Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


Вариации на тему: I. Государственные дела




 

Несмотря на то что говорил я старейшему, моему предку Лазарусу Лонгу, правление Секундусом требует больших усилий. Но лишь в продумывании политики и оценке трудов подчиненных. Кропотливая работа не для меня — я предоставляю ее умелым администраторам. Но и тогда проблемы планеты, заселенной миллиардом людей, вполне способны завалить человека делами — даже если он намеревается править, затрачивая как можно меньше усилий. А это значит, следует держать ухо востро и внимательно следить за подчиненными, — чтобы не проявляли чрезмерной активности. Половину времени мне приходится тратить на выявление чересчур инициативных чиновников, а потом еще делать для них невозможным исполнение каких угодно общественных обязанностей.

И уж после приходится исправлять содеянное ими и их подчиненными.

Я никогда не замечал, чтобы подобные действия приносили какой-либо вред кому угодно, кроме этих паразитов, которым приходится теперь искать другие способы избежать голодной смерти (пусть дохнут с голоду — так лучше, но этого никогда не случается).

Важно вовремя подмочить все злокачественные новообразования и удалить их, пока не разрослись. Чем более искусен исполняющий обязанности, тем более выдающиеся образчики способен он обнаружить — но на это приходится тратить много времени. Лесной пожар сумеет заметить всякий, попробуй-ка унюхать первый дымок.

Поэтому на мою основную работу — обдумывание планов — времени остается немного. И цель моего правления — творить добро, но удержаться от зла. Сказать проще, чем сделать. Например, хотя предотвращение вооруженных революций явно входит в мои обязанности по поддержанию порядка, я давно, много лет назад, еще не зная слов Лазаруса, усомнился, правильно ли ссылать потенциальных революционеров. Но симптом, пробудивший во мне беспокойство, оказался настолько ничтожным, что я заметил его только через десять лет.

За все эти десять лет на меня не было ни одного покушения.

И к тому времени, когда Лазарус Лонг возвратился умирать на Секундус, этот тревожный признак не исчезал двадцать лет.

Зловещий знак — это я понял сразу. Если среди более миллиарда жителей, в обществе удовлетворенном и однородном, за два десятилетия не обнаруживается ни одного убийцы, это значит, что цивилизация смертельно больна, невзирая на то что кажется здоровой. Наступила вторая половина двадцатилетия, и подобным размышлениям я уделял все свободное время и все время спрашивал себя: а как бы поступил в подобном случае Лазарус Лонг?

В общем, я знал, как он поступал — потому-то и задумал миграцию — либо чтобы увести с планеты свой народ, либо чтобы убраться с нее самому, если желающих последовать за мной не обнаружится.

Читателю может показаться, что я искал насильственной смерти в каком-то мистическом духе, дескать «Король должен умереть». Вовсе нет. Повсюду и всегда меня окружает незаметная, но надежная охрана, в природу которой я не буду вдаваться. Впрочем, без всякой опаски могу упомянуть три главных предосторожности: мой облик публике неизвестен; я почти никогда не появляюсь на людях; а когда вынужден это делать — обхожусь без помпы. Ремесло правителя опасно — не может не быть опасным, — но я не собираюсь погибать. И суть «тревожного симптома» не в том, что я еще жив, а в том, что нет мертвых убийц. Выходит, меня перестали ненавидеть настолько, что не желают рисковать. Ужасно. Где же это я подвел их?

Когда клиника Говарда известила меня, что старейший очнулся (напомнив, что, с его точки зрения, прошла только ночь), я не только проявил бдительность, но, завершив все неотложные дела и отложив прочие, немедленно направился в клинику. Меня продезинфицировали… Нашел я его за кофе, старейший только что кончил завтракать.

Он поглядел на меня и улыбнулся:

— Привет, Айра.

— Доброе утро, дедушка.

Я уже готов был повторить трогательный спектакль, на который он согласился во время прошлого прощания… но ждал знаков, которые говорят «да» или «нет», раньше чем открывается рот. Среди Семей подобные обычаи нередки — однако Лазарус, как всегда, вещь в себе. И я решительно направился к нему.

Он отвечал, чуть отодвинувшись — если бы я не следил, мог бы не заметить этого.

— Здесь чужие, сынок.

Я немедленно замолчал.

