НЕБЕСА НЕ МОГУТ ЖДАТЬ

Несколькими днями позже Джори слег с тяжелой простудой. Холод, дождь и ветер сделали свое дело. Он лежал на постели в жару, поворачивая в бреду голову то направо, то налево; на лбу у него выступили капли пота, он стонал, хрипел и несколько раз звал Мелоди.

Я видела, как страдает Тони от мысли, что он до сих пор не забыл Мелоди, но все, что Тони делала, она делала добросовестно и с любовью.

Когда я видела, как она ухаживает за больным, я понимала, что это истинная любовь. Когда Тони думала, что я не вижу, она касалась губами его лица. Глаза ее смотрели на него с состраданием и любовью.

Тони улыбнулась мне, чтобы ободрить:

— Не волнуйтесь, Кэти. — Она смачивала грудь Джори холодной мокрой губкой. — Большинство людей не понимает, что жар сам по себе избавляет от вирусов. Вы, как жена врача, должны знать это. Я понимаю: вы озабочены пневмонией. Но я уверена, он не заболеет пневмонией, нет.

— Будем молиться, чтобы нет...

Я волновалась не зря: ведь Криса не было, а Тони была всего лишь няня. Я звонила в университетскую лаборато­рию каждый час, пытаясь найти Криса, но все напрасно. Отчего он не отвечает? Я начинала уже не волноваться, а злиться. Где он? Чего стоят его обещания всегда прийти на помощь, если нужно.

Прошло три дня с того злополучного происшествия, а Крис так и не позвонил домой. А тут еще погода окончательно испортилась: лил беспрерывный дождь, нередко с грозами, порывистым ветром и холодом. Это посеяло панику и угнетенность в моей душе. Над головой гремел гром. Молнии рассекали потем­невшее небо.

Близнецы играли на ковре у моих ног и напоминали мне о том, что надо идти в часовню на «урок» к «дяде Джоэлу».

— Дайдр, Дэррен, я хотела бы, чтобы вы послушали меня и забыли то, что вам говорят в церкви дядя Джоэл и дядя Барт. Ваш папа велит вам оставаться здесь, возле нас и Тони. Вы же знаете, что ваш папа болен, и он не хотел бы, чтобы вы ходили в ту часовню, где... где...

Я запнулась. Что бы я ни сказала о Джоэле, рано или поздно мне за это отплачивалось. Ах, если бы только он не твердил им о дьявольском отродъе и исчадьях Ада...

Внезапно оба заплакали, будто сраженные одновременно одной мыслью:

— Папа умрет? Да?

— Нет, конечно, он не умрет. Что это взбрело вам в голову? И что вы вообще знаете о смерти?

Тони повернулась ко мне и сказала:

— А знаете что... когда я переодеваю их или купаю, они непрерывно болтают. Они и в самом деле очень талантливые и сообразительные дети. Думаю, что общение со взрослыми так повлияло на них. Они развиваются быстрее, чем если бы они были среди сверстников. Большинство слов, которые они произносят, когда играют, это сплошная тарабарщина. И вдруг из этого словесного мусора появляются взрослые, серьезные слова и понятия. Они делают большие глаза и начинают разговаривать шепотом. Оглядываются по сторонам, будто их что-то пугает. Как будто они ожидают кого-то увидеть, и еще начинают говорить что-то о Боге и его карах. Честно говоря, это путает меня.

Она взглянула назад, где лежал Джори.

— Тони, послушай меня внимательно. Не выпускай детей из поля зрения. Бери их всюду с. собой в течение дня, если поблизости нет меня, Криса или Джори. Когда ты занята Джори, позови меня — я возьму их у тебя. Пуще всего береги их от Джоэла, не позволяй ему уводить их. — И, как бы мне ни не хотелось этого, я вынуждена была добавить «и Барту».

Тони подумала и озабоченно ответила:

— Кэти, я уже думала над этим: в нашей размолвке с Бартом виновато не столько происшествие в Нью-Йорке, сколько то, что Барт слушается Джоэла, а Джоэл говорит ему про меня как про худшую из грешниц. Невыносимо, когда человек, которого любишь, предъявляет тебе такие обвинения. Джори никогда бы не стал так оскорблять меня, даже если бы я и сделала что-то подобное. Иногда и он впадает в ярость, но и тогда он слишком интеллиген­тен, чтобы оскорбить чужое эго. Я еще не встречала человека столь тонкого и терпимого, как Джори.

— То есть, ты хочешь этим сказать, что любишь Джори? — решилась спросить я, желая всей душой, чтобы это было так, но страшась, что с нею происходит сейчас то же, что и с Мелоди, когда она потеряла Джори как любовника.

Она вспыхнула и опустила голову.

— Я в вашем доме уже почти два года, и за это время повидала и слышала многое. Да, я нашла в этом доме ответ на свое первое любовное влечение, но это было не романтическим и нежным событием, как я мечтала, а будоражащим кровь. Барт не старался понять меня. И лишь теперь я нашла романтику настоящего чувства, когда мужчина тонкий и понимающий старается дать мне то, чего просит мое сердце. Его глаза никогда не обвиняют меня. Он никогда не произносит страшных слов, напрасных упреков. Моя любовь к Барту была жгучей, как пламя, неожиданно вспыхнувшее из тлеющего уголька; но я чувствовала себя рядом с ним, как на трясине, никогда не понимая, чего он хочет, не догадываясь, чего ему нужно. Лишь одно мне было понятно: ему нужна была женщина такая, как вы...

— Тони, я прошу тебя: перестань, — с неуютным чувством прервала я ее.

До сих пор Барт так был неуверен в себе, что постоянно ожидал, что женщина первой отвернется от него. Стараясь не допустить этого, он оскорбил и прогнал Мелоди якобы до того, как она бросит его. С тем же чувством, подобным самоотвращению, он отвернулся и от Тони, предчувствуя момент, когда она возненавидит его и покинет. И я тяжело вздохнула.

Тони пообещала мне не обсуждать больше Барта, и мы вдвоем принялись надевать на Джори сухую пижаму. Мы с Тони вполне понимали друг друга без слов, а у наших ног играли дети, изображая поезд, совсем как Кори с Кэрри когда-то

— Я прошу тебя об одном, Тони: реши, кого из братьев ты любишь, чтобы не травмировать обоих. Я поговорю с мужем и Джори, когда он выздоровеет, и я сделаю все возможное, чтобы уехать из этого дома. Если ты сделаешь выбор, ты можешь ехать с нами.

Ее прелестные серые глаза широко раскрылись, она услы­шала, как бредит в жару Джори, вертя головой по подушке.

— Мел. сейчас наш выход? — послышалось мне среди бессвязных слов.

—Это я, Тони, ваша сиделка, — мягко проговорила она, подойдя к нему и нежно откинув рукой потные пряди волос с его лба. — Вы очень больны, простудились, но скоро выздоровеете.

Джори, не понимая, смотрел на нее, стараясь отличить образ Тони от образа той, о ком мечтал прежде по ночам. Днем у него перед глазами была Тони, но ночами Мелоди все еще преследовала его. Отчего так необъяснимо странна натура человеческая, что она крепко держится за трагедии жизни и легко забывает счастье, которое так достижимо?

Джори зашелся в кашле, задыхаясь и отхаркивая мок­роту. Тони нежно поддерживала его голову, чтобы он мог восстановить дыхание, и собрала мокрые салфетки. Все, что она делала, было сделано с неподражаемой нежностью. Она поправляла ему подушки, массировала спину, ноги Я не могла не удивляться ее терпению и нежности.

