Лангобарды

Вооружение лангобардов лучше всего засвиде­тельствовано в долине Дуная, которая была их ро­диной с конца V в., нежели в северной Италии, ко­торая в конечном счете и стала их домом. Оружием обычных воинов опять-таки было копье. Можно выделить два основных типа — одно с широким на­конечником, для удара, и другое с узким остри­ем, которое хорошо подходило для метания. При­мером более редкого, длинного типа копья, также предназначенного для метания, служит образец из Перхтольсдорфа близ Вены, который напоминает франкский аngо. Изредка встречающиеся метатель­ные топоры — другая тонкая ниточка, связывающая лангобардов с франкским западом. Даже в сравни­тельно раннюю эпоху лангобарды больше пола­гались на кавалерию, чем большинство их соседей, и византийские писатели рассказывают немало ис­торий, которые говорят о силе и сноровке конни­цы лангобардов. Во главе конницы стояли хорошо вооруженные всадники; некоторые из них носили кольчуги, шлемы и ножные латы. Оружием этих всадников были длинные «спаты» и копья. Отдель­ные копья, очевидно, были очень длинными: рас­сказывают, что один витязь-лангобард пронзил ви­зантийского воина и поднял его на конце копья высоко в воздух. Исторические сочинения того вре­мени и лангобардские законы, где часто упомина­ются лошади, их разведение, а также конокрадство, доказывают, что это племя знало и ценило силу ло­шадей и пользу, которую они приносили. Многие погребения лангобардеких воинов в северной Ита­лии показывают нам еще один аспект их отношения к лошади: в могилах часто встречаются скелеты ко­ней и сбруя.

На территории лангобардов было найдено мно­го богато украшенных щитов. Обычно это были круглые деревянные доски с множеством металли­ческих накладок вокруг края. Они вышли из мас­терских VII в., но, возможно, такие щиты продол­жают традицию, которая началась еще в период Великого переселения народов. На экземплярах из Стабио (Тессин) и Лукки мы видим символы, ко­торые могут считаться христианскими: воин (веро­ятно, Христос), держащий знамя, на котором сидит голубка, а также потир (чаша для причастия). На умбоне другого щита, обнаруженного в Мюнцесхайме (Баден) и, очевидно, привезенного из стра­ны лангобардов, изображено несколько крестов.

МЕЧ

Из всего оружия, которое использовали герман­ские народы, больше всего мы знаем о мече — ору­жии, которое, по крайней мере в Северной Европе, носили только богатые воины. Для германского со­знания меч был чем-то большим, чем просто ору­жие. Меч близко ассоциировался со многими суще­ственными аспектами человеческой жизни: в первую очередь с обязанностями короля, феодальной вер­ностью воина своему вождю, с принесением торже­ственных обетов, достижением мужской зрелости, с обрядами похорон. Меч был «собратом» (shoulder-соmpanion) короля и воина, их «товарищем». Без своего меча человек был пустым местом, он не мог защитить себя и свой дом. Воин X столетия мог го­ворить, что без своего меча он все равно что мерт­вец. «Пусть тролли возьмут мою жизнь, если я не смогу больше обагрять кровью мой острый Лауфи». Неудивительно, что меч, его боевые подвиги и сам процесс его изготовления были окружены ореолом мистики и связаны со множеством древних традиций.

Уже давно известно, что в металле некоторых из наиболее прекрасных клинков периода Великого пе­реселения народов и эпохи викингов возникали узо­ры в виде выразительных зигзагов, шевронов и волн. Эти узоры, которые были продуктом процесса ковки, глубоко запечатлевались в сознании тех, кто ви­дел и держал в руках такое оружие. Имена мечей, такие, как «Рыбья Спина» и «Вейгарр» (этим словом обычно называли богато вышитую ткань), безуслов­но, относятся к лезвиям с такими естественными узорами. Мечи с «узором дождя» в сагах и мечи, вдоль лезвия которых вьется змея, ведут свою родо­словную оттуда же. Процесс, посредством которо­го изготовлялись эти мечи, был тщательно изучен и воспроизведен современными учеными. Три пучка прутьев и полосок из кованого железа вместе с дву­мя прутьями-«наполнителями» проковывались, а за­тем скручивались в один прут. Этот прут становил­ся центром клинка. Затем таким же образом изго­товляли два прута поменьше, которые прижимали к бокам первого: они превращались в лезвия. Все слегка проковывали. Центру клинка придавали фор­му с помощью долота и, наконец, проковывали лез­вия. В результате структура скрученных и сварен­ных прутьев давала сложные узоры, которые про­являлись после опиловки, протравки и полировки лезвия.

Именно с помощью такого процесса были выко­ваны прекрасные мечи для северных германцев в IV и V вв., и римские военные мастерские II и III вв. также были знакомы с этой техникой. Была ли она изобретением римских военных кузнецов, или, на­оборот, кельтские кузнецы поставили ее на службу Риму, мы пока не знаем. Немногим больше мы зна­ем и о том, где проживали кузнецы, которые рабо­тали в такой технике и поставляли мечи переселяв­шимся германским народам. Два наиболее вероят­ных кандидата — Рейнская область и старая римская провинция Норик на верхнем Дунае.

У некоторых мечей к рукоятке присоединялось кольцо, а иногда с этого кольца свободно свисало и второе. Было много споров о том, какое значение имели эти мечи с кольцами, и о том, в какой обла­сти они зародились. Многие из них были обнаруже­ны на юго-востоке Британии, и поскольку некото­рые из них имеют по меньшей мере столь же ран­нюю дату, что и мечи из франкской Галлии или Скандинавии, то можно думать, что рукоятки с кольцом происходят из Кента. Кольца явно не име­ли никакого практического применения, и мы мо­жем быть почти уверены, что они выполняли риту­альную или символическую функцию, возможно символизируя «союз мечей» между двумя воинами, один из которых дарил меч другому, или же вер­ность воина своему королю — дарителю мечей. Дру­гие подвески на рукоятке или ножнах и их особый характер (шарики или бусы из янтаря, хрусталя или даже морской пенки, небольшие пирамидки из бо­гато орнаментированного металла) говорят о какой-то магической или ритуальной функции.

Из героической поэзии очевидно, что отдельные мечи могли настолько высоко цениться, что переда­вались от отца к сыну. Некоторые могли быть очень древними уже до того, как обретали вечный покой в могиле воина. Слава большинства из этих мечей-«долгожителей» была связана с тем, что некогда они принадлежали какому-нибудь прославленному вои­ну или королю. Другие почитались как великолеп­ное оружие в основном из-за их значительного воз­раста и прочности, о которой свидетельствовала уже сама их древность. Однако стены германского пир­шественного зала были отнюдь не просто музеем красивого антикварного оружия, которым никогда не пользовались.

Ножны принято было делать из дерева или из де­рева и кожи, и, таким образом, обычно находят только металлические накладки от ножен. Некото­рые из более изящных ножен, как и рукоятки и го­ловки мечей, были украшены чернью или накладка­ми с эмалью, отделаны мехом или кожей. Одеяние хорошо экипированного воина завершал пояс во­круг талии, на котором могли висеть меч и кинжал. По крайней мере, среди аламаннов меч можно было носить двумя способами: его подвешивали к поясу или к перекинутой через плечо перевязи.

ЛУК

Лук и стрелы в меровингской Галлии и англосак­сонской Англии были экзотикой. В других герман­ских областях их применяли более широко. Аламанны использовали простой лук из цельного куска де­рева в форме буквы «D» и очень редко — составной лук, сделанный из нескольких разных материалов. Обычно кость или рог в таких составных луках со­четали с деревом.

В конце римского периода на севере появляется длинный лук. Неизвестно, из какой части Европы пришло это оружие, однако это была не Римская империя и не кочевые народы. Возможно, герман­цы разработали его сами. Тот факт, что в находке из Нюдама присутствует около 40 длинных луков и несколько пучков стрел, показывает, что в конце IV в. специально против одетых в доспехи римских воинов могли использоваться небольшие подразде­ления лучников. Некоторые наконечники стрел из Нюдама — узкие и тяжелые и, таким образом, дол­жны хорошо пробивать доспехи.

С постепенным развитием конницы во многих областях Западной Европы там, вероятно, стали все больше и больше применять лук, который очень подходил для использования его всадниками. Не­сколько княжеских могил III в. и более поздних эпох содержат серебряные и бронзовые наконечни­ки стрел, однако трудно установить, насколько у германцев была развита тактика дальнего боя, по крайней мере до IX в. Однако среди двух влиятель­ных народов пехотинцы, вооруженные стрелами, появились уже до VI в. Основная часть армии визиготов состояла из пехотинцев, вооруженных лу­ком и стрелами. Большинство всадников были вож­ди и их дружинники, которые сражались длинными обоюдоострыми мечами, которые они заимствова­ли из вооружения сарматов, обитавших в Причер­номорье. После того как визиготы поселились в Испании, мы мало знаем об их вооружении — не в последнюю очередь потому, что у них практически не было обычая класть оружие в могилу умершего воина.

К VI в. пехотинцы-лучники составляли значи­тельную часть армий остроготов. К счастью для нас, осада остроготами Рима в 537—538 гг. описа­на у Прокопия, который особенно интересовался вооружением. Один из его пассажей ярко показы­вает, как негибкость тактики варваров могла при­вести их к катастрофе. Их противники — римля­не вместе со своими союзниками-гуннами — в ос­новном были конными лучниками. Они поняли, что можно очень легко на дальнем расстоянии по­ражать остроготских кавалеристов, вооруженных мечами и копьями, и в то же время не давать их пе­шим лучникам выдвинуться на удобную для стрель­бы позицию. Грозная комбинация лошади и лучни­ка наконец вступила в свои права. Хотя остроготы и вандалы развили свою кавалерию быстрее, чем другие варвары, их контакт с поразительно метки­ми конными лучниками — гуннами — недостаточ­но быстро дал им почувствовать полный потенциал кавалерии, особенно кавалерии, вооруженной лука­ми и стрелами.

ОСАДЫ

Оценивая достижения германцев в области осад­ной войны, мы находимся в весьма невыгодном по­ложении. Понятно, что дошедшая до нас литерату­ра написана римлянами. Если мы будем верить всем рассказам о некомпетентности германцев в тактике войны и штурме городов, мы можем задаться во­просом: почему же варвары в конечном счете одер­жали верх в этой борьбе? Конечно, очень удобно поддерживать моральный дух своей армии, высмеи­вая воинские качества врага, его обычаи в мирное время и его способ ведения войны... Возможно, это не вся правда, поэтому мы должны относиться к до­шедшим до нас рассказам об осадной войне герман­цев с некоторой сдержанностью. Ведь в конечном счете германцы прорвали столь мощно защищенные границы и сокрушили основы городской цивилиза­ции. Немногие германские успехи были зафиксиро­ваны на бумаге, и ни один из них не был рассказан в деталях. Разумеется, у германцев было много по­ражений, и, к несчастью для репутации германцев в последующие эпохи, над некоторыми из них легко можно посмеяться.

Первые варвары, вторгавшиеся в средиземномор­ские области, могли считать осаду городов меропри­ятием, которое не соответствовало их характеру и целям. Вождь визиготов Фритигерн «заключил мир со стенами». Банды грабителей также обходили ук­репленные поселения стороной и в основном нападали на беззащитные виллы или деревни. Однако окруженные стенами города вполне стоило грабить, если только удавалось преодолеть линию обороны, и такие попытки предпринимались нередко.

Нападавшие находились в невыгодном положе­нии по двум причинам. Во-первых, судя по всему, немногим из них хоть когда-нибудь удавалось овла­деть искусством изготовления осадных машин, будь то артиллерия вроде римских баллист, которые ме­тали камни и стрелы, или осадные башни, насыпи и защитные завесы, которые служили платформами для нападения на стены. Некоторые попытки в этом направлении делались, однако усилия варваров не причиняли римлянам особого вреда. Витигис и его остроготы, осаждая Рим в 536 г., привезли-с собой четыре огромных тарана на колесах, таких тяжелых, что потребовалось 50 человек, чтобы заставить их работать. Были построены бревенчатые башни на колесах, равные по высоте стенам города. Их тяну­ли вперед волы. Однако римляне провалили этот план, перестреляв волов. Башни застряли на неко­тором расстоянии от стен. Витигис продолжал по­пытки сооружать машины, но в конце концов за­щитникам города удалось сжечь все его постройки.

Во-вторых, до самого VIII в. у германцев едва ли существовала какая-то организованная система про­довольственного снабжения армии. Медленный рас­пад римской дорожной системы в границах империи и отрывочный характер варварских кампаний вели к тому, что подвоз провианта для армии был случай­ным и зачастую вообще прекращался. В большин­стве германских армий вообще не думали о продо­вольственных запасах перед началом кампании, так что в значительной степени само движение армии определялось доступностью еды на ее пути. Естест­венно, размер армии определялся запасом продо­вольствия в областях, через которые она собиралась пройти, и вследствие этого одним из эффективных приемов обороны римлян было следующее: запас еды со всей округи, насколько возможно больше, укрывался вне досягаемости германцев внутри ук­репленных крепостей, почтовых станций и городов. Эта неспособность варваров снабжать армии в тече­ние длительного периода была немалым облегчени­ем для населения римских и византийских городов. Находясь в безопасности внутри городских стен, они могли с уверенностью ожидать, что враг, про­голодавшись (и лишь изредка— обожравшись), на­конец, уйдет. Если еды и добычи не было, варвар­ские армии распадались. Этот фактор, а также хро­ническая недисциплинированность вели к тому, что варвары практически не могли вести военные кам­пании с долгосрочными целями.

Именно поэтому массовое вторжение армии го­тов под предводительством Радагайса в Италию в 405 г. закончилось бесславным поражением среди бесплодных холмов Этрурии. Хорошо обеспеченные римские войска и их союзники варвары, согласно Орозию, который описывает этот случай, «ели, пили и развлекались». При этом они прижали голодаю­щих варваров к окружавшим их холмам вблизи го­рода Фезулы. Радагайс отчаялся в успехе своего предприятия и попытался вырваться на свободу, но попал в руки римлян. Его голодные и деморализо­ванные воины были проданы в рабство, но вскоре стали умирать в таких количествах, что их владель­цы даже и не пытались вернуть свои деньги. В кон­це 377 г. армия готов попала в такое же положение, что и войско Радагайса: она была зажата среди ди­ких ущелий на склонах горы Гемон во Фракии, и ее ожидала бы та же судьба, что и людей Радагайса, если бы нескольким гонцам не удалось прорваться и призвать на помощь блуждавшую поблизости бан­ду гуннов и аланов.