— Во всяком случае мне они кажутся чужаками, — добавил он. — Я попытался познакомиться, только у нас выходит «твоя-моя не понимай» в сопровождении жестов. Однако хорошо, когда рядом с тобой люди, а не эти зомби… объясняемся. Эй, дорогуша! Поди сюда, будь хорошей девочкой.

Он поманил к себе одного из техников-реювенализаторов; как обычно дежурили двое, в то утро это были женщина и мужчина. Было приятно, что мой приказ выполнен — женщина была со вкусом одета. Высокая блондинка, не лишенная привлекательности для тех, кто ценит высоких женщин (не сказал бы, что мне такие правятся, ведь говорят, что твоя женщина должна помещаться у тебя на коленях… правда, в последнее время на эти занятия у меня что-то не хватает времени).

Она поплыла вперед и остановилась с улыбкой. На ней что-то там было — женская мода чересчур скоротечна, чтобы я мог за ней уследить — к тому же тогда каждая женщина в Новом Риме старалась отличаться от остальных. Но как бы там ни было, что-то переливчато-голубое подходило к цвету глаз и облегала тело; общее впечатление было весьма удовлетворительным.

— Айра, это Иштар… Я правильно произнес на сей раз, дорогая?

— Да, старейший.

— А вот тот молодой человек — Галахад, хотите верьте, хотите нет. Айра, ты знаешь легенды Земли? Если бы он знал, что означает его имя, то сменил бы его. Это идеальный рыцарь, так ничего и не добившийся. Я пытаюсь вспомнить, почему лицо Иштар мне знакомо. Дорогая, а вы случайно не были когда-нибудь моей женой? Спроси ее, Айра, — может быть, она не поняла меня?

— Нет, старейший, никогда. Без всяких сомнений.

— Она поняла, — подтвердил я.

— Ну значит, то была ее бабушка… Симпатичная была баба, Айра. Но пыталась убить меня, пришлось с ней расстаться.

Старший техник быстро сказала несколько слов на галактическом. Я перевел: «Лазарус, она утверждает, что никогда не имела чести быть замужем за вами ни формально, ни по контракту, но готова к услугам — дело только за вами».

— Отлично! Соблазнительная… Действительно, вся в бабку. Примерно восемь-девять столетий назад — запутаешься с этими половинками веков — на этой самой планете. Спроси, не бабка ли ей Ариэль Барстоу.

Явно польщенная, Иштар разразилась потоком слов на галактическом. Выслушав ее, я перевел:

— Она утверждает, что Ариэль Барстоу была ее прапрапрабабкой, и счастлива слышать, что вы подтверждаете родство… а также заявляет, что сочла бы за великую честь — не только для себя лично, но и для всех отпрысков и родных, — если бы вы сочли возможным обновить родословную, по контракту или без него. Конечно, после завершения реювенализации — она не желает торопить вас. Ну как, Лазарус? Если она уже превысила квоту на число отпрысков, я охотно предоставлю ей дополнительные права, чтобы ей не пришлось мигрировать.

— Черта лысого она меня не торопит. И ты тоже. Но она выражалась вежливо, а потому заслуживает вежливого ответа. Скажи ей, что я польщен и приму предложение к рассмотрению, но не говори, чтобы «к пятнице была готова». Короче, не звоните, мы сами позвоним, — но так, чтобы не расстроилась. Она славная девочка.

Я придал ответу дипломатическую форму. Иштар просияла, сделала реверанс и отошла. Лазарус проговорил:

— Кати-ка сюда валун, сынок, присядем. — Понизив голос, он добавил. — Между нами говоря, Айра, не сомневаюсь, что Ариэль разочек надула меня — но с кем-то из моих же потомков. Значит, эта девица, конечно же, ведет происхождение от меня, пусть и не по прямой линии. Впрочем, это не важно. Чего ты явился так рано? Я же сказал — приходи через два часа после завтрака.

— Я рано встаю, Лазарус. А правда, что вы решились на полный курс? Она, похоже, не сомневается в этом.

Со встревоженным видом Лазарус сказал:

— Возможно, ответ прост до невозможности, но как знать — получу ли я назад свои собственные яйца?

— Гонады вашего клона, Лазарус, — ваши собственные гонады; это одна из основ теории.

— Что ж… посмотрим. Айра, рано вставать плохо — останешься маленьким и долго не проживешь. Кстати говоря… — Лазарус посмотрел на стенку. — Спасибо за кнопку. В такое приятное утро она меня не привлекает, но у мужчины всегда должен быть выбор. Галахад, кофе исполняющему обязанности, а мне тот пластиковый конверт.

Распоряжения свои дедушка Лазарус подкрепил жестами, но, я думаю, техник понял его. А может, угадал — реювенализаторы обычно эмпаты — это необходимость. Техник немедленно подошел к Лазарусу и подал бронеконверт, потом налил мне кофе — пить я не хотел, но следовало подчиниться протоколу.

— Айра, — продолжал Лазарус, — вот мое новое завещание. Прочти, перепиши куда надо и сообщи компьютеру. Я уже одобрил текст и велел машине ввести завещание в память. Так что теперь лишить тебя наследства мог бы только адвокат из Филадельфии, но будь здесь любой из них, он, конечно, справился бы с делом. — Он жестом отослал мужчину-техника. — Хватит кофе, молодой человек, спасибо. Садись. И ты садись, дорогуша Иштар. Айра, а кто эти молодые люди? Медицинские сестры? Подчиненные? Слуги? Или еще кто-нибудь. Они трясутся надо мной, как курица над единственным цыпленком. Я всегда старался ограничиваться минимумом услуг посторонних. Мне нужно от них только общение… человеческая компания.

Я не мог ответить, прежде не наведя справок. Зачем мне знать, как организована реювенализациоиная клиника? К тому же она является частным предприятием и попечителям не подчиняется. Кстати, директор весьма сожалел о моем вмешательстве в дело старейшего. Поэтому я старался по возможности не вмешиваться, пока мои приказы исполнялись.

И я на галактическом спросил у женщины-техника:

— Каково ваше служебное положение, мэм? Старейший интересуется… Он говорит, что вы ведете себя, словно слуги.

— Услужить ему любым образом — радость для нас, сэр, — невозмутимо ответила она и, помявшись, добавила: — Я Иштар Харди, шеф-администратор, старший техник-реювенализатор, мне помогает дежурный помощник техника Галахад Джонс.

Человека, дважды прошедшего реювенализацию, не удивишь тем, что косметический возраст персоны не соответствует календарному. Но признаюсь, я испытал удивление, узнав, что эта молодая женщина не просто техник, а начальник отделения, быть может, фигура номер три во всей клинике. Или же скорей номер два — поскольку директорша укатила в отпуск, сидеть в палатке — черт бы ее побрал с ее преданностью букве закона. А может, и вообще исполняющая обязанности директора, совместно с начальниками отделений и заместителями своей начальницы, управляющая всем хозяйством.

— Можно ли узнать ваш календарный возраст, мадам администратор? — спросил я.

— Мистер исполняющий обязанности имеет право задавать любые вопросы. Мне сто сорок семь лет, я обладаю необходимой квалификацией и со времени достижения первой зрелости ни разу не меняла работы.

— Я не сомневаюсь в вашей квалификации, мадам. Просто меня удивляет, что вы дежурите здесь, а не сидите за письменным столом. Впрочем, вынужден признать, что не знаю, как организована работа клиники.

Она едва заметно улыбнулась.

— Сэр, с тем же успехом я могла бы удивиться вашей персональной заинтересованности в деле. Однако, как мне кажется, я понимаю ее причины. Я нахожусь здесь, потому что ни на кого не могу возложить ответственность — это же старейший. Я контролирую всех дежурных — даже самых лучших, которыми мы располагаем.

Об этом мне следовало бы знать.

— Вы понимаете меня. Я вполне удовлетворен. Однако могу ли я сделать предложение? Старейшина — человек независимый, точнее индивидуалист в высшей степени. Он хочет пользоваться минимумом услуг — только теми, без которых нельзя обойтись.

— Значит, мы слишком докучаем ему, сэр? Мы чересчур услужливы? Мы можем оставаться за дверью и наблюдать оттуда, но тем не менее в нужную секунду оказаться под рукой.

— Возможно, вы действительно слишком услужливы. Но будьте при нем. Он нуждается в обществе.

— О чем шумим? — поинтересовался Лазарус.

— Мне пришлось кое-что выяснить, дедушка, — я не знаком во всех подробностях с организацией работы клиники. Иштар не прислуга — она реювенализатор, и к тому же очень квалифицированный, а это — ее помощник. И они рады услужить вам.

— Мне лакеи не требуются — сегодня я себя хорошо чувствую. Если мне что-нибудь понадобится, я позову: не нужно все время торчать возле меня. — Он ухмыльнулся. