Траверс-2 пяти Безенгийских вершин

Поскольку цепочка вершин до Дых-Тау так и осталась не пройденной, этот маршрут был заявлен командой Украинского «Авангарда» для участия в первенстве СССР по альпинизму на 1960 год. Во время подготовки были учтены все прежние просчеты. Например, излишняя численность команды. 8 человек слишком растягивалась на стенных маршрутах и гребне. При организации перильной страховки уходило много времени на сбор участников и прохождение по перилам. Тесновато в палатках. Четыре человека со снаряжением набивали ее битком. Полноценного отдыха не было. В случае, если одна из палаток разоряется, собраться всем в уцелевшей будет невозможно. Приготовление пищи для восьми человек требовало двух комплектов примусов и кастрюль, двойное количество бензина. Из этого следовало, что состав команды для траверсов не должен превышать шести человек. Это позволит и нести необходимое количество снаряжения, и спать в двух палатках без тесноты, и готовить пищу на одном примусе. А самое главное, группа будет мобильнее, но в случае необходимости справится с транспортировкой пострадавшего. На этот раз подбор участников команды и их подготовка проводилась более продолжительное время – около года.

Базовым был выбран альплагерь «Безенги». На этот раз подъем на Коштан-Тау планировался по Западной, еще никем не пройденной стене, и дальше по гребню до Дых-Тау траверс всех пяти вершин, средняя высота которых более пяти километров. Траверсы считаются тяжелым видом альпинизма. Это многодневное лазание по скалам, льду и снегу с тяжелым рюкзаком. Кроме необходимого снаряжения и питания приходится брать с собой запас всего на случай непогоды, аварии, заболевания. Даже теплых вещей нужно больше, чем обычно... На этот раз я взял даже лавинную лопату – что впоследствии позволило нам существенно ускорить все работы по сооружению защитных снежных стенок, снежных площадок под палатки и даже страховаться на снегу, не говоря уже о том, что рытье пещер ускоряется в несколько раз.

Заброски мы закладывали в тех же трех местах, что и в позапрошлогоднем году; через каждые планируемые четыре дня движения: за вершиной Коштан-Тау, в Крумкольском провале и перед Дых-Тау. Во всех выходах основному составу помогали члены второго состава. Из прежней команды в нынешнюю вошли 3 человека – Владимир Моногаров, Иван Кашин и я. Добавились Леопольд Кенсицкий, Борис Шапошников и Виктор Козявкин, мастера спорта с большим опытом сложных восхождений, сильные, веселые и доброжелательные люди, спокойно переносящие невзгоды альпинистской реальности.

Во второй состав вошли молодые ребята Владлен Гончаров, Олег Гриппа и Виктор Громко, ставший впоследствии членом основной группы.

Для забросок продукты упаковывались в металлическую тару. Бензин залили в герметичные металлические банки и запаяли. Эту операцию Лео Кенсицкий проводил глубокой ночью, «чтоб какой-нибудь придурок с папиросой не заскочил посмотреть, как идут дела». Лео всегда отличался продуманностью своих действий, будь то разжигание примуса или прохождение альпинистского маршрута. Я был напарником Лео по связке и неоднократно убеждался в этом. Учитывая опыт прошлых лет, заброски мы закладывали в туры из крупных камней.

На последней заброске нас застигла непогода, двое суток шел снег. Склоны покрылись свежими сугробами и, поднявшись на скальный гребень, мы не узнали тех мест, где оставили продукты два года назад. Поиски в глубоком снегу ни к чему не привели. Соорудили новый тур, оставили в нем свою новую заброску и задумались, где спускаться? Все склоны перегружены снегом, и очень реален сход лавины. Хорошо бы сорвать снег. Но как? Пробовали бросать кошки, но они падали в снег, как в подушку. Способ сорвать лавину придумали крымчане – облепили большой камень снегом и покатили вниз по пологому склону. Снежный ком нарастал, но росла и крутизна склона. Наконец шар покатился сам, и весь склон пришел в движение. Слой снега толщиной до полуметра со зловещим шелестом пополз вниз, набирая скорость. Глухой шум обвала эхо повторило, как многократный гром, но обнажился плотный прошлогодний снег. По которому можно было идти без опасений до самого ледникового языка, на который выскочила наша лавина.

На леднике было тихо, припекало солнце. Мы сняли теплые вещи. Остались в штормовых брюках и рубашках на голое тело. Один Ваня Кашин разделся до плавок. Он не боялся горного солнца. Его дубленая кожа отливала чернотой загара. Спускались не спеша, предвкушая несколько дней отдыха перед траверсом. Вот и последние метры ледника и последняя трещина, в которую намертво, как пробка, вбит кусок льда. Трещина неширокая, можно перепрыгнуть. Я перепрыгнул, кто-то наступил на пробку и тоже перешагнул. Шедший последним, Ваня наступил на край пробки, и она крутнулась. Ваня только ойкнул и исчез в ледяной щели. Мы остановились и оглянулись. Никого нет. Первым сообразил Борис Шапошников: «Ваня провалился в трещину». Бросили рюкзаки, подбежали к краю. Все стенки неглубокого сужающегося ледового провала окрашены кровью, а на дне -Ваня, весь в крови. «Живой?» «Живой, только холодно». Размотали веревку. Борис спустился к Ване, помог подняться на ноги, вытащил рюкзак. Переломов у него не было. Только сильные ушибы лица, ног, рук, содрана кожа на бедрах, груди и руках. Из трещины Ваня вылез самостоятельно и поковылял по тропе на бивуак, где мы его обмыли и смазали зеленкой. Не ожидая перекуса он оделся и, опираясь на ледоруб, медленно пошел вниз по тропе, справедливо рассудив, что дальше будет хуже. Догнали мы его перед лагерем. Лагерный врач нашел еще и повреждение ребер. Ближе к ночи опухший, перебинтованный Ваня лежал в палатке, а мы сидели напротив и обсуждали дальнейшие планы. О Ване речи пока не было. У нас еще было в запасе около двух недель. Ване дали задание «выздоравливать».

Наконец подготовка закончена. Занесены заброски, уточнены маршруты. Ваня выздоравливает. Моногаров объявляет четыре дня отдыха и подготовки к траверсу. Это – означает, что к питанию в лагере добавляется второй завтрак со сметаной, бутербродами и чаем. По утрам – усиленная зарядка, днем – тренировка на скалах, вечером – чай и песни. 5 августа 1960 года основная группа с двумя наблюдателями направилась по тропе к подножью Западной стены Коштан-Тау. Погода солнечная. Высокая трава щекочет обнаженные ноги. Мы уже втянулись в работу и, несмотря на тяжелые рюкзаки, чувствуем себя свободно. В дороге ведется непрерывный разговор о всяких невероятных историях. Борис Шапошников приправляет случаи из шахтерской жизни такими подробностями, что невольно веришь в их реальность. А Виктора Козявкина, неистощимого выдумщика, не смущает то, что все его истории маловероятны – лишь бы было смешно. Все хохочут, кроме Вани Кашина – ему мешают травмированные ребра, не дают свободно ни дышать, ни смеяться. Подходы – самая неприятная часть в альпинизме. Печет солнце, пот струится по лбу, шее, груди. Тяжелый рюкзак не дает разогнуться. И долгие часы подходов превратились бы в муку, если бы не правило: «На подходах – не молчать». Говорим обо всем. И о себе узнаем, что было и чего не было.

Под стену Коштан-Тау подошли пополудни. Пока одни готовили обед и ставили палатки, двое ребят пробили по мягкому снегу ступени, поднявшись до скал. Закрепили веревки и спустились вниз. Завтра утром по ступеням в мерзлом снегу мы быстро поднимемся к скалам и выиграем таким образом несколько часов.

Скалы оказались средней сложности. Лазание с тяжелыми рюкзаками продолжалось целый день. К вечеру прошли треть стены. Лео Кенсицкий недоволен: слишком медленно «поворачиваемся». Три связки по два человека, идущие друг за другом, хороши для восхождений с легкими рюкзаками. Лучше сделать две связки по трое, в них среднего пристегнуть к веревке скольящим узлом. Это позволит разгрузить идущего впереди и двигаться быстрее. Второй и третий с тяжелыми рюкзаками пойдут с верхней страховкой. Эта схема движения по заснеженным скалам средней сложности оказалась более мобильной и подъем ускорился.

