О видах плач а

У нас был разговор по поводу тех, кто плачет от тщесла­вия, да? Они любуются собой, величаются, умиляются и довольны собой. Чем больше они умиляются, тем больше плачут. Это состояние чувственное, самообман. Не фа­рисейство, нет, фарисейство - это другое свойство. Но это обманное свойство, не христианское, требующее покаяния. Вот почему очень опасно молиться и уметь плакать. И по Феофану Затворнику, как мы только замечаем, что мы начинаем плакать, мы должны прекращать молитвенное дела­ние и переключиться, чтобы тут же заметить за собой свой­ство плача, характер слез: а вдруг я тщеславлюсь и плачу, любуясь собой, да? И это мне вменится в грех, в дружбу с дьяволом? Тогда это поругание образа Христа. А образ Христа - это есть смирение и кротость, да?

Вот на минуточку себе представьте Господа Спасителя вне абсолютного смирения и абсолютной кротости! Невозможно, да? А поэтому все, враждующее с этим состоянием абсолютного смирения, - оно относится к диаволу, Диавольское состояние самодовольства, самолюбования, умиления появляется на этой почве, да?

Ах, какой я хороший! Я умею плакать! Как у меня хорошо выходит, что я плачу! Да? И такой горько плачет, ему нужен утиральник. Но эти слезы все подбирает диавол. А когда угодники Божии плакали, они не замечали, что они плачут, а были настолько отдалены от земного, человеческого присутствия на земле, что не замечали, что их одежда была вся мокрая и под ними лужа. Вот это разное состояние слез и определяет христианство, православное христианство. В Католической церкви и Западных церквах, там слезы совершенно иначе объясняются, чем доказывается еретическое состояние христиан неправославных. Вот когда англичанин плачет или англичанка, - она приходит домой и делает у себя отметку добрых дел, ставит два крестика: я сегодня горько плакала, это, авось, мне вменится в добродетель, когда я буду уходить в вечность.

-Батюшка, а чем объяснить, что хочется иногда поплакать?

-Это состояние человеческое, чувственное - себяжаление. Когда у нас бывает физическая боль и нам бывает физически очень тяжело, у нас появляется естественная потребность плакать. Это я сам на себе испытал. Да и на днях было такое. Настолько мне было тяжело! Все спят, три часа ночи, а я верчусь, не могу себе найти места. Перитонит или не знаю, в чем дело, - такие страшные боли. Встать и прогуляться по комнате я попробовал - боли не утоляются. А это страшные боли перитонита, и невольно откуда-то появляется желание плакать.

Когда после ранения, после операции, меня разбудили на­сильственно, чтобы я не спал (причем, будили меня врачи, били по щекам как могли, так чтобы я проснулся, трясли меня, не давали спать) началась страшная боль в области, где меня оперировали, вынимали кости, нервные пучки и т.д. Была невыносимая боль, несмотря на два кубика морфия. Я помню, что меня успокаивала только дежурная сестра. Я лежал в одиночной палате на втором этаже, я могу показать сегодня окно, где я лежал год. И только она меня утешала, потому что никакой морфий не мог освободить меня от этих ужаснейших болей, а я был весь закован в гипс. Вот так, по пояс, весь в гипсе, без руки. Панцирь, да? Вот тогда я много плакал. Но это было до пострижения в монахи. Тогда мне было восемнадцать лет.

И вот такое состояние, как на днях было у меня, что места себе не находил, действительно, это ужасно. Но это опять-таки чувство человеческое, себяжаление и самолюбование.

-Батюшка, какое любование? Там терпение должно быть.

-Покойная Елена Александровна советовала мне часто плакать, когда у меня были невыносимые боли, она меня сама клала в клинику, я уже монахом лежал опять на операции, там же, у них. Мне опять вынимали осколки, чистили всю эту область, Она меня уговаривала плакать, что будет как бы отдача нервных потребностей. Что при этих невыразимых болях, душевных или телесных, полезно плакать, это как нервная разрядка. Это мы объясняем человеческим образом, не связанным с духовной жизнью. А истоки духовной жизни, они совершенно иначе объясняются - себяжалением, себялюбованием. Ведь угодники Божии причиняли себе физические страдания намеренно, наказывали себя или смиряли себя из-за каких-нибудь страстей. Преподобный Савва Крыпецкий уходил из монастыря и садился нагим на съедение комарам. Мы одного комара не можем терпеть, а он нагой уходил специально в эти болота на съедение комарам.

-Он боролся с какой-то страстью? Ему как-то нужно было себя наказать?

-Наказать. Он читал молитву, Иисусову большей частью. Кричал: "Вот тебе, Савво, за твои грехи!" Чтобы здесь получить страдание, лишь бы там, в вечности, избавиться от них. Получаю здесь от комара страдание - лишь бы Господь не наказал меня в геенне. Какая была сила веры, да? Или что делал живший в лавре со мной подвижник: он приносил пищу, ставил на стол, и не ел двое суток, стакана воды не пил двое суток! Самое страшное истязание - водой.