К тому же – возражала она – сколь быстрее они этого бы добились, живи они в столичном городе?».

На вопрос отца, почему же в городах с миллионным населением так мало гениев она грубила, и ссора вспыхивала вновь. Конечно, они не сказали ему о предстоящем разводе. Просто папа потом приедет, как только они устроятся на новом месте. Но своим девятилетним умом он понимал, что это ложь. Когда отец сажал их на поезд, он расплакался и прижался щекой к офицерскому погону с четырьмя маленькими звездочками.

Не плачь, сын – по взрослому обратился к нему отец – слезами горю не поможешь, так в народе говорят. Просто запомни этот момент. Запомни, кто нас разлучил».

О, он прекрасно запомнил этот момент. Была ли это месть отца напоследок или нет, кто знает. Но чувство неприязни к своей матери с этого момента прочно вошло в его сердце. А мать как будто решила еще, и усугубить его. Устроиться в школу прямо во дворе она не смогла, там был полный штат учителей, и поэтому её взяли в школу в двух кварталах от дома. Ту, что попроще. Его она естественно также перевела туда, так было легче смотреть за ним, быть в курсе его успехов и неудач.

Учись он в школе рядом с домом, вполне возможно, что он и оттаял бы душой. Но его одноклассники жили в другом дворе. Он был для них чужой. Он был приходящим на учебу чужаком. После школы они шли, друг к другу в гости, вместе делали уроки, играли в футбол или ходили в кино. Он же оставался один. Всегда один. Его мать с головой окунулась в новую работу, ребята во дворе посматривали тоже неприязненно. И он не проявлял нужного терпения и чувства такта. Это было не в чести у детей офицеров, проситься в «круг», обычно дети сами звали новенького. Здесь же все было иначе, и он все больше озлоблялся, замыкаясь в себе. Драками тоже было не решить дела, он привык драться один на один, тут он мог посоперничать со многими. Но и здесь он открыл для себя неприятный сюрприз в виде коллективного избиения, когда получивший кулаком в глаз противник спустя пять минут приходил со своими приятелями, и они все вместе наваливались на него. В школе было то же самое. Да ещё фамилия с внешностью…

С фамилией Ковалев он был обречен на прозвища вроде «Коваль», «Ковыль» и это здорово бесило его, так как он не терпел всевозможные клички с детства. Положение усугублялось разным цветом глаз. Ещё до школы во время игры, один из его приятелей попал ему камнем в левый глаз. Ему повезло, глаз не вытек, но оболочка была повреждена, и целых два месяца он ходил на проверки к окулисту и делал закапывания различных растворов. Глаз спасли, и даже зрение полностью восстановилось. Но после этого он сменил свой цвет с серо-зеленого на карий. Ну, чем ни повод для нового прозвища? И оно у него появилось. Дополнительное. «Светофор». Было и ещё одно. Как сын офицера, он хорошо разбирался в оружии и неплохо знал историю советской армии. Кто первый придумал это прозвище, потом он и сам не мог вспомнить, но прилипло оно надолго. «Ветеран». Произносилось с оттенком насмешки, из-за чего его карий глаз темнел, превращаясь почти в черный.

Его друзьями стали книги. И первое что он прочел в бабкиной библиотеке, это были «Три мушкетера» Александра Дюма. Он открыл для себя новый мир. Его герои были честны, благородны, преданные друзья, но при этом все эти качества они распространяли лишь на тех, кого любят, используя против своих врагов хитрость и расчет. Ещё же больше его поразили враги. Они также были умны и расчетливы, они были коварны, но под конец книги один из них стал другом д’Артаньяна, а второй вообще возвел его в чин. Книга внесла сумбур в его мысли. Значит, подумал он, кое-чего можно добиться просто хитростью, оставаясь в стороне.

Одноклассники продолжали удивлять его. В ноябре часть класса приняли в пионеры. Он не попал в неё, учеба хромала. Это сильно мучило его, ведь он так стремился к этому. Его приняли на 1 мая. Предыдущих счастливчиков принимали в пионеры на крейсере «Аврора», ну а их посвящали на Марсовом поле. Его душа пела, красный галстук распирал грудь, и пальто было расстегнуто, чтобы показать всем этот кусочек красного знамени. В самом радужном настроении он шел к автобусу, когда его одноклассник Егор обернувшись к нему улыбаясь, произнес: «Ну, что, «Ковыль», мы теперь пи@дюнеры». Застыв на мгновение, он с детства воспитанный в самых патриотических традициях, нанес удар такой силы, что произнесший слова Егор упал на землю. Конечно, ему не поверили. Егор всё повернул на изнанку. И хуже всего, что ему не поверила мать. И от этого, трещина в их отношениях только расширилась. В школе же добавилось поводов для новых насмешек: «Ты что «Ковель», веришь в этот бред? Хочешь анекдот из одного слова? Коммунизм».

Чтобы он не просиживал сутками дома, мать постоянно записывала его на разные секции. Она по-прежнему была убежденна в его особенности. Эта её убежденность вкупе с его замкнутостью, взрастила странную смесь чувства веры в собственную индивидуальность пополам с презрением к окружающим. По утрам он занимался бегом, два раза в неделю ходил в бассейн, и к седьмому классу стал показывать хорошие результаты в спорте. Его фотография появилась среди тех, кто значился в категории «Ими гордится школа». Он не раз выступал на соревнованиях района и города. Часть кличек отпала. И девушки стали обращать на него внимание. Но его угрюмое детство наложило свой отпечаток. Он во всем видел подвох. Занятия спортом носили ожесточенный характер, до самоистязания. Но и здесь он не был первым. Его одноклассник Иван Марахвелидзе всего этого добивался словно шутя. Справедливости ради стоило признать, что он тоже несколько лет занимался легкой атлетикой. Она тоже отложила на нем свой отпечаток. Но во всем остальном он был антиподом Сергея. Его семья была полной, он счастливо жил с отцом-грузином и матерью-украинкой. Это смешивание крови благотворно сказалось и на нем самом. Высокий, красивый шатен, со смугловатой кожей и выразительными карими глазами. Его длинные ноги были бичом для Сергея Ковалева. При беге на длинные или короткие дистанции, «Вано», как все его называли к его удовольствию (даже прозвище он подобрал себе сам, на свой вкус), казалось, еле шевелит ногами, в то время как ему приходилось бежать на пределе своих возможностей. То же самое было и на лыжных кроссах, длинный шаг Марахвелидзе не оставлял Ковалеву никаких шансов на успех. При росте 178 см он прыгал в высоту на 180, но стадевяностосантиметровый Вано легко перекрывал его достижения и тут. Кумир школы, любимец девушек. Они постоянно выигрывали районные соревнования и дважды городские, но он всегда был вторым. А Вано, кажется, доставляло удовольствие дразнить его. В драке он тоже мог рассчитывать на победу, здесь помощником был не только высокий рост, но и занятия в секции дзюдо.

Оставалось и ему пойти куда-нибудь. Дзюдо и самбо его не привлекли, походив пару месяцев на занятия в секции, он их бросил. Прихватив, правда, с собой пособия по этим видам боя. И в восьмом классе он попал на полулегальную секцию каратэ. По началу у него и здесь не ладилось. Тренер даже собирался его отчислить, пока не разгадал этого угрюмого парня. Нет, его вовсе не интересовала, «духовная» составляющая данного вида боя. Это поначалу и раздражало тренера, видевшего перед собой голого «технаря», доводившего выполнение приемов до автоматизма, не признававшего практически никакой импровизации. Но его блоки в защите были просто великолепны, и всё чаще именно его он ставил в спарринги с более старшими партнерами. Наконец во время одной из тренировок он сам чуть не поставил крест на занятиях, когда во время боя его восемнадцатилетний противник раздосованный упорной защитой этого молокососа, стал напирать, участив скорость атаки. Разгоряченный Сергей Ковалев неожиданно сблизил дистанцию, нанес удар в солнечное сплетение и броском через бедро кинул своего противника на татами, дополнительно придушив сверху локтем.