Попадались и участки сложных скал, и полки, где нужно было организовывать надежную страховку с помощью скальных крючьев или через выступ. Метр за метром набирали мы высоту, разгребая снег и цепляясь за холодные скалы. Солнце появилось во второй половине дня. Его тепло уплотняло и растапливало снег. И на поверхности скал выступили капельки воды. Сразу же намокли рукавицы, и брюки на коленях. От холодной влаги становилось неуютно. Но тяжелый рюкзак и непрерывная работа не давали замерзнуть.

На третий день подъема скалы стали положе, а снега прибавилось. Это было сигналом к увеличению осторожности. Снег – ненадежная опора. Чтобы забить крюк, нужны скалы или плотный лед. Поэтому приходилось долго разгребать снег в поисках зацепки или трещины. И все это – с тяжелым рюкзаком. Работа изнурительная, но привычная для альпиниста. Нам еще повезло с погодой.

На четвертый день подъема вышли на вершину. В солнечном свете виден гребень, по которому нам предстоит двигаться дальше. Вот и вершинный тур, заснеженная кучка камней, внутри которой консервная банка с нашей запиской двухлетней давности. Значит, за это время никого на горе не было. Первый этап завершен, но впереди еще четыре вершины и длинный десятикилометровый гребень из скал и снега. Пора уходить вниз. Вечереет. Спуск по гребню несложный. Мы шли здесь два года назад, но я ничего не помню. Передняя связка уже подошла к каменному туру, где была наша заброска. Чуть ниже снежное плато. Спустились, сняли рюкзаки. Четверо начали топтать площадки под палатки. Двое пошли за заброской. На готовых площадках расстилаем палатки, связываем репшнуром ледорубы штычек к штычку, получается стойка для палаток. Из шести ледорубов выходит три стойки, как раз на две палатки, если они стоят «лицом к лицу» на расстоянии метра. Боковые растяжки крепятся к ремням кошек, забитых ботинками в снег. Через час в палатках гудит примус. Мы лежим поверх спальных мешков в ожидании чая. Очень хочется пить, за весь день – ни капли во рту. После чая и бутербродов будем дремать, пока дежурный сварит жидкую кашу из концентратов с мясными консервами. Банки из заброски лежат у нас в изголовье под ботинками. Все веревки, штормовки и рюкзаки мы постелили под спальные мешки, чтобы защититься от холода, идущего от снега. Позже туда же пойдут и пуховые куртки, которыми мы укрылись в ожидании еды. Обсуждаем прожитый день, намечаем планы на завтра, но постепенно умолкаем. Задремал даже неутомимый рассказчик Витя Козявкин. Наконец каша готова, и дежурный бесцеремонно расталкивает всех подряд. Мы вяло едим кашу, а в опустевшую кастрюлю дежурный набрасывает снег и топит воду на чай. Разлитый по кружкам, тоже из-под супа, он пахнет жиром, но это никого не смущает. Было бы воды побольше. Чистую кастрюлю заполняют снегом для утреннего чая и выставляют наружу дном кверху, чтобы кто-нибудь, выйдя ночью по нужде, не набрызгал в нее. С вечера заготавливаем снег для утренней варки и складываем комья в сторонке под крылом палатки. Туда же укладываем кошки, крючья и прочее железо.

Ночной мороз натягивает палатки, как барабаны. После чая разговоры быстро угасают. Лежащие с краю укладывают пуховые куртки вдоль стенок палатки и, не снимая носков, рейтуз, свитеров заползают в спальные мешки. Средний ложится последним, укрывает всех своей курткой и застегивает вход. Альпинисты спят головой к выходу – так удобнее входить и выходить, доставать нужные вещи вне палатки, регулировать приток свежего воздуха.

Пробуждаются и поднимаются альпинисты в обратном порядке. Вначале – средний, потом – крайние. У хорошо организованных групп, чтобы подняться, одеться, сварить чай, позавтракать, уложить рюкзаки, одеть кошки и приготовиться к выходу уходит не более часа. Нередко собираться приходится в темноте (фонариков мы не берем из-за экономии веса), но поскольку с вечера все кладется на свое место, утром не возникает проблем. Даже ботинки шнуруются в темноте так же быстро, как и на свету.

Растяпы и хитрецы в альпинизме не уживаются. Внутренняя самодисциплина легко подчиняет личное единому общему. Без этого до конца траверса просто не дойти. Руководитель и хотя бы половина группы должны быть терпеливыми, веселыми, не впадающими в уныние и панику. Остальные подчинятся большинству. За все время занятий альпинизмом я мало встречал людей, впадающих в панику. Беспомощных же или бестолковых – видел, чаще всего из среды пролетариев умственного труда. Но ходить с ними в горы не приходилось. Наверное, мне везло – мои напарники отличались рабочей умелостью и инженерной изобретательностью. У них я учился стойкости и организованности.

Наша команда не была однородной, но общая цель, интересы объединяли. Здесь никто никого не опекает. Каждый все делал сам. И отчетливо проявлял свой характер. Никто не хитрил и не врал, все боролись со своими слабостями и пороками. Это борьба вынужденная. В горах нужно быть более совершенным, чем в городском быту. Здесь от твоей надежности, открытости и внутренней силы нередко зависит чья-то жизнь. Владимир Высоцкий с его гениальной проницательностью очень точно определил значение и влияние гор. Горы – это испытание и театр, где актер играет самого себя, причем без обмана.

С Лео Кенсицким, идущим со мной в связке, было одновременно и легко, и тяжко. Он работал спокойно, деловито, с присущей ему тщательностью на любом горном рельефе, обеспечивая все время надежную страховку. Но работа с ним длилась от восхода до заката, не сбавляя напряжения. Когда наша связка шла первой, мы проходили расстояние большее, чем другие.

Вообще, расстояние в альпинизме – понятие относительное. На стенных скальных маршрутах оно исчисляется десятками метров в день. На гребневых – сотнями. Но каждый из этих метров, чтобы предотвратить срыв и падение, продуман головой, прощупан нашими руками и опробован ногами. Во время траверса нам много раз приходилось преодолевать снежные и ледовые стенки, чаще всего поперек, траверсом. Однажды Лео, идущий первым, сорвался с ледовой стенки. Он падал не прямо вниз, а маятником по склону. Я страховал его через карабин, продетый в ледовый крюк, забитый Лео. Крюк выдержал, но рывок сорвал меня и подтащил к карабину. Я вцепился в веревку обеими руками, не давая ей проскальзывать. Так и повисли мы оба на крюке – я с одной стороны, Лео – с другой. Я был в рукавицах и не повредил рук. Лео тоже отделался ушибами и даже ничего не потерял из снаряжения. Поднявшись ко мне, он сказал спокойно: «Поленился вырубить последнюю ступеньку. Ладно, страхуй. Я пошел дальше». Когда подошла вторая связка, я взял у них конец веревки и, идя следом за Лео, навешивал перила. Теперь двум связкам не придется рубить лед заново, Так метр за метром, по снегу, льду и скалам, преодолевается нами траверс. Работаем весь световой день. Едим мало. Утром – горячий чай, бутерброды, каша и опять чай вечером. Днем – перекус из колбасы, галет, печенья, конфет, изюма, чернослива, но без воды. Снега вокруг много, но есть его нельзя, чтобы не заболеть, иначе – сорвем траверс. Если заранее натопить воды во фляги, то она или замерзнет, или будет помехой в работе. А в случае срыва об нее можно сломать ребра или травмировать печень. Нет! Лучше уж потерпеть и вволю попить горячего пахучего чая вечером, после успешно завершенного дня. Вершина Крумкол округлой снежной шапкой возвышается над гребнем. За ней начинается крутой спуск в Крумкольский провал, где лежит вторая заброска. Мы спускались здесь два года назад после снегопада. Сейчас снега мало, скалы обнажены. Спускаться несложно, маршрут знакомый. Мы находили даже крючья, оставленные в прошлый раз.

К заветному туру с заброской подошли во второй половине дня. Решили дальше не идти, а отдохнуть, тем более, что дополнительный груз весом свыше 20 килограммов надо распределить по рюкзакам. Не торопясь поставили палатки, начали готовить чай. Двое пошли топтать ступени и навешивать веревки на завтра. Погода отличная. Яркая голубизна безоблачного неба оттеняет белизну крупнозернистого искрящегося снега. Без защитных очков смотреть невозможно. Наши небритые почерневшие лица уже не обгорают. А вначале солнечные ожоги были серьезной проблемой. Особенно доставалось носу и губам. Они трескались, кровоточили и долго не заживали. Есть и особенно пить горячее было больно. Но мы уже опытные, и защищаем носы разными наклейками, а губы – мазями. Лучше всего оказались геморройные свечи красного цвета. Со стороны мы походили на вампиров с окровавленными губами.

На другой день рано утром по мерзлому снегу поднялись на кошках по пробитым накануне ступеням на скалы широкого гребня, ведущего к вершине Межирги. Осторожно, чтобы не выскочить на нависающий снежный карниз, проходим гребень. Вот и вершина. Раскапываем из вершинного тура банку с запиской пятилетней давности. Банка в нескольких местах пробита молнией. Дырочки аккуратные, круглые, с оплавленными краями.

Итак, пройдена третья вершина траверса. Остались две. Впереди – Джанги-Тау. Пока нам везет с погодой. Днем – яркое солнце, ночью – черное звездное небо и мороз. Ночное небо в горах притягивает, привлекает всех. Чистый горный воздух усиливает контраст между чернотой фона и яркостью желто-красных или синеватых огней. Особенно впечатляет огненная река Млечного пути, созерцание ночного горного неба. Когда ты сыт, согрет и успешно закончил рабочий день, это доставляет огромную, ни с чем не сравнимую радость. Совсем другим видится ночное небо во время «холодной» ночевки, когда холод пробирает тебя до костей сквозь ковбойку и штормовку. Ты начинаешь размахивать руками, приседать, чтобы как-то согреться, но это помогает ненадолго. К тому же очень хочется спать. В снегопад и ветер ночное небо особенно враждебно и бескрайне. К счастью, мучительная холодная ночевка в начальный период занятий альпинизмом служит уроком на всю жизнь. С опытом начинаешь понимать, что в горах нужно быть готовым ко всему. Теперь везде со мной свитер или пуховка. В любой, самой сложной обстановке мы не ленились построить защиту от ветра и снега. И это всегда оправдывалось.

История альпинизма свидетельствует, что главной опасностью в горах является сам человек, точнее, его неадекватные действия в экстремальных ситуациях. Непредсказуемых ситуаций очень мало, а остальное можно предотвратить. Конечно, землетрясение или гроза настигают нас внезапно и весьма разрушительны пo последствиям. Но и в этих случаях: «малое действие неизмеримо полезнее большого бездействия». У альпинистов высокого класса никогда не бывает растерянности – они знают, что и как делать в любой сложной ситуации.

Уже десятый день погода балует нас, от восхода до заката – солнце. Небольшой морозец держит снег твердым, поэтому все время мы ходим на «кошках», даже по несложным скалах. Ночевки устраивали в снежных впадинах на гребне. С помощью снежной лопаты быстро выравнивали площадки для палаток, строили защитные стенки, готовили запас чистого снега для вытапливания воды. Я копошился снаружи дольше всех – подтягивал оттяжки палатки, которую нес в рюкзаке, ждал, пока разложат внутри палатки веревки, рюкзаки и спальники. Я спал с краю и должен был сразу лечь, чтобы не мешать среднему, Ивану Кашину, который разжигал примус, варил чай, кашу. Этим занимался Иван Кашин. С другого края палатки спал Володя Моногаров.

Вечер в горах – красивейшее зрелище. Небо из голубого постепенно становится синим, потом около заходящего солнца – золотистым, потом красным, далее – серым, если к этому времени ущелья затягивались облаками. Плотной пеленой двигались они снизу, как наводнение. На высоте пять километров мы видели облака сверху. Ночью они наливались стальной плотностью и стояли неподвижной равниной между гребнями. А с первыми лучами солнца они рассеивались. Скалы, снега и льды просыпались и искрились. В тот вечер облака снизу почему-то не пришли, и далеко внизу я увидел зарево огней, как далекий город из окна поезда. Боже мой, да ведь это Нальчик, столица Кабардино-Балкарии! Это оттуда, прямо с вокзала в далеком сорок восьмом году я впервые увидел горы, на которых стою сейчас... Тогда в самой смелой фантазии я не мог представить, что когда-нибудь буду встречать рассвет на этих горящих красками вершинах.

Мороз крепчал и я стал замерзать. А там, в Нальчике – духота. Люди гуляют в белых теннисках и брюках, пьют охлажденную воду, пиво... И им нет дела до нас, которые с непонятной им целью уже почти две недели карабкаются по холодным скалам и снегам. Им невдомек, что в этом холоде, голоде и опасностях мы закаляем свою волю, очищаемся от повседневной суеты, наполняемся силой. А потом, спустившись, воспринимаем городскую духоту как праздник. Для этого нам не нужно напиваться алкоголем, нам нужно видеть траву и цветы, слышать щебетанье птиц и журчанье ручья. Наш праздник всегда с нами.

Я совсем замерз и пошел в палатку. В ней жарко, гудит примус, закипает вода. Продукты на исходе, кашу варить не из чего. Вместо чая решили сделать жидкий кисель из брикетов. Но пить обжигающий клейстер невозможно. Выставили кастрюлю на снег перед входом, пусть остынет. Разговор не клеится. Ваня чувствует себя плохо. Его тошнит. Володя успокаивает: «Сейчас кисельку выпьешь, и полегчает. Доставай его, уже остыл». Ваня нагнулся к кастрюле, и его стошнило. Из соседней палатки послышался голос Лео: «Что случилось? Кисель перевернули?» Узнав, в чем дело, Лео удивился: «Что, сегодня не будет питья? И завтра тоже, поскольку бензин кончился. Завтра надо дойти до заброски!» Лео наполовину вылез из палатки: «Давай кисель!» Он подвинул кастрюлю к себе, перемешал в кастрюле кружкой и пробурчал: «Ничего там не было. Давайте пить!» Я тоже получил свою кружку с киселем. Еще горячий. Сделал пару глотков, остановился, услышал спокойный голос Бориса Шапошникова: «Шахтеры, когда попадают в завал, собственную мочу пьют». «В блокадном Ленинграде такой кисель был бы спасением для многих» – вставил Виктор Козявкин. Он уже выпил свою порцию и вытирал кружку снегом. Да! Ребята правы! Нужно быть сильнее обстоятельств. Я торопливо допил кисель и тоже вытер кружку снегом.

Утром, прожевав по кусочку колбасы, вышли на снежный склон. Вершина Джанги-Тау уже близко. В полдень вышли на снежный купол, отыскали тур с запиской пятилетней давности от москвичей. С вершины был хорошо виден гребень, по которому предстояло идти. Очень острый и извилистый, он состоял из скальных выступов и снежных карнизов. Спустились по нему до снежной седловины. Там на снегу – каменный тур с новой заброской. От старой осталась только кучка камней. Лео стал разгребать ледорубом снег и нашел пустую банку из-под бензина. «Все запаяно, но бензин испарился, – сказал Лео. То же самое было у экспедиции Вальтера Скотта, когда они возвращались с Южного полюса через год после закладки складов. Герметично запаянные банки с керосином оказались пустыми. Это одна из причин гибели экспедиции». Он стал разгребать снег дальше и наткнулся на консервы, хорошо сохранившиеся пять банок тушенки! Грех оставлять их здесь.

Мы установили палатки и решили устроить отдых с поеданием всех найденных продуктов. Готовим знаменитую «шарлепупо» – альпинистское кушанье, которое состоит из смеси расплавленного сливочного масла, мясных консервов, сухарей и печенья. Блюдо очень сытное и калорийное, и если его обильно запить чаем, можно полдня работать, не отвлекаясь на перекус.

Уснули сытые, довольные. К ночи подул ветер и пошел снег. Снежная крупа со стуком ударялась и с шуршанием стекала по крышам палаток. Шуршание крупы стало затихать, но крыша начала прогибаться и придавливать крайних. Пурга не стихала. Все попытки отодвинуть снег изнутри ни к чему не привели. Крупа быстро заполняла освободившееся пространство и снова наваливалась на крышу. Если палатка порвется или повалится, мы окажемся в незавидном положении. Нужно выходить наружу и разгребать сугробы, а потом сушить на себе заснеженную одежду. Правда, давно применяется и другой вариант: раздеться в спальнике и голяком выскочив наружу, быстро кастрюлей разгрести снег и нырнуть снова в палатку в теплый спальник. Так мы и делали каждые 2-3 часа всю ночь. Причем откапывали и свою, и соседнюю палатку. Боря Шапошников проделал эту операцию дважды.

К утру снегопад прекратился, но ветер не утихал. До конца траверса остался гребень, ведущий к вершине Дых-Тау, последней точке траверса. Пока есть бензин и продукты, можно идти дальше. Снаряжение у нас хорошее, опыт большой, а главное, никто не хочет уходить с траверса. Да и некуда - кругом крутые стены. Хоть и медленно, но все же продвигались вперед. Маршрут не позволял идти одновременно; требовалась попеременная страховка. Иногда гребень становился таким острым и закрученным, что приходилось преодолевать его верхом или рубить ступени.

К вечеру вышли на седловину. Снежный карниз надломился, образовав трещину глубиной метра три, но не упал. Ветер разгулялся во всю мочь. Мы пытались поставить палатку, она хлопала, как пулемет и грозила разлететься на куски. На защитную стенку не хватало снега. Пришлось лезть в трещину, расширять ее и ставить палатки там. Спали, пристегнувшись к страховочной веревке из-за опасности падения карниза, составляющего одну из сторон трещины. Лежа в теплых спальниках, слушали вой ветра и молили Бога, чтобы не было снегопада, иначе нас занесет совсем, с головой. К утру ветер ослаб и наконец взошло солнце, яркое и горячее. И до вершины совсем недалеко. Она острая и красивая. Макушка белоснежная, а скалы - красные, подкрашенные утренним солнцем. Спускаться будем по противоположному гребню, более, простому. А пока нужно пройти оставшуюся часть гребня с почти пудовым рюкзаком. Впрочем, к его весу мы уже привыкли, да и от ветра он защищает. Морозный ветер обжигает лицо, холодит руки, ноги, но спине и пояснице тепло. Поэтому и нет у нас простудных радикулитов.

Гребень сложный, почти весь пришлось перебрать руками, промерять ногами, срубить снежные заструги, проползти карнизы. К концу дня вышли все-таки на Дых-Тау! Ветер опять словно сорвался с цепи, и едва не сбрасывал с горы. В туре взяли прошлогоднюю записку группы из Новосибирска. Они поднимались по гребню, пути нашего спуска. У них все было в порядке, желают удачи следующим восходителям. У нас тоже все в порядке, кроме ужасающего ветра, от которого некуда деться. Уже поздно, и ночевать придется здесь. Выкопали в снегу площадки. Ветер выхватывал снег из-под лопаты и уносил его вниз. Построить защитную стенку не из чего; весь снег сдул ветер. Палатки хлопают, вырываются из рук. Но без палаток на морозном ветру мы замерзнем. Лео и Виктору все же удалось так установить палатку относительно ветра, что она надулась, как мяч, и перестала хлопать, только гудела и чуть подрагивала. Вскоре рядом с ней «загудела» вторая. Мы опутали их веревками, чтобы не лопнули изнутри, и хорошо закрепили оттяжки камнями. Лишь бы они продержались ночь.

Я в последний раз взглянул на светящийся Нальчик и полез в палатку. Пока проползал внутрь, ветер задул примус, прорвавшись через щель. Палатка наполнилась запахом бензина и гари. Наконец все заняли свои места. В соседней палатке тоже разожгли примус и готовят ужин. Палатки поставлены далеко друг от друга, и передать кастрюли сложно. Мы собираемся вместе только на ночевках. А в течение дня идем в разных связках в десятках метров друг от друга. Поэтому разговоры о протекшем дне ведутся через ткань палаток и до ужина. Потом все засыпают.

Утром — ранний подъем и последний спуск. Спускаться – не подниматься. Бьем крючья, навешиваем петли и идем по веревкам спортивным способом. Рукавицы «горят», но это уже никого не тревожит. Мы идем к теплу, к траве, к горячему душу, зубной щетке и мылу; к бритве, полотенцу и вкусной и горячей пище, а самое главное – к состоянию покоя и удовлетворения. Ведь тяжелое и опасное дело, за которое мы взялись, благополучно завершено благодаря нашей сплоченности, устремленности, организованности, терпению, взаимопомощи и дружелюбию.

В 1960 году наш траверс признали лучшим из всех, и мы получили золотые медали чемпионов Советского Союза по альпинизму. Прошло много лет. К сожалению, не стало Леопольда Кенсицкого, он умер в Ужгороде. Остальные живы и здоровы, и мы всегда рады встречам.

Август 2002г.

ВОСХОЖДЕНИЕ НА ПИК «МОСКВА»