Джори, наконец, сфокусировался на реальности, взял Тони за руку и взглянул ей в глаза. Я вышла за дверь, ощущая, что я здесь — посторонняя. Он был еще не в полном сознании, но что-то в его глазах объяснило ей все. Я тихо взяла детей за руки:

— Пойдем, — прошептала я.

Оставив детей за порогом, я подсмотрела все же, как Тони, к моему великому удивлению, вся дрожа, взяла его руку и перецеловала все его пальцы.

— Ты болен и не можешь сопротивляться, — прошептала она. — И я пользуюсь своим преимуществом. Лишь теперь я могу сказать тебе, какой я была дурой. Ты все время был рядом, а я не видела тебя. Барт стоял на пути, и я не могла тебя разглядеть.

Они оба были поглощены друг другом. Тони вся свети­лась любовью. Наконец, Джори ответил:

— Я думаю, нетрудно проглядеть мужчину в инвалид­ном кресле. Поэтому я прощаю тебя — это одно уже является извинением. Но я все время надеялся и ждал...

— Джори, умоляю тебя, прости мне то, что позволила Барту увлечь себя. Я была ошеломлена его напором, увлечена тем, что я ему так нужна. Он сразил меня, я думаю, ни одна женщина не устоит перед мужчиной, который преследует ее до тех пор, пока она не сдастся. Прости меня за то, что позволила себя так легко завоевать.

— Не надо, милая, не надо, — прошептал он и закрыл глаза. — Ты только не позволяй себе жалеть меня, потому что я сразу узнаю.

— Нет! Ты — тот, которого я хотела видеть в Барте! - почти выкрикнула она и приблизила свои губы к его губам...

Я закрыла за собой дверь.

Вернувшись к себе, я села перед телефоном и стала ждать звонка Криса. Близнецы спали в моей постели, я тоже почти засыпала, когда телефон зазвонил. Я вздрогнула, схватила трубку... Глубокий и грубый мужской голос спросил миссис Шеффилд, я ответила.

— Мы не желаем больше вашего присутствия в наших краях. Мы не желаем и недопустим. Мы все про вас знаем. И эта церковь, что вы построили — нас ею не обманешь. Срам — прятаться за Церковь Божью, когда вы нарушаете законы Бога. Убирайтесь или мы возьмем все в свои руки и выкинем вас всех до последнего из наших гор.

Я была не в силах произнести ни слова. Я сидела, дрожа и онемев, пока он сам не повесил трубку. А я так и осталась сидеть с трубкой в руке. Лишь когда из-за туч выглянуло солнце, и лучи его упали мне на лицо, я опомнилась и повесила трубку.

Оглянувшись, я узнала свои комнаты, отделанные по моему проекту, и, к своему удивлению, нашла, что мне здесь больше ничто не напоминает о моей матери и ее втором муже. В памяти остались лишь те воспоминания, которые я желала сохранить.

На туалетном столике — детские фотографии Кори и Кэрри в серебряных рамках, а рядом с ними — фотогра­фии Дэррена и Дайдр. Рядом — улыбающийся мне Пол, а следующая — Хенни. Тут же хмурый Джулиан, нахмурился он потому, что воображал, что он так красивее. Мне также посчастливилось заиметь несколько фотографий его мате­ри, мадам Мариши. Но нигде не было фотографии Бартоломью Уинслоу. Я взглянула на фотографию отца, кото­рый умер, когда мне было двенадцать. Так похож на Криса, но теперь Крис выглядел старше его. Как летит время: когда-то нам один день казался дольше, чем сейчас — год. Вот уж и человек, которого знала мальчиком, стал мужчиной на закате лет.

Я снова взглянула на фотографии детей. Лишь внима­тельный взгляд мог уловить разницу между двумя парами близнецов. В детях Мелоди было что-то от нее самой. Тут же была фотография нас с Крисом, когда мы уже жили в Пенсильвании. Мне тогда было десять лет, а Крису — исполнилось тринадцать. Мы вдвоем стояли возле громад­ного снеговика, которого только что слепили, и улыбались, а папа сфотографировал нас.

Как бы замерзшие в реке времени, эти маленькие моменты нашей жизни были теперь заключены в рамки.

Навсегда юная Кэтрин Долл, сидящая в легкой ночной рубашке на подоконнике, в то время как Крис, спрятав­шись в тени, сделал снимок, потемневший теперь от времени. Как мне удалось принять такое выражение лица? Из-под рубашки слегка выпирают девичьи груди, а в глазах уже такое грустное выражение, что и сейчас отзывается болью.

Ах, как одинока я была! Эта тонкая, нежная девочка растворилась в пожилой женщине, которой я стала теперь. Я долго всматривалась в ее лицо. Я вздохнула: мне было жаль расставаться с нею, девочкой, живущей мечтами. Снова и снова я возвращалась взглядом к этой фотогра­фии, на которой Крис запечатлел отражение своей любви ко мне, пятнадцатилетней девочке, сидящей в лунном свете, льющемся из окна. Крис брал эту фотографию с собой в медицинский колледж; и тогда, когда он стал интерном, она была с ним. Мы с ним всегда мечтали о любви, которая бы длилась вечность... Но я больше не была похожа на эту хрупкую девочку в лунном свете. Теперь я была похожа на свою мать — в ту ночь, когда она сожгла дотла Фоксворт Холл в его первоначальном варианте.

Резкий телефонный звонок возвратил меня к действи­тельности.

Я нерешительно ответила.

— Я провел несколько дней в лаборатории, — виноватым тоном начал Крис, услышав мой испуганный, изме­нившийся голос. — Когда приехал, услышал на записи эти послания от тебя о состоянии Джори. Скажи, ему не стало хуже, я надеюсь?

— Нет, милый, ему не хуже.

— Кэти, тогда почему у тебя такой голос? Что случилось?

— Я расскажу тебе, когда ты приедешь.

Крис приехал домой сразу, часом позже. Прежде, чем пойти к Джори, он бросился обнять меня.

— Как там мой сын? — спросил он, сидя на кровати Джори и считая его пульс. — Я слышал, что кто-то открыл окна, и ты вымок.

— Ах, это так ужасно! — вмешалась Тони. — Не представляю, кто мог сделать такую подлость, мистер Шеффилд. Я всегда проверяю, как дела у Джори, я имею в виду мистера Маркета, дважды за ночь, даже если он не зовет меня.

Джори усмехнулся:

— Перестань называть меня мистер Маркет, Тони. А все это случилось как раз на твой выходной.

— Тогда я поехала в город навестить свою подругу...

— Тебе повезло, что это просто простуда, Джори, — сказал Крис, проверив его легкие. — Так что глотай таблетки, пей побольше жидкости, слушайся Тони и перестань помышлять о Мелоди.

Усевшись в нашей комнате в свое любимое кресло, Крис слушал мой пересказ телефонного разговора.

— Ты узнала кого-то по голосу?

— Крис, я не знаю никого в деревне достаточно хорошо. Я всю жизнь старалась держаться от них подальше.

— А откуда ты знаешь, что этот человек был из деревни? Да, эта мысль даже не приходила мне в голову.

Мы решили, как только Джори будет в порядке, переехать в город.

— Если ты и в самом деле хочешь этого, — сказал Крис, с сожалением оглядывая наш сад. — Должен признаться, я привык к этому месту, этому дому. Я полюбил его. Мне нравится наша прислуга. Мне будет жаль расставаться. Но бросать работу я не хочу: давай переедем, чтобы жить неподалеку от университета.

— Не волнуйся, Крис. Я не собиралась отбирать у тебя работу. Когда мы переедем, я буду все время молиться, чтобы в Шарноттсвилле никто не узнал, что мы брат и сестра.

— Милая моя, дорогая Кэти. Думаю, даже если кто-то и узнает, городским жителям не будет до этого никакого дела. Кроме того, ты выглядишь скорее как моя дочь, чем как моя жена.

Ах, он был всегда так нежен со мной, что мог сказать даже эту заведомую неправду совершенно искренне! Но я знала, что любовь ко мне обманывала его, закрывала его глаза на то, как я изменилась. Он видел во мне лишь то, что хотел видеть: прежнюю хрупкую девочку.

Он увидел выражение сомнения в моем лице и рассмеялся: — Кэти, я люблю тебя такой, какой ты стала. И такой, какой была. Так что не сомневайся и прими мои слова за правду чистейшей пробы. Поверь: моя любовь — столь же высокой пробы — видит тебя насквозь, и знает, что и изнутри, и снаружи ты — прекрасна.

На несколько дней прилетела наша головокружитель­ная красавица Синди, и с ее приездом все завертелось и понеслось. Она без устали болтала, описывая свою яркую и насыщенную жизнь в театральной школе, и умела все обставить столь живописными деталями, что казалось невероятным, как такое количество событий умещается в жизни девятнадцатилетней девочки.

Как только мы вступили в фойе, она стремительно взбежала вверх по лестнице, бросившись в объятия Джори с таким порывом, что я побоялась, как бы она не опроки­нула его кресло.

— Да, Синди, — засмеялся Джори, заключая ее в объятия, — ты весишь не более, чем перышко. — Он поцеловал ее, чуть отстранился и засмеялся, оглядев с головы до пят:

— Ба! Что за костюм? Я думаю, он преследует какую-то определенную цель?

— Да! Досадить Джоэлу и привести в ужас братца Барта. Джори посерьезнел:

— Синди, я бы на твоем месте перестал постоянно кусать Барта. Он ведь не мальчишка.

Тони молча вошла и терпеливо стояла у кресла Джори.

— О! — отметила ее присутствие Синди. — А я думала, что после той безобразной сцены, устроенной тебе Бартом в Нью-Йорке, ты его больше не потерпишь и уедешь отсюда.

Она перехватила взгляды Джори и Тони друг к другу и все мгновенно поняла.

— Так, значит, вы оба нашли лучший выход! Я вижу это по вашим глазам... Ура! Вы влюблены друг в друга, ведь так?!

И она побежала обнимать и целовать Тони, а потом уселась у ног Джори и стала смотреть на него с обожанием:

— Ты знаешь, я в Нью-Йорке встретилась с Мелоди. Рассказала ей, как выросли ее близнецы, какие они хорошенькие. Она рыдала, слушая меня... Но как только ваш развод был юридически оформлен, она вышла замуж за артиста балета. И знаешь, Джори... он очень похож на тебя, только не такой красивый, и уж, конечно, совсем не такой превосходный танцор...

Джори слушал ее с отстраненной улыбкой, будто Мелоди для него существовала теперь в какой-то абстракции. Он вновь обернулся к Тони и улыбнулся ей:

— Кстати, я до сих пор выплачиваю ей алименты. Могла бы дать мне знать о своем замужестве.

И Синди вновь посмотрела на Тони с любопытством:

— А что же Барт?

— Действительно, а что же я? — спросил приятный мужской голос из раскрытой двери.

Только тогда мы все заметили, что Барт стоит и смотрит на нас из дверей, прислонившись к косяку, будто мы все были для него обитателями его домашнего зверинца.

— Я вижу, наша маленькая копия Мэрилин Монро приехала нас всех развлечь историями из своей жизни, — издевательски-холодно заключил он. — Что же, это восхитительно.

— Чего не скажу о своих ощущениях при виде тебя, — парировала Синди, вспыхнув.

Барт оглядел ее костюм, состоявший из золотистых в обтяжку кожаных штанов и свитера, прошитого золотом. На ногах у нее были золотые ботфорты. Полосы на свитере подчеркивали молодую выпуклую грудь, которая маняще подпрыгивала при движении.

— Когда ты уезжаешь? — спросил Барт, переведя взгляд на Тони, которая сидела возле Джори и держала его за руку. Крис сидел тут же, пытаясь сосредоточиться на почте, пришедшей за дни его отсутствия.

— Милый братец, можешь хамить мне сколько угодно, меня это не волнует. Я приехала повидать своих родителей и других членов семьи. Если бы даже меня приковали к этому дому цепями, я бы все равно не осталась, — рассмеялась она. Она подошла к Барту и прямо поглядела ему в лицо. — Тебе не стоит трудиться и высказывать мне свое неодобрение. Или, наоборот, пытаться изобразить любовь ко мне. Даже если ты сейчас откроешь рот и начнешь выкрикивать оскорбления, я только засмеюсь в ответ. Я нашла себе потрясающего мужчину, и ты... ты в подметки ему не годишься со всем своим богатством!

— Синди! — резко одернул ее Крис, так и не дочитав почты. — Пока ты здесь, будь добра, одевайся поскромнее и веди себя с Бартом уважительно; то же касается и его Я устал от этих детских перепалок из-за ерунды.

Синди поглядела на него с обидой, поэтому пришлось вмешаться мне:

— Милая, это ведь дом Барта. И даже я предпочла бы, чтобы ты иногда одевалась поскромнее.

В ее голубых глазах появилось выражение обиженного ребенка.

— Вы... вы оба защищаете его, а сами знаете, что он все тот же бешеный урод, и всех нас он сделает несчастными!

Тони была в замешательстве, но Джори прошептал ей что-то на ухо, и она заулыбалась.

— Не обращай внимания, — расслышала я. — Они не могут вместе и дня прожить без того, чтобы не мучить друг друга. Я уверен, что это доставляет им удовольствие.

К несчастью, внимание Барта было отвлечено от Синди видом Джори, который обнимал рукой плечи Тони. Барт ухмыльнулся и отрывисто сказал Тони:

Пойдем со мной. Я хочу показать тебе убранство часовни с новой отделкой интерьера.

— Часовни? А зачем нам часовня? — спросила Синди, которая не была информирована о новейших изменениях в нашем доме.

— Синди, Барт отстроил нам часовню.

— Ясное дело: опять глупые выдумки урода и сумасброда.

Барт не произнес ни слова в ответ.

Тони отказалась пойти с ним, сославшись на то, что должна искупать детей. В глазах Барта зажглась ненависть, но он вскоре обуздал себя и остался стоять среди комнаты потерянный и одинокий на вид. Я подошла и взяла его за руку:

— Милый, я с удовольствием пойду взгляну на эти изменения в интерьере.

— Как-нибудь в другой раз, — отвечал Барт.

Я скрытно наблюдала за ним за обедом, когда Синди изощренно и временами глупо пыталась вывести его из себя. Наверное, все это было бы смешно, если бы Барт обладал чувством юмора. Однако Барт был неспособен посмеяться над самим собой. Он все воспринимал слиш­ком серьезно. А Синди все более торжествовала.

— Видишь ли, Барт, — насмешничала она, — я-то могу посмеяться над своими собственными глупостями и даже преподнести в юмористическом виде свои похождения. А тебе твоя собственная мрачность проест кишки и засушит мозги. Ты, как старый скряга, копишь обиды и разочаро­вания, которые пора выбрасывать на помойку.

Барт ничего не отвечал.

— Синди, — не выдержал Крис, до того сидевший молча, — извинись сейчас же перед Бартом.

— Ну, нет.

— Тогда покинь нас и ешь одна в своей комнате, пока не научишься вести себя прилично.

Она с гневом и обидой взглянула на Криса:

— ПРЕКРАСНО! Я покидаю вас, но завтра я покину и этот дом, и вас навсегда! И никогда больше не приеду! НИКОГДА!

— Самая лучшая новость за много лет, — наконец, нарушил свое молчание Барт.

Синди в слезах поднялась и вышла. Я не вскочила на сей раз, чтобы успокоить ее. Я сделала вид, что ничего страшного не произошло. В прошлом я всегда защищала Синди и выговаривала Барту, но теперь я смотрела на него иными глазами. Я вынуждена была признаться самой себе, что никогда на самом деле не знала своего сына. А у него были грани, оказавшиеся светлыми.

— Отчего же ты не побежала за Синди, как всегда? — с вызовом спросил Барт меня.

— Я не окончила обеда, Барт А Синди пусть поучится уважать мнение других.

Он смотрел на меня так, будто услышал нечто совер­шенно невероятное.

Рано утром следующего дня Синди ворвалась в нашу комнату без стука, застав меня только что вышедшей из ванны, а Криса — за бритьем.

— Мама, папа, я уезжаю, — смущенно сказала она. — Я не могу здесь оставаться. Я удивляюсь себе, с чего это я решила сюда прилететь. Я поняла, что теперь вы оба на стороне Барта, а раз это так, мне здесь нечего делать. В апреле мне будет двадцать, в таком возрасте человек вполне может обойтись без семьи.

В глазах ее заблестели слезы. Дрожащим голосом она сказала:

— Я хочу поблагодарить вас обоих за то, что вы были чудесными родителями мне. В особенности, в детстве, когда я очутилась одна. Я буду скучать по тебе, мама, по тебе, папа, по Джори, Дэррену и Дайдр; но каждый раз, приезжая сюда, я чувствую себя не в своей тарелке. Если когда-нибудь вы будете жить отдельно от Барта, может быть, тогда я буду приезжать к вам снова... может быть.

— Синди! — вскричала я, бросаясь обнять ее. — Пожалуйста, не уезжай!

— Нет, мама, — твердо сказала она. — Я еду в Нью-Йорк. Там мои друзья организуют для меня встречу. Ах, в Нью-Йорке всегда лучше и веселее!

Но тем не менее она продолжала плакать. Крис вытер лицо от крема и подошел, чтобы обнять ее.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, Синди. Барт может любого разозлить, но ты вчера зашла слишком далеко. Конечно, ты — девушка с чувством юмора, но к сожалению, Барт лишен его. Надо выбирать, над кем можно подшутить, а над кем — нет. Ты эмоционально переросла Барта, Синди. Если тебе необходимо уехать — мы не станем возражать. Но знай, что мы с матерью берем детей, Джори и Тони и скоро переезжаем в Шарноттсвилль. Мы найдем там большой дом и поселимся среди людей, так что тебе не будет одиноко, когда ты будешь навещать нас. А Барт останется здесь, далеко от тебя и высоко в горах.

Она зарыдала громче и обняла Криса:

— Прости, папа. Я вела себя плохо, но Барт всегда говорит мне такие гадости, что я должна была или отплатить ему, или чувствовать себя подобно тряпке, о которую вытирают ноги. Я не желаю, чтобы об меня вытирали ноги — а он такой, именно урод и скряга, как я сказала.

— Я надеюсь, когда-нибудь ты посмотришь на него по-другому, — мягко сказал Крис, подняв ее хорошенькое заплаканное личико и целуя его. — Поцелуй маму, попро­щайся с Джори, Тони, Дэрреном и Дайдр, но не говори, что никогда больше не приедешь к нам. Мы будем от этого очень несчастны. Ты всегда приносишь нам радость, и ничто не затмит ее.

Я помогла Синди упаковать вновь вещи, которые она едва распаковала после приезда. Я видела, что ее решение об отъезде было принято поспешно, и она бы осталась, если бы я попросила. К несчастью, мы с ней оставили дверь открытой, и, оглянувшись, я увидела в ней стоящего Джоэла.

Джоэл уперся в Синди своим водянистым взглядом.

— Отчего это ты заплакана, девочка?

— Я вам не девочка! — заорала на него Синди. — Вы всегда в сговоре с Бартом, ведь так? Это вы сделали его таким! Вы радуетесь, что я собираю вещи, правда? Ну что же, радуйтесь, но прежде чем уехать, я выскажу вам все, поганый старикашка! Я не побоюсь осуждения родите­лей. — Она подошла к нему, сразу возвысившись над его сгорбленной фигурой. — Я вас ненавижу! Я ненавижу вас за то, что вы сделали моего брата ненормальным, ведь без вас он был бы человеком! НЕНАВИЖУ!

Услышав это, Крис, сидевший тут же, рассердился:

— Синди, как ты смеешь? Тебе надо было уехать, не разочаровывая нас лишний раз.

Джоэл мгновенно исчез. Синди вновь с горькой обидой смотрела на Криса.

— Синди, — поспешил приласкать ее Крис. — Джоэл — старый человек, ему и так осталось на этом свете немного. К тому же, он умирает от рака.

— Откуда ты это взял? — спросила она. — Он выглядит более здоровым, чем прежде.

— Возможно, он переживает сейчас ремиссию. Он отказывается от визита врача и мне не позволяет осмотреть его. Но мне он сказал, что обречен на скорую смерть. Так что я верю его словам.

— Теперь ты захочешь, чтобы я извинилась перед ним. Так знай, что извиняться я не буду! Я обдумала каждое сказанное мною слово. Тогда, в Нью-Йорке, когда Барт с Тони так любили друг друга и были так счастливы вместе, я помню, что на вечере появился какой-то старикан, похожий на Джоэла. И Барт сразу изменился. Он стал злобным, раздраженным, начал критиковать мой наряд, костюм Тони... сказал, что она — бесстыжая, а между тем, лишь некоторое время тому назад сам же и делал ей комплименты по поводу ее костюма. Так что не убеждайте меня, что это не Джоэл виноват в безумстве Барта.

Я сейчас же стала на сторону Синди:

— Вот видишь, Крис. Синди видит здесь то же, что и я. Если бы не влияние Джоэла, Барт выправился бы. Любым способом убери отсюда Джоэла, пока не поздно.

Да, папа. Заставь старика убраться отсюда. Дай ему денег, выгони, наконец.

— А что я должен сказать Барту? — спросил Крис, глядя то на одну из нас, то на другую. — Неужели вы не понимаете, что Джоэл нужен Барту таким, каков он есть? Только когда он сам разберется, что к чему, тогда он и выздоровеет.

Вскоре после этого разговора мы поехали в Ричмонд проводить Синди на самолет. Через неделю она должна была лететь в Голливуд, чтобы начать там карьеру в кино.

— Я не приеду в Фоксворт Холл больше, мама, — повторяла она. — Я люблю тебя, люблю папу, хотя он иногда и сердится на меня. Скажи еще раз Джори, что я тоже люблю его и его детей. Но, как только я переступаю порог этого дома, в моей памяти всплывают все безобразные моменты моей жизни здесь. Уезжайте отсюда, мама. Папа, уезжайте. Пока не поздно.

Помнишь ту ночь, когда Барт подрался с Виктором Вэйдом и избил его? Он тогда принес меня, голую, домой на плече и понес в комнату к Джоэлу. Он крепко держал меня, чтобы я не вырвалась, а Джоэл плевал в меня и обзывал. Я тогда не стала тебе говорить. Они пугают меня, когда они заодно — Джоэл с Бартом. Один Барт стал бы человеком. Но пока на него влияет Джоэл, он просто опасен.

Мы смотрели снизу, как улетал ее самолет. Она летела навстречу утру. Мы ехали домой навстречу ночи.

Это не должно было дольше продолжаться. Чтобы спасти Джори, Криса, близнецов и себя саму, я должна была сделать все, чтобы уехать отсюда. Даже если для этого мне надо было расстаться с Бартом.