О монашестве

Монашество есть не только путь к вечному спасению, а есть образ высшего покаяния. Училище Закона Божия. Школа обучения и усвоения любви к Богу.

Монашество есть ежедневная живая жертва Богу самого себя, есть бескровное ежедневное мученичество, доброволь­ное и сознательное, есть путь беспрерывной радости и веселия о Господе. Усвой скорее радость монашества, ежедневно­го благодарения Богу за эту к Тебе милость, даже гордись этим призванием и даром Божиим.

Безумен монах, кто не знает Иисусову как лучший и простейший путь усвоения Бога. Кто не знал и не знает молитву как дыхание на земле, тому очень трудно надежду иметь на оправдание и рай. Ничего нет постоянного, все временное, все проходит и уходит. Только участь в Вечной Вечности по­стоянна. Со всей серьезностью требуй рабства Христу: плачем, молитвой, частой исповедью.

* * *

Монах - это детская простота, бесхитростная душа, бояща­яся греха и только Бога, боящаяся хитрости, лжи, лести, не­правды, как зловонного смрада. Непростый монах - иезуит, то есть еретик.

Монашество есть не только путь к вечному спасению, а есть образ высшего покаяния, училище Закона Божия. Монашество есть радость, богатство, ясный ум, тихость, ненасытная любы. Монастыри - не только высшая школа. Это есть окончательное расставание со всякой жизнью, есть настоящее покаяние. А если монашество только образ жизни так это мучительная вещь, добровольная тюрьма. Монашество усваивается только общежитием. Очень редко усваивается тем, кто бывает келейником у архиерея, у игумена. Такому монаху бывает очень трудно.

***

Надпись на первой странице книги, подаренной в особую дату:

Напишу тебе, чадо, аз, худой, на памятку. Условия надежды на вечное спасение. Знай, заучи!

1. Ежедневно, восставше от сна, и если был на св.литургии: полагай начало благое своему иночеству.

2. Строго следи за исполнением своего келейного правила, да не будешь должником Богу до Дня Судного.

3. Первейшая забота твоя да будет: усвоение Иисусовой плача, надоедания (не меньше двух сотен, стоя и прохаживаясь). Иначе не уразумеешь, что значит и есть молиться.

4. Язык твой да будет скуп на слова, никого никогда не осуждай, не злословь и о себе ни единого слова не говори, иначе разоришь молитву, то есть будешь отверженным.

5. К келейному молитвенному правилу да будет строгий обычай: ежедневная запись укоров своей совести. Она термометр молитвы, страха Божия и надежды на спасение.

6. Имей правилом жизни: быть у духовника каждую третью седмицу со своими записями укоризн совести, Бог простит тебе грехи.

7. Не быв на исповеди у своего духовника, не дерзай приступить к Святой чаше.

8. Умоляюще надоедать Госпоже Пречистой ежедневно, иначе не будет надежды на оправдание.

9. Слово "я" считать всегда гнилым смрадом.

***

Надпись на фотографии 1969 г.

Моей родимой о Господе Спасе постриженнице - на ежед­невное, прилежное напоминание, что все человеческое хоро­шее, лучезарное, радостное - временно и мимолетно, что мы возьмем с собой в Вечную Вечность только одно хорошее, или плохое, нераскаянное. Монашество есть счастье, есть таин­ство, есть тихость, есть ликование в плаче, есть постоянная, сердца с умом и сознанием - молитва Вездесущему, Всевидя­щему и Всепречистой и Небожителям; есть ежедневное и еженощное сознание суетности страстей человека и нелепос­ти вкусов мира; монашество есть тихая радость в собраннос­ти.

Исполни мою малюсенькую просьбу: вставь в рамку и гля­ди на этого грустного старика. Первая страсть, враг монаха - лень, себяжаление, самолюбие под любым предлогом. Ежед­невно себя спрашивай: "Неужели я погибну?!"

***

В день твоего Святого Ангела чаду моему возлюбленному, монахине...

Полюби всем сердцем и всем умом твоим эту святую кни­гу, самым лучшим образом, неизмеримо глубоко, возвышен­но, благоговейно и убедительно, мудро выражающую прослав­ление, величание и мольбу сердца и разума Всепречистой Гос­поже Заступнице, нашей единственной Надежде, Всемилос­тивой Матери Божией.

***

Никогда не думай устроить свою жизнь вне благословения Божия. Счастье вообще бывает только Божиим благословением и промыслом. Без Бога жизнь - пустота. Научись по-настоящему молиться и каменно верить: и жизнь твоя будет в счастии.

***

Самое основное помни зело, что Бог - вездесущий, всеви­дящий, богатый в милости и Судия Праведный, и что жизнь вечна, что смерть - "переход в соседнюю комнату", и что навечно. Никогда не спеши что-то решить, не помолясь Божией Матери. Приими от моей великой худости уверение в моей любви о Господе Спасе нашем к тебе...

***

1966г., 31.V.

Дорогой мне девушке... на пожизненную память о том, кто сердцем и умом, и сознанием своим пастыря-инока кричал и кричит Богу о тебе, чтобы ты была счастлива, здорова, цела, невредима и всегда Богу и людям хороша. Да будет благосло­вен твой путь жизни в целости, в сохранности, в чистоте, в ясном исповедании Господа Иисуса, нас ради, тебя ради рас­пята, и на счастье тебе, Будь истой христианкой!

***

В день твоего Св.Ангела, Св.мученицы... Дорогое-дорогое, родное чадце мое...!

На напоминание тебе о добродетели, о которой забываешь часто: она называется мужеством, которое противостоит унынию. Мужество много молится и этим всасывает в себя силу, бодрость, энергию, настойчивость. Мужественно терпеть от упования. А твое сердце участвует в сих, замечаемых тобою; лжехитростях. Молитвой Иисусовой и покаянием с исповедью.

Будь, будь истой рабыней Христа.

***

Пасха Христова, 1967 г., Москва.

Всегда необходимо помнить, что без огромной и постоян­ной молитвы и бесконечного труда над ней - немыслимо стя­жать: ни долготерпения, ни кротости, ни, конечно, смирения, ни любви и к Богу и к людям, ни чистоты (простости), ничего доброго в себе.

***

Чадцу моему духовному... на пожизненную память о моей худости и напоминание о блаженных уроках науки о вечном спасении, о смысле жизни и о пути к нему. Помни о твоем богатстве, которое тебе вручил Господь Спас наш, призвав и вызвав тебя из толщи мирской суеты, страстей, бессмыслен­ного жития в страстях человеческих и в безразличии к своей участи в Вечной Вечности, - к подлинному, православно-хрис­тианскому житию.

Твой покорнейший служка и авва, схииеромонах Сампсон.

***

В день твоего личного Нового года, боголюбивая, очень род­ная матушка моя...

Прими от меня выражение моей духовной любви к тебе и пожелания тебе счастья в твоей многотрудной иноческой жизни, которая есть любовь к Богу всем своим сердцем и волей, сердцем смиренным и простым и чистым, всегда подражая св. серафимам; органически, всем сердцем своим боясь греха, так как он разлучает нас с Богом.

Твой личный духовник и авва, схииеромонах С., 1979 г.

***

Телеграмма.

"Печоры. Псковский монастырь. Исполняющему обязан­ности наместника, архимандриту Иоанну.

Примите мое искреннейшее соучастие в вашей скорби в связи с погребением отца наместника Алипия, самобытного, большого художника кисти, мастера слова, замечательного исповедника истины, прилежного послушника игумена Радо­нежского, мудрого сберегателя красоты вашего монастыря, скрытого труженика многих добродетелей. Да упокоится он в селениях преподобных, угодивших Основоположнику жизни и смерти.

Иеромонах Симеон Сиверс.

***

Всегда помнить надо, что Божие, с небрежением приноси­мое, - грех смертный.

***

Батюшка имел обычай; на Новый год, после молебна в Богоявленском соборе, дома, в своей келии после 12 часов ночи читал акафист Покрову Божией Матери. В дни своих тяжелых болезней, в предсмертные часы Батюшка со слезами на глазах говорил: "Я теперь никому не нужен. Я уже лишний человек". Хотя Батюшка был нужен всем, келейники из-за его тяжелой болезни никого не допускали к нему, а он от глубокого своего смирения думал, что в нем уже никто не нуждается. Смысл его жизни был нести любовь людям.

Нет вопроса или слова, которые бы Батюшка не объяснил. Как-то одна из его духовных чад спросила: "Батюшка, а пра­ведный Иосиф мог брать в свои руки Богомладенца?" - "По своему глубокому смирению он не смел этого делать: брать в свои руки светящегося Богомладенца".

А на вопрос: что из себя представляют злые духи, он так ответил: "Они занимают кубатуру. Это маленькая самостоя­тельная сила! Сортов их очень много. Эфиопчики - маленькие бесенята. Есть постарше их. Эфиопчики величиной с кошку, небольшого пса - злые, хитрые, нехорошие. Если с ними встре­тишься - испугаешься, как будто увидел великана. Это же адова сила! А когда он большой, один из старших, то величиной под потолок. Это страшная штука! А если он показывает свой кулачище и рычит - это ужасно! Можно умереть от разрыва сердца, если не благодать! Но Бог попускает их видеть, чтобы ясно знать.

-Настоящая открытая брань?

-Постоянная, не иногда. Тем более не выскобленному, не вычищенному в таинстве покаяния и келейным плачем чело­веку можно этой брани не выдержать. Он бывает побежден­ным.

Враг действует через наши страсти, нашу лень вонючую, нашу беспечность, наше бесстрашие. Невозможно забыть о том, как Батюшка благословлял. Крестное знамение во время благословения изображал отличительно. Крест изображал очень четко, кончиками пальцев, как косточками; человек чувствовал стук пальцев на лбу, груди, плечах, и надолго оста­валось ощущение прикосновения его пальцев. Сам Батюшка говорил: "Я печатаю вас крестом, чтобы никто вас не касался и никто не смог сделать вам зла".

Когда Батюшка благословлял куда-то ехать или на какое-то большое дело, то осенял крестным знамением подряд 2-3 раза. Во время благословения стоял строго, молитвенно произнося слова: "Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа". Каждое слово отдельно произносилось. Сила его благословения была безмерной. Можно привести один случай. Дело было на даче. Трудно объяснить, почему Батюшка одну из присутствующих стал отправлять в Москву. Было 12 часов ночи. До остановки автобуса нужно было идти лесом минут пятнадцать. Батюшка ее подзывает и говорит: "Я тебя благословляю ехать в Москву. Что тут делать: уже ночь, поезжай к себе на квартиру, отдох­нешь там". Благословил один раз, потом сказал: "Вот я тебя еще раз напечатаю, чтобы ты ничего не боялась". И во второй раз благословил. "А теперь иди и не бойся, ничего с тобой не случится". Идет она лесом, быстро, почти бегом. Прошла уже полпути, как навстречу идет мужчина. Она, не сходя с дороги, идет прямо, уверенно. Не доходя шагов пяти до нее, мужчина как отскочит в сторону, как будто кто-то его напугал, а потом, с трудом переводя дыхание, проговорил: "Вот это да! Вот это сила!" Она, не оглядываясь, пошла дальше, к остановке.

Батюшка был исключительно аккуратным. Аккуратность была во всем. Он не мог переносить разбросанное, мятое, всякий хаос. Как-то он проговорился, что в тюрьме свои носо­вые платки гладил кружкой с горячей водой. Келия его блес­тела чистотой. Каждую, даже ненужную, бумажку он акку­ратно складывал и клал в определенное место. Утром, вставая, он сразу расчесывал волосы, приводил себя в порядок и все убирал - койку, вещи. И была у Батюшки особая черта - он любил все обновить, найти в своих вещах что-то новое, любил переставлять иконы, мебель, особенно в дни болезни, когда приходили самые близкие духовные чада, несколько человек, и вместе все переставляли. Кто гвоздик вбивает, кто икону протирает, кто тумбочки ставит в другое место. И все радовались, что могли что-то для Батюшки сделать. И всем было весело. Закончив работу, садились пить чай.

Будничные дни Батюшка всегда начинал утренним прави­лом, которое читал наедине. Когда же он бывал болен, прави­ло читал кто-то из келейных. Потом Батюшка умывался и, умывшись, пил чай. Во время чая Батюшку спрашивали о чем-то, и он отвечал на вопросы. И на срочные письма ответы писал тут же, подписывая: "срочное" или: "срочно передать!" или: "спешное". А после этого принимал посетителей. Число их все увеличивалось. Стало много приходить и приезжать священнослужителей, с ними Батюшка занимался очень по­долгу. Да и почта стала огромной. Не успевал вовремя отве­чать. В зимнее время Батюшка часто простужался. О своем здоровье он и в письмах, и близким людям сообщал неоднок­ратно. И с утра уже народ, ждут и могут ждать до бесконечно­сти, волнуются, келейницу спрашивают:

-Ты говорила, что мы пришли?

-Говорила.

-Ну что же?

-Просил подождать.

Между тем, Батюшка готовился выходить. Наконец, около десяти часов дня, Батюшка выходил к ожидавшим его посети­телям. Приглашал к разговору сперва самых дальних или свя­щенников, Были и такие, которые только отнимали у него время и своим настроением, упорством, немирностью очень его расстраивали и отягощали. Настает полдень - время обеда. Не отпуская посетителей, Батюшку кормили. Обед всегда про­стой: какой-нибудь суп или уха, на второе - рыба или каша. Ел Батюшка мало и недолго. Во время обеда келейники опять о ком-то спрашивали, Батюшка отвечал.

После обеда снова прием. Количество людей все увеличи­валось, а к вечеру приходили уже целыми группами. Ужинал Батюшка глубокой ночью. Что-нибудь из второго и чай с ли­моном или сок. Всегда были на столе домашние сухарики. Вечером, когда народ расходился, келейники чувствовали себя более свободно, по-домашнему велась какая-нибудь беседа. Посещали Батюшку и архиереи. В письмах к ним Батюшка писал: "Суть, смысл и цель - иго архиерея, ежедневного муче­ника-исповедника, но не администратора над епархией..."

Священникам Батюшка говорил: "Надо анализировать, быть психологом страстей греховных, наклонностей к ним, видам их проявлений, корней их и происхождения, чтобы быть ле­карями грехов и пороков кающихся; тогда смогли бы наглядно, убедительно приводить к покаянию; к такому, которое не есть осознание и наименование грехов на исповеди святой, но есть жительство, перерождение сердца с принесением плодов осоз­нания греха, то есть оплакивания, ненависти, до проклятия их и страха воспоминания, с надоедливой мольбой о прощении их, помощи, чтобы не повторить; ненавидеть и волю ко греху, от сердца уметь приносить дело, противоположное бывшему, оплаканному греху. Вот тогда будет покаяние (как Святой Златоуст требует). Вот тогда будет пастырствование, то есть, проповедничество покаяния. Только тогда священник может сказать о себе: "Я удостоился величайшей чести на земле - быть пастырем".

Переписка Батюшки с духовными лицами была необычай­но плодотворна. Вот небольшое письмо к Батюшке митропо­лита Ленинградского и Новгородского Антония:

"Дорогой и досточтимый Батюшка! Иеросх. Сампсоне!

Спаси вас Господи за ваши святые молитвы и за ваши добрые слова. Прошу и впредь подкреплять меня молитвен­ным участием в трудном служении. Очень рады будем при­нять вас, Бог вам в помощь!

С любовию о Господе, Ваш недост. митр. Антоний, Ленин­градский и Новгородский. 19.02.79 г."

Посещали Батюшку и многие выдающиеся советские дея­тели, так называемые, "тайные христиане", которые очень нуждались в старческом наставлении. Шли и шли к Батюшке люди.

Но здоровье его стало ослабевать, и ухудшалось до край­ней степени. Ропот на Батюшку увеличивался, потому что те­перь к нему стали попадать реже. Очень много стало приез­жих. От переутомления участились сердечные приступы. Ча­сто приходилось вызывать скорую. Батюшка принимал до пол­ного упадка сил. Становилось плохо с сердцем - вызывали скорую. Делали уколы и уезжали. А минут через 30 после скорой Батюшка опять принимал людей. Всегда говорил: "Пусть подождут, я их приму, людей обижать нельзя". Келейники возражали Батюшке: "Сколько раз в день можно вызывать скорую? Вам же опять будет плохо. Я вот возьму и выгоню всех!" Батюшка строго говорил: "Не смеешь об этом даже и подумать. А мне, ну что же... Опять придет скорая... Лишний укол приму, ничего со мной не случится, пусть меня колют, пока жив, а людей обижать я не имею права".

Батюшка очень расстраивался из-за трений с келейника­ми, которые ущемляли его свободу. От переутомления у него пропадал аппетит, а келейникам было обидно - готовят ему с великой любовью, он же почти не ест. Гневались они и на посещающих: "Что же вы, не видите, что Батюшка чуть не падает, а вы все ждете?!" Но посетители тоже не знали, что делать. Ведь сам Батюшка, выйдя из своей келии, говорил им: "Подождите, не уходите, обязательно вас приму!"

Обстановка была тяжелой, а тут еще огромная почта ожи­дала Батюшку, а письма писать он мог только ночью! И келей­ники стали вмешиваться. Даже заглядывали в замочные сква­жины: горит ли у Батюшки свет. И опять перебранка, опять Батюшка расстраивается. На этот счет он говорил: "Они, ду­маете, проявляют любовь?! Да нет! Они своей любовью меня только расстраивают. Они делают дела демона. Только бы мне мешать работать! От такой "большой любви" они меня ужасно расстраивают - до стенокардии". И вот 23 января 1974 года случился левосторонний инсульт с потерей речи - Батюшка лежал почти год.

Для его духовных чад это было потрясением. Все были в великой печали. Дежурили келейники и врачи. На лето Ба­тюшку отвезли на дачу. Нашли опытную массажистку, кото­рая два раза в неделю приезжала к Батюшке, и благодаря ее трудам за лето Батюшка стал ходить. Постепенно восстанав­ливались силы, и на Рождество он уже служил молебен у себя в келии.

В течение всего года, пока Батюшка был болен, его посто­янно навещали. Собиралось много людей, и с упоением слу­шали Батюшку. "Как вы обо всем говорите так легко и свободно, как будто не говорите, а читаете бесконечную книгу?" Особо удрученных он даже исповедовал.

Первый молебен был в келии на Рождество Христово. Этот молебен был для всех великим праздником. Наконец-то Ба­тюшка на ногах. Было тихо-тихо, никто не смог бы выразить эту радость словами. После молебна стали подходить под бла­гословение, а на прощание Батюшка сказал только несколько слов: "Чадца мои духовные, Богом мне врученные, берегите здоровье, здоровье - дар Божий, который нужен для покаяния".

Конечно, здоровье Батюшки уже было совсем иным. Он больше стал уставать, а работы не убавлялось. По этой причи­не Батюшка вынужден был принять жесткие решения: Теперь он не всех своих духовных исповедовал. С кем-то только имел переписку. Но это не значило, что он умолял их духовное ведение, он строго следил за их духовным житием. И если долго не получал писем, всегда беспокоился: "Что же от них ничего нет? Что у них там случилось? Что же они молчат?!" И не дождавшись, сам первым писал им срочные письма или посылал телеграмму.

Конечно, они были огорчены и сетовали: "Как же мы можем духовно расти, если вы нас не принимаете, не исповеду­ете? Вы покинули нас, вы вычеркнули нас." А Батюшка им отвечал: "А почем вам знать, что вам полезно? Ведь духовник видит через 9 стен и знает, что полезно и неполезно; а что вы духовно не растете - это все от вас зависит, как вы чистите совесть у своих разрешителей и как вы работаете над своей молитвой. Я тут ни при чем. Я вам все дал." Батюшка часто служил в своей церковочке. Сам он говорил о литургиях: "Небо было так близко, что рукой можно достать". В некоторые моменты литургии он вынужден был делать паузы, чтобы при­остановить свой плач. Он никогда не показывал свои вопли, и кто Батюшку не знал, не мог понять: в чем дело, отчего так? Но его близкие знали, что Батюшка со слезами переживает литургию. Батюшка говорил: "Сколько Господь мне дает! Я даже захлебываюсь, не успеваю глотать слезы".

За четыре года до кончины Батюшки в его зимней кварти­ре случилась большая кража. Была похищена вся библиотека и многие иконы, в том числе и любимая икона Благовещения: итальянской школы, XVIII века, писанная маслом, которая в свое время принадлежала Екатерине II, фамильная икона, унаследованная старцем Сампсоном от прапрадеда Ивана Сиверса. Длина три четверти метра, без венца, инициалы на греческом языке. Батюшка сначала не мог даже осознать, что этой иконы больше нет, потом сказал: "Господь постепенно меня готовит к вечности, отнимает самые мои дорогие вещи". Это был второй удар для Батюшки после инсульта. Батюшка стал задумываться о своих духовных чадах: что же они будут делать без него? Батюшка знал, что недолго ему уже осталось ходить по земле. И поэтому особо усилил строгость к своим чадам. Многим уже прямо в лицо говорил: "Что же ты за ум не берешься? Что ты будешь делать без меня? Что же ты спишь с открытыми глазами, как заяц, и ни о чем не думаешь?"

После кражи, Батюшка уже не мог находиться на этой квар­тире. Переехал на новую - зимнюю дачу. Дача была замеча­тельная; южная сторона, большое помещение, много комнат, удобный подход. Но здесь он прожил всего несколько меся­цев. Однажды, в два часа ночи возник пожар. Батюшку едва успели вывести из огня: Божиим Промыслом у него ночевали приезжие священники, они-то и вывели старца из пожара. И Батюшка навсегда переехал жить к одним своим духовным чадам.

Летом, как обычно, он выезжал на свою любимую дачу. Но к несчастью, хозяйка дачи скончалась. И хотя перед смертью, завещая дачу своим домашним, она говорила: "Вот я вам ос­тавляю дачу, только не отказывайте Батюшке", - молодому владельцу надоел бесконечный народ, и, провожая Батюшку в сентябре в Москву, он предложил на следующий сезон поис­кать для Батюшки другую дачу. У Батюшки потемнело в гла­зах. Он машинально сел в такси и, приехав на свою зимнюю квартиру, целую неделю был болен: "Бог постепенно меня разлучает со всеми земными радостями". Зима прошла благо­получно, особо тяжелых переживаний не было. Батюшка мно­го трудился над исповедями и письмами. На лето нашли но­вую дачу, но она была неудачной. Зимой сгорела и эта дача. В этих двух пожарах сгорело почти все Батюшкино имущество.