:
Что означало красное зарево
В ночь на 8 ноября 1921 года разразилась жестокая буря. Она застала меня у особняка Мартенсов, на сей раз в абсолютном одиночестве. Несмотря на разыгравшуюся непогоду, я с идиотским упорством раскапывал могилу Яна Мартенса при свете отбрасывавшего неясные тени фонаря. Буря стала собираться еще днем, когда я только приступил к раскопкам, а сейчас ночная мгла плотно окутала землю, и неистовые порывы ветра терзали густую листву гигантских дубов, охранявших покой старинного дома.
События, начало которым было положено 5 августа, основательно выбили меня из колеи. Мне было отчего сойти с ума тень демона в особняке, нечеловеческое напряжение нервов, трагический случай с Артуром Монроу, гибель которого представлялась мне на редкость жуткой и непонятной. Я догадывался о том, какие чувства вызовет она у местных жителей, и потому тайком схоронил его, надежно запрятав растерзанное тело от посторонних глаз я предпочел, чтобы его сочли бесследно исчезнувшим. Я хорошо справился со своей задачей все попытки отыскать его ни к чему не привели. Наверняка поселяне заподозрили что-то неладное в этом исчезновении, но я молчал, не желая лишний раз пугать их. Может быть, это прозвучит странно, но гибель моего спутника не вызвала у меня обычной в таких случаях жалости. Испытанное в особняке потрясение не прошло для меня бесследно в тот момент что-то перевернулось в моем сознании, и я не мог помышлять ни о чем другом, кроме как о поисках Затаившегося Страха; памятуя о судьбе Артура Монроу, я решил продолжать расследование в одиночку и хранить обо всем глубокое молчание.
Обстановка, в которой происходили раскопки, могла бы кого угодно довести до нервного потрясения. Мрачные первобытные деревья, неестественно огромные и уродливые, зловеще возвышались надо мною, словно каменные столпы в друидском храме; они стояли такой плотной стеной, что до меня долетали только слабые отзвуки раздававшихся над головой сильнейших раскатов грома, а проливной дождь и сопровождавший его ужасающей силы ветер почти полностью поглощались этой дьявольской растительностью, напоминая о себе лишь редкими каплями и слабыми дуновениями. На фоне заскорузлых стволов, освещаемых тусклыми, едва пообивавшимися сквозь листву вспышками молний, поднимались стены необитаемого особняка, увитые плющом и покрытые пятнами сырости; немного ближе ко мне простирался уже целую вечность разраставшийся без присмотра сад в голландском стиле, дорожки и беседки которого были густо покрыты какой-то белой плесенью, бурно разросшейся в этом нескончаемом полумраке. И уже совсем рядом находилось семейное кладбище Мартенсов; стоявшие там скособоченные деревья широко раскинули свои жуткие ветви, а их корни сдвинули с могил плиты, никогда не знавшие ухода и почитания и высасывали яд из лежащих под ними останков. Глядя на низкие холмики, чьи очертания угадывались под бурым покровом гниющих во мгле допотопного леса листьев, я с дрожью вспоминал точно такие же бугорки, разбросанные по всей истерзанной молниями округе.
К заброшенной могиле меня привела история. Да, только к истории оставалось мне обратиться, ибо все мои практические действия вызывали одни лишь сатанинские издевательства судьбы. Теперь я твердо был уверен в том, что Затаившийся Страх был нематериальным телом, призраком, обладавшим волчьими клыками и передвигавшимся верхом на полуночных молниях. Исходя из многочисленных преданий, услышанных мною еще в пору наших совместных с Артуром Монроу поисков демона, я решил, что это мог быть только призрак Яна Мартенса, умершего в 1762 году. Потому-то я и торчал в ту ночь у проклятого особняка и, более того, с идиотским упорством раскапывал могилу одного из его обитателей.
Особняк Мартенсов был построен в 1670 году Герритом Мартенсом, преуспевающим коммерсантом из Нового Амстердама, который не мог смириться с переходом голландских поселений под власть Британской короны. Неприязнь к английским чиновникам и вообще ко всему английскому заставила его уйти в этот Богом забытый край и возвести дом на одинокой горной вершине, что привлекла его своей удаленностью от людских поселений и необычностью пейзажа. Летом, однако, над горою часто бушевали жестокие грозовые бури, и это было, вероятно, единственным обстоятельством, омрачавшим радость Геррита Мартенса по поводу окончания строительства особняка. Еще только выбирая эту возвышенность для возведения дома, хеер Мартенс решил, что гора тут ни при чем просто лето выдалось грозовое. Но страшные грозы сотрясали Темпест-Маунтин каждое последующее лето, но Мартенсу не оставалось ничего, кроме как жалеть о выборе места, ибо дом уже стоял на горе, и исправлять что-либо было поздно. В последствии, сочтя эти грозы причиной мучивших его головных болей, он оборудовал подвал, куда спускался всякий раз, когда наверху бушевал кромешный ад.
О потомках Геррита Мартенса было известно меньше, чем о нем самом. Поскольку все Мартенсы воспитывались в духе ненависти ко всему английскому, они почти не общались с принявшими владычество Британской короны колонистами, а коль скоро таковых было подавляющее большинство, то Мартенсы не вступали в общение фактически ни с кем. Живя сущими отшельниками, они превратились, по свидетельству соседей, в умственно неполноценных людей с трудом могли изъясняться и с таким же трудом воспринимали чужую речь. Все они были отмечены странным наследственным признаком разноцветными глазами, один из которых был, как правило, карим, а другой голубым. Год от года ослабевали их и без того непрочные связи с окружающим миром. И наконец они окончательно отрезали себя от него стенами угрюмого фамильного особняка, вступая в брачные отношения друг с другом и многочисленной прислугой. В результате число обитателей этого убежища настолько возросло, что многие из них, окончательно деградировав в столь дикой изоляции, покинули поместье и смешались с населявшими прилегающие долины метисами вот откуда берут начало нынешние убогие поселяне. Другая же часть обитателей дома Мартенсов так и осталась жить в своем мрачном родовом гнезде, уже не представляя себе жизни вне своего клана и постепенно утрачивая последние речевые навыки. И лишь одно чувство не атрофировалось у них со временем они по-прежнему весьма болезненно реагировали на частые грозы.
Большая часть этой информации исходила от Яна Мартенса. Движимый жаждой приключений, он вступил в колониальную армию, едва Темпест-Маунтин достигло известие об Олбанской конвенции[2]. Он был первым из потомков Геррита, которому удалось повидать мир. Когда же шесть лет спустя, после завершившейся в 1760 году кампании, он вернулся в свое родовое поместье, ему пришлось столкнуться с открытой ненавистью, которую, несмотря на его разноцветные мартенсоновские глаза, испытывали к нему отец, дядья и братья еще бы, ведь он явился из ужасавшего их большого мира. А он, в свою очередь, с трудом выносил бесчисленные предрассудки и странности своего семейства. И хотя проносившиеся над горой грозы уже не вызывали у него болезненных ощущений, окружавшая обстановка все больше угнетала его, и в письмах к своему проживавшему в Олбани другу он все чаще и чаще писал о своем намерении покинуть отчий дом.
Весной 1763 года Джонатан Гиффорд, олбанский друг Яна Мартенса, начал беспокоиться по поводу долгого молчания последнего; беспокойство это усугублялось тем, что Джонатан знал о царившей в доме Мартенсов обстановке и о дурном отношении к Яну его родственников. ешив навестить Яна лично, он оседлал коня и отправился в горную глушь. Судя по его дневнику он достиг Темпест-Маунтин 20 сентября и нашел особняк в ужасающе ветхом состоянии. Угрюмые Мартенсы, потрясшие его своей воистину скотской нечистоплотностью, сказали ему, с трудом ворочая непослушными языками, что Ян мертв. Его убило молнией, упрямо повторяли они, еще той осенью, и сейчас он лежит в могиле у самого края прилегающего к дому сада. Они показали посетителю неухоженную могилу без каких-либо знаков и надписей над ней. Вызывающая манера, в которой Мартенсы принимали Гиффорда и рассказывали ему о смерти Яна, была явно подозрительной, а потому неделю спустя, вооружившись заступом и мотыгой, Гиффорд вернулся в поместье и раскопал место захоронения. Он нашел то, что и ожидал найти проломленный зверским ударом череп и, вернувшись в Олбани, публично обвинил Мартенсов в убийстве их родственника.
Несмотря на отсутствие прямых улик, история об убийстве быстро облетела всю округу, и с этого дня люди отвернулись от Мартенсов. Никто не имел с ними никаких дел, а их удаленный особняк начали обходить стороной, как место, над которым тяготело проклятие. Мартенсы как-то ухитрялись жить независимо от внешнего мира, потребляя выращенные у себя продукты. На то, что в этом угрюмом особняке все еще теплилась жизнь, указывали загоравшиеся время от времени в окнах огни. Последний раз эти огни видели в 1810 году, но уже задолго до того они зажигались крайне редко.
Мало-помалу вокруг особняка и горы, на которой он стоял, возник ореол жутковатой легендарности. Место это по-прежнему обходили стороной, о нем рассказывали шепотом самые невероятные истории. Только в 1816 году поселенцы решились навестить старый дом и узнать причину долгого отсутствуя огней в окнах. Явившись туда, любопытствующие не обнаружили в доме ни одной живой души; да и сам особняк наполовину превратился в развалины.
Ни в особняке, ни вокруг него любопытствующие не обнаружили ни одного скелета и в конце концов пришли к заключению, что обитатели дома скорее всего покинули его, и, если они и нашли смерть, то только не в этих стенах. Вероятно, это случилось несколько лет назад. Огромное количество наскоро сколоченных навесов (строения эти нельзя было назвать хижинами) указывало на то, как сильно разросся их клан в последние годы. Было очевидно, что они опустились на крайнюю ступень вырождения, о чем свидетельствовала разломанная мебель и разбросанное по всему дому столовое серебро, явно давно уже не знавшее ухода. И все же, несмотря на то, что дом был оставлен его жуткими хозяевами, Страх обитал в нем по-прежнему, если только не возрос многократно. По горам прокатилась волна новых зловещих преданий о доме на Темпест-Маунтин, ужасном, опустевшем навещаемым мстительным призраком. Вот этот-то дом и возвышался надо мною в ночь, когда я раскапывал могилу Яна Мартенса.
Я назвал свои продолжительные раскопки идиотским занятием; оно и действительно представляется таким, если учесть объект и метод раскопок. Мне довольно быстро удалось докопаться до гроба, под крышкой которого я обнаружил пригоршню праха и болше ничего. Охваченный яростным порывом, я принялся копать дальше, словно намереваясь достать из-под земли призрак Яна Мартенса собственной персоной. Один Бог знает, что в действительности я надеялся найти; помню только неотвязную мысль о том, что раскапываю могилу человека, чей дух бродит по ночам в окрестностях Темпест-Маунтин. Трудно сказать, до каких чудовищных глубин дошел бы я, орудуя своей лопатой, если бы она, пройдя сквозь тонкий слой глины, не провалилась в пустоту. Что и говорить, происшедшее меня потрясло наличие подземных пустот подтверждало мою сумасшедшую гипотезу. Вслед за лопатой в образовавшееся отверстие полетел и я сам; во время падения моя лампа погасла, но я тут же достал из кармана электрический фонарик и осветил им стены небольшого горизонтального туннеля, бесконечно протянувшегося в обоих направлениях. Туннель был достаточно широк, чтобы протиснуться сквозь него; и хотя ни один человек, будучи в здравом уме, в тот момент не решился бы на столь дикий поступок, я презрел опасность и бесстрашно пополз по узкому проходу в направлении дома, корчась и извиваясь, как червяк.
Какими совами описать эту картину затерянный в бесконечном подземном пространстве человек в диком исступления пробивается сквозь тесный туннель, впиваясь ногтями в землю и чувствуя нехватку воздуха при каждом движении. Боже, что это был за туннель! Его невероятные изгибы вели к черной бездне, несовместимой с понятиями времени и пространства. О своей безопасности я тогда и не помышлял; впрочем, об объекте моих поисков я тоже благополучно забыл, всецело сосредоточившись на продвижении по этому жуткому подземелью. Это был суший кошмар, но я упрямо продвигался вперед. Это продолжалось так долго, что вся моя прошлая жизнь показалась мне далеким бледным видением, и я ощутил себя всего лишь одним из неведомых подземных кротов, населявшим эти адовы глубины. Внезапно я вспомнил о своем электрическом фонарике; непонятно, почему мысль о нем пришла мне в голову лишь в конце проделанного мной пути. Я щелкнул переключателем и в тусклом луче электрического света увидал глиняные стены прохода, уходившего прямо вперед и плавно заворачивавшего где-то вдали.
Еще некоторое время я продолжал ползти. Мой фонарик уже начал сдавать, когда проход круто пошел вверх, и мне пришлось менять способ передвижения. Я задрал голову и неожиданно увидал два далеких демонических отражения моего угасавшего светильника. Две эти точки, гибельные и лучезарные, холодно мерцавшие в жуткой кромешной мгле, были способны свести с ума кого угодно такие невероятные ассоциации они вызывали. Я замер на месте, предчувствуя смертельную опасность, но мозг мой отказывался повелевать моими членами, и я не мог двинуться ни вперед, ни назад. Жуткие глаза приблизились ко мне; но само существо было по-прежнему скрыто подземной мглой. Мне удалось различить только один коготь но, Боже мой, какой это был коготь! Затем я услышал донесшийся сквозь земляную толщу характерный треск, природу которого определил в тот же миг это грохотала и неистовствовала страшная гроза над горой. Поскольку некоторую часть пути я продвигался вверх, мне было ясно, что поверхность земли была уже близка, и глухие раскаты грома могли достигать подземного прохода. Но я по-прежнему был окутан кромешной тьмой, в которой светились бездушной злобой вперившиеся в меня глаза.
Слава Богу, тогда я не знал, что это было, иначе наверняка сразу бы испустил дух. Спасло меня не что иное, как гром небесный, который вдруг грянул с невообразимой силой. После нескольких минут кошмарного ожидания с невидимых высот на гору обрушился один из тех ударов, что оставляли после себя лишь груды вздыбленной земли и воронки огромных размеров. Титанической силы молния поразила проклятое подземелье, пробив отделявший его от поверхности слой глины, попутно ослепив, оглушив и едва не парализовав меня. Некоторое время я беспомощно барахтался посреди земляных комьев и потоков грязи. На поверхности бушевал сильнейший дождь. Осмотревшись, я обнаружил, что нахожусь в знакомом мне месте на крутом, лишенном растительности юго-западном склоне горы. Яркие молнии то и дело освещали вздыбленную землю и остатки низкого пригорка, протянувшегося вдоль уходящего вверх, поросшего лесом склона. Теперь уже было бы невозможно найти место моего выхода из погибельных катакомб. Мой рассудок пребывал в столь же диком смятении, что и земля у меня под ногами; а потому в тот миг, когда вдали к югу от меня вспыхнуло яркое красное зарево, я еще не постиг окончательно, какого немыслимого кошмара удалось мне избежать в ту ночь.
Когда спустя пару дней поселяне поведали мне, отчего вспыхнуло это зарево, я испытал ужас, несравнимый по силе с тем, что сковал меня под землей, в виду горящих глаз и сверкающих когтей неведомого монстра. В деревушке, что лежала в двадцати милях от Темпест-Маунтин, произошел очередной разгул Страха. Вслед за ударом молнии, выбросившем меня на поверхность земли, с ветки дерева, раскинувшегося над одним из домов, спрыгнуло неведомое существо и, проломив крышу, устроило в нем жуткое пиршество. Чудовище сделало свое дело, но охваченные яростью поселенцы подожгли хижину до того, как ему удалось ускользнуть. Это случилось как раз в тот момент, когда когтистого монстра с горящими глазами похоронила под собой обрушившаяся от удара молнии земля.
4. Ужас в глазах
азумеется, нужно быть безнадежным безумцем, чтобы, зная то, что открылось мне за последние дни, в одиночку продолжать поиски Затаившегося Страха. То, что по крайней мере два воплощения демона оказались уничтоженными, было довольно слабой гарантией моей умственной и физической безопасности в этом Ахероне многоликого демонизма. И все же, чем более чудовищные вещи всплывали на поверхность, тем большим становилось рвение, с каким я продолжал свои поиски.
Когда через два дня после моей вылазки в логово обладателя страшных когтей и глаз я узнал, что в тот же самый момент в двадцати милях от ненавистного подземелья парил злой дух, я испытал буквально конвульсивный ужас. Но этот ужас одновременно пробуждал во мне дикий интерес в нем была некая чарующая гротескность, что делало мои ощущения почти приятными. Порою в ночных кошмарах, когда неведомые силы проносят нас в своих вихревых объятиях над крышами мертвых городов, увлекая к хохочущему зеву ущелья Нисы, мы находим огромное наслаждение в том, чтобы дико кричать и бросаться какая бы бездонная пропасть ни открывалась перед нами в этот безумный вихрь ночных образов. То же самое происходило сейчас и со мной сознание того, что в округе обитали два монстра, окончательно свело меня с ума, заставляя очертя голову погружаться в самую глубь земли и рыть ее голыми руками в поисках смерти, взиравшей на меня буквально с каждого дюйма отравленной почвы.
На следующий день я снова пришел на могилу Яна Мартенса и раскопал ее во второй раз. Это не принесло никаких результатов оползни уничтожили все следы подземного прохода, выкопанный грунт смыло дождем обратно в яму, и я даже не мог определить, насколько глубоко удалось мне раскопать могилу на этот раз. Я проделал утомительный путь к отдаленной деревушке, где погибло в огне отродье Страха, однако не нашел там ничего, что могло бы послужить достойным вознаграждением за мои труды. Мне лишь удалось откопать в золе несколько костей, да и те явно не принадлежали монстру. От местных жителей я узнал, что жертвой погибшего в огне демона пал один-единственный обитатель хижины, но я убедил их в обратном, представив им на рассмотрение обнаруженный на пепелище обгорелый, но, тем не менее, хорошо сохранившийся человеческий череп и несколько костных осколков, которые, без сомнения, были некогда частью другого черепа. Никто не мог даже приблизительно описать монстра, хотя многие видели, как он прыгал с дерева; все называли его просто дьяволом. Тщательно осмотрев огромное дерево, в кроне которого скрывалось чудовище, я не нашел никаких следов его пребывания там. Я также пытался найти следы, которые, по логике вещей, должны были вести в соседний темный лес, но мои поиски продолжались недолго я не мог вынести вида неестественно огромных стволов деревьев и их жутких корней, торчавших над землей и зловеще змеившихся во всех направлениях.
Следующим шагом был проведенный с микроскопической тщательностью повторный осмотр опустевшей деревни, где смерть собрала свою самую обильную дань и где за минуту до смерти несчастный Артур Монроу увидел то, о чем не успел сказать. Хотя мои предыдущие безрезультатные поиски были в высшей степени скрупулезными, сейчас у меня появились новые идеи, которые требовали подтверждения. Побывав в могиле Яна Мартенса, я убедился, что обитавшее под землей существо было по меньшей мере одним из воплощений демона. Тот день, 14 ноября, я потратил на осмотр склонов Коун-Маунтин и Мейпл-Хилл, с которых хорошо просматривалась деревня. Особенно внимательно я изучал рыхлые оползни на Мейпл-Хилл.
Я потратил на поиски добрую половину дня, но это не принесло мне ровным счетом ничего нового. Когда над холмами стали сгущаться сумерки, я все еще стоял на Мейпл-Хилл и смотрел вниз устремляя взор то на деревушку, то на Темпест-Маунтин. После заката солнца, который в тот вечер был просто великолепен, взошла луна и залила своим серебристым светом равнину, возвышавщиеся вдали горные вершины и странные приземистые холмики, которыми была усеяна вся окружающая местность. Это был вполне мирный пасторальный пейзаж, однако он не вызывал у меня ничего, кроме ненависти, ибо мне хорошо было известно, что скрывается за его кажущейся безмятежностью. Я ненавидел сиявшую с издевательской щедростью луну и терзавшие мою душу горы, а к зловещим продолговатым холмикам испытывал самое настоящее отвращение. Казалось, все вокруг было поражено неким омерзительным недугом и отовсюду ощущалось смертоносное дыхание потаенных сил зла.
ассеянно взирая на залитую лунным светом долину, я внезапно подметил весьма странную с точки зрения топографии особенность местности. Я имею ввиду расположение вышеупомянутых холмиков, а также их природу. Не обладая специальными знаниями в области геологии, я тем не менее сразу же заинтересовался происхождением этих загадочных бугорков, в изобилии разбросанных вокруг. Я успел заметить, что особенно много их было у самой вершины Темпест-Маунтин и несколько меньше у подножия горы. Я принимал их за результат сопротивления почвы наступавшим на нее миллионы лет тому назад ледникам. Сопротивление это, вполне естественно, оказалось гораздо слабее на вершине горы. Однако теперь, при свете луны, низко повисшей на ночном небосводе и делавшей тени предметов особенно длинными и таинственными, мне вдруг пришло в голову, что между странными холмиками и громадой Темпест-Маунтин существует некая еще не понятая до конца и в то же время строгая система пространственных отношений. Вершина горы была, вне всякого сомнения, центром, от которого неравномерно разбросанными лучами отходили ряды холмиков, как если бы зловещий дом Мартенсов был спрутом, раскинувшим щупальца Страха в ожидании появления очередной жертвы. Этот фантастический образ внушил мне необъяснимый трепет, и я решил проанализировать причины, по которым ранее счел эти холмики результатом деятельности ледника.
Еще раз обдумав все самым тщательным образом, я отбросил ледниковую гипотезу, после чего опять одолели гротескные, ужасные в своей смысловой направленности аналогии, основанные не только на моем вчерашнем посещении подземного логова, но и на доскональном знании рельефа и прочих особенностей местности. Еще не придя к какому-либо определенному заключению, я, как полоумный, безостановочно бормотал одни и те же обрывки фраз: Боже мой!.. Кротовины... проклятое место наверняка изрыто норами... сколько же их... в ту ночь в особняке... они схватили сначала Тоби и Беннета... по обе стороны от меня... Затем в каком-то исступлении я принялся раскапывать ближайший ко мне холмик; руки мои отчаянно дрожали, но вместе с тем меня не покидало состояние непонятого веселого возбуждения. Неожиданно из моей груди вырвался крик изумления я наткнулся на точно такой же туннель, что и тот, по которому я пробирался в кошмарную предыдущую ночь.
Что было потом? Я помню свой бешеный бег по залитым лунным светом лугам и по жуткому черному лесу, покрывавшему склон горы. Зажав в руке лопату, совершая огромные прыжки и крича во всю глотку что-то нечленораздельное, я бежал к особняку Мартенсов. Я помню, как очутился в подвале, который оказался буквально по крышу заполонен зарослями вереска; помню несколько безуспешных попыток откопать сердцевину губительного подземного мира, из которого исходили зловещие приземистые холмики. Еще помню свой идиотский смех, когда мде наконец удалось наткнуться на подземный проход в основании каминной трубы там рос могучий бурьян, отбрасывавший причудливые тени в мерцающем свете свечи, случайно оказавшейся у меня под рукой. В тот миг я не знал еще, что именно обитало в этих адских подземных сотах, и дожидался раскатов гома, которые пробудили бы их обитателей. Здесь погибли два моих друга; и, может быть, причиной их смерти были существа, населявшие эти адовы глубины. Ни на секунду не оставляло меня фанатичное желание, которым я был одержим вот уже столько дней желание узнать тайну Затаившегося Страха, который я некогда классифицировал как материальный и органический. Мои размышления по поводу того, осматривать ли проход в одиночку прямо сейчас (у меня был при себе карманный фонарик) или попытаться позвать на помощь поселян, были прерваны внезапным порывом ветра, ворвавшегося в подвал снаружи и задувшего мою свечу. Я оказался в полной темноте. Луна больше не светила сквозь щели и отверстия в крыше подвала, и, чувствуя, как меня охватывает безумная тревога, я услыхал в отдалении зловещее ворчание приближавшейся грозы. В моем мозгу пронеслась череда причудливо сплетенных между собою образов и ассоциаций, побудивших меня забиться в самый дальний угол подвала. И все же, несмотря на сковывавшее меня оцепенение, я не спускал глаз с кошмарного отверстия в основании
камина. В слабом мерцании молний, пробивавшемся сквозь щели в стенах, моему взору представали то груды раскрошившихся кирпичей, то заросли отвратительного бурьяна. Каждое новое мгновение наполняло меня страхом и в то же время возбуждало жуткое любопытство. Кого вызывала буря из этого убежища? Да и было ли кого вызывать отсюда? В ярком свете, отбрасываемом молниями, я выбрал себе укрытие позади густой поросли бурьяна и затаился там. Надо признать, это был благоразумный шаг из своей засады я мог следить за отверстием в трубе, не опасаясь, что сам окажусь замеченным.
Если небеса окажутся милосердными, то когда-нибудь они сотрут из моей памяти увиденное мною и дадут мне прожить остаток дней моих в состоянии относительного душевного покоя. Я до сих пор не могу спать по ночам, а во время грозы вынужден прибегать к помощи опиума. Представшая моему взору картина открылась мне внезапно, без какого-либо предупреждения. Я увидел стремительный демонический поток, что струился подобно полчищам выбегающих из норы крыс; поток, вырвавшийся из каких-то невообразимых глубин и сопровождавшийся тяжелым дьявольским дыханием и сдавленным ворчанием словно какая-то неведомая бомба разорвалась под землей, изрыгнув из преисподней на поверхность неисчислимое множество смертельно ядовитых осколков. Это была омерзительная пляска дьявольской ночи, нескончаемое движение полуразложившихся органических тел, вид которых был настолько жутким и чудовищным, что перед ними бледнело отвращение, вызываемое искусственными созданиями черной магии. Бурлящий, вздымающийся и пенящийся, подобный переплетению змеиных тел, поток вырывался из отверстого зева у основания камина, подобного ядовитой заразе растекался по подвалу, сквозь щели и дыры, выскальзывал из него наружу и там разбивался на множество мелких потоков, которые, растекаясь во все стороны, исчезали во тьме проклятого леса, неся страх, безумие и смерть.
Бог знает, сколько их там было должно быть, тысячи. Вид этого страшного потока в слабых отблесках молний, время от времени озарявших местность, потряс меня до глубины души. Когда же наконец он стал иссякать и распался на отдельные особи, мне впервые удалось разглядеть их это были карликовые, уродливые, густо поросшие волосяным покровом обезьяно-подобные существа, некие чудовищные, демонические карикатуры на род людской. Все это время они оставались совершенно безмолвными я не услышал даже слабого писка, когда одна из проносившихся мимо тварей отработанным движением вцепилась в своего более слабого собрата и принялась пожирать его. На помощь каннибалу поспешили другие и с тошнотворным наслаждением доели то, что осталось от жертвы. Усилием воли я стряхнул с себя вызванное страхом и отвращением оцепенение мое болезненное любопытство все же побороло царивший в душе ужас и в тот момент, когда последнее из чудовищ покидало свое адское пристанище, я достал пистолет и с наслаждением всадил в него пулю.
Потом были визжащие, скользящие, стремительные тени багрового безумия, обгонявшие друг друга в бешеном полете по бесконечным коридорам сверкающего молниями кроваво-красного неба; бесформенные фантомы и калейдоскопические образы дьявольского пейзажа, навеки запечатлевшегося в моей памяти; чащи чудовищных переросших дубов со змеевидными корнями, высасывающими мертвенные соки из почвы, кишащей миллионами дьяволов-каннибалов; ряды жутких приземистых холмиков-полипов, омерзительными щупальцами заброшенных во внешний мир из центров подземной перверсии; смертоносные молнии, чей блеск озарял увитые плющом стены и затянутые бурно разросшейся плесенью демонические аркады... Мне остается только благодарить Всевышнего за ниспосланное на меня интуитивное озарение, которое научило меня спасти свою жизнь, укрывшись в обитаемых людьми местах, ибо вряд ли мой смятенный рассудок смог бы самостоятельно привести меня в деревню, мирно спавшую под ясным звездным небом.
Мне понадобилась целая неделя, чтобы прийти в себя, после чего я вызвал из Олбани команду взрывников. Они заложили в особняк на Темпест-Маунтин изрядную порцию динамита. Сила взрыва была огромна особняк и вся верхняя часть Темпест-Маунтин оказались стертыми с лица земли. Кроме того, ребята из Олбани замуровали подземные ходы во всех обнаруженныхна поверхности холмиках и уничтожили некоторые неестественно громадные деревья, своим существованием отравлявшие ландшафт. После того, как все эти мероприятия были закончены, ко мне вернулся сон, однако состояние душевного покоя навсегда покинуло меня с тех пор, как я узнал сокровенную тайну Затаившегося Страха. Страх цепко держит меня своими когтями, ибо кто может сказать наверняка, что дьявольское наваждение из Темпест-Маунтин уничтожено до конца и что где-нибудь в огромном мире нет чего-нибудь подобного? Кто осмелится, зная то, что знаю я, вспоминать о неведомых подземных пещерах без панического страха за свое будущее? Я не могу без содрогания видеть колодец или вход в метро... Почему врачи не в состоянии прописать мне лекарство, приносящее успокоение во время грозы?
То, что я увидел в зареве вспышки выстрела, было настолько очевидным, что в течение целой минуты я сохранял спокойствие. Затем до меня дошла суть увиденного, и на некоторое время я потерял рассудок. Представшее моему взору существо вызывало тошноту это была омерзительная белесая гориллоподобная тварь с острыми желтыми клыками и свалявшейся шерстью, конечный результат дегенерации человекоподобных млекопитающих, чудовищное порождение жуткой популяции каннибалов, бесчисленные поколения которых обитали в страшной подземной изоляции. Я увидел воплощение хаотического, ощерившегося Страха, который крадется по пятам жизни, одержимый желанием погубить ее. Застреленное мною существо издохло, но я успел перехватить его предсмертный взгляд. Глаза его были того же странного свойства, что отличало горящие зенки существа, встреченного мною под землей, и вызывали они такие же безумные ассоциации. Один из них был голубой, другой карий. Это были разноцветные мартенсовские глаза, глаза из древних легенд и преданий; глаза, открывшие мне в пароксизме наполнявшего подвал безмолвного ужаса, во что превратился этот исчезнувший род, обитавший некогда в страшном, отрезанном от мира доме на вершине Темпест-Маунтин?
: 2015-09-13; : 142; !; |