Национальные государства

Большинство государств, входящих в международное сообщество, являются национальными государствами. Данное название не означает, что все они обладают национально (или этнически, или религиозно) гомогенным населением. В современном мире такая гомогенность если и встречается, то редко. Термин национальное государство означает лишь, что какая-то одна господствующая группа организует жизнь всего общества в соответствии с собственной историей и культурой и, если все идет, как задумано, осуществляет исторический прогресс и развивает культуру. Названные задачи определяюще влияют на характер народного образования, символику и церемониал общественной жизни, устанавливаемый государством календарь

будней и праздников. В отношении отдельно взятых историй и культур национальное государство не является нейтральным; его политический аппарат является движущей силой воспроизводства нации. Именно ради обретения контроля над средствами такого воспроизводства национальные группы стремятся к государственности. При этом отдельные представители группы могут желать и гораздо большего; их амбиции могут охватывать весь спектр целей — от политической экспансии и господства до экономического роста и процветания своей родины. Единственным же действительным оправданием их начинаний является свойственное людям стремление к самоувековечиванию.

Построенное таким образом государство может, тем не менее, быть толерантным к меньшинствам, как это бывает в случае либеральных и демократических национальных государств. Терпимость принимает здесь различные формы, хотя она редко когда решается на предоставление меньшинствам той полноты автономии, которую те знавали в бытность империй. Особенно трудно претворить в жизнь региональную автономию, ибо в этом случае живущие в данном регионе представители господствующей нации окажутся у себя дома под властью "чужих". Нечасто встречается также и корпоративное устройство; национальное государство уже само по себе есть некая корпорация, и в этом качестве оно претендует на монополию в рамках собственного социального пространства.

Толерантность национальных государств направлена, в первую очередь, не на группы, а на их членов, которых оно, как правило, воспринимает стереотипно, прежде всего как граждан, а уже затем как членов того или иного меньшинства. Как граждане они обладают равными с прочими гражданами правами и обязанностями, от них ожидают позитивного участия в политической культуре большинства; как представители меньшинства они обладают стандартными для него чертами, им разрешается образовывать добровольные ассоциации, общества, частные школы, культурные общества, взаимопомощи, издательства и т.п. Им не разрешается создавать автономные организации и вводить внутри своей группы собственное законодательство. Религия, культура и история меньшинств отнесены здесь к сфере частной жизни групп, к которой общество в целом — национальное государство — всегда относилось с подозрением. Любое поползновение, связанное с переносом элементов культуры меньшинств в сферу общественной жизни, как правило, вызывает тревогу у представителей большинства (отсюда, например, дискуссия во Франции по поводу ношения в средних школах предписанных мусульманам их верой головных уборов). В принципе, речь идет не об ущемлении прав индивидов, но определенное подталкивание их к ассимиляции в господствующей нации (по крайней мере, в том, что касается поведения на публике) стало достаточно частым явлением и до недавнего времени проходило весьма успешно. В XIX веке немецкие евреи, говоря о себе, что они являются "немцами на улице и евреями дома", демонстрировали тем самым стремление следовать нормам национального государства, сделавшего условием толерантности превращение принадлежности к меньшинству в личное дело каждого я.

Одной из главных сфер, в которых имеет место как навязывание этой нормы, так и сопротивление ей, является политика в отношении национального языка. Для многих наций наличие общего языка является как бы ключом к единству. Само формирование этих наций отчасти явилось следствием процесса лингвистической стандартизации, в ходе которой региональные диалекты были вынуждены уступить место диалекту центра — хотя одному-двум диалектам все же удавалось выжить, и тогда они становились средоточением альтернативного — субнационального или "протонационального" (protonational) — сопротивления. В результате, как свидетельствует история, господствующая нация всякий раз обнаруживала активное неприятие прочих языков, отводя им роль исключительно языков внутрисемейного общения или отправления религиозного культа. С этим связано и обычное для господствующей нации требование, чтобы национальные меньшинства изучали язык большинства и пользовались им повсеместно в общественной жизни — при голосовании, в суде, при заключении договоров и т.д.

21 0 немецких евреях , этом прототипе меньшинств , см. кн .: Bach H. I. The German Jew: A Synthesis of Judaism and Western Civilization, 1730—1930. Oxford: Oxford University Press, 1984; Niewyk D. L The Jews in Weimar Germany. Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1980.

Что же касается меньшинств, то они — в случае, когда они достаточно сильны и, особенно, когда они компактно проживают на определенной территории — неизменно стремятся завоевать право пользоваться собственным языком в государственных школах, в правовых документах и при выражении публичных волеизъявлений. Иногда язык какого-либо из меньшинств признается в качестве второго государственного языка; однако чаще им пользуются лишь дома, в церкви и в частных школах (либо же его медленно и болезненно утрачивают). Одновременно господствующая нация становится свидетелем того, как в устах меньшинств трансформируется ее собственный язык. Лингвистические академии силятся сохранить "чистоту" национального языка или то, что они под ней разумеют, но их соотечественники порой с поразительной легкостью воспринимают иностранные заимствования и речевые нововведения меньшинств. Полагаю, что способность (или неспособность) к заимствованиям также является своеобразным тестом на толерантность.

Национальные государства, даже либеральные, оставляют меньше простора для проявления различий, чем империи или консоциативные устройства и, конечно, гораздо меньше, чем международное сообщество. Поскольку те, кто составляют объект терпимости в меньшинствах, являются также и гражданами — со всеми присущими гражданам правами и обязанностями, — их образ жизни чаще, чем в условиях многонациональных империй, становится предметом рассмотрения большинства. Принятая — либо, по крайней мере, не пресекаемая — внутри данной группы традиционная практика дискриминации и господства может быть признана неприемлемой после того, как члены этой группы обретут статус граждан (некоторые из подобных случаев будут рассмотрены в гл. 4). Здесь имеет место двойственное воздействие, которое следует учитывать в любой теории терпимости: хотя национальное государство и менее терпимо к группам, оно в состоянии вынудить их быть более терпимыми к индивидам. Второй тип воздействия является следствием трансформации групп (частичной и незавершенной) в добровольные ассоциации. По мере ослабления внутреннего контроля меньшинства оказываются способны удерживать своих членов исключительно убедительностью собственной доктрины, привлекательностью своей культуры, удобствами, связанными с пребыванием в их организации, и царящим в организации духом свободы и веротерпимости. На деле существует и альтернативная стратегия: жестко сектантское затворничество. Но им способны воодушевляться лишь борющиеся за выживание остатки истинно верующих членов. В случае более многочисленного членства необходимы и более открытые, более либеральные устройства. Однако и те, и другие могут столкнуться с одинаковой опасностью — опасностью медленной утраты группой присущего ей своеобразия.

Несмотря на все эти трудности, в условиях либерально-демократических национальных государств благополучно продолжает сохраняться целый ряд важных различий, в частности религиозных. На деле меньшинствам — под давлением со стороны национального большинства — часто удается вполне успешно следовать нормам общей культуры и воспроизводить эти нормы. В социальном и психологическом плане их внутренняя организация направлена на оказание сопротивления этому давлению; их семьи, населенные ими кварталы, их церкви и ассоциации служат для них чем-то вроде малой родины, и они всеми силами защищают границы этой родины. Конечно, кое-кто из них отдаляется от общины и переходит в разряд представителей большинства, постепенно усваивая стиль жизни последнего, вступая в брак с его представителями, и воспитывает детей, не знающих и не помнящих культуры меньшинства. Но для большинства людей все эти трансформации оказываются непосильными, слишком болезненными или слишком унизительными; они продолжают цепляться за собственное своеобразие и за общество себе подобных.

Наиболее подвержены угрозе вымирания не религиозные, а национальные меньшинства. Когда такие группы компактно проживают на одной территории — как, например, венгры или румыны, — их можно с достаточным основанием заподозрить в стремлении создать собственное государство или присоединиться к соседнему государству, в котором их этнические родственники обладают суверенной властью. Процессы произвольного формирования государства, как правило, приводят к превращению меньшинств в такого рода подозрительные группы, терпеть которые весьма непросто. Пожалуй, в подобных случаях наилучшим для национального государства решением было бы сузить собственные границы, предоставив таким меньшинствам право на отделение или на полную автономию. В этом случае толерантность в отношении других достигается посредством такого ограничения нашего государства, при котором другие получают возможность организовать собственное социальное пространство в соответствии с собственными потребностями. Наиболее вероятны, конечно, альтернативные решения: так, например, часто имеет место признание языка меньшинства и передача ему (в весьма ограниченной степени) административных функций; правда, эти меры часто сопровождаются попытками насаждения представителей большинства в политически уязвимых пограничных районах и периодическими ассимиляционными кампаниями.

22 Именно так рассуждает Уилл Кимлика в кн.: Kymlicka W. Multicultural Citizenship. N.-Y.: Oxfoid University Press, 1995), имея в виду лишь покоренные меньшинства наподобие аборигенов Нового света. В принципе же это суждение применимо и к любому территориально закрепленному меньшинству, обладающему длительной историей проживания на данной территории, но не к эмигрантам — причины этого ограничения я разъясню (со ссылкой на Кимлику) в следующей главе.

После Первой мировой войны была предпринята попытка создания гарантий толерантного отношения к меньшинствам в рамках новых (и к тому же совершенно гетерогенных) "национальных государств" Восточной Европы. В качестве гаранта выступила Лига Наций, сами же гарантии были зафиксированы в ряде договоров с отдельными национальными меньшинствами и национальностями. Соответственно, в этих договорах правами наделялись усредненные индивиды, а не группы. Так, в договоре с национальными меньшинствами Польши речь идет о "национальностях Польши, относящихся к расовым, религиозным или языковым меньшинствам". Из этого определения ничего не возможно уяснить относительно автономии групп, передачи на места тех или иных административных функций или контроля меньшинств над школами. Да и сама гарантия прав индивидов была призрачной: большинство новых государств утверждало свой суверенитет путем игнорирования (или аннулирования) названных договоров, и Лига Наций ничего не могла с этим поделать.

Однако существуют все основания повторить данную неудачную попытку — возможно, с более четким определением того, что есть общего у названного усредненного представителя меньшинств с прочими представителями тех же меньшинств. Определенным шагом в данном направлении является Конвенция Организации Объединенных Наций "О гражданских и политических правах" (1966): представителям меньшинств "нельзя отказать в праве обладания, совместно с прочими представителями их группы, собственной культурой или в использовании ими собственного языка" 23. Заметим, что приведенная формулировка выдержана в соответствии с нормами национального государства: в ней не содержится признания группы как коллективного члена; речь ведется лишь об индивидах, действующих "совместно с"; в качестве сообщества здесь выступает лишь национальное большинство.

23 Эта и предыдущая цитаты взяты из кн.: ThombenyP. International Law and the Rights of Minorities. Oxford: Oxford University Press, 1991; рассмотрение им данных договоров см на стр. 132—37.

В военное время тенденция ставить под сомнение лояльность национальных меньшинств национальному государству усиливается — вне зависимости от того, проживает или нет обсуждаемое меньшинство компактно на определенной территории, пользуется ли оно международным признанием; причем эти сомнения возникают вопреки очевидным фактам, как это было во Франции с антифашистски настроенными немцами-беженцами в первые месяцы Второй мировой войны. Вновь, как и прежде, терпимость исчезает, стоит только другим показаться опасными, стоит только националистически настроенным демагогам изобразить их таковыми. Аналогичной представляется мне и участь, постигшая несколькими годами позже японо-американцев: фактически их соотечественники — "истинные американцы" — поставили их в ситуацию проживания в национальном государстве. На деле же проживающие в Соединенных Штатах японцы не являлись и не являются национальным меньшинством, по крайней мере в традиционном смысле, — ибо где же тогда нация, представляющая большинство? Ведь в Америке большинство является чем-то временным с точки зрения его характеристик, оно складывается каждый раз по-новому применительно к конкретному случаю и конкретным целям (да и меньшинства зачастую носят временный характер; правда, исключение здесь составляет тот исторический факт, что институт рабовладения неизменно предполагал определенную расовую принадлежность раба; но об этом исключении я буду говорить позже). Решающей характеристикой национального государства, напротив, является то, что в таком государстве большинство есть величина постоянная. В национальных государствах терпимость предполагает наличие лишь одного субъекта; она являет собой, так сказать, одностороннее движение — если таковое вообще имеет место. Соединенные же Штаты олицетворяют собой политическое устройство совершенно иного типа.

"Здесь в качестве основного примера я беру Соединенные Штаты, а в качестве главного эксперта в сфере политики американской иммиграции — Джона Хаэма; CH.:HighamJ. Strangers in the Land, а также: HighamJ. Send These to Me: Jews and Other Immigrants in Urban America N.-Y.: Atheneum, 1975. Кроме того, я что-то позаимствовал из статей книги: Harvard Encyclopedia of American Ethnic Groups / Themstrom S. (ed.), Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1980 — а также из собственного рассмотрения американского плюрализма: WalzerM. What It Means to Be an American. N.-Y.: MarsiUo, 1992) и, конечно, из собственного опыта жизни в условиях этого плюрализма.