КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Глава сорок четвертая.
Гусиная стая, возвращавшаяся с далекого юга к родным северным озерам,над этим огромным скоплением домов, труб, машин и людей старалась пролететькак можно быстрее. Гуси летели сосредоточенно и безмолвно. Киреев проснулся. Увидев, что часы показывали уже восемь утра, вскочилс постели. - Надо же, что только не приснилось! Какие-то гуси, дороги, иконы...Жаль, все остальное забылось, что-то любопытное было, - с недавних пор уМихаила Прокофьевича Киреева выработалась привычка говорить вслух. - К чемуснятся птицы? Надо посмотреть сонник. А икона? И тут он вспомнил, что невремя разговаривать, а пора бежать в больницу, на консультацию. МихаилПрокофьевич изрядно нервничал, но что-то подсказывало ему: все будет хорошо.Ждал он недолго. Заранее записался в числе первых, так как сегодня у Киреевабыло множество дел. Самое главное - рандеву с банкиром Хайкиным. Дай Бог,чтобы все задуманное получилось, дай Бог. - Киреев! - Это вызывали его. - Раздевайтесь до пояса и ложитесь на кушетку. Молодой врач, судя потабличке - Кравчук Владислав Игоревич, осматривал Киреева долго ивнимательно. - Вот здесь больно? - Да, немножко. И левее еще. Угу, вот тут. Что-то серьезное, как выдумаете? Взгляд врача упал на пиджак Киреева, висевший на спинке стула.Точнее, на значок, приколотый к лацкану: "Торпедо". - Вы торпедовец, Михаил Прокофьевич? - неожиданно спросил врач. - Да, - удивленно ответил Киреев. - Почти тридцать лет болею. Еще когдаСтрельцов играл. Тогда у нас команда была! Великая команда! - Я вообще-то за "Спартак" всю жизнь болею. Но "Торпедо" уважаю. Наши,конечно, опять первыми будут, а ваши, думаю, за третье место поборются. - Да я надеюсь. У них вроде тренер новый. А что у меня, ВладиславИгоревич? Что-то серьезное? - Пустяки. Ваша Марина Петровна перестраховщица. Банальныйгастродуоденит. Сейчас я рецептик вам выпишу. А так - порежимьте с месяц,поменьше волнений - и все будет нормально. Они простились как лучшие друзья.С плеч будто гора свалилась. В вестибюле у Киреева сработал мобильныйтелефон. - Ты где пропадаешь? - его старый друг свободный журналист КостяВеничкин чуть ли не орал в трубку. - Быстро в банк поезжай. - Все, еду. Я из больницы. У меня все хорошо. - Ты даже не знаешь, как у тебя хорошо. Иоська тебя ждет. - Что, согласен дать интервью? - Не угадал! Гони бутылку, что это я, - ящик коньяка: тебя на работу вбанк берут. - Кем? - опешил Киреев. - Замом Хайкина. Будешь курировать связь с общественностью. - Слушай, сегодня не первое апреля, а седьмое. - Да не шучу я, старик. Сам в трансе. Ему твои статьи показали, досьена тебя. - Досье? - Милый мой, это же крупнейший банк, государство в государстве. Но онстатьи и читать не стал, на морду твою посмотрел и как отрезал: берем,говорит. - Почему? - Политика, брат. Сам посуди: ты у нас блондинистый, глаза голубые,добрые. На тебя посмотришь - и тебе верить хочется. Скумекал, наконец? - Да. То есть нет. - У них раньше на твоем месте некий Рябинин работал... - Фамилия мне ни о чем не говорит. - Старик, фамилия говорит только тогда, когда твою фамилию все знают. Аэто - уровень Хайкина и выше. Так вот, на этого Рябинина только посмотришь -сразу видно: жулик. А ты - честный человек. - Откуда ты знаешь? - По крайней мере, на данном этапе. Да еще и с внешностью аборигенскойнации. Я же тебе сказал - это политика. Скумекал, наконец? - Кажется, да. Что я должен сейчас делать? - Одеть лучший костюм. - Уже. - Одел уже? Лучший? На котором значок "Торпедо"? - Вздох в трубке. -Если это лучший... Ничего, скоро прибарахлишься. Только "Торпедо" сними, авдруг он за "Динамо" болеет? И мчись сюда. Что есть духу. Когда вечером немного пьяный и очень счастливый Киреев пришел домой,дверь, к его удивлению, была открыта. На кухне, как ни в чем не бывало,суетилась Галина. - Ты что здесь делаешь? - опешил Михаил Прокофьевич. - Котик! - И Галина бросилась на шею мужа. - Постой, постой. А как же этот, Павлов? - Ну вот, я думала, он обрадуется... - Я обрадовался, но ты же к нему ушла. - Да дурак этот твой Павлов. - Мой? - Не придирайся к словам. Ты сам просил меня вернуться. Ну все, все.Обними меня. Вот так. Хороший мой. Кстати, а это правда, что ты у Хайкинабудешь работать? ...Киреев вскочил, как ужаленный. Где сон, а где явь? Оносмотрелся. Это не московская квартира. На столе стоит икона, под ногами,свернувшись калачиком, спит Сверчок. Как же хорошо стало сразу Кирееву! - Вставай, рыжий, а еще зверь называешься, - тихонько толкнул Михаилногой Сверчка. - Хоть с тобой поделюсь радостью. Просыпайся, кому я сказал!Представляешь, вот парадокс так парадокс. У меня во сне сбылось все, о чем ямечтал год назад. И как мечтал, рыжий! А сейчас я проснулся в холодном поту.Но к чему этот сон? Так, часов у нас нет, календаря тоже. Когда вчера я бралмолоко у Потапыча, он сказал... Что же он сказал? Вспомнил: к нему завтра,то есть сегодня, придут дом страховать. Обещали, говорит, двадцать девятогоапреля. Теперь все понятно! То, что его сегодняшний сон не случаен, КиреевСверчку рассказывать не собирался. Но теперь и сам все понял окончательно:первого мая - день рождения Лизы. А он ни на могилке ее не был ни разу, ниродителей девочки не видел. Да и вообще, не слишком ли долго он отходитпосле мартовского стресса? То необычно ранняя Пасха, то хлопоты с переездомв Старгород Федора. Парень - умница, купил дом совсем недалеко откиреевского и сейчас обустраивает его. Домик запущен немного, но Федоробещается к июлю - они с Юлей решили сыграть свадьбу в день своейнеобыкновенной встречи, в конце июля, - все справить. Михаил в меру своихсил помогал и помогает Новикову. Потихонечку принимает больных - два раза внеделю приходит в старгородскую поликлинику, где его друг, главврач ВладимирПетрович Онежский, выделил ему кабинет. Приходят к Кирееву с ужепоставленным диагнозом, и он просто рекомендует больным те или иные травы.Владимир Павлович сам упросил об этом Михаила. Бюджет практически невыделяет больше средств, даже йода и бинтов купить не на что. Онежскийзамыслил, что с весны несколько его санитарок будут собирать по окрестнымполям и рощам травы, которые потом больные смогут купить по цене болеедешевой, чем в обычной аптеке. Понятно, что ключевой фигурой в этой цепочкестановился Киреев, который должен рекомендовать, какие травы надо больномупить. Михаил долго сомневался, но из уважения к другу и после благословенияместного священника отца Николая согласился. Поставив, правда, два условия:Онежский не должен платить ему денег, а только обязан был приставить к немумолодого врача, который должен или должна будет потихоньку перенимать этунауку. Друзья ударили по рукам. Киреев быстро собрался в дорогу. Отдал ЮлеСверчка - и уже вечером того же дня был в Москве. Москва показалась емупохорошевшей и более светлой. Но все равно, в первопрестольной Киреевчувствовал себя гостем. Ночевал он у старинного приятеля, впрочем, особо емуне надоедал: утром уходил, приходил вечером. Съездил в Коломенское, побродилпо тем местам в центре города, где любил ходить в молодости. Было у Кирееваогромное желание съездить на прием к Кравчуку. Да, это было бы оченьэффектно, зайти к нему и небрежно бросить: "Хок эрат ин фатис" - "Так былосуждено". Но правы те же древние: "Альтисима квэкэ флюмина минима сонулябунтур" - "Самые глубокие реки текут с наименьшим шумом". Эффектно, ноглупо. Что можно сказать этим приходом? Что Кравчук Владислав Игоревичошибся, заранее похоронив его? Так не ошибается тот, кто ничего не делает.Сказать, мол, передайте вашим больным, чтобы никогда не теряли надежды? Новедь его случай действительно очень редок. А надеяться надо всегда. Однимсловом, в больницу Киреев не пошел, зато сходил на футбол. Ему былоинтересно рядом с молодыми ребятами в черно-белых торпедовских шарфах.Киреев купил себе такой же, а потом прокричал от души полтора часа натрибуне "Лужников". Получив дозу адреналина, поехал к маме одного своегодруга, увы, уже ушедшего. К своему стыду, за три года, как умер КоляКанищев, Киреев ни разу так и не побывал у Клавдии Сергеевны, его мамы... Неменее насыщенно прошел и второй день. Наступило первое мая. * * * Ира решила так: кому дорога память о Лизе - тому ничего не надонапоминать, а потому никого в этот день она не звала. Раньше всех, в десятьутра, пришел Виктор. - Давай я тебе помогу. Он уже три месяца жил у своих друзей в ближнем Подмосковье. Ира подалазаявление на развод, но не хватало, как ей объяснили, судей, и их дело всеникак не могли рассмотреть. Сегодня Ира не стала ругаться. Спросила: - Деньги есть? - Немного. - Возьми в обычном месте, в шкафу, сбегай в магазин, я не все купила. - Хорошо, давай сумку. - Уже забыл, где сумки лежат? - Не забыл, но не хозяин я теперь здесь. Может, кто другой появился? -Видимо, этот вопрос волновал Боброва. - Не болтай ерунды. Когда появится - узнаешь первым. Обещаю. Еще черезчас пришла Наташа. Они теперь виделись очень редко. Узнав, что Котеночкиначасто бывает у Вороновой, Ира вначале даже немного ревновала, но потомсмирилась. Наверное, все-таки их больше объединяла Лиза. А сегодня Наташапрямо с порога предложила: - Говори, что делать надо. Я специально пораньше пришла, чтобы помочь.Когда еще через некоторое время пришла Софья Воронова и тут же, нераздеваясь, попросила: - Ирочка, давай мне фронт работы, - то Боброва не выдержала ирассмеялась: - Уже все готово, помощники. Как сговорились. Впрочем, много гостей Ираи не ждала. Ее две подруги уехали на свои дачи, друзей мужа она не виделадавно. Последней подъехала Мещерская. Воронова удивилась: - Я думала, ты на даче. После встречи Нового года отношения между подругами заметно охладели.Инициатором стала Софья- младшая. Заверения Мещерской, что, приглашаяКоваленко, она действовала из лучших побуждений, только усугубили положение.И хотя внешне мало что изменилось и обе Софьи перезванивались друг с другом,прежней сердечности в их отношениях уже не было. Но сейчас Воронова былаискренне благодарна Мещерской за то, что она, отказавшись от традиционногосемейного праздника на даче, осталась в Москве, чтобы помянуть Бобренка. Впрочем, Ира сразу же сказала, когда пять человек уселись за стол: - Дорогие мои друзья! Сегодня у нас не поминки. Сегодня - день рождениямоей... нашей Лизы. Если буду плакать... вы уж простите. Ровно год назад мыотмечали ее девятилетие. Из тех, кто сейчас находится здесь, на нем были мыс Витей и Наташа. Это был замечательный день рождения. Другого такого уЛизы... - Ира заплакала. - Ира, сядь, успокойся. - Виктор обнял жену за плечи. - Я спокойна. Ничего. Просто... теперь я понимаю, что самое страшное насвете - пережить своего ребенка... Мы с Витей это пережили, а может, и непережили... Я обещаю, что больше сегодня плакать не буду... Лиза быласветлым человечком. Наверное, Бог ее и взял к себе потому, чтобы вся этагрязь, которой так много в нынешней жизни, ее не касалась. Она была светлойи очень жизнерадостной девочкой. А потому давайте представим, что она здесь,рядом с нами... Господи, ведь обещала... рядом с нами и... Не умею яговорить, но, надеюсь, вы меня поняли. - Поняли, Ирочка, - сказала Наташа, которую поддержали и другие. - Я еще последнее хочу сказать. Сегодня я... сегодня мы с Викторомникого не звали. Никому не напоминали о том, что у Лизы первого мая деньрождения. Вы пришли по зову сердца. Спасибо вам. Всех вас Лиза очень любила.Жаль, нет еще одного человека - вы знаете, о ком я говорю. Значит, он несмог приехать... Помню, как она готовила вам свои прощальные подарки... Дляменя это было самым тяжелым. Мам, говорит мне она... - Тут Ира разрыдалась.Поднялся Виктор. - Ира, все, отдохни. Ты правильно все говоришь, а потом реветьначинаешь. Лиза бы огорчилась... Давайте помянем... мою дочку и... -заплакал и он. - А ну вас, - рассердилась Наташа. - Я беру власть в свои руки... Онивыпили. Потихоньку завязался разговор. Уже более спокойный, без слез.Неожиданно в дверь позвонили. Наташа посмотрела на Воронову, та наКотеночкину. Вошел, смущаясь, отец Борис. - Извините, опоздал. Можно я присоединюсь к столь достойным людям? - Проходите, батюшка, - захлопотала обрадованная Ира. Виктор побежал вкухню за стулом. - Ты думала, что он приедет? - тихо спросила у Софьи понявшая всеМещерская. - В глубине души надеялась, но не то чтобы очень. - Младшая? - Что? - Аркадий Ревазович от тебя отстал? - Пока нет. Как и обещал, я по уши в его розах. - Куда их ставишь? - Даша их в мусоросборник выносит. - А ты не принимай их. - Спасибо за совет. Он розы через посыльных передает. Звонок - вамбукет - распишитесь. - Прости меня, - вдруг сказала Мещерская. - Да что уж там. Ты ведь и правда хотела как лучше. Слушай, ты ещехлюпать будешь! - Подожди. Ты еще не знаешь всего. Я... - Знаю, - улыбнулась Воронова. - У тебя замысел коварный был. БабникКоваленко пудрит мне мозги, я перестаю думать о Кирееве, но тут появляетсяФерапонтик. - Ты меня презираешь? - Да люблю я тебя, хотя не знаю, за что. Дело ведь не в Кирееве,старшая. - А в ком? - Во мне. Я другая стала, понимаешь? И благодаря Бобренку тоже.Мещерская пожала под столом руку Софьи. - Спасибо. Я отошью этого Аркадия. - Я сама справлюсь. - Кстати, мы давно с тобой сердечно не общались. Недавно Ферапонтдевушку домой приводил знакомиться. Нам с Ильей понравилась. На тебя чем-топохожа. - Я рада. Правда, старшая, очень рада. Вот только жаль, пойдут внуки -забудешь ты меня совсем. Мещерская не успела ответить. Воронова, взяв бокали поднявшись, попросила: - Если позволите, я хотела бы сказать несколько слов. Все замолчали. - Я здесь младше всех и не имею, наверное, права говорить преждеНаташи, которая столько лет была для Бобровых надеждой и опорой. - Перестань, - засмущалась Котеночкина. - Отец Борис должен бы как священник говорить прежде меня. Да и СофьяМещерская, с легкой руки Лизы ее все стали называть старшей, тоже - онавсе-таки создала тот фонд, о котором мы так мечтали в прошлом году. Я отошлаот участия в этом деле, Наташа, загруженная сверх меры, - тоже, а Софья несдалась. Пришла пора смущаться и Мещерской: - Ничего я особенного и не сделала. - И все-таки, почему я взяла слово и именно сейчас? Хочу сказать вамто, что еще никому не говорила. Во время моего прощания с Лизой мы... Врусском языке есть слово "побрататься", то есть стать братьями. Мы сталисестрами. И получается, Ирочка и Витя, я стала вашей названой дочерью, хотяпонимаю, что по возрасту не намного младше вас. То, что я скажу сейчас,считайте, говорю и по поручению Лизы. В этот момент от цветка одной из белых роз, стоявших перед портретомЛизы, упал лепесток. - Странно, свежие вроде розы, - сказала Наталья. - Не странно, Котик, это знак. Лиза подтверждает мои полномочия. Таквот, Ира и Витя. Витя и Ира. Если вы расстанетесь, если распадется вашасемья, знайте, вы предадите память о своей... о нашей Лизе. Вот. - Софьясела и заплакала. - Одна я сегодня не ревела... Но я поддерживаю каждое слово моейподруги, - сказала Котеночкина. Ира и Виктор сидели, опустив головы. Боброва теребила пальцем краешекстола. - Поскольку, как сказали, я была надеждой и опорой, то я скажу тоже, -продолжила Наташа. - Если о нас, то не надо больше ничего говорить, - глухо произнесВиктор. - Это я во всем виноват. Ира здесь не при чем. Ей нужна была в тотмомент моя помощь, а я раскис... Ира посмотрела на Виктора. - Нет, я тоже... виновата. И ты прости меня. Вновь раздался шорох. Ещеодин лепесток упал. - Ну ты смотри! А сказали, свежие, - стала сокрушаться Наташа. - Тебе же объяснили, - Мещерская кивнула в сторону Софьи, - это знак. - Это красиво, конечно, но в эти знаки верят только два ненормальныхчеловека - Софья Николаевна и сама знаешь кто. Не будь, старшая, третьей. Несоветую. - Не кипятись, Наташенька, - попросила Котеночкину Ира. - Да нет, я просто знаю, что это совпадение. Игра. Спроситеправославного священника, он вам скажет. Скажите им, батюшка. И таким забавным получился у Наташи переход от главной тирады к"скажите им, батюшка", что все рассмеялись. - А я в это верю, - тихо сказал священник. - У меня не большой стажработы, если можно, конечно, назвать работой то, чем я занимаюсь, но,поверьте, мог бы рассказать вам много удивительного. Один случай запомнился.Я ходил и продолжаю ходить в очень достойную семью. Муж и жена - верующиелюди. Их сын был летчиком-испытателем, служил где-то под Мурманском. Однаждыя зашел к ним в гости. Стали пить чай. А на стене висел портрет их сына. Нанем - молодой, красивый парень. Портрет большой, под стеклом в рамке. Чутьлевее часы висели. Старинные, с боем. Зазвенели часы, я посмотрел - три часадня. И вдруг фотография падает - стекло вдребезги, рамка ломается... А потомоказалось, что в этот же день, в это же мгновение их сын погиб. Самолетразбился... Такая история. Но я хочу сейчас присоединиться к тому, что здесьсказали. - И отец Борис обратился к Бобровым: - Вы люди венчанные, перед Богомобет давали. "Не Богу ли повинется душа моя? От Того бо спасение мое". - "Ибо Той Бог мой и Спас мой, Заступник мой, не подвижуся наипаче", -продолжил другой человек. Все обернулись на голос. В дверях стоял никем доселе не замеченныйКиреев. Священник впервые видел этого мужчину, но отец Борис понял - егоздесь ждали. Понял по той реакции, которую вызвало появление незнакомца. Ирабыстро встала и бросилась к Михаилу. Они обнялись. - Миша! Пришел! Вот видишь, похоронили мы звездочку нашу. Ира плакала,а Киреев молча гладил ее по голове. Потом подал руку Виктору. Всем остальнымнизко поклонился. Мещерская с любопытством смотрела на вошедшего, тоже поняв, кто пришел.Наталья во все глаза смотрела на Михаила. Вроде он, а вроде не он. И дело нев тесемке из бересты на лбу, которой раньше не было. Изменилось все -осанка, жесты, взгляд. И говорить он стал по-другому: не быстро, немедленно, как-то веско, с паузами между фразами. И тут только Наташавспомнила про Софью. Воронова сначала побледнела, но в целом держаласьуверенно. На поклон Киреева ответила кивком головы, что-то спросила уМещерской. Ира представила Михаилу отца Бориса и Софью Мещерскую. Два легкихпоклона. Стул Кирееву поставили на углу стола, между Ирой и Наташей. КогдаВиктор налил Михаилу в рюмку водки, Киреев вдруг спросил: - Можно, я чуть позже? Мне хочется пока быть трезвым. Абсолютно. - С одной рюмки разве опьянеешь? - спросил его Виктор. - Я немного волнуюсь, а когда волнуюсь - мне лучше не пить. Вотполучится то, что задумал, - тогда напьюсь вдребезги, - улыбнулся Киреев.Потом попросил Боброва: - Виктор, можно мне обратиться к народу? - Так не я здесь главный, - сказал Виктор, выразительно посмотрев наНаталью. - Понятно. - Киреев был серьезен, но глаза его улыбались. - Стоило мнеуйти ненадолго, и все - никакого порядка. Объяснитесь, Наталья Михайловна.Котеночкина растерялась, она не понимала, шутит Киреев или говорит серьезно. - В чем? Ты бы видел, какие здесь слезы лились, вот я и взяла власть.Но я ее отдаю. Пожалуйста. - Здравствуй, Наташа, - вдруг тихо сказал Киреев. - Я рад тебя видеть. - И я. - Я очень скучал по тебе. - И я. - Не думал, что мы еще свидимся. - И я. - Только одно огорчает: пока меня не было, твой словарный запассократился до двух слов, да и то самых коротких. Все засмеялись. - Ну вот, пришел и сразу осмеял. Спасибо, Михаил Прокофьевич. - Не обижайся, солнышко. Смеяться над собой - признак душевногоздоровья. - Так что же ты надо мной смеешься, а не над собой? - Над собой я смеюсь без устали, тем паче представив то, что я сейчасбуду говорить. - А ты хочешь говорить? - спросил Виктор. - Привет, а для чего я тебе власть возвращал? - Для чего? - Чтобы ты дал мне слово, и я мог обратиться к широким трудящимсямассам. Витя, не тормози. Мещерской с каждой минутой все больше нравилсяэтот человек. Его ирония была какой-то доброй, даже грустной. Но, наблюдаяза тем, с какой радостью общались с Киреевым Бобровы и Наталья, Мещерская немогла понять, почему Михаил ни слова не сказал Вороновой и даже не посмотрелв ее сторону. Наконец, Киреев получил от Виктора слово. - Родные мои, за то время, что мы не виделись, не было дня, когда бы яне вспомнил тех, с кем простился почти год назад. И вот я вернулся.Ненадолго - завтра уезжаю. Но мне есть что вам сказать, а потому, увы, явынужден быть многословным... Я уходил, прощаясь с жизнью. Оказалось, что ятолько-только начинал учиться тому, как надо жить. И меня оставили здесь, свами. Один мудрый человек, встреченный мною на пути, я ему верю теперьбольше, чем себе, сказал, что меня вымолила одна маленькая девочка, котораяпредстала пред Господом. Я сразу же понял, о ком идет речь... ...Я знал, что именно сегодня я увижу всех вас, очень близких мнелюдей... Во время странствий мне удалось понять простую - теперь я этопонимаю - в сущности вещь. Любить - значит быть ответственным за тех, коголюбишь... Не думайте, что перескакиваю с мысли на мысль, просто я хочусказать о самом главном. А главное для меня - и Лиза, и вы, и Россия. Неговорю сейчас о Боге, но я нахожусь среди тех людей, которые понимают другдруга с полуслова, они, знаю это, поймут и меня... Я очень счастливыйчеловек. Одна девушка благословила меня в дорогу, дав мне на хранение икону.Оказалось, что эта икона стала хранить меня, точнее, Та, чей образ был наней запечатлен. Впервые глаза Софьи и Михаила встретились. - Я рада, что ты сегодня с нами, Кира... Он ничего не ответил Соне.Только тихо улыбнулся. Одними глазами. - И вот еще о чем я хочу вам сказать. Нас за этим столом - семьчеловек. Не ошибусь, если скажу, что все мы - русские. Я мог бы долго вамговорить, как прекрасна наша страна, но не хочу сейчас доказывать это. Детямне надо доказывать, что их мать - лучшая на свете. Другой вопрос, довольнали мать своими сыновьями. - Ты говоришь о матери вообще или о России? - спросил Бобров. - Не сбивай меня, брат Виктор, я и сам собьюсь. Ты же все понял. - Прости. - Нет, это я должен просить у вас прощения, если вам покажется, что ячитаю вам лекцию. - Мы так не считаем, Кира, - сказала Наталья. - Спасибо. Странную особенность я мог наблюдать в пути. В России живетмного народов, я уважаю каждый из них. Меня принимали к себе на постойтатары, армяне, белорусы. Два украинца отдали за меня... Нет, об этом я покане могу говорить... Но что я заметил? Если встречаются два армянина, илиеврея, или татарина, или осетина - они могут не любить друг друга, но онивсегда помнят, что это - не просто человек, а его соплеменник - армянин,еврей, татарин, осетин. Почему-то у нас, русских, этого нет. Куда-то ушлочувство родства. - Может, не осталось нас, русских? И не русские мы уже? - задумчивоспросил, скорее, самого себя Виктор. - Тогда кто мы? Граждане мира? Вселенной? Почему нас не осталось? Я -русский. Понимаешь, Витя? И ты - тоже... Есть такое слово - род. От него -Родина, родители, родиться... Мы в России живем словно соседи, которых волеюсудьбы свело жить в один большой дом. Но вот парадокс: я буду двадцать летжить, тридцать - и не узнаю, как зовут соседа на другом этаже. У вас здесь,в Москве, спорят, как обустроить Россию. Не надо ее обустраивать. До насмудрые люди, жившие тысячу, пятьсот, двести лет назад, ее обустроили. - Надо все восстановить? А как? - перебила Михаила Мещерская. - Каждыйиз нас - хороший человек. У каждого - свое дело, которое он делает честно.Вот мой муж рисует картины. О России. Очень хорошие, поверьте, картины -Софья не даст мне соврать. Но есть вопросы, которые решаются за нас там,наверху. Что мы можем сделать? - Я же не зря говорю о роде. Мы ждем хороших законов, мудрыхправителей. Но проблема - в нас самих. Вот два чудесных человека, - Киреевпоказал на Бобровых. - Взяли и решили разбежаться. Стать сначала соседями,потом - чужими людьми. Но вы, собравшись здесь все вместе, нашли слова ивразумили их. А они вас послушали, ибо любят вас, видя в вас не соседей, аблизких людей - родичей. - Откуда ты все знаешь? - удивилась Наташа. - По вашим глазам, - уклончиво ответил Михаил. - Но не сведи вассегодня вместе Лиза - и все, свершилось бы непоправимое. А ведь еще годназад я любовался этими людьми, их отношением друг к другу. Всего один годпрошел... Бобровы сидели, как ученики, которых ругает учитель. Но - и этозаметили все - Виктор взял руку Иры в свою, а она не отняла ее. Киреевпродолжил: - Недавно мне приснился сон. Будто я возвратился на год назад, в тотдень, когда узнал, что у меня рак. Но во сне у меня болезни не оказалось.Все, о чем я мечтал тогда, - сбылось. Я проснулся - и чуть не заплакал отрадости, что это только сон. Какое счастье, думал я, проснувшись, что то, очем я мечтал, - не сбылось. Это - мой опыт. Но я хочу, чтобы он стал ивашим. А опыт Виктора - моим, ибо он испытал то, что не испытывал я... Вот яподошел к самой сути. Вы меня можете спросить: если бы Бобровы были, скажем,не Бобровыми, а Бобрикянами, изменилось ли бы мое отношение к ним, к Лизе?Наверное, нет. Но это была бы уже и не Лиза, не Ира, не Виктор. И не я. Иесли Бог захотел, чтобы я родился русским, чтобы я встретил вас всех иполюбил, - значит, у Него был для этого свой умысел? В Старгороде я не могусказать своим соседям: живите вот так или так. Они спросят меня: почему тыдолжен нас учить жить? Но я не учить их хочу! Мне больно, когда они,трудолюбивые, добрые, вдруг... Одно слово - соседи. Эх, трудно мне передатьвсе то, что чувствую... - Он замолчал. - Мы понимаем тебя, - сказала Ира. - Правда, понимаем. Ты хочешь, чтобымы все поехали в Старгород? - И жили так, чтобы твои соседи увидели, как надо жить? - подхватилаНаташа. Киреев кивнул. - Но это же не реально, Миша, - мягко, стараясь не обидеть Киреева,сказала Ира. - Почему? - Киреев пристально посмотрел на Боброву. - Бросить Москву и уехать? - Да, бросить и уехать. - Но что мы будем там делать? - Наташа уже сказала. Я добавлю: будем восстанавливать Россию. Мы всепрошли через страдания, они сделали нас чуточку мудрее. И тем, что мыприобрели, - мы обязаны поделиться с другими. А еще мы будем трудиться. Людисейчас словам не верят. - Начнем с меня. У меня здесь работа, любимая работа, - сказала Наташа. - Ты уедешь, твой хоспис развалится? - Нет, конечно, но... - А у нас в районе сотни онкобольных, среди них много детей. Что такоехоспис и с чем его "едят", никто не знает. Есть у меня друг, главврачбольницы, Владимир Петрович, бьется в одиночку как может, но что он можетодин? А у тебя такие знания, такой опыт. О квартире не беспокойся. Москву нанаши края обменяешь в один день. В Старгороде и Новоюрьевске хорошиеусловия: газ, вода, ванна - все есть. Цены на жилье с вашими несопоставимы.Поезжай. Владимир Петрович тебя уже ждет. - Как это ждет? - опешила Котеночкина. - А так. Кстати, он вдовец, на пять лет старше тебя. И такой же зануда,как и ты. Славная будет парочка. - Кира, ты меня поражаешь, - засмущалась Наташа. - Ты что говоришьтакое? - Даю шанс, Наташенька. Точнее, я же вестник, это через меня тебе даютшанс. - А мы что там будем делать? - одновременно спросили Бобровы. - Подожди, Ира, я скажу, - сказал Виктор. - Мы за квартиру не держимся.Здесь могилка Лизы, работа, друзья, столько лет прожито. - Ты работаешь? - неожиданно резко спросил его Киреев. - Нет, но я... - О могилке не беспокойся. Захотите, мы Лизин гробик перевезем. Новообще-то до Москвы от нас чуть больше двух часов езды... Друзья? Опятьпрошу прощения за резкость: если друзья те, кто пил с тобой, так не волнуйся- пить перестанешь, ты им будешь не нужен. Теперь о работе. Раньше вСтаргороде было восемь церквей, сейчас ни одной. То же в Новоюрьевске. Естьмаленькая церквушка в окрестной деревеньке - и все. Там, где я живу, раньшехрам стоял, в котором икона Божьей матери находилась. Та самая, которую мнеСоня передала. Вот мы и будем строить храм. Но я в строительстве - полный профан, а ты - мастер. И помощник у тебя славный будет - жена.Она у Петровой хорошую школу прошла. - А на какие деньги мы будем строить? - удивился Виктор. - Господу будет угодно - все найдется. Главное, было бы кому молиться -и Господь не оставит нас. Найдутся деньги для храма. - Ты должен понимать, это все не так просто. Землеотвод, деньги,организация работ, - не сдавался Бобров. - Вот мы и будем вам помощниками, а вы с Ирой - нашими командирами.Бобры, говорят, славные строители. А развернуться, Виктор, там есть где.Гора высокая - на ней раньше древний славянский город стоял. С нее далековсе видно. Красота! - А большой храм будем строить? - спросил Виктор. - Ты посмотри, уже загорелся! - встрепенулась Ира. - Сейчас и ты загоришься, солнышко, - улыбнулся Киреев. - Большой либудет храм или маленький - там видно будет. Если получится так, как я задумал, то храм мыпосвятим Софьиной иконе - Одигитрии. - Почему моей? - спросила, вздрогнув, Софья. - Хорошо, нашей. И будет два придела. Один - посвященный НиколаюУгоднику - в древности в Старгороде стоял Никольский храм, а второй, -Киреев посмотрел на Иру, - чудотворице Елисавете. Пока построим, у нас свойиконописец появится. - Кто? - тоном заинтересованного человека спросил Виктор. - Это Юля Селиванова. Впрочем, ее из присутствующих только Софья знает. - И я тоже, - сказала Мещерская. - И я, - подхватила Котеночкина. И сама же первая засмеялась. - Да нувас. - Хотя, - опять заговорил Киреев, - скоро, надеюсь, она станетНовиковой. Для тех, кто не знает, Федор Новиков - очень славный парень. ИзЗадонска. Он Юлю, собственно, и спас. У него, кстати, есть свой грузовик. - Это хорошо, - сказал Бобров. - Нам машина нужна будет. - Не спорю. Но, если честно, я рассчитывал на Федора как на фермера. - А когда построим церковь Елисаветы, - спросила Ира, - нам жесвященник будет нужен? И все посмотрели на отца Бориса. Тот смутился: - Во-первых, как я понимаю, это будет не церковь Елисаветы, в честьчудотворицы у нас будет придел. - Я понимаю, - поправилась Ира. - В честь иконы будет храм. - А во-вторых, я согласен! - Вот это слова не мальчика, а мужа, - одобрил отца Бориса Киреев. - Нет, правда, нас в храме пять священников. Мы с матушкой давно хотеликуда-нибудь в глубинку уехать. Богу везде служить можно. Конечно, надо будетс владыкой договориться. Но, думаю, это реально. - Вас я не зову, Софья, - обратился Михаил к Мещерской. - Я уже поняла. - Нет, мы не бросаем вас. Вы будете нашим чрезвычайным и полномочнымпредставителем в Москве. Посол Старгорода в столице. А летом пусть ваш мужприезжает на этюды, а когда построим храм - ждем и сына: Юле его помощьпригодится. - А что делать со мной, товарищ генерал? Или режиссер? - В голосеВороновой звучала обида. - До меня есть кому-нибудь дело? Все посмотрели на Киреева. - Не то и не другое. Просто - Кира. Не обижайся, Соня. Во-первых, этаикона все-таки твоя, во- вторых, только для нас с тобой Старгород - роднойгород, тебе сам Бог велел туда возвращаться. - Вот как? А в-третьих? - А в-третьих, ты не обидишься, если я тебя попрошу на пять минутперейти в другую комнату? - Это - шутка? - Нет. Чтобы не было скучно, возьми с собой тезку. - Может, мне все это снится? - подала голос Ира. - Михаил, ты ворвался,все запутал. Народ куда- то ехать собрался. - Народ состоит из отдельно взятого человека. Из тебя, меня, Натальи. Яне заставляю, Ира, я даю вам шанс. Нас, кстати, там уже трое. А еще вот-вотподъедет из Сосновки девочка одна. Марфа. Журналистка. Я втравил ее в однуисторию... Марфу теперь вместе с матерью в районе подвергли обструкции. - Что за история? - поинтересовался Виктор. - Марфа статью опубликовала в областной газете про стариков брошеных.Мой друг... бывший друг с подачи районного начальства девочку выгнал...Короче, я ее с матерью в Старгород позвал. Кстати, Наташа, мать Марфы -классный инфекционист. Так что мы живем! - Только учителей не хватает, - сказала Котеночкина. - Есть учителя. Моя сестра с мужем. Да и Ира, когда построим храм,может вернуться к родной профессии. Молодец, Наташа, ты мыслишьстратегически: школа, больница, храм - это самое главное, - похвалил КираКотеночкину. - Ира, - подала голос Софья, - этот друг вас опять заговорил. Ты что-топыталась в мою защиту сказать? Или мне показалось? - А ты напрасно еще здесь сидишь, - Киреев уже полностью владелобстановкой. - Я что, вовсе бесправная? Виктор, ты же хозяин! - Виктор, скажи Софье Николаевне, что ее права будут соблюдены. Яобещаю. - Сонечка, Киреев обещает. Обе Софьи вышли в другую комнату. - Друзья мои, - обратился к тем, кто остался, Михаил. - Поскольку яредко выбираюсь в Москву, то решил сделать сразу несколько дел. - Например? - задала вопрос Котеночкина. - Например, жениться. - На ком? - изумилась Ира. - Вообще-то, глупый вопрос. - Вот с этого тебе и надо было начинать, - Наталья даже подпрыгнула отрадости. - Котик, ты помнишь, что Мюллер сказал Штирлицу? - Нет, - честно призналась Наталья. - Он сказал: мне лучше знать, с чего начинать. - Поняла. От нас что требуется? - Очень мне хочется, чтобы все по традициям народным происходило. Какнекогда в России. Кто- нибудь знает, как происходило в старину сватовство?Виктор стал чесать затылок. - Я помню немного... - Откуда? - удивилась Ира. - Из кино, кажется. Что-то про князя... Ага, вспомнил, у вас князь,нету у нас князя, а кто же у вас? - Приехали, - подвела итог Котеночкина. - А у вас в квартире газ. - Ты прав, Миша, - вдруг сказала Ира. - Какие мы, к чертям собачьим,русские. Своего друга сосватать не можем. - А почему, думаешь, я не сосватаю? - возразил ей Виктор. - Ты же обряда не знаешь. - А инстинкт на что? - Какой инстинкт? - В генах который. Национальный. Значит так. Пойдемте все, кромебатюшки. Ты, Миша, тоже сиди здесь. Позовем. - Давайте я сначала благословлю вас, - отозвался священник. Все подошлипод благословение. - Интересный ты какой, а что нам говорить? - Ира продолжалапереругиваться с мужем. - Или бесплатными приложениями возле тебя стоять? - Если тебе Михаил друг, найдешь, что сказать. Пошли. Обе Софьи сиделина маленьком диванчике. Когда вошли сваты, они переглянулись. - Что случилось, ребята? - спросила Софья. - Соня, мы вообще-то не с тобой должны разговаривать, - сказала Ира,толкая мужа в бок. - А с матерью твоей. - Ты что, Ира? Ну, у Киреева крыша поехала, ты-то что с ума сходишь? Уменя мать умерла. Очень давно. - Слушай, Софья, да не придуряйся ты тоже, - не выдержала Наталья. -Сваты мы, понимаешь, сваты! А сватаются к родителям. У тебя их нет. ВотСофья-старшая за мать будет. Будешь за мать, Софья? - Буду, - с готовностью согласилась Мещерская. - Вот. Ну, говори, Виктор, - стала толкать Боброва уже и Наталья. - Говорю. У вас лебедушка, у нас князь. Короче, вижу, мать, согласнаты. Выходи из комнаты, пусть они сами промеж себя поговорят. Но Мещерская, осадив Виктора, стала, нахваливая "дочь", требоватьдоказательств, что князь "не ударит лицом в грязь". В шутливыхпрепирательствах прошло еще несколько минут, которые показались Киреевувечностью. * * * Михаил тихо вошел в комнату. Встал у двери. Софья сидела надиванчике, опустив голову. - Глупо все получилось? - спросил он. - Если честно, то есть немного. - Прости. Но вообще-то, молодцы ребята, старались очень... - И Софья-старшая тоже молодчина, - подхватила Воронова. А потом вдругнеожиданно спросила: - Кира, а ты не поторопился всех их в Старгород звать?Если что не получится, вряд ли ты своим "прости" отделаешься. - Они давно были готовы ехать в Старгород, Соня. Нужен был кто-то, ктобы сказал: поехали, ребята, на сборы вам - десять минут. Это как наперекрестке. Можешь поехать налево, направо, а можешь повернуть назад. У нихесть еще время подумать и отказаться. - Целых десять минут. А у меня? - Ты про поездку или женитьбу? - Про женитьбу я еще ничего от тебя не слышала. - Разве? Прости. - Зачем ты косишь под интеллигента, Кира? - Действительно, зачем? Больше не косю, то есть кошу. Надо же, нескажешь, как надо. Короче, с сей минуты я торжественно отказываюсьназываться интеллигентом. - Между прочим, Кира, мне за последние четыре месяца уже пятьпредложений руки и сердца поступило. - Шесть. - Что - шесть? - Шесть предложений. Я тоже предлагаю. Руку и сердце. Наверное, будь яна твоем месте, то послал бы меня, то есть себя, куда подальше, но я сейчасна своем месте и прошу тебя: окажи мне честь, стань моей женой. - Сколько мне дается времени на раздумье? - А сколько давали те пятеро? - Я им сразу отказала. - Вот видишь, у тебя есть опыт. - Я согласна взять твое сердце и твою руку. Кира, что ты стоишь? - А что я должен делать? - Наверное, поцеловать меня. - Слушай, может, я поспешил? Я даже не знаю, умеешь ли ты целоваться? - Скажи, а обратно согласие можно взять? - Не имеешь права. На тебя весь русский народ обидится. - При чем здесь русский народ? - А при том. Ты же на его традиции начихать хочешь. - Ты вообще-то можешь быть серьезным? - Поживем - увидим. Вообще-то, сейчас я серьезен, как Джордано Бруноперед повешением. - Кажется, его сожгли... - Разве? Тем более... - Кира, у меня к тебе еще один вопрос. Ты каждому предложил работу вСтаргороде. А я что буду там делать? Говорить всем, что я - хозяйка иконы? Ичто мой отец здесь родился? - Но ведь и ты там родилась. Родная земля что-нибудь тебе обязательноподскажет. - Например? - Например, слабо нам с тобой сделать на горе, рядом с церковью, музейрусской культуры, в котором будет все - от гончарной посуды до картин ИльиМещерского, других твоих... наших друзей? Представляешь, на горе - музей, ачерез дорогу - храм. Еще несколько шагов в сторону - озеро. Наше Белоеозеро. Кстати, его чистить надо, а то оно заросло совсем. Детишки будут нагору приезжать целыми классами. А один зал мы отведем для картин Лизы. - Поняла. Не слабо. Четыре года. - Что - четыре года? - Через четыре года там будет музей и сад. Представляешь, огромный сад,в котором будут расти яблони, вишни, груши. - Заросли сирени, черемухи, малины... А ведь неплохо! Есть ради чегожить... Ты теперь довольна? - Вполне. А то Наталью весь район ждет... - А тебя я... Вдруг они оба замолчали. - Ты не знаешь, почему мы так много болтаем? - спросила наконец Софья. - Знаю. От смущения. Это бывает. И он провел ладонью по ее волосам. Софья закрыла глаза. Жилка на тонкойшее пульсировала сильнее обычного. Киреев поцеловал Соню - сначала в шею,потом в подбородок. И только после этого - в губы. Поцелуй былдолгим-долгим. Глаза они открыли одновременно. - Я буду хорошей женой, Кира, вот увидишь. Михаил сначала хотелответить: "А кто бы сомневался", но, увидев, какая нежность была разлита вее глазах, убил иронию в зародыше. И только сказал: - А я тебе обещаю, что у нас будет много полей, снега, дождя, солнца,травы... - И ты укроешь меня от дождя и снега своим плащом? - улыбнулась Софья. - Укрою. И буду владеть тобой одной. - Ты забыл сказать: с каким же счастьем... - С каким же счастьем... - Без этого дурацкого "бы". Да? - Без него. - Поцелуй меня еще раз. - Нельзя. Нас ждут. Пять человек. - Шесть. Ты о Лизе забыл. В этот момент дверь платяного шкафа соскрипом отворилась, и с полки упал белый платочек Лизы. Они переглянулись. - Это знак, Кира? - Знак. - А Натка не верит. - Ничего. У нее еще есть время исправиться.
Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 51; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |