КАРТИНА ШЕСТАЯ. Комната Бороздиных в Москве

Комната Бороздиных в Москве. Несколько секунд комната пуста, затем с шумом

и гамом, распахнув двери, входят Ф е д о р И в а н о в и ч, В а р в а р а К а п и т о –

н о в н а, В е р о н и к а, А н н а М и х а й л о в н а, М а р к, И р и н а, А н о с о в а,

З а й ц е в, В о л о д я. Сначала все говорят одновременно, расставляя внесенные вещи: чемоданы, тюки, разкзаки, ящики, которые вносятся из прихожей. Постепенно комната заполнятся вещами, которые будут потом разносить по всей квартире.

Реплики, которые мы слышим.

А н о с о в а. Что же я Василия-то с Константином не позову, они помогут. (Ушла.)

И р и н а. Милая наша московская квартира, до чего же ты облезлая!

Ф е д о р И в а н о в и ч. Кости целы – мясо нарастет! А Москва, как раньше, кипит, ругается! В трамвае-то как стиснули, а? Я чуть не задохнулся от радости.

А н н а М и х а й л о в н а. От радости?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Еще бы! Так же меня и до войны в них тискали! Попригляжусь, порадуюсь, а потом сам тискать начну.

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Вы ее салютов не видели, завтра будет.

А н н а М и х а й л о в н а. Почему вы думаете – завтра?

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. По моим подсчетам – завтра…

Ф е д о р И в а н о в и ч. Главнокомандующий! (Уходит.)

И р и н а. А где аптечка?

В е р о н и к а (внося один из ящиков). Вот твоя аптечка! (Сверток раскрывается. Из него падает и проливается пузырек.) Ой, Ирина, сейчас меня убьет!

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. За что?

И р и н а. Так и быть, прощаю, но вообще привыкай к порядку.

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Анна Михайловна, помогите мне. (Уходит.)

З а й ц е в (Володе). Ты меня с вокзала зря увез – неудобно. Здесь… у людей свои дела… Чего толкаться потороннему-то?

В о л о д я. Так твой поезд еще ночью пойдет – поболтаем… И не стесняйся, это, брат, мировые люди!.. А я хочу в институт поступать…

З а й ц е в. На какое отделение?

В о л о д я. На электромеханическое.

В е р о н и к а. Вам всем подавай только технический.

В о л о д я. Естественно, не медицинский же.

Входит Ф е д о р И в а н о в и ч.

Тпру! В этом доме не говорят…

В е р о н и к а. Я быстро. (Уходит.)

Володя идет за ней.

В о л о д я. Бестолковая, полотенце забыла. (Ушел, взяв полотенце.)

Ф е д о р И в а н о в и ч. Мое унес.

И р и н а. Ты бы сказал ему. Что она за ней по пятам ходит? Просто уж ничего вокруг себя не видит, даже смотреть неловко.

Ф е д о р И в а н о в и ч. А ты, знаешь, не обращай внимания,ходит – ну и пусть ходит. Пяток не отдавит.

И р и н а. Все-таки она странная.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Это естественно, Ирина… Природа, знаешь, не терпит пустоты.

И р и н а. Это зависит от человеческой натуры.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Может быть, может быть…

И р и н а. Знаешь, что перед отъездом твой милый Бобров на пятиминутке заявил?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Не знаю.

И р и н а. Вот послушай…

Ф е д о р И в а н о в и ч. Не буду слушать. Родной дом располагает меня к лени.

И р и н а. Он – назло мне, ведь он знает, что тема моей докторской…

Ф е д о р И в а н о в и ч. Полно уж… А ну-ка, взяли!

Ф е д о р И в а н о в и ч, И р и н а и З а й ц е в уходят с вещами, приходят В а р в а - р а К а п и т о н о в н а и А н н а М и х а й л о в н а.

А н н а М и х а й л о в н а. Чт же вы плачете?

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Все перемешалось: и радость и горе. Увидела своих, и так его теперь недостает, так недостает!

А н н а М и х а й л о в н а. А мы в Ленинград скоро…

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Скоро не скоро, а пока у нас жить будете.

А н н а М и х а л о в н а. Да, Володя здесь в институт держать хочет…

Слышен голос Федора Ивановича.

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Как он там… когда узнал-то?

А н н а М и х а й л о в н а. Болел долго… Боялся за него… А потом встал, окреп… Только седина ударила…

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Вижу-вижу!.. Когда Марк оттуда приехал, я все его расспрашивала, да он что-то молчал… вышло там у вас с ним что?.. И сегодня, как на вокзал вас идти встречать, - нервничал… метался… Что случилось-то?

А н н а М и х а й л о в н а. Так…

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Ну, забудется со временем, зарастет…

М а р к (входит). А вы помолодели, Анна Михайловна.

А н н а М и х а й л о в н а. НАсторение другое – война на запад катится.

М а р к. Да-да… Со дня на день наши войска немецкую границу перейдут.

Входят Ф е д о р И в а н о в и ч, И р и н а, В е р о н и к а и В о л о д я.

Ф е д о р И в а н о в и ч. План захвата московской квартиры Бороздиных таков: бабушка, Анна Михаловна и Вероника атакуют спальню, Ирина с боем берет ранее оставленную собственную жилплощадь. Я и Владимир штурмуем мой кабинет. (Володе.) На диване у меня поместишься.

М а р к. Дядя Федя, вы забыли мою комнату. Давайте Владимира ко мне. Бориса кровать можно снова на место поставить.

Ф е д о р И в а н о в и ч. А это нейтральная площадь, как и была… Вероника, ты можешь свою скульптуру здесь расположить… Ателье вроде… Владимир, извини, как твоего прятеля зовут, которого ты сейчас на вокзале подцепил?

В о л о д я. Зайцев Иван Петрович… Это он… он меня портянки накручивать учил… Помните, я рассказывал…

Ф е д о р И в а н о в и ч (кричит в дверь). Иван Петрович! Ты располагаешься там.

З а й ц е в (входя). Есть.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Ну, вперед!

Все расходятся, разнося вещи. Вероника в углу разворачивает скульптуру. Когда все ушли, она осматривает комнату, выходит на середину. Стоит и плачет, слезы текут у нее по лицу.

Незаметно вошел В о л о д я. Вероника его увидела и не скрывает своих чувств.

В е р о н и к а. Пианино и раньше здесь стояло… Помню, один раз мы пришли с ним из кино… (Замолчала.)

В о л о д я. Завтра надо будет тебе съездить в институт, узнать о приеме.

В е р о н и к а. Боюсь, примут ли!.. Но надо работать, работать, работать!.. Я отстала на тысячелетие.

Входит М а р к.

М а р к (Вероника). Ты опять возвращаешься к любимому делу? Видишь, я говорил…

В е р о н и к а. Неужели ты не понимаешь, Марк, что дядя Федя не очет, чтобы ты жил вместе с ним, в одной квартире?

М а р к. Он мне этого не говорил!

В е р о н и к а. А ты не догадываешься?

М а р к (Володе). Уйди на минуту, пожалуйста. Мне с Вероникой надо поговорить.

В о л о д я (Веронике). Уйти?

В е р о н и к а. Как хочешь.

В о л о д я. Я останусь.

М а р к (Веронике). Ты стала очень взрослой, Вероника… Я люблю тебя… Если ты крупный человек, а всякий художник должен быть крупным человеком, ты обязана понять меня, понять, что я старался стать выше повседневности, обыденности и шаблона… Когда ты поступишь учиться и с головой уйдешь в искусство, ты поймешь, что, кроме него, ничего нет в мире… И оно требует всего человека целиком, запрещает ему служить любой иной великой цели, так как служить двум великим целям нельзя… Ты поймешь…

В е р о н и к а. Твоя ложь удивительно похожа на правду… Но все гораздо проще, Марк, - я не люблю тебя… Я никогда не любила… Мне было восемнадцать лет, и у меня все перепуталось в голове… Ты меня извини, но я презираю тебя… Неужели ты думешь, что Борис, который любил науку не меньше, чем ты музыку, даже больше – да-да-да, больш, - изменил ей, когда ушел на войну?..

М а р к. Борис это сделал легко, он не поднялся, выше, поэтому он никогда не стал бы большим ученым…

В е р о н и к а. Стал бы, стал бы. Стал!

В о л о д я. Он уже был большой человек – это еще важнее. В отличие…

М а р к. Пожалуйста, не веди себя как инвалид Отечественной войны на базаре… Твои интересы мне видны вполне отчетливо…

В о л о д я. На что ты намекаешь?

В е р о н и к а. На меня, Володя.

В о л о д я. Вот что, гений, тебе надо бы жить тише, осторожнее.

М а р к. Не размахивай своей култышкой, петушок. Не бренчи медалью – это ведь из-за тебя Бориса убили.

В о л о д я (опешив). Что?!!

М а р к. Фак есть факт. Это тебе надо жить потихоньку.

В о л о д я. ДО чего нелепое положение! Ты знаешь, на фронте проще: враг перед глазами, ясно, что с ним делать. А вот здесь ты стоишь передо мной, а что я могу? Тебя же убить надо, гад! Понимаешь, убить! Убить, а нельзя.

Входит А н н а М и х а й л о в н а.

А н н а М и х а й л о в н а. Вы, никак, ссоритесь?

В е р о н и к а. Нет, так… разговариваем…

А н н а М и х а й л о в н а. Ну, у молодежи всегда есть о чем поговорить.

М а р к. Ну что ж, оставайтесь в плену ваших ординарных суждений…

В е р о н и к а и М а р к уходят в разные стороны.

А н н а М и х а й л о в н а (Володе). Вот ты скоро у нас и студентом станешь. Мы с отцом давно мечтали об этом.

В л о д я. Я не буду студентом, мама!

А н н а М и х а й л о в н а. А как же?

В о л о д я. Завтра я пойду в военкомат и попрошу, чтобы меня снова взяли на фронт.

А н н а М и х а й л о в н а. Что ты, мальчик мой…

В о л о д я. И не возражай.

А н н а М и х а й л о в н а. Ты ни о ком не думаешь, кроме себя.

В о л о д я. Думаю. Без этого мне, может быть, и жить нельзя.

А н н а М и х а й л о в н а. Да тебя и не возьмут, Володя.

В о л о д я. Возьмут, еще как! Я здоров, совершенно здоров.

Входит Ф е д о р И в а н о в и ч.

Федор Иванович, меня могут взять снова в армию? Могут? А? Я здорово?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Абсолютно! Хоть сейчас! По первой статье пойдешь!

В о л о д я (матери). Видала! (Ушел.)

А н н а М и х а й л о в н а. Господи, хоть бы война сегодня кончилась…

Ф е д о р И в а н о в и ч. Не волнуйтесь, Анна Михайловна, ему еще года два силы набирать… Не возьмут… Это я так сказал – вижу, вожжа ему под хвост попала… Что вы плачете, Анна Михайловна?

А н н а М и х а й л о в н а. Сама не знаю.

В а р в а р а К а п и т о н о в н а (проходя). Анна Михайловна, посмотрите, может быть, газ опять работать начал, поставьте кастрюли.

Обе уходят. Вошла И р и н а.

И р и н а. Фонарики зажгли. Слабо горят, фонарики-сударики. (Отцу.) Ты что, устал?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Слегка. Ну что ж, наша москоавская квартира приобретает совсем довоенный вид. Все как было…

И р и н а.

«Все как было. Только странная

Воцарилась тишина,

И в окне твоем – туманная

Только улица страшна».

Входит В е р о н и к а.

Может быть, за стол сядем? Отец давно есть хочет, да терпит.

В е р о н и к а. А ты?

И р и н а. Ну, я тоже хочу.

В е р о н и к а. Так бы и говорила… Нечего на отца сваливать!

И р и н а (зовет). Бабушка!

Входят В а р в а р а К а п и т о н о в н а и А н н а М и х а й л о в н а.

Сядем мы за стол или нет?

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Странно, Ирина, как будто задержка из-за нас.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Все в сборе, ну, садись. Ируша, в шкафчике…

И р и н а. …на заветной полочке… Уже успел?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Угу.

И р и н а выходит и быстро возвращается.

Наконец-то я на свое место сел. Мама, займите ваше парадное кресло. Время и на нем оставио свои следы. Анна Михайловна, сюда. Ирина, твой стул давно пора бы на чердак выбросить, но, откровенно говоря, мне этого не хочется.

И р и н а. Я, кажется, тебя не подведу.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Ты, Вероника, часто здесь сиживала, тут и останешься.

Все рассаживаются.

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Маркуша, иди ужинать!

Ф е д о р И в а н о в и ч. А где Володя? Его на это место посадим…

Входят А н о с о в а с с ы н о в ь я м и и М а р к.

А н о с о в а. Вот они! Константин-то видели какой? А?.. А Василий?!

В а с и л и й. Мать, ты нас, как циркачей каких, демонстрируешь… На дню по десять раз. Мы уж устали…

А н о с о в а. И буду!.. Поищи таких, как вы! (Показывает на ордена, что на груди у ребят.) Это – за взятие Ростова, правильно? Это – за то, что боеприпасы вез под таким огнем-огнищем! Правильно? Это – за… Как деревня-то называется?

К о н с т а н т и н. Ну, Семеновское… Мам…

А н о с о в а. Правильно! Это – особый – командира спасал под Белой Церковью…

В а с и л и й. Мать, отпусти…

А н о с о в а. А это – «За отвагу». А отвага была вот в чем…

К о н с т а н т и н. Отпусти!

Во время этого разговора вошли В о л о д я и З а й ц е в.

З а й ц е в. Слушай, ты под Белой Церковью у кого служил? Не у Дегтярева, часом?

В а с и л и й. А ты что, Дегтярева знаешь?

З а й ц е в. Дегтярева-то? Ого! Да ты знаешь, как он ко мне относился…

В а с и л и й. Дегтярев?

З а й ц е в. Дегтярев!

В а с и л и й. Д аты не того… не заливаешь?

З а й ц е в. Я заливаю?

В а с и л и й. Ты…

З а й ц е в. Лучше скажи, откуда ты его знаешь?

В а с и л и й. Я?

З а й ц е в. Ты.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Тихо, тихо, генералы! Отложите воспоминания на мгновение, нам еще их на всех хватит, а пока… за стол! Аграфена Иванована, Иван Петрович, Костя, Василий, - прошу!

Зайцев достает паек.

К о н с т а н т и н. Я – за нашим паем! (Пытается уйти, его не пускают.)

Ф е д о р И в а н о в и ч. Вот она, святая минута, - все вместе, друзья!

Звонок в дверь.

Нет, все-таки кого-то чертушка принес! Войдите!

Входит Л ю б а.

Л ю б а. Здравствуйте. Не узнаете меня? Я – Люба. Помните?

Федор Иванович кивает головой.

Только я теперь Кузьмина. Муж мой – Кузьмин Анатолий Александрович, мы поженились в ноябре сорок первого года, он тоже работал вместе с Борисом Федоровичем… Мы всё знаем, всё знаем! Анатолий мне о нем столько рассказывал… Так вот, перед самым отъездом на фронт мой муж взял у Бориса Федоровича тетради и чертежи – у них была совместная работа.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Помним-помним…

Л ю б а. Теперь эта работа далеко продвинулась вперед, ею занимается целая лаборатория – дело, конечно, не так скоро, сами понимаете – война!.. Да, я сбилась… Вот в решении одного вопроса у Бориса Федоровича, как говорил муж, была удивительная догадка… Этой тетради не оказалось тогда… Если бы вас не затруднило…

Ф е д о р И в а н о в и ч. Батюшки, да ведь три года прошло!

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Все тетради Бориса я сохранила – они у меня.

Л ю б а. Я не так давно вернулась из эвакуации, из Ташкента…

Ф е д о р И в а н о в и ч. А ваш муж, товарищ Кузьмин? Что же он не зашел?

Л ю б а (удивлена, что не знают). Анатолий в ноябре сорок первого года ушел в армию, он сейчас в Западной Белоруссии… Чудак, пишет, что «…поверь, я еще буду штурмовать Берлин…» (Смеется.) Это он-то… Берлин! Он же мышей бится… (Смеется.) Извините… Я так волнуюсь за него…

З а й ц е в. Нас теперь не остановишь…

М а р к. Да, войну мы явно выигрываем, а после войны наше государство развернется!

З а й ц е в. Сестра пишет – от деревни одни головешки остались.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Ладно-ладно, воины. А сейчас – за стол! Мы-то, Бороздины, сегодня в Москве первый день.

Во время этого разговора Марк встает и идет к выходу. Никто не замечает, кроме бабушки.

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Маркуша, ты куда?

М а р к. Вы извините. Пойду… дела… Желаю успеха! (Уходит.)

Ф е д о р И в а н о в и ч. Выпьем молча за тех, кто молчит, сказав свое слово.

Залп. Салют.

В о л о д я. Салют.

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Объявился, голубчик, раньше времени!

И р и н а. Интеерсно, что взяли? У соседей узнаю. (Выбегает.)

В а р в а р а К а п и т о н о в н а. Из двухсот двадцати четырех орудий – сразу слышно.

Вбегает И р и н а.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Ну, что взяли?

И р и н а. Наши войска с боями прешли границу Германии.

А н н а М и х а й л о в н а. Пойдемте на улицу, посмотрим.

Все уходят. Остаются Володя и Вероника.

В е р о н и к а. Ты помни то место, Володя.

В о л о д я. Западная окраина Смоленска.

В е р о н и к а. Кончится война, и я поеду туда.

Пауза.

Слушай, Володя, я хочу поговорить с тобой серьезно.

В о л о д я. Что?

В е р о н и к а. Ты не жди от меня ответа.

В о л о д я. Я же тебя ни о чем не спрашиваю.

В е р о н и к а. Спрашиваешь. Все время.

В о л о д я. А ты не отвечай, я же не прошу. Ждал и буду ждать.

В е р о н и к а. Ты и представить себе не можешь, кем был для меня Борис. Нет, не был, а есть. Ночью, когда все спят, я разговариваю с ним, и он всегда дает мне ответы. Черты его лица уходят из памяти… и это не беда. Я люблю его, Володя! И жизнь свою хочу прожить хорошо! Я сейчас все время спрашиваю себя: зачем я живу? Зачем живем мы все, кому он и другие отдали своим недожитые жизни? И как мы будем жить?..

З а н а в е с