Пять золотых монет

На этот раз Хоттабыч оказался точным. Он обещал вернуться через два-три часа, и действительно – без четверти девять его сияющая физиономия вынырнула из воды. Старик был счастлив.

Он быстро выбежал на берег и, размахивая высоко над головой каким-то очень большим, в полчеловеческого роста, металлическим сосудом, покрытым водорослями, заорал:

– Я нашел его, о друзья мои! Я нашел сосуд, в котором столько веков томится мой несчастный брат Омар ибн Хоттаб, да не померкнет солнце над его головой! Я обшарил все море и уже начал отчаиваться, когда у Геркулесовых столбов увидел в зеленом полумраке вод этот волшебный сосуд.

– Чего же ты медлишь? Открывай поскорее! – азартно промолвил Женя, первым подбежавший к изнемогавшему от счастья Хоттабычу.

– Я не смею открывать его, ибо он запечатан Сулеймановой печатью. Пусть Волька ибн Алеша, освободивший меня, выпустит из заточения и моего несчастного брата. Вот он, сосуд, в мечтах о котором я провел столько бессонных ночей! – продолжал он кричать, потрясая своей находкой. – Возьми его, Волька, и открывай, на радость мне и моему брату Омару.

Прислушавшись на мгновение, он радостно захохотал:

– Ого-го, друзья мои! Омар подает знаки изнутри сосуда.

Теперь уже ребята слышали какое-то тихое тиканье, похожее на тиканье будильника.

Сережа с Женей не без зависти смотрели, как старик передал сосуд явно польщенному Вольке – вернее, положил его перед ним на песке, потому что сосуд оказался очень тяжелым.

– Что же ты, Хоттабыч, говорил, что Омара заперли в медном сосуде, когда сосуд, совсем наоборот, железный? Да ладно уж! Где тут печать? Ах, вот она где, – сказал Волька, осматривая сосуд со всех сторон.

Вдруг он весь побелел, затрясся от ужаса и изо всех сил крикнул:

– Ложись! Ложитесь! Хоттабыч, сию же минуту кидай сосуд обратно в море!

– Ты с ума сошел! – возмутился Хоттабыч. – Столько лет мечтать о встрече с Омаром и найти его только для того, чтобы снова бросить в море!

– Швырни его подальше! Там нет твоего Омара! Швыряй скорее, или мы все погибнем! – молил его между тем Волька, и, так как старик колебался, он отчаянно завопил: – Я приказываю тебе!

Недоуменно пожав плечами, Хоттабыч поднял тяжелый сосуд и, размахнувшись, забросил его метров за двести от берега.

Не успел Хоттабыч обернуться к стоявшему рядом с ним Вольке, как на месте падения сосуда раздался страшный грохот, большой водяной столб поднялся над спокойной гладью бухты и с глумом рассыпался.

Мириады оглушенных и убитых рыб всплыли животами кверху на поверхность воды.

Откуда-то бежали к берегу озабоченные люди, привлеченные взрывом.

– Скорее удирать отсюда! – скомандовал Волька, и наши друзья поспешно выбрались на дорогу и зашагали к городу.

Позади всех шел, все время оглядываясь назад, расстроенный Хоттабыч.

Он все еще сомневался, нужно ли было ему слушаться Волькиного приказа.

– Что ты такого прочитал на этой штуке? – спросил Женя, догоняя далеко ушедшего вперед Вольку.

– Made in England[4]– вот что я прочитал!

– Бомба, значит, эта штука была?

– Мина, а не бомба, – поправил своего друга Волька. – Это понимать надо. Подводная мина.

Хоттабыч печально вздохнул.

«Вот он, этот старик!»

– Будем считать, что все в порядке, – подвел итоги Волька. – С одной стороны, Омара не нашли. Это, конечно, жалко. Зато, с другой стороны, чуть не погибли, но спаслись. Это уже хорошо.

– Теперь в самый раз пойти позавтракать, – сказал запыхавшийся от быстрой ходьбы Женя.

Остальные путешественники нашли Женино предложение в высшей степени разумным.

Проходя мимо мрачного здания тайной полиции, они увидели, как оттуда вышел под конвоем двух полицейских их вчерашний знакомец, веселый рыбак Джованни.

Джованни тоже узнал их и возбужденно закричал, указывая на Хоттабыча:

– Вот он, этот старый синьор, который подарил мне золото! Он кому угодно подтвердит, что я не вор, а честный рыбак!

– В чем дело, о Джованни? – осведомился Хоттабыч, когда рыбак, которого крепко держали за руки полицейские, поравнялся с нашими друзьями.

– О синьор, – чуть не плача, отвечал бедный рыбак, – мне не верят, что вы подарили нам золотые монеты! И вот у меня забрали монеты и сказали, что я вор. Сейчас меня ведут в тюрьму. Помогите, синьор, объясните следователю, что я не вор!

– Кто смел обвинить этого благородного рыбака в воровстве?! Кто этот негодяй, который посмел забрать у него золото, подаренное мною Гассаном Абдуррахманом ибн Хоттабом?! Идем к этому человеку, и я ему все скажу в глаза, – закончил Хоттабыч.

Через несколько минут следователь, не успевший еще составить протокол, удивленно поднял голову, услышав, что кто-то вошел в его кабинет.

– Это еще что такое?! – произнес он зловеще, увидев, что арестованный рыбак вместе со своими конвоирами снова очутился перед его письменным столом. – Вы должны были уже к этому времени доставить арестованного в тюрьму.

– Синьор следователь! Вот он, этот старик, который подарил мне вчера эти проклятые монеты! – победоносно произнес Джованни, указывая на вошедшего вслед за ним Хоттабыча. – Он вам подтвердит все мои слова.

– Интересно, очень интересно, – протянул следователь, коварная улыбка зазмеилась на его желтом гладко выбритом лице. – Значит, этот… как его… Джованни не врет? Вы действительно подарили ему пять золотых монет, достоинством в двадцать лир каждая?

– Не пять, а по меньшей мере пятнадцать тысяч таких монет подарил я ему вчера, – хвастливо сказал Хоттабыч, не замечая предостерегающих знаков всполошившегося Джованни.

Но было уже поздно. Следователь взволнованно потирал сухие ладони.

– Прошу прощенья, почтеннейший синьор, – произнес он, не сводя глаз со своего престарелого собеседника, – прошу прощенья, но я не верю вашим словам.

– Не хочешь ли ты, о лукавый следователь, сказать этим, что я лгун?! – побагровел Хоттабыч.

– Посудите сами, синьор: вы более чем скромно одеты и заявляете, что вы просто так, за здорово живешь, подарили почти незнакомому рыбаку триста тысяч золотых лир…

– Не за здорово живешь, а за то, что он накормил моих юных друзей, – нетерпеливо прервал его Хоттабыч.

– Триста тысяч золотых лир за один обед…

– За ужин, – поправил его Хоттабыч.

– Это все равно в данном случае. Триста тысяч золотых лир за ужин! Не кажется ли это вам несколько дорогой платой? – иронически продолжал следователь, убежденный, что старик врет. – Я лично за двадцати пять лир всегда получаю превосходный ужин.

– Нет, не кажется! – запальчиво отвечал Хоттабыч. – За хорошее дело, за подлинную услугу я всегда плачу щедро.

Следователь понял последнюю фразу как намек на возможную взятку, и у него заблестели от жадности глаза.

– У вас, вероятно, много золота?

– У меня его нет ни одного зернышка, но достать его могу сколько угодно.

– Сколько угодно? – ядовито переспросил следователь. – Даже миллион золотых лир?

– Стоит мне только захотеть – и я заполню золотом весь этот дом, в котором мы сейчас находимся, и еще тысячи таких домов, – ответил ему Хоттабыч, презрительно улыбнувшись и пощипывая бороду.

– Не могу поверить, – сказал следователь, устало откидываясь на спинку своего кресла.

– А это что? Что ты, о маловерный следователь, скажешь об этом? – снисходительно произнес Хоттабыч и принялся извлекать из карманов своих брюк золотые монеты целыми пригоршнями.

Уже на столе ошеломленного следователя высилась солидная горка монет, когда старик заметил наконец знаки, которые подавал ему Джованни. Тогда он прекратил извлекать золото и простодушно обратился к следователю:

– Теперь ты, надеюсь, убедился, что этот благородный рыбак не лгун и тем более не вор. Отпусти же его немедленно, дабы он мог насладиться свободой и покоем.

– Увы, синьор, теперь я вижу, что Джованни не вор, – с лицемерной грустью произнес следователь и приподнялся из-за своего стола, – и именно поэтому я не могу его отпустить.

– Что такое?! – грозно спросил Хоттабыч.

– Прошу прощенья, синьор, но я теперь склонен верить, что вы ему вчера действительно подарили триста тысяч золотых лир. Сто лир мы у него только что конфисковали. Теперь я арестую этого… как его э-э-э… Джованни за сокрытие от итальянского императорского казначейства остальных двухсот девяноста девяти тысяч девятисот золотых лир. Это очень тяжелое преступление с его стороны, ибо без золота Италия не сможет завоевать весь мир.

– Я просто не успел еще сдать золото, – соврал Джованни.

– Все равно мы бы тебя арестовали, – нагло осклабился следователь. – Возник бы вопрос, откуда у рыбака Джованни столько золота. Признайся сам, что это очень подозрительно. Откуда в нашей счастливой Италии может быть золото у простого рыбака? Будем надеяться, что ты отделаешься только конфискацией всего имущества и долголетним тюремным заключением. Впрочем… – тут следователь на минуту замялся, кивком головы приказал конвойным удалиться из кабинета и продолжал твердым голосом: – Впрочем, есть и другой, более приятный выход из этого неприятного положения.

– Какой? – спросили в один голос Джованни и Хоттабыч.

– Взятка, мои уважаемые синьоры. Да, да, взятка. Семья моя столь велика, а жалованье столь незначительно…

– Ни слова больше, о презренный взяточник! Мне противно и стыдно слышать такие речи. Сейчас я пойду и сообщу об этом твоему главному начальнику! – вскричал с непередаваемым презрением в голосе Хоттабыч.

– Вы этого не сделаете по двум причинам, уважаемый синьор, – отвечал ему, нисколько не повышая голоса, следователь. – Во-первых, вам придется, в таком случае, дать взятку и ему, а во-вторых, – и это самое главное, – вы не выйдете из моего кабинета иначе как под конвоем.

– Почему? – удивился Хоттабыч.

– Потому что я должен арестовать и вас.

– Меня?! Арестовать?! За что? Не ослышался ли я?

– Во-первых, потому что вы нарушили закон, предписывающий сдавать в казначейство все кольца, изготовленные из драгоценных металлов (тут следователь указал на хапугинское серебряное кольцо, красовавшееся на безымянном пальце правой руки Хоттабыча), а во-вторых… Вы не женаты?

– Да я никогда и не был женат, о коварный следователь!

– Ну вот-вот. А дозвольте узнать, внесли ли вы налог, причитающийся с вас как с холостяка?

– В мои годы?! – поразился Хоттабыч.

– Значит, вы не выполнили свой долг перед возрожденной Италией и уклонялись от уплаты налога на холостяков, – с удовлетворением заключил следователь. – Я, к великому своему сожалению, вынужден арестовать и вас. Впрочем, есть и другой, более приятный выход…

– Взятка? – догадался Хоттабыч, и следователь утвердительно кивнул головой, не обратив внимания на то, что старик один за другим выдернул из своей бороды несколько волосков.

– Мне хотелось бы вам указать, – прервал следователь наступившую тишину, – что в нашей тюрьме вам придется очень несладко. Вас будут кормить соленым, а пить давать не будут. Каждый день я буду навещать вас с этим вот графином, наполненным прохладной вкусной водой, и вам так будет хотеться пить, что вы в конце концов все равно отдадите все свое золото и будете еще очень благодарны, если мы вас оставим в живых.

– А почему ты украл пять золотых, которые ты отобрал у Джованни? – спросил Хоттабыч, бросив при этом на пол разорванные волоски из бороды.

– Я никогда не ворую вещественные доказательства, – обиделся следователь, – вот они…

Он выдвинул ящик своего письменного стола и… не обнаружил там никаких монет. Он перерыл все ящики, переворошил все бумаги, лежавшие на столе, но ни пяти монет, отобранных у Джованни, ни кучи монет, которые только что извлек из своих карманов Хоттабыч, он нигде не нашел. Пропал также и составленный им протокол допроса Джованни.

– Это ты украл, проклятый старик! Ты и этот тихоня рыбак! Но ничего, я вас живо заставлю все вернуть! – завизжал от злобы следователь.

Он позвонил в колокольчик, и сразу вошли четыре жандарма с необыкновенно свирепыми физиономиями.

– Обыщите их! – приказал он, указав на Хоттабыча и Джованни.

Однако обыск не дал никаких результатов.

– Куда девались монеты и протокол?! – взревел следователь.

Хоттабыч молчал. Джованни беспомощно развел руками:

– Не знаю, синьор следователь.

– А ну-ка, заставьте старика заговорить! – приказал следователь и в предвкушении приятного зрелища уселся поудобнее в кресле.

Жандармы молча козырнули и неожиданно для следователя и самих себя вдруг с силой вышибли из-под него кресло и принялись нещадно избивать.

– Что вы делаете, негодяи?! – вопил следователь, воя от нестерпимой боли. – Ведь я вам приказал обработать арестованных, а не меня!

– Так точно, синьор следователь! – молодцевато отвечали жандармы и продолжали наносить ему удары до тех пор, пока он наконец не затих, потеряв сознание.

Убедившись, что следователь потерял сознание, жандармы, как по команде, тяжело вздохнули и принялись мутузить друг друга до тех пор, пока один за другим не попадали на паркет в полнейшем изнеможении.

– Ну, теперь, о драгоценный мой Джованни, все как будто в порядке, – удовлетворенно произнес Хоттабыч. – Уйдем же поскорее из этого негостеприимного дома.

С этими словами он взял Джованни за руку и спокойно, как сквозь двери, провел его на улицу сквозь толстую каменную стену дома, где их поджидали обеспокоенные их долгим отсутствием Волька, Сережа и Женя.

Километра два они прошли, не проронив ни единого слова. Потом Хоттабыч задумчиво сказал:

– Насколько я сейчас понимаю, о досточтимые мои спутники, золото, которое я вчера подарил Джованни и его друзьям, ничего, кроме горя, не может им принести. Я теряюсь в догадках, чем бы мне их все-таки отблагодарить…

– Прошу вас, синьор, не дарите нам ничего! – взмолился с ужасом в глазах Джованни. – Мы и так вам очень благодарны. Золото мы сохраним до лучших времен, а чемоданы мы продадим сегодня же и выручим за них достаточно денег.

– Золотых денег? – спросил Хоттабыч.

– Нет, обыкновенных, бумажных.

– А как они выглядят, эти обыкновенные бумажные деньги?

Джованни показал Хоттабычу мятую бумажку достоинством в пять лир.

Старик внимательно осмотрел ее и, ничего не сказав, вернул рыбаку обратно.

У берега моря наши путешественники горячо распрощались с Джованни, и он ушел, довольный, что избавился от тюрьмы и что так здорово досталось на орехи негодяю следователю.

Весело посвистывая, он приблизился к месту, где сегодня утром оставил лодку со своими товарищами. Там он увидел, что перед рыбаками на корме лодки лежит большая груда бумажных денег.

Это были настоящие деньги, каждая бумажка достоинством в пять лир, и самый привередливый чиновник из казначейства не обнаружил бы в них ничего подозрительного, пока не обратил бы внимание на номера.

Все десять тысяч бумажек, неожиданно очутившихся на корме лодки, были за одним и тем же номером. Это был тот самый номер, который стоял на бумажке, показанной Джованни незадолго до этого Хоттабычу.

Распрощаемся теперь с нашими гостеприимными рыбаками, которым пятьдесят тысяч лир пришлись очень кстати, и вернемся к нашим старым друзьям, дружно шагавшим в это время по шоссе. Хоттабыч только что закончил рассказывать о том, что произошло в кабинете следователя.

– Эх, – сказал Волька и в сердцах стукнул себя кулаком по коленке, – я бы этому подлецу еще такое бы устроил, чтобы он всю жизнь об этом помнил!

– Ты прав, как всегда, Волька ибн Алеша, – серьезно согласился Хоттабыч.

В ту же минуту за четыре километра от наших друзей, в известном уже нам кабинете, произошло нечто, от чего один из жандармов, первый пришедший в себя, тут же снова упал без памяти.

Следователь, только что лежавший на полу, вдруг, сильно сократившись в размерах, очутился в стеклянном графине, стоявшем на его письменном столе.

Так он и по сей день томится в стеклянном графине. Все попытки освободить его оттуда кончаются безрезультатно, потому что графин этот вдруг стал тверже алмаза, и разбить его никак не удается.

Что же касается наших друзей, то Хоттабыч, убедившись, что в Средиземном море Омара ему не найти, предложил отправиться на берега Атлантического океана. Само по себе предложение было в высшей степени заманчивое. Однако неожиданно против этого возразил Волька, заявивший, что ему нужно завтра же обязательно быть в Москве, по причинам, которые он не считает возможным сообщить. Но причины, мол, очень важные.

Тогда Хоттабыч решил временно отложить дальнейшие поиски Омара Юсуфа ибн Хоттаба. Через пятнадцать минут, когда еще не все избитые жандармы пришли в себя, взвился в воздух и мгновенно скрылся за горами ковер-гидросамолет «ВК-1», имея на своем борту Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба, Владимира Костылькова, Сергея Кружкина и Евгения Богорада.

Еще через три часа ковер-гидросамолет благополучно снизился у пологого берега Москвы-реки.