Сенсей прекратил бой и позвал парня к себе в каморку.

Я не учил тебя этому» - сказал он ему.

«Это так – спокойно ответил Сергей Ковалев – просто просматривая дома, рисунки методичек по самбо и дзюдо я нашел в них несколько интересных приемов, которые решил привнести в свой арсенал на случай настоящего боя»

Мальчик, любое боевое искусство – это целое мироощущение» - сказал ему тренер. - Если ты пришел сюда чтобы научиться драться, то тебе лучше уйти, каратэ – это не просто агрессия».

Я не собираюсь избивать людей на улице - последовал ответ. – Но, на мой взгляд, глупо замыкаться в какой-то одной области, не исследуя то, что лежит рядом. Я ведь ем колбасу, сыр, овощи, яйца. Мне нравятся все эти продукты».

«Твое сравнение глупо, думаю тебе лучше уйти»

А, по-моему, вам просто нечего сказать мне – сказал тренеру Сергей Ковалев. – Глядя на сегодняшний бой, вы поняли всю никчемность своих занятий, если юноша может свалить куда более опытного противника неожиданным приемом, который просто не из той «оперы». Все эти занятия – это драка с себе подобными или неготовыми к сдаче людьми. Выйдя на бой с противником, который дерется не по правилам, ваш правильный ученик оказывается, фактически безоружен. Не удивлюсь если и вас я смогу отправить в нокаут».

Конечно, он не отправил в тот день тренера в нокаут. Но в качестве эксперимента тот оставил его на секции, позволив заниматься по своей собственной методике и сделав его своим собственным спарринг-партнером.

И перед самым концом девятого класса он сошелся в драке с Вано. Началось все с какого-то пустяка. Улыбаясь, Вано шел на него, не зная о тех метаморфозах, что произошли с ним последние полтора года. В какую-то секунду он почувствовал волнение и страх, но с первого выпада Ивана Марахвелидзе он понял, что серьезной угрозы тот не представляет. Для эффектной победы было достаточно одного грамотного удара, но, почувствовав свое превосходство, он не смог так поступить. Обманным перемещением заставив его раскрыться, и в тоже время, помня о недопустимости его выхода на близкую дистанцию, он точно рассчитанным ударом ноги попал ему в коленную чашечку. Моментально захромавший Вано стал совсем легкой добычей. Удар ногой в солнечное сплетение поставил его на колени в буквальном смысле этого слова, но мстительной натуре Ковалева этого было мало, и следующим ударом торцом ладони, он сломал ему челюсть. Всю свою ненависть к своему классу вложил он в этот удар. Упоение от стонущего у него в ногах Марахвелидзе настолько захватило его, что когда его разноцветные глаза взглянули на сбежавшихся посмотреть потеху одноклассников и просто любопытных из других классов, то они увидели в них нечто такое, что заставило их шарахнуться от него шага на два.

Это не прибавило ему друзей в классе, наоборот. Но на неуверенные обещания устроить ему «веселую жизнь», он пообещал избить каждого поодиночке, предварительно подловив. С прозвищами было покончено. Единственным прозвищем, которым его называли теперь за глаза, стало прозвище «Чёрт», которое ему даже льстило. Об этом ему сообщили девчонки соседних классов, которые в отличие от девчонок класса в котором он учился, не избегали его, а наоборот стали всячески добиваться его внимания. Две попытки их кавалеров навалиться на него он решительно пресек, но теперь он держал себя в руках, и их поражение было скорее техническим, что не ущемляло их достоинства. Отныне у него была своя когорта, готовая идти за ним. Занятия в секции прекратились, он дал отличный повод для её закрытия. Правда, несколько самых доверенных учеников продолжали заниматься с тренером в частном порядке, но он не вошел в их число. Ему намекнули, что тренер не хочет его видеть.

Со своей матерью он теперь просто квартировал в одной квартире. Ещё молодая женщина, ведь её в то время не исполнилось и сорока лет, она оказалось замужем за своей работой. Первое время она пыталась встречаться, но сын смотрел волком на мужчин появлявшихся на её горизонте и в результате она сначала начала назначать встречи где-то на стороне, а потом и вовсе прекратила их. После той памятной для него драки он совершил первый поступок, который шел вразрез с желаниями матери. Летом, после начала каникул в школе, он взял билет и уехал погостить к отцу, который служил поблизости в Прибалтике. Отец был женат вторично, но ему он это простил. Всё-таки его слова о причине разлуки крепко сидели в его голове. Оказалось, у него есть брат и сестра. Но он не испытывал к ним никаких чувств, кроме скуки от общения с мелюзгой. Отец к этому времени надолго застрял в звании майора и стал куда более раздражителен и желчен.

Смотри на них – кивал за окно Ковалев-старший, имея в виду коренное население. – Ты думаешь, они помнят разруху сорок четвертого? Ты думаешь, они помнят, как кидали цветы на броню наших танков? Твой дед как раз освобождал эти места, он видел другой прием. Когда они устали выше крыши от своих германских родственничков. Как же! Мы теперь для них оккупанты. Будто не нашими руками тут всё построено и восстановлено».

Да, он тоже отчетливо замечал холодные взгляды, которыми его награждали местные жители, едва он выговаривал первую фразу на русском языке. Хотя, язык был лишним. Его одежда сразу выдавала в нем приезжего. Был в местных жителях какой-то неуловимый шик, что сидело в них видимо на утробном уровне. Глядя на человека в простой одежде, даже он почти безошибочно определял уроженца здешних мест. А молодежь одевалась преимущественно в западные вещи и очень напоминала лица с импортных журналов, которые приносил в их класс один из его одноклассников, чей отец постоянно бывал за рубежом т.к. был моряком.

Поразила его ещё одна деталь. Девушки, которых он знал дома, были все разными, но, тем не менее, в чем-то похожи. Во всяком случае, история, приключившаяся с ним, в Ленинграде была невозможна.

Всё началось с банальной стычки с местными. В поселок он без нужды не ходил, но подолгу пропадал на берегу моря. Его простор завораживал. Тут он и нарвался на компанию парней и девчат. Кто-то был его возраста, кто-то старше.

«Ну, что, русский – последовал вопрос – нравится по берегу гулять?»