Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


Глава XII. ВИКОНТЕССА




 

Баттиста, хозяин гостиницы 'Шпаги», подобрал слугу для мистера Мелвила — француза по имени Филибер, превосходного парикмахера.

Сей Филибер — толстенький человечек лет сорока, с мягким голосом и неслышной походкой, — несколько лет служил у герцога де Линьера. Но гильотина забрала голову герцога, и Филибер оказался без работы. А когда другие аристократические головы Франции оказались столь же нестойкими, Филибер последовал примеру эмигрировавших из республики, в которой Национальный Брадобрей оставил без работы парикмахеров.

Марк-Антуан, который очень заботился о состоянии своей великолепной черной гривы, благодарил бога за это и принял француза на службу.

В тот день, в соответствии со своими обязанностями перед головой своего нового хозяина, Филибер его брил. Во время этой интимной операции ворвался мессер Вендрамин, очень нарядный в сиреневой тафте. Он бесцеремонно прошелся, помахивая тростью с золотым набалдашником, и устроился на стуле у туалетного столика, откуда и принялся рассматривать окаменевшее лицо мистера Мелвила.

Он развлекал англичанина беседой, пересыпая анекдотами, в основном скандальными, а иногда и непристойными, в которых он неизменно выступал героем. Присутствие Филибера не стесняло его. Сэр Леонардо тем самым продемонстрировал, что в Венеции сдержанность не была в почете.

Марк-Антуан, мысленно послав его к дьяволу, позволил ему болтать и напустил на себя сонный вид.

— Я повезу вас сегодня, — заявил Вендрамин, — в одно из самых изысканных и недоступных казино в Венеции — в казино восхитительной Изабеллы Теоточи. Вы слыхали о ней?

Мелвил не слыхал. Венецианец разболтался.

— Я беру вас туда по просьбе очаровательной дамы, которая обратила на вас внимание и желает с вами познакомиться. Это очень дорогой для меня друг — виконтесса де Сол.

Сжимая бритву в руке, Филибер отскочил с испуганным воплем:

— О боже! — голос его утратил мягкость. — За двадцать лет со мной такого не случалось. Я никогда не прощу себе этого, месье! Никогда!

Кровавое пятно, заливавшее пену на щеке Мелвила, красноречиво объясняло страдания слуги.

Вендрамин разразился бранью в адрес несчастного француза:

— Неуклюжая, неловкая деревенщина! За это ты будешь бит палкой! Что за черт! Ты слуга или мясник?

Марк-Антуан оставался бесстрастным.

— Погодите, сэр! Погодите, — он взял угол полотенца и занялся порезом. — Вопрос не в том, сумеете ли вы простить себя, Филибер; но сможете ли вы простить меня, испортившего рекорд ваших двадцати лет. Промах был мой, дружище. Я задремал под вашей нежной рукой.

— О, месье! О, месье! — тон Филибера выражал нечто невыразимое.

Вендрамин усмехнулся.

— Клянусь небесами, вы, англичане, непостижимы. Филибер лихорадочно засуетился, разыскивая свежее полотенце и смешивая что-то в тазу.

— У меня здесь вода, которая остановит кровотечение из пореза почти моментально, месье. Пока я уложу вам волосы, кровотечение прекратится, — и он приступил к оказанию помощи.

— Вы очень добры, сэр, — проговорил он с трогательной благодарностью в голосе.

Следующей фразой Марк-Антуан дал понять, что эта тема исчерпана:

— Вы говорили, сэр Леонардо, о даме… О даме, которой вы собираетесь представить меня. Вы назвали ее, не так ли?

— Ах, да. Виконтесса де Сол. Вы будете рады этой встрече.

— Не могу придумать никого, кто бы заинтересовал меня больше, — произнес Мелвил тоном, который вызвал острый взгляд Вендрамина.

— Вы слышали о ней?

— Это имя очень известно.

— Она в эмиграции. Вдова виконта де Сол, который был гильотинирован во времена Террора.

Вот оно что! Вне всякого сомнения, это — та самая виконтесса, которую Лальмант назвал творением Лебеля. Само по себе это в достаточной степени объясняло титул, добытый для нее Лебедем. Учитывая связь негодяя с Солом, можно понять, что это прежде всего и пришло ему на ум. Об опасности, которой грозит ему встреча с этой дамой в нынешней ситуации, Марк-Антуан мог только предполагать. Но, в любом случае, теперь его долг — разоблачить ее как шпионку, и она недолго будет представлять для него угрозу.

Они пришли в казино Изабеллы Теоточи — чувственной и прекрасной греческой жеманницы, которая после развода с ее первым мужем, Карло Марино, была теперь объектом немыслимых ухаживаний патриция Албрицци. Это частное казино, предоставленное ей французским Директором, не было похоже на казино дель Леоне. Здесь не играли. Эти комнаты были предназначены для интеллектуальных встреч. Это был храм художников и писателей, где Теоточи была верховной жрицей, где лучшие современные творения составляли предмет обсуждения в увлекательных беседах, где передовым идеалам, занесенным из Франции, был дозволен свободный полет. И столь серьезной была эта эпидемия, что британский и русский послы, видя в этих сборищах рассадники якобизма, убеждали государственных инквизиторов уделить им должное внимание.

Восхитительная Теоточи сделала Марку-Антуану небрежное приглашение, не проявив к нему особого интереса. В эту минуту она была увлечена и очарована худым, бледным юношей с семитическими чертами лица, склонившимся над ней в красноречивой и пылкой тираде.

Если он и сделал паузу, когда Вендрамин представлял своего англичанина, так единственно для того, чтобы свирепо посмотреть на него, разгневавшись на то, что его перебили. Он ответил коротким, пренебрежительным, несколько рассеянным кивком на горячее приветствие Вендрамина в свой адрес.

— Невоспитанный юный задавака, — осудил его Леонардо, едва они отошли.

Впоследствии Марк-Антуан узнал, что это был Уго Фосколо — студент из Цара, ставший драматургом, уже в восемнадцать лет удививший Италию своим рано раскрывшимся гением. Но в тот момент его внимание было занято совсем другим предметом.

Марк-Антуан нашел фарфоровую даму из казино дель Леоне восседающей на диване и принимающей ухаживания небольшой группы оживленных кавалеров, среди которых он узнал Рокко Терци по его беспокойным глазам. Рассматривая ее, он подумал, что мало кому довелось наслаждаться созерцанием своей собственной вдовы.

Ее быстрый взгляд сказал ему, что она заметила его появление. Тогда он подошел и склонился перед ней, и она лукаво сказала ему, что он пришел как раз вовремя, чтобы обуздать скандальные речи окружавших ее кавалеров, у которых нет ничего святого.

— Это слишком строго, — запротестовал Рокко Терци. — Мы не касались святого. А мадам Бонапарт едва ли святая, даже если толпа и считает ее божеством.

Он сослался на достигшие Венеции отчеты о преклонении перед мадам Жозефиной во время ее прибытия в Париж с захваченными австрийскими штандартами, отправленными Бонапартом в столицу Франции, и о титуле «Богини Нашей Победы», которым публика приветствовала ее при каждом ее появлении.

Вскоре Марк-Антуан счел своевременным разобраться в том, что он хотел выяснить.

— Я полагаю, что у нас есть общие знакомые, мадам. В Англии я знаю другую виконтессу де Сол.

Голубые глаза вспыхнули. Но движение медленно колеблющегося веера не задержалось и не сбилось.

— А-а… — протянула она. — Это моя вдовствующая виконтесса. Мать моего последнего мужа. Он гильотинирован в девяносто третьем году.

— Я слыхал об этом. Но есть и другие, — его скучающие глаза внимательно следили за ней. — Это Камиль Лебель, например.

— Лебель? — она в раздумье нахмурила брови и медленно покачала головой. — Среди моих друзей не числится такого имени.

— Не выдумал же я этого. Но вы должны были слышать о нем. Некоторое время Лебель был слугой виконта де Сол.

— Ах, да, — сказала она рассеянно. — Кажется, я что-то припоминаю. Но я никогда не была знакома с этим человеком.

— Странно. Помнится, он говорил о вас и рассказывал мне, что вы в Италии.

Он взглянул на нее и напоследок швырнул потрясающую бомбу:

— Несчастный товарищ! Он умер неделю или две назад. Ее ответу предшествовала лишь маленькая пауза:

— Тогда не будем беспокоиться о нем. Расскажите мне о живущих. Садитесь рядом со мной, мистер Мелвил, и расскажите о себе.

Полное отсутствие интереса к судьбе Лебеля успокоило Марка-Антуана. Слуга из Сола, заключил он, не был знаком с ней лично. Его связь с ней ограничивалась всего лишь подсказкой Баррасу о присвоении ей титула ради удобства в ее деятельности.

Интерес к Марку-Антуану рассеял ее аудиторию. Только Терци и Вендрамин задержались возле них. Леонардо сам увел его.

— Не будем мешать доверительной беседе, Рокко. Пойдемте и расстроим левантийца Фосколо, расхваливая ему Гоцци.

Оставшись наедине с дамой, претендовавшей на место его вдовы, Марк-Антуан оказался под частым огнем вопросов. Более всего она хотела узнать цель его приезда в Венецию и суть его отношений с Пиццамано. При этом она немного лукавила. Но он решил не подавать вида, что заметил это.

Он рассказал, что узнал семью Пиццамано в Лондоне, когда граф был там венецианским послом, и они подружились.

— Один из них определенно на военной службе? — она хитро наблюдала за ним поверх веера.

— О да. Доменико.

— Вы разочаровали меня. Леонардо напрасно беспокоится.

— Сэр Леонардо беспокоится? На мой счет?

— Вы, конечно, знаете, что он собирается жениться на Изотте Пиццамано. Он чувствует в вас соперника.

— И он оставил нас наедине, чтобы вы могли выяснить для него, есть ли основания считать меня таковым?

Она возмутилась.

— До чего вы прямолинейны! Боже мой! Но в этом есть и прелесть. А как строго вы смотрите на женщин! Под таким строгим взглядом я никогда не солгу. Мне этого не хочется. Вы умеете держать обещание?

— Испытайте меня, если сомневаетесь в этом.

— Вы угадали. Это очевидно для того, кто хорошо знает Вендрамина. Бели бы у него не было важной цели, он не оставил бы нас наедине с такой готовностью.

— Позвольте мне надеяться, что у него часто будут возникать такие цели. Но возможно ли, чтобы я поставил его в затруднение и относительно вас?

— Вы настолько невежливы, что еще и удивляетесь?

— Меня смущает количество объектов его ревности. Есть ли в Венеции дамы, с которыми я могу дружить, не опасаясь убийства от рук месье Вендрамина?

— Теперь вам угодно посмеяться, а я серьезна. О, очень серьезна. Он ревнив, как испанец, и опасен в своей ревности. Могу я успокоить его по поводу донны Изотты?

— Если вы не очень заинтересованы в моей смерти.

— Вовсе нет. Я хотела еще увидеться с вами.

— Несмотря на испанскую ревность этого ревнивого Вендрамина?

— Если вы так храбры, как кажетесь, навестите меня вскоре. Я поселилась в доме Гаццолы, это возле Риальто. Гондольер знает, где это. Вы придете?

— В своих мыслях я уже там.

Она улыбнулась. Приятная, пленительная улыбка, — отметил он, не упустив из вида и морщинки возле ее живых глаз, выдающие возраст больший, чем это показалось сначала.

— Для англичанина, — сказала она, — у вас, пожалуй, нет недостатка в предприимчивости. Наверное, вы освоили это одновременно с вашим превосходным французским.

Вендрамин и Терци вернулись. Марк-Антуан поднялся и склонился к ее руке.

— Я буду ждать вас, — сказала она. — Помните!

— Излишний приказ! — запротестовал Марк-Антуан.

Терци увел его представить другим присутствующим и подкрепиться. Потягивая рюмку мальвазии и прислушиваясь к возбужденному спору о сонете между двумя любителями поэзии, он увидел Вендрамина на том самом месте около маленькой лжевиконтессы, которое он только что освободил, очень занятого серьезной беседой.

Точно разобраться в запутанных отношениях между Вендрамином и этой женщиной было лишь частью — и менее важной частью — проблем, стоявших перед Марком-Антуаном. Зная, что она является активнейшим французским тайным агентом, занимающимся в настоящее время подкупом такого ценного для антиякобинского движения в Венеции человека, как Вендрамин, он считал своим долгом немедленно разоблачить ее. Обязанный поступить именно так, он превозмог бы угрызения совести. Но она была женщиной очень изящной и хрупкой, и вид этой стройной белой шейки в удушающей петле был бы просто ужасным. И рыцарский дух заставил отказаться от требования долга. Мысль о том, что подкуп Вендрамина, если состоится, откроет путь к спасению Изотты, он обязан был отвергнуть как неприемлемую, пусть даже это было для него невыгодно. Здесь он подчинился долгу.

В таком противоборстве целей личных и политических он отложил решение этой проблемы, пока грядущее не станет более понятным. Он мог держать эту вдову под скрытым наблюдением и видеть не менее скрытые меры, предпринимаемые для соблазнения Вендрамина.

Это и привело его через несколько дней во французскую миссию в то время, когда Венеция была встревожена известием о том, что, ссылаясь на военную необходимость, австрийцы заняли крепость Песчиера.

Лальмант потирал руки от удовольствия при таких новостях.

— Мне кажется, — сказал французский посол, — что после этого мы можем поступать как пожелаем. Допуская нарушение своих границ австрийцами, Венеция вряд ли решится выразить недовольство, если мы поступим так же. Невооруженные нейтралитеты, как я понимаю, бесправны.

Марк-Антуан съязвил:

— Было бы лучше избежать необходимости безрассудной растраты вами национальных средств.

Лальмант оторвался от депеши.

— Какая блоха вас укусила? В какой безрассудной растрате я повинен?

— Я подумал о Вендрамине, на подкуп которого вы тратите так много и так напрасно.

— Почему напрасно? А, это! Вы хорошо информированы.

— Достаточно хорошо. Я замечаю суету военных приготовлений там, где до настоящего времени было мирное безразличие, и я знаю, где искать причину — в красноречии Вендрамина на последнем собрании Совета, когда он был поддержан всей массой барнаботти. Затрачивая столько золота и трудов, вы могли совершенно избежать этого.

— Ба! — Лальмант вытянул руку медленно вверх и сжал пальцы в кулак. — Он будет у меня здесь, как только я этого захочу.

— Тогда почему вы позволяете ему блеять об обороне и вооружении? Сколько еще вы будете позволять ему работать на австрофилов?

— Всему свое время, гражданин депутат. Чем дальше мы его завлечем в трясину, тем труднее ему будет выбраться, — и он повернулся, чтобы взять два конверта со стола. — Письма для вас.

Одно из них было от Барраса. Директор писал о разных проблемах и особенно подчеркивал необходимость согласованного взаимодействия с Бонапартом, который обязан оказывать любую помощь. Марк-Антуан увидел в этом растущее влияние главнокомандующего Итальянской Армией.

Другое письмо было от самого Бонапарта Оно было бесстрастным, кратким, безапелляционным и удивительно плохим в смысле грамотности. Оно информировало депутата Лебеля о том, что генерал Бонапарт требует промеривания каналов, по которым можно подступиться к городу Венеции. Он добавил, что писал об этом Лальманту и приказывал ему провести эту работу еще до нынешней просьбы к депутату объединиться с послом.

Поскольку дело уже находилось в ведении Лальманта, Марк-Антуан тут же обратился с ним к послу, будто сообщал ему новость.

— Да, да, — перебили его. — Я тоже получил письмо от генерала. Он порядочно опоздал. Эти солдаты думают, что им одним дано увидеть очевидное. Мы работаем над этим уже несколько недель.

Марк-Антуан проявил соответствующую заинтересованность.

— Кто работает над этим?

— Наша бесценная виконтесса.

— Вы не рассказывали мне, что она сама занимается промериванием, не так ли?

— Не будьте глупцом. Она загружена делами. Она просто подкупила негодяя по имени Рокко Терци — еще одного заморыша-барнаботти, и он сам нанимает еще трех или четырех негодяев. Они работают для него по ночам и ежедневно предоставляют ему свои результаты, на основании которых он готовит карты. Я хотел сам проинформировать генерала о проделанной работе. Марк-Антуан равнодушно пожал плечами.

— Вы избавите меня от хлопот. Он скрывал свою тревогу, пока не уединился с графом Пиццамано.

Граф гневался на апатию правительства и народа к происходящему. Особенное отвращение вызывал у него Дож. Вдоль каналов и узких улочек города разносилась новая песня:

 

El Doge Manin

Dal cuor picenin

L'e streto de man

L'e nato furlan[28].

 

Но даже этот памфлет, в котором игрой слов происхождением Фриулиана насмешливо объяснялось его мелочное сердце и скупая рука, проявившиеся в отсутствии его вклада в дело обороны, не мог уязвить в графе дух патриотизма.

— Нынче у меня есть результаты, — сказал Марк-Антуан. — Я раздобыл для вас нечто такое, что должно заставить Людовико Манина почувствовать серьезность французской угрозы.

И он поделился сведениями о промеривании каналов. Трудно понять, что больше вызвал его рассказ: испуга или решимости. Но, безусловно, граф был в сильном возбуждении, когда повез Марка-Антуана в дом Пезаро к Дожу.

Две баржи стояли у ступеней крыльца а гора ящиков и коробок заполняла вестибюль, предвещая скорый отъезд Манина в его поместье Пассериано.

Правитель согласился принять их. Но приветствие его было нетерпеливым. Он был одет для поездки, а они задерживали и без того запоздалый отъезд, если он намечал добраться до Местре к наступлению ночи. Он надеялся, что важность сообщения оправдает задержку.

— Ваша Светлость сами составите свое мнение, — мрачно произнес граф. — Рассказывайте, Марк.

Выслушав рассказ, Дож страдальчески заломил руки. И все-таки он был склонен не придавать известию особого значения, что оставляло неприятный осадок. О, да. Он вполне это допускает. Но ведь в Светлейшей уже идут приготовления. Скорее всего Франция, как и сама Венеция, просто склонна готовиться к отдаленным случайностям. Он был убежден именно в этом, основываясь на полученных им заверениях, что мир между Францией и Империей теперь уже не за горами. Он положит конец всем мучительным вопросам.

— Но до подписания мира, — отозвался Марк с вызывающей твердостью в голосе, — мучительные вопросы останутся, и ответы на них должны быть найдены.

— Должны быть найдены?!

Дож уставился на него, глубоко оскорбленный тем, что чужеземец, даже не венецианец, взял такой тон с правителем Венеции.

— Ваша Светлость помнит, что я говорил от имени британского правительства. Можете считать, что говорил сам мистер Питт. Вспомнив это, возможно, Ваша Светлость извинит откровенность, к которой меня обязывает долг.

Дож сделал вид, будто ему дурно.

— В такой беспокойный момент… — прошептал он. — Как вы видите, Франческо, я у края жизни. Мое здоровье предупреждает об этом. Я слишком толст, чтобы перенести здешнюю жару. Я уезжаю в Пассериано. Я заболею, если останусь в Венеции.

— Венеция может заболеть, если уедете вы, — сказал граф.

— И вы туда же! Мне преувеличенно вменяют в обязанности все, что угодно, только не мои личные заботы. Боже мой! Похоже, граф, вы тоже считаете, что Дож — не человек, не из плоти и крови. Но, как и у других, у него есть пределы выносливости. Говорю вам, мне нехорошо. И вопреки этому я остаюсь в этой липкой жаре, чтобы изучать всякие слухи, которые вы и все прочие считаете нужным передать мне!

— Это не слух, Ваша Светлость, — сказал Марк-Антуан. — Это факт, и притом из тех, которые приводят к важнейшим выводам.

Дож прекратил свои бесцельные сварливые скитания по комнате. Он выпрямился перед посетителями, уперев руки в широкие бока.

— Ладно, как же я узнаю, что это факт? Где доказательства этой неправдоподобной истории? Это неправдоподобно. Крайне неправдоподобно. Кроме того, Венеция не имеет отношения к войне. Война идет между Францией и Империей. Действия Франции здесь имеют целью просто уменьшить давление на свои армии на Рейне. Если бы люди помнили это, было бы меньше этой панической чепухи, этого безумия вооружений. Вот что может доставить нам хлопоты, ибо может быть воспринято как провокация и тем самым принести нам бедствие, от которого, как полагают глупцы, можно будет защититься.

Невозможно было переубедить упрямство столь закоренелое, что находило себе подтверждение буквально во всем. Но Марк-Антуан был последователен в этом деле.

— Ваша Светлость справедливо требует подтверждений. Подтверждения можно найти в доме Рокко Терци.

Этим он вызвал лишь глубочайшее раздражение.

— Но вы выдвигаете обвинение! Поистине, Франческо, вам подобает лучше знать, с чем обращаться ко мне. Обвинение — для государственных инквизиторов. К ним и обращайтесь. Пройдет немало времени, прежде чем они найдут подтверждение этой неправдоподобной истории. Поэтому идите к инквизиторам, Франческо. Не теряйте зря времени.

Так он отделался от тех, кто хотел ему помочь в его главной заботе, чтобы отправиться в Местре.

Граф, в душе полный презрения к Дожу, провел Марка-Антуана через Пьяцетта к Дворцу Дожей. Они застали секретаря государственных инквизиторов здесь же, в конторе. И, по просьбе Мелвила, граф выдвинул обвинение против Рокко Терци.

Среди ночи мессер гранде[29], по званию — капитан юстиции, в сопровождении дюжины людей нагрянул к Рокко Терци в дом на канале Св. Моисея, где тот жил в роскоши, которая выдавала его сама по себе. Кристофоли, доверенный агент тайного трибунала, тщательно просмотрел имущество и бумаги подозреваемого — и среди них нашел аккуратно сложенные карты.

Брат Терци, узнав об аресте, через два дня предстал перед государственными инквизиторами, чтобы из братских чувств попытаться обеспечить все необходимое для комфорта заключенного.

Он получил от секретаря спокойный ответ, что заключенному уже ничего не понадобится.

Это было правдой, ибо Рокко Терци — человека с беспокойными глазами — признали виновным в величайшей измене и тихо задушили в тюрьме Пьомби.

 


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 47; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.006 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты