, не подбираяслова. Писал о дороге до Болхова, о храме, где венчался Иоанн Грозный, одевочке Маше и отце Владимире. И еще о розовом кусте на берегу Нугри...Незаметно он увлекся. И даже записал рассказ священника о том, как к отцуЕгору пришла бедная женщина, пришла за помощью, ибо он, как мог, помогалстраждущим людям. Киреев писал: "Бросилась женщина в ноги к отцу Егору:"Помоги, детей кормить нечем!" Богачом отец Георгий Коссов так и не стал, аденьги ему приносили - кто жертвовал на храм, кто просил молиться за своюдушу. Он протянул женщине двадцать рублей: "Возьми, купи себе корову,прокормишь детишек". Женщина с благодарностью взяла деньги, хотя и сомнениевдруг родилось: неужели батюшка не знает, что корову за такие деньги некупить? Только вышла от священника, навстречу - мужик, гонит на веревкекорову. Оказалось, ведет он ее продавать: коров в хозяйстве три, а сена малоприготовил. "А за сколько продашь?" - спрашивает женщина. Мужик отвечает:"Да хоть за двадцать рублей отдам, чем в город за семнадцать верст сейчасидти". Короче, сладились они. Женщина приходит домой, а вскоре вся деревнязнала о том, что с ней случилось. И одна соседка позавидовала ей и хотяимела уже двух коров в хозяйстве, но все равно пошла к старцу с той жепросьбой, мол, дай денег, нечем детей кормить. Отец Егор помолчал- помолчал,затем достал восемнадцать рублей: "Возьми, сдашь шкуры от своих двух коров,добавишь эти деньги - и справишь себе коровенку". Та удивилась: какие шкуры?- коровы живые-здоровые в стойле стоят, но деньги взяла. А пришла домой,бежит дочь навстречу: "Мама, коровы наши околели". Люди качали головами:"Наказал Бог за жадность". Близился вечер. Боль не утихала, но вновьсосредоточилась только в желудке. Привыкнуть к ней нельзя, научитьсятерпеть, оказывается, можно. Да и привал пошел на пользу. Медленно Киреевпоплелся в гору... Когда он дошел до Герасимова, на поля уже ложились сумерки. Не доходядо первого дома свернул в сторону. Хорошая полевая дорога минут черездвадцать привела его на поляну. Вокруг - то ли лес, то ли старый сад, то лиоколица деревни. Могилку он увидел сразу. На памятнике та же фотография, чтои у него. Киреев поклонился могилке, посидел возле нее с десяток минут, апотом решил поискать родник. Над миром уже блестели своим равнодушным ипрекрасным светом звезды. Где-то лаяли собаки, кричала сова. МихаилПрокофьевич растерялся. Он то натыкался на стену прошлогодней сухой травы,то упирался в какие-то развалины. Стало ясно, что найти родник самому -затея бесполезная. Вдруг он увидел огонек. Сил будто прибавилось. Неразбирая пути, он добрался до маленького домика. Откуда-то из кустов наКиреева бросилась собака. Все попытки утихомирить ее приводили собаку в ещебольшую ярость. Когда он подошел к двери и постучался, псина хватанула егокроссовку. Дверь открылась. На пороге появился высокий седой старик. - Вам кого? - Сейчас скажу, собаку сначала отгоните. Дед так же невозмутимо бросил: - Шарик, на место. Шарик мигом прекратил лаять, но, отойдя в сторону,продолжал рычать. - Так вам кого? - вновь спросил старик. - Не подскажете, как мне найти родник отца Егора? - Подождите, я только возьму фуфайку и сапоги обую. Так Киреевпознакомился с бывшим директором чекряковской школы Сергеем Сергеевичем.
Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 49; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |