Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


МЕХАНИЗМЫ РАБОТЫ ЯЗЫКА 4 страница




Слово will — это образец вспомогательного глагола, слова, которое выражает те составляющие значения, которые относятся к истинности суждения (как его воспринимает сам говорящий). Эти составляющие значения также включают отрицание (как в won’t и doesn’t ‘не будет’, ‘не был’), необходимость (must ) и возможность (might и can ). Вспомогательные глаголы обычно размещаются на периферии деревьев предложения, отражая тот факт, что они подтверждают некоторую информацию о предложении в целом. Вспомогательный глагол является вершиной предложения точно так же, как существительное является вершиной именной группы. Поскольку вспомогательный глагол также называется грамматическим показателем («inflection») — INFL, мы можем назвать предложение IP (группа грамматического показателя, или группа вспомогательного глагола). Позиция его подлежащего отводится подлежащему всего предложения, отражая тот факт, что предложение является утверждением, что некоторый предикат (VP) истинен по отношению к своему подлежащему. Вот как приблизительно выглядит предложение согласно современной версии теории Хомского:

 

Вспомогательный глагол — это образец «функционального слова», слова отличного от существительных, глаголов и прилагательных — «полнозначных слов». Функциональные слова включают артикли (a, the, some ) (неопределенный артикль, определенный артикль, мн. число неопределенного артикля), местоимения (he, she ‘он’, ‘она’), показатель принадлежности — ’s, лишенные самостоятельного смысла предлоги, например of, слова, которые вводят дополнения, например that и to и союзы, например and ‘и’ и or ‘или’. Функциональные слова — это частички грамматики в чистом виде, они очерчивают контуры бо́льших групп, в которые потом войдут NP, VP и АР, тем самым создавая строительные леса для предложения. И соответственно наш мозг обращается с функциональными словами не так, как с полнозначными. Люди постоянно пополняют язык новыми полнозначными словами (например, существительным fax ‘факс’ и глаголом to snarf ‘схватывать’) но функциональные слова образуют закрытый клуб, куда отказываются принимать новых членов. Поэтому и провалились все попытки ввести нейтральные по отношению к полу местоимения, такие как hesh или thon. Вспомните также о том, что у пациентов с нарушениями в «языковых» участках мозга больше проблем с функциональными словами, подобными or ‘или’ или be ‘быть’, чем с полнозначными, подобными oar ‘весло’ или bee ‘пчела’ — произношение которых аналогично словам or или be. В случаях, когда слова дорого стоят, как в телеграммах или газетных заголовках, авторы чаще всего исключают функциональные слова, надеясь, что читатель сможет их восстановить, ориентируясь на расположение смысловых слов. Но поскольку функциональные слова — самый надежный ключ к структуре предложения, телеграфный стиль иногда выходит боком. Однажды один журналист послал Кэри Гранту[44]следующую телеграмму: How old Cary Grant? ‘Сколько лет Кэри Гранту?’ или ‘Как старина Кэри Грант?’. Тот ответил: Old Cary Grant fine ‘Co стариной Кэри Грантом все в порядке’. Вот несколько газетных заголовков из коллекции под названием Squad Helps Dog Bite Victim (‘Отряд полиции помогает человеку, искусанному собакой’ или ‘Отряд полиции помогает собаке искусать человека’), которую собрали сотрудники газеты «Коламбия Джорнализм Ревью»:

 

New Housing for Elderly Not Yet Dead

‘Новый дом престарелых — места еще есть’ или ‘Новый дом для престарелых, которые еще живы’.

New Missouri U. Chancellor Expects Little Sex

‘Новый ректор Университета Миссури надеется свести к минимуму секс [между студентами]’ или ‘Новый ректор Университета Миссури надеется на небольшое сексуальное приключение’.

12 on Their Way to Cruise Among Dead in Plane Crash

‘12 отправляются на розыски погибших в авиакатастрофе’ или ‘12 задумали круиз среди тел погибших в авиакатастрофе’.

N. J. Judge to Rule on Nude Beach

‘Судья штата Нью Джерси наведет порядок на нудистском пляже’ или ‘Судья штата Нью Джерси будет заправилой на нудистском пляже’.

Chinese Apeman Dated

‘Установлен возраст синантропа’ или ‘Синантропу назначили свидание’.

Hershey Bars Protest

‘Протест в барах компании Херши’ или ‘Шоколадки Херши против!’.

Reagan Wins on Budget, But More Lies Ahead

‘Рейган выиграл прения по бюджету, но ему еще многое предстоит сделать’ или ‘Рейган выиграл прения по бюджету, но ему еще много предстоит лгать’.

Deer Kill 130,000

‘130 000 — за убийство оленя’ или ‘Олени убили 130 000 человек’.

Complaints About NBA Referees Growing Ugly.

‘Жалобы на судей НБА[45]становятся все серьезнее’ или ‘Идут жалобы на то, что судьи НБА становятся все уродливее’.

 

В функциональных словах содержится многое из того, что делает один язык в плане грамматики не похожим на другой. Хотя функциональные слова есть во всех языках, свойства этих слов различаются таким образом, который может сильно повлиять на структуру предложений в языке. Мы уже видели один тому пример: четкие показатели падежа и согласования в латыни позволяют именным группам занимать в предложении разные места; отсутствие показателей падежа и согласования в английском заставляют именные группы оставаться на своем месте. В функциональных словах содержится грамматический образ и ощущение языка, как видно из следующих отрывков, которые используют функциональные слова языка и ни одного полнозначного слова:

JAMMERWOCH

Es brillig war. Die schlichte Toven

Wirrten und wimmelten in Waben.

 

JASEROQUE

Il brilgue: les toves lubricilleux

Se gyrent en vrillant dans la guave.

 

 

БАРМАГЛОТ

Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по наве.

И хрюкотали зелюки,

Как мюмзики в наве.

 

Перевод Д. Г. Орловской

Тот же эффект достигается в нижеприведенных отрывках, в которых функциональные слова взяты из одного языка, а полнозначные — из другого. Вот какое псевдонемецкое объявление висело во многих университетских компьютерных центрах англоговорящих стран:

 

ACHTUNG! ALLES LOOKENSPEEPERS!

Das computermachine ist nicht fuer gefingerpoken und mittengrabben. Ist easy schnappen der spriegenwerk, blowenfusen und poppencorken mit spitzensparken. Ist nicht fuer gewerken bei das dumpkopfen. Das rubbernecken sightsieren keepen das kottenpickenen hans in das pockets muss; relaxen und watchen das blinkenlighten.

 

В ответ на это компьютерные операторы в Германии с чистой совестью повесили на стену такой перевод на псевдоанглийский:

 

ATTENTION

This room is fulfilled mit special electronische equipment. Fingergrabbing and pressing the cnoeppkes from the computers is allowed for die experts only! So all the “lefthanders” stay away and do not disturb the brainstorming von here working intelligencies. Otherwise you will be out thrown and kicked andeswhere! Also: please, keep still and only watchen astaunished the blinkenlights[46].

 

 

* * *

 

Каждый, кто ходит на вечерние коктейли, знает, что один из основных вкладов Хомского в науку — это теория «глубинных структур» вместе с «трансформациями», которые проецируют их на «поверхностные структуры». Когда Хомский ввел эти термины в атмосфере бихевиоризма ранних 60-х, реакция была сенсационная. Термин «глубинная структура» стал относиться ко всему, что было скрыто, основательно, универсально или значительно, и в очень скором времени стали говорить о глубинных структурах зрительного восприятия, рассказов, мифов, стихов, картин, музыкальных произведений и т.д. Сейчас, когда эта теория не находится в зените популярности, я должен раскрыть одну тайну: глубинная структура — это обычный технический инструмент грамматической теории. Это не значение предложения и не то, что универсально во всех человеческих языках. Хотя универсальная грамматика и абстрактная структура непосредственно составляющих, кажутся постоянными чертами грамматической теории, многие лингвисты (включая самого Хомского в его последних работах) считают, что можно обойтись без самой глубинной структуры как таковой. Чтобы устранить пафос, вызываемый словом deep ‘глубинный’, лингвисты теперь обычно говорят о ней, как о «d-структуре». Теория, в сущности, весьма проста.

Вспомните о том, что для правильного построения предложения глагол должен получить все, что ему требуется: все роли, описанные в глагольной словарной статье должны появиться в отведенных им позициях. Но кажется, что во многих предложениях глагол не получает желаемого. Как вы помните, глаголу put ‘поставить’ необходимы подлежащее, дополнение и предложная группа; Не put the car ‘Он поставил машину’ и Не put in the garage ‘Он поставил в гараж’ звучат незаконченно. Но как нам тогда расценивать следующие совершенно правильные предложения:

 

The car was put in the garage ‘Машина была поставлена в гараж’.

What did he put in the garage? ‘Что он поставил в гараж?’

Where did he put the car? ‘Куда он поставил машину?’

 

В первом предложении глагол put, похоже, спокойно обходится без дополнения, что совсем не в его характере. И действительно, в данном случае он даже отвергает дополнение: The car was put the Toyota in the garage ‘Машина была поставлена Тойота в гараж’ звучит ужасно. Во втором предложении put также появляется на людях без дополнения. В третьем предложении отсутствует обязательная для него предложная группа. Означает ли это, что нам нужно ввести новые словарные статьи для глагола put, позволяя ему где-то появляться без дополнения, а где-то — без предложной группы? Разумеется, нет, иначе вернутся назад такие варианты, как He put the car ‘Он поставил машину’ и He put in the garage ‘Он поставил в гараж’.

Конечно, в каком-то смысле недостающие синтаксические группы реально присутствуют в предложении, но только не там, где мы ожидаем их встретить. В первом предложении имеет место пассивная конструкция: NP — the car ‘машина’, играющая роль «того, что ставится», а им обычно бывает дополнение, вместо этого появляется в позиции подлежащего. Во втором предложении — специальном вопросе (wh-question, то есть вопросе, образованном со словами who ‘кто’, what ‘что’, where ‘где’, when ‘когда’ или why ‘почему’) роль «того, что ставится» выражена словом what ‘что’ и оно появляется в начале предложения. В третьем предложении роль «места» также появляется в начале вместо того, чтобы появиться после дополнения, где она обычно должно находиться.

Простой способ разобраться со всей подобной ситуацией — это сказать, что у каждого предложения есть две структуры непосредственно составляющих. Структура, о которой мы до сих пор говорили, та, что определяется сверхправилами — это глубинная структура. Глубинная структура — это средство передачи взаимодействия ментального словаря и структуры непосредственно составляющих. В глубинной структуре все ролевые исполнители при глаголе put появляются на отведенных им местах. Затем трансформационная операция может «переместить» синтаксическую группу в незаполненный до того слой дерева. Там-то мы и находим эту синтаксическую группу в реально существующем предложении. Это новое дерево является поверхностной (surface ) структурой (теперь она носит название s-структура, поскольку простое «поверхностное» представление никогда не могло завоевать должного уважения). Ниже приведены глубинная и поверхностная структуры пассивного предложения:

 

В глубинной структуре слева слово машина находится там, где оно требуется глаголу; в поверхностной структуре справа это слово там, где мы реально его слышим. В поверхностной структуре позиция, из которой была перемещена синтаксическая группа, содержит неслышимый символ, оставшийся в результате трансформации и называющийся «след». След служит напоминанием о той роли, которую играет перемещенная синтаксическая группа. След говорит нам, что о роли the car ‘машины’ при постановке в гараж мы можем узнать из словарной статьи к глаголу put ‘поставить’ и найти в ней слот «дополнение». Информация будет следующей: «поставленная вещь». Благодаря следу в поверхностной структуре есть информация, необходимая, чтобы восстановить значение предложения; изначальная глубинная структура, использованная только для правильного подбора слов из лексикона, не играет никакой роли.

Зачем языкам понадобилось иметь по отдельности и глубинные и поверхностные структуры? Потому что для создания полноценного предложения требуется нечто большее, чем удовлетворить требования глагола (с этим справляются и глубинные структуры). Тому или иному понятию зачастую приходится играть две роли: одну — определяемую глаголом в глагольной группе, и, синхронно с этим, отдельную роль, не зависящую от глагола и определяемую другим уровнем дерева. Сравните предложение: Beavers build dams ‘Бобры строят плотины’ с его пассивным вариантом Dams are built by beavers ‘Плотины строятся бобрами’. На нижнем уровне — в глагольной группе (на уровне того, кто сделал что кому) — существительные играют одинаковую роль в обоих предложениях. Бобры занимаются строительством, а плотины строятся. Но на верхнем уровне (IP) — уровне отношений подлежащего и сказуемого (на уровне того, что утверждается о чем) — существительные играют разные роли. Предложение с активным залогом говорит о бобрах вообще и оказывается истинным, а предложение с пассивным залогом говорит о плотинах вообще и оказывается ложным (поскольку некоторые плотины, как например Плотина Гранд-Кули[47], построены не бобрами). Поверхностная структура, ставящая слово dams ‘плотины’ в позицию подлежащего в предложении, но одновременно соединяющая его со следом его изначальной позиции в глагольной группе, позволяет нам и съесть пирог, и одновременно иметь его.

Кроме того, возможность перемещать синтаксические группы, в то же время сохраняя их роли, дает возможность порезвиться носителю языка с твердым порядком слов, такого, как английский. Например, группы, обычно глубоко спрятанные в дереве, могут выступать в предложении на первый план, где они соединяются с информацией, новой для слушателя. Например, если спортивный комментатор описывает, как движется по льду Невин Макварт, он может выразиться так: Markwart spears Gretzky!!! ‘Макварт настигает Грецки!!!’. Но если комментатор описывает положение Уэйна Грецки, он выражается так: Gretzky is speared by Markwart!!! ‘Грецки вот-вот будет настигнут Маквартом!!!’. Более того, поскольку пассивное причастие имеет возможность оставлять незаполненной в глубинной структуре роль производителя действия (как правило — подлежащего), это удобно, когда хочется умолчать об этой роли. Вспомните уклончивую уступку общественному мнению, сделанную Рональдом Рейганом: Mistakes were made ‘Были сделаны ошибки’.

Соединение различных ролевых исполнителей с различными ролями в различных сценариях — это то, в чем грамматика преуспела. В таком специальном вопросе, как:

 

What did he put [trace ] in the garage? ‘Что он поставил [след ] в гараж?’

 

синтаксическая группа what ‘что’ живет двойной жизнью. На нижнем уровне структуры группы глагола (уровне кто-сделал-что-кому), позиция следа указывает на роль поставленной вещи. На верхнем уровне структуры предложения, (уровне что-утверждается-о чем), слово what ‘что’ указывает, что цель предложения — попросить слушателя указать тождество чего-то. Если бы ученому-логику потребовалось выразить смысл, стоящий за этим предложением, результат был бы следующим: «Для какого x Джон поставил x в гараж». Когда такие операции перемещения соединяются с другими компонентами синтаксиса, как в предложениях: She was told by Bob to be examined by a doctor букв. ‘Ей было велено Бобом быть осмотренной врачом’ или Who did he say that Barry tried to convince to leave? ‘Кому он сказал, что Барри пытался убедить их уехать?’ или Tex is fun for anyone to tease ‘Техасца всем нравится дразнить’, то эти компоненты так же замысловато и точно взаимодействуют друг с другом для передачи значения предложения, как детали лучших швейцарских часов.

 

* * *

 

Теперь, когда я разложил перед вами синтаксис на составные части, я надеюсь, что ваша реакция будет более благожелательной, чем у Элизы Дулитл или у Джека Кейда. На худой конец, я надеюсь, что вас впечатлило, каким «абсолютно совершенным и сложным органом» (по определению Дарвина) является синтаксис. Синтаксис сложно организован, но эта сложная организация имеет на то причину — наши мысли, несомненно, организованы еще сложнее, и в то же время мы ограничены речевым аппаратом, который позволяет произнести только одно слово в один момент времени. Наука уже начала проникать в сущность прекрасно организованного кода, благодаря которому наш мозг может передавать сложные мысли словами и их порядком.

Процесс работы синтаксиса важен по другой причине. Грамматика явно опровергает эмпирическую доктрину, согласно которой в разуме содержится только то, что постигается через ощущения. «Следы», падежи, X-штрихи и все другие атрибуты синтаксиса не имеют ни цвета, ни запаха, ни вкуса, но они, или что-то похожее на них, должны быть частью нашей подсознательной ментальной жизни. Это не сюрприз для вдумчивого ученого-компьютерщика. Невозможно написать сколько-нибудь осмысленную программу, не определив, чему в точности будут соответствовать те или иные переменные и структуры информации при загрузке данных и при получении результата. Например, графическая программа, которой нужно поместить изображение треугольника внутрь круга, не будет запоминать, какие клавиши были нажаты пользователем, чтобы нарисовать эти фигуры, потому что они могли быть нарисованы в другом порядке или другим предметом, например, мышью или световым пером. Не будет она запоминать и список точек, которые нужно высветить на экране, чтобы воссоздать рисунок, потому что пользователь может впоследствии захотеть переместить круг, а треугольник оставить на месте, или сделать круг больше или меньше, а один длинный список точек не позволит программе узнать, какие точки принадлежат кругу, а какие — треугольнику. Вместо этого рисунок сохранится в памяти в некотором более абстрактном формате (например, в виде координат нескольких определяющих точек для каждой фигуры), в формате, который не отражает ни данные при загрузке, ни выходные данные, но может быть легко переведен в них и обратно, когда возникнет необходимость.

Грамматика, являясь формой ментального программного обеспечения, должна была эволюционировать при таких же требованиях к ее организации. Хотя психологи под влиянием эмпирической доктрины часто предполагают, что грамматика отражает команды, данные органам речи, или мелодии звуков речи, или ментальный сценарий того, как обычно взаимодействуют люди и вещи, я думаю, что во всех этих предположениях упускается самое главное. Грамматика — это протокол передачи данных, который должен соединять слух, речевой аппарат и разум, три совершенно разных вида механизмов. Он не может быть приспособлен ни к одному из них, но должен иметь свою собственную абстрактную логику.

Мысль о том, что организация человеческого разума предполагает использование абстрактных переменных и структур информации, была (и в некоторых кругах остается) шокирующим заявлением, потому что структуры как таковые не встречаются в повседневной речи, с которой сталкиваются дети. Начала грамматики должны быть заложены с рождения как часть механизма усвоения языка, позволяющего детям понимать звуки, издаваемые родителями. Синтаксис сыграл выдающуюся роль в истории психологии, являясь тем самым случаем, когда сложная организация мышления — не следствие обучения; возможность обучения есть следствие сложной организации мышления. Это-то и было настоящей новостью.

 


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 55; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.007 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты