ГЛАВА XXI. СОВЕСТЬ КАРДИНАЛА

Кардинал-архиепископ вернулся домой после воскресной вечерни, которую отправлял самолично. Для этого ему пришлось покинуть Эскориал на рассвете, гнать лошадей и часто менять их, что было привилегией короля и инквизиторов. Его высокопреосвященство просмотрел бумаги по делу своего заблудшего племянника. Тут он припомнил: когда за ним явился королевский гонец из Эскориала, он собирался вызвать к себе инквизитора Арренсуэло, чтобы обсудить кое-какие неясности.

Он освежил в памяти сведения, изложенные в служебной записке Арренсуэло, и на этот раз отнесся к ним внимательнее, чем раньше, что объяснялось недавней беседой с королем. Генерального инквизитора вдруг одолели сомнения: ему передалась тревога, сквозившая в донесении Фрея Хуана. Кардинал понял, что они могут увязнуть в сложностях, недооцененных Арренсуэло. Он тотчас послал за ним, и Фрей Хуан с готовностью явился на вызов.

Честный и богобоязненный, Фрей Хуан де Арренсуэло, не колеблясь, искренне и обстоятельно изложил свои сомнения.

Начал он с признания: возможно, дело обстоит именно так, как логично изложил в своем обвинении Фрей Луис Сальседо. Но все же совесть его неспокойна, ибо он не считает, что обвинение в колдовстве доказано. Исходя из интересов дона Педро, он хотел бы, чтобы обвинение было подтверждено доказательствами, и потому должен проявить большую осторожность в суждениях. Ведь все мы с такой опасной легкостью принимаем желаемое за действительное. Слова и поступки, исходя из которых Фрей Луис сделал свои выводы, в совокупности дают серьезные основания для подобных заключений, и тем не менее, их можно истолковать иначе.

К примеру, отнюдь не исключается то, на чем настаивал сам дон Педро: единственные чары, которыми воздействовала на него обвиняемая, были те, что Природа дарует каждой женщине. Бог создал женщину, чтобы испытать твердость духа мужчины. Возможно, дон Педро, поддавшись искушению, забыл про нормы поведения, приличествующие каждому богобоязненному человеку. Желая взять в жены обвиняемую, он упустил из виду, что она была лютеранкой. Это само по себе серьезное прегрешение. Но в конце концов дон Педро тут же осознал свою ошибку, и с превеликой охотой согласился, чтобы англичанку обратили в истинную веру. То, что он говорил ей о силах извне, побудивших его полюбить ее, те самые слова, коим Фрей Луис придал огромную важность, возможно, всего лишь ипохондрические фантазии влюбленного. Фрей Хуан ничего не утверждал. Он просто высказывал сомнения, возникшие у него в связи с обвинением в колдовстве.

В заключение Фрей Хуан заметил, что редкая, удивительная красота, какой одарена эта женщина, и раньше, случалось, доводила мужчин до сумасбродства.

Кардинал Кирога, высокий, красивый, сильный человек пятидесяти лет, очень импозантный в своей пурпурной мантии, задумчиво сжимал и разжимал резные подлокотники кресла. У кардинала были очень красивые руки, поговаривали, что он, желая подольше сохранить кожу свежей и молодой, спал в перчатках, смазанных изнутри овечьим жиром. Он смотрел на высокого доминиканца, стоявшего перед ним в черно-белом одеянии; черты его лица свидетельствовали о самоотречении. Он тоже был задумчив.

– Я понимаю, в чем тут загвоздка, – медленно произнес кардинал. – Я догадывался о ней и раньше, собственно, из-за нее-то я вас и вызвал. То, что вы рассказали, лишь все усложняет. Вы можете что-нибудь посоветовать?

Они взглянули друг другу в глаза. Фрей Хуан слегка пожал плечами в знак беспомощности.

– Я ищу путь, чтоб исполнить свой долг. Мне представляется, надо отказаться от обвинения в колдовстве, поскольку мы не располагаем неопровержимыми доказательствами. И обвиняемая, и ваш племянник заявляют, что все дело о колдовстве сфабриковано: мы, якобы, хотим тем самым спасти дона Педро от расплаты за убийство служителя инквизиции.

– Если это неправда, почему вы так взволнованы?

– У обвиняемой есть основания так думать, если она действительно невиновна в колдовстве, – вот что меня беспокоит. Остается обвинение в ереси, и потому она понесет наказание. Мне бы хотелось обратить ее в Истинную веру и спасти ее душу, только о каком спасении может идти речь? Мы дискредитированы в глазах этой женщины. Она полагает, что нами движут недостойные мирские побуждения.

Кардинал кивнул.

– Вы глубоко вникаете в дело, Фрей Хуан.

– Это мой долг, ваше высокопреосвященство.

– Но если мы откажемся от обвинения в колдовстве, что станется с моим племянником? Он совершил святотатство, не считая других прегрешений. Потребуется суровое искупление. Жизнь дона Педро под угрозой, если мы не докажем: ответственность за его действия несет кто-то другой.

Фрей Хуан посуровел.

– Значит, мы совершим правонарушение, в котором эта женщина уже обвинила нас? – воскликнул он.

Кардинал поднялся. Теперь он стоял вровень с Фреем Хуаном, глядя ему прямо в лицо. Скулы доминиканца вспыхнули, в глазах появился злой огонек.

– Как вы смеете делать подобное заключение? – возмущенно заявил он. – Разве я произнес бы эти слова, будь я уверен, что мой племянник виновен? Разве каждый его поступок в прошлом не дает мне права полагать: не мог он совершить злодеяние намеренно, а возможно, и впрямь был околдован? Я в это, говоря по совести, верю, – подчеркнул кардинал. – Но если мы не в состоянии убедительно доказать: да, она колдунья, означает ли это, что наш долг – обречь дона Педро на бесславие, смерть и конфискацию имущества?

Даже если Фрей Хуан по-прежнему сомневался в искренности кардинала, в его беспристрастии, он из сострадания был готов поверить, что любовь к племяннику побуждает кардинала счесть свои предположения убеждением.

Дилемма была ему ясна, но тем не менее, Фрей Хуан лишь вкратце напомнил кардиналу суть дела.

– Обвиняемая признает факты, на которых Фрей Луис построил свое обвинение. Но она не соглашается с выводами, сделанными Фреем Луисом из этих фактов, и небезуспешно их оспаривает. Выводы, несомненно, убедительны, правдоподобны, хорошо обоснованы. Но поскольку они никем, кроме доносчика, не подтверждаются, мы не вправе обвинить ее в колдовстве. И я не представляю, где можно получить нужное нам подтверждение, – мрачно добавил доминиканец.

– Где? Да у самой обвиняемой! – воскликнул кардинал тоном человека, утверждающего очевидное.

Фрей Хуан покачал головой.

– Она не сдастся, в этом я уверен.

Кирога снова посмотрел ему прямо в лицо, и глаза его сузились.

– Но вы еще не приступали к дознанию, – мягко напомнил он.

Фрей Хуан воздел руки к небу.

– Если я и не прибег к дознанию, – сказал он с раскаянием в голосе, – несмотря на то, что члены трибунала подталкивали меня к этому, то только потому, что был твердо убежден в его тщетности.

– Тщетности?

Удивление кардинала было красноречивее слов. На лице доминиканца мелькнула грустная улыбка.

– Вы не видели этой женщины, ваше высокопреосвященство. У вас не было возможности убедиться в силе ее духа, несгибаемости, решительности. Если правда дает ей силу, – а это вполне возможно в деле о колдовстве – то как бы палачи ни терзали ее, я не верю, что они вырвут у нее признание. Я долго размышлял об этом, ваше высокопреосвященство. Моя работа дала мне какое-то знание человеческой природы. В некоторых мужчинах и женщинах экзальтация вызывает отрешенность духа, и они не ощущают собственной плоти, а потому не чувствуют боли. Мне кажется, обвиняемая из этой породы. Если она невиновна в колдовстве, осознание своей невиновности приведет ее в состояние экзальтации. – Доминиканец помедлил, потом заключил. – Если мы не откажемся от обвинения в колдовстве, нам, вероятно, придется прибегнуть к пыткам. Но если мы потерпим неудачу, в каком положении окажется дон Педро де Мендоса?

Генеральный инквизитор тяжело опустился в кресло. Голова его поникла, и он прошептал сквозь стиснутые зубы:

– Черт бы побрал дурака, сам себя выставил в таком виде, – и добавил с еще большей горячностью. – И черт бы побрал этого Фрея Луиса Сальседо: мог бы и не проявлять излишнего рвения.

– Фрей Луис действовал в меру своих возможностей и руководствовался лишь чувством долга. Он в своем праве, ваше высокопреосвященство.

– Но все же он действовал опрометчиво. Вы все поняли, вас беспокоит эта история. Не следовало предъявлять подобное обвинение, не посоветовавшись со мной. Обвинение в колдовстве всегда трудно доказуемо.

– Но если бы мы не предъявили ей этого обвинения, как выглядело бы дело дона Педро?

Кардинал поднял руки и с силой хлопнул ими по подлокотникам.

– Да, да, вот так мы и раскачиваемся, вроде маятника, – туда, сюда. Замкнутый круг. Либо мы осудим англичанку за то, что она околдовала моего племянника, либо дон Педро виновен в преступлении, за которое инквизиция карает смертью с конфискацией имущества. А вы мне толкуете, что женщину нельзя обвинить в колдовстве.

– Это мое твердое убеждение.

Кардинал медленно встал. Глубокая морщина залегла у него на переносице, красивые, широко поставленные глаза были задумчивы. Он медленно прошелся взад и вперед по комнате, уронив голову на грудь; некоторое время слышался лишь тихий звук его шагов по деревянному мозаичному полу да шорох пурпурной шелковой мантии.

Наконец он снова остановился перед доминиканцем. Кардинал смотрел на него невидящими глазами, настолько он был погружен в себя. Красивая рука, на которой сверкал холодным пламенем сапфир, рассеянно касалась широкого, украшенного драгоценными камнями креста на груди. Его полные губы наконец разомкнулись. Он говорил неторопливо и спокойно.

– Я полагаю, выход из весьма затруднительного положения все же есть. Я и сейчас не решаюсь на нем настаивать: он может показаться не совсем легитимным, учитывая законы, властвующие над нами. – Он прервал свою мысль вопросом. – Верите ли вы, Фрей Хуан, в то, что цель оправдывает средства?

– Так утверждают иезуиты, – нехотя сказал доминиканец.

– Наш случай – пример того, что иногда они рассуждают правильно. Подумайте о моем племяннике. Он служил Господу и Вере так же верно, как королю. По воле Господа и короля он принял на себя командование кораблем. Дон Педро стал членом третьего мирского ордена доминиканцев, будучи по природе своей человеком набожным и богобоязненным. Памятуя обо всем этом, разве мы не вправе утверждать, что он не способен на преступления против Веры, в коих его обвиняют? Но, возможно, он – жертва, его сбили с правильного пути? Мы еще подумаем, какая сила увлекла его – черная магия, как доказывает Фрей Луис Сальседо, или же предложенная вами альтернатива – простая и естественная магия природы. Сейчас мы можем утверждать лишь одно – какая-то сила на него воздействовала. В этом вы, допрашивавший и дона Педро, и эту английскую леди, надеюсь, не сомневаетесь.

– Нисколько, – тотчас искренне ответил Фрей Хуан.

– В таком случае, мы не погрешим против своей совести, не поступимся долгом, если изменим обычный ход судебной процедуры. Естественно надо было бы сначала проанализировать обвинение, выдвинутое против этой женщины, а уж потом определить, на каком основании выносить приговор дону Педро. Но поскольку и ум, и сердце подсказали нам эти основания, быть может, следует, игнорируя формальности, вынести приговор дону Педро по обвинению, сформулированному Фреем Луисом Сальседо? Оно всходит из того, что дон Педро был околдован и не отвечает за свое поступки. В таком случае инквизиция довольствуется наложением на обвиняемого епитимьи. Он должен будет искупить свой грех публично на аутодафе в следующий четверг. Таким образом, он очистится от греха до того, как снова возобновится слушание дела обвиняемой. Если обвинение в колдовстве отпадает в силу своей недоказуемости, и основанием для приговора останется лишь обвинение в ереси, будет поздно вновь возбуждать дело против дона Педро.

Кардинал замолчал, и испытующе посмотрел в лицо упрямому инквизитору.

Фрей Хуан был по-прежнему строг, бесстрастен и заговорил не сразу.

– Эта мысль и мне приходила в голову.

Глаза кардинала оживились. Он положил руку на плечо доминиканца и стиснул его.

– Ах, приходила! Тогда почему же. – Кардинал осекся.

Фрей Хуан медленно покачал головой и вздохнул.

– Если речь идет о Вере, то никогда не поздно снова возбудить дело против обвиняемого, надо только доказать, что он совершил преступление более тяжкое, чем то, за которое был осужден.

– Ну, это мне известно. Но в нашем случае… Кому придет в голову возбуждать новое дело?

Ответ последовал не сразу.

– Не все того же мнения, что мы, ваше высокопреосвященство. Возможно, врагу дона Педро захочется, чтоб он полностью искупил свой грех перед Верой. Человек на моем месте, или на вашем, просматривая протоколы трибунала, вдруг заметит отклонение от правил и пожелает исправить нарушение.

– Ну, на такой риск можно пойти, не опасаясь лишиться сна.

– Может, вы и правы. Но есть и другой риск. Не забывайте про доносчика Фрея Луиса Сальседо.

У кардинала от удивления округлились глаза.

– Фрей Луис Сальседо? Но именно он и утверждает, что колдовство имело место. – Кирога снял руку с плеча Фрея Хуана.

– У меня нет чувства вражды к Фрею Луису, но его рвение превосходит осторожность. Он проявляет опасную прямолинейность, а в суде продемонстрировал такое упорство, что мне пришлось его одернуть.

Кардинал был вне себя от раздражения. Он снова выкрикнул, что это замкнутый круг – в какую сторону ни пойдешь, встретишься на том же месте. Поминая племянника и его глупость недобрыми словами, он чуть было не перешел запретную грань: негоже было ему позволять себе такое в присутствии подчиненного. Под конец Кирога потребовал сделать ставку на любой ценой полученное признание обвиняемой.

Фрей Хуан склонил голову.

– Ваше право отдать такое распоряжение, ваше высокопреосвященство, – сказал он, – но предупреждаю: при этой ставке дон Педро проиграет.

Генеральный инквизитор понял, что в ход пойдут все те же аргументы, и впереди еще один оборот по злополучному замкнутому кругу. И он оборвал беседу.

– Я должен поразмыслить, – заявил кардинал. – Теперь у меня есть все сведения. Я буду молить Господа, чтоб он вразумил меня, помолитесь и вы, Фрей Хуан. Ступайте с Богом!