Бреду в бреду

Горячей волною лицо мне накрыло

Блестящее марево яростных бликов,

Опухло моё симпатичное рыло,

Не слушая праздничных уличных криков.

Пальцы ломает озноб быстротечный,

Мои и свои – у озноба есть пальцы,

Которые огненным залпом картечным

Впиваются в воздух, как злые непальцы.

Волосы слиплись в слепое сегодня,

Пёстрые очи мерцают в горячке.

Веткой закрылся Никола-угодник,

Зачёт автоматом поставил Горяшко.

Три одеяла – и лютый мороз,

Грубые звуки изящных движений,

Мысли кусочек в скворечник приполз

И разразился пучком песнопений.

Падают листья из сумки на стол,

Кутая совесть в немытый подсвечник,

Фурацелин, анальгин, бисептол

Валятся валом в какой-то скворечник.

Память подскажет, а время покажет,

Кто и зачем растянулся во мгле,

Если, конечно, окно не замажет

Пыльный строитель в углу и угле.

Далее, может, наступит катарсис,

Кто-нибудь прыгнет долой из окна,

Пыльная буря случится на Марсе,

Стырит приказчик три метра сукна.

Жарко на солнце пылает корона,

Жалко, что нет ей под стать короля…

Впрочем, вот эта больная ворона

Подходит вполне, и не надо ля-ля!

Вот, как и сказано, я одеваю

Башню свою в раскалённый венец,

Весело ставлю подножку трамваю,

Пью из ладоней душистый свинец,

Кисло кричу проезжающим птицам,

Хватит, мол, бредом мозги мне терзать.

Тявкают ловко сырые лисицы,

Намажу на дверь их и буду жевать.

Чахлые ивы молчат над рекою,

Падают в небо фрагменты змеи,

Если мне кожу потрогать рукою,

Можно ожогом спалить все слои.

Галькой оплавленной время струится,

Медленно лезут на плечи часы,

Череп мой жаждет слегка раскроиться,

Чтобы мозги оросили усы.

Нет, всё смиренней и тише затменье

Нежной луны в запотевшем окне,

Звёзды плескаются, словно пельмени

В жирном бульоне на синем огне.

Если когда-нибудь третий апостол

Выглянет в ухо и скажет ку-ку,

Значит меня мой кошмар запогостил

И измолол в несмешную муку.

Впрочем, возможно, унылые сани

Спрячутся вусмерть и в грязный лесок –

Тогда вы, конечно, увидите сами,

Чего даже я расписать здесь не смог.

Лампочка сдохла, и тьма заиграла

Всеми огнями цветных витражей,

Тысячью ликов морского коралла,

Тысячью вихрей пустых миражей.

Нет ли у вас новостей из гестапо?

Мало ли, вдруг там чего-нибудь есть.

Спасло МЧС от потопа Потапа,

А так всё хреново. Чего бы мне съесть?

А вот, например, ослепительно ярок,

Лежит на столе новогодний подарок.

Открою его, а внутри – вот те раз! –

Скрюченный в мелкую мышь дикобраз.

Это – не пища! Это – дерьмище!

Жрать что попало не буду, ни-ни!

Лучше пусть гугл в инете поищет

Порцию вкусной заветной фигни.

Вот, например, «чужеродная дикость» -

Блюдо, печённое в жарком соку!

Или, допустим, «печная безликость»…

Третий апостол мяукнул: ку-ку!

Пальцами жму я обои на стенах

В поисках бреши в заоблачный край,

А в пресновато-обугленных венах

Кто-то весенний печёт каравай.

Долго ли, коротко дело идёт,

Солнышко светит, и травка растёт…

Морем безбрежным плескался асфальт

В день, когда помер гигант Эфиальт.