ГЛАВА 31

Сандро не обманул с машиной: хоть и старушка, но надежная. До Милана они доехали за четыре часа. По дороге остановились на станции техобслуживания с магазинчиком, где Ли купила платок, огромные солнцезащитные очки, новые джинсы и теплую куртку.

Улицы Милана были забиты машинами, так что в музей Висконти, расположенный в пригороде, добрались только часам к десяти утра. Музей музыки оказался внушительным старинным зданием. Высокие портики выходили в огороженный сад, подальше от уличной суеты и шума.

В музее стоял характерный запах затхлости и политуры для дерева. Лишь несколько пожилых посетителей тихонько прохаживались по залам, вполголоса переговариваясь. Ноги скользили на отполированных до блеска паркетных полах. Негромко играла классическая музыка. На всех дверях висели плотные бархатные портьеры. Дежурному охраннику было на вид лет восемьдесят.

Под внимательным взглядом камер видеонаблюдения Бен и Ли переходили из зала в зала, мимо витрин с духовыми инструментами и коллекции великолепных резных арф. Бен заглянул в большой зал с портретами знаменитых композиторов.

– Тут ничего нет. Не считая давно усопших господ в напудренных париках.

– Варвар ты все-таки! – шепотом упрекнула его Ли.

Из главного зала изогнутая полукругом деревянная лестница вела на следующий этаж, в длинную комнату, где вдоль стен стояли стеклянные витрины с оперными костюмами и другими экспонатами. Ли задержалась возле одной и прочитала медную табличку:

– «Костюм Карузо во время первого публичного выступления в тысяча восемьсот девяносто четвертом году». – Ли подошла к другой витрине. – Ого! Смотри, в этом платье пела Мария Каллас в опере «Норма» в Милане в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом. С ума сойти! Почему я раньше не знала об этом музее?

– Ли, мы здесь не для того, чтобы пялиться на дурацкие костюмы. Ты про письмо не забыла?

Они вернулись в фойе. Охранник покачал головой.

– У нас нет ни писем, ни других документов.

– Может, есть еще один Музей Висконти? – спросил Бен, заранее зная ответ.

Старик снова грустно покачал головой.

– Я здесь уже пятьдесят лет. Музей всего один.

Бен и Ли отошли в сторонку.

– Я так и думала, что толку от этого не будет, – заявила Ли.

– Но ведь Арно отдал что-то в музей! Квитанция-то осталась!

Они прошли по длинному коридору, с обеих сторон уставленному витринами с антикварными скрипками, альтами и виолончелями.

– Профессор был коллекционером, – возразила Ли, – и мог отдать в музей все, что угодно. Картину какую-нибудь или инструмент. – Она показала на скрипки под стеклом. – Откуда мы знаем, может, он одну из этих скрипок подарил.

Бен застыл на месте.

– Какие же мы идиоты!

– Почему это?

– Оно вернулось домой…

Ли недоуменно уставилась на него.

– Оно вернулось домой, – повторил Бен. – Арно сказал, что письмо вернулось домой. Туда, откуда пришло. Он вовсе не имел в виду музей – в музее-то оно никогда не бывало.

– То есть мы зря сюда пришли?

– Может, и не зря. – Бен оглядел витрины. – Надо найти зал, где собраны фортепьяно.

Лицо Ли озарилось пониманием.

– Черт возьми! По-моему, ты прав!

– Ты узнаешь то старое фортепьяно, которое нашел твои отец?

– Наверное.

Их торопливые шаги застучали по паркету – Бен и Ли вернулись в коридор в поисках секции клавишных инструментов. За сводчатым проходом с красными портьерами обнаружился большой зал, заставленный старыми фортепьяно, спинетами и клавесинами. Все инструменты были отреставрированы, блестели от лака и стояли на огороженных возвышениях с табличками «Руками не трогать».

Бен прошелся по залу.

– Ты его видишь?

– Вот! – Ли указала на старое фортепьяно у окна – большое и богато украшенное резьбой. Дерево тускло поблескивало в свете ламп. Ли подбежала к инструменту. – Черт возьми, последний раз я его видела отреставрированным всего наполовину и частично разобранным, но я уверена, что это оно и есть!

– Абсолютно уверена?

– Да я бы его где угодно узнала!

Бен внимательно осмотрел фортепьяно: тяжелый инструмент, футов двенадцать в длину, покрытая толстым слоем лака поверхность, вставки из перламутра, поблескивающие клавиши из слоновой кости и черного дерева. Над клавиатурой надпись золотыми буквами: «Йозеф Бом, Вена». Инструмент стоял на трех покрытых искусной резьбой ножках: две спереди и одна сзади.

– Так которая ножка оказалась полой? – спросил Бен.

Ли задумалась.

– Одна из передних.

– Правая или левая?

– Правая, кажется. Нет, левая.

Бен перегнулся через ограждение, но толком ничего не увидел: слишком далеко. Он огляделся: вокруг никого. Откуда-то из соседнего зала доносились шаги старого охранника.

– Правая, – сказала Ли. – Точно правая.

– Ты уверена?

– Уверена.

Из угла под потолком смотрел черный зрачок видеокамеры. Бен отвернулся от фортепьяно, со скучающим видом вышел из поля зрения камеры и, подобравшись к ней вдоль стены, внимательно осмотрел ее. Затем он подошел обратно к фортепьяно и спокойно перелез через ограждение.

– От этой камеры толку никакого, – с улыбкой сказал он Ли. – Она почти одного возраста с фортепьяно, и половина проводов отсоединены.

– Итальянцы, – вздохнула Ли. – Что с них взять!

– В нашем случае грех жаловаться!

Бен присел на корточки возле фортепьяно, приглядываясь к правой ножке. Тщательно отреставрированный инструмент был в прекрасном состоянии, ни за что не скажешь, что ему двести лет. Сначала Бен ничего не увидел, потом глаз зацепился за трещинку в лакировке в верхней четверти ножки. Он поскреб дерево ногтем – чешуйки лака осыпались, открывая тонкую линию. Бен поскреб еще немного. Едва заметная линия шла по всей окружности ножки. Похоже, после реставрации кто-то снял полую ножку, поставил ее на место и закрасил трещину бесцветным лаком.

Существовал один-единственный способ убедиться в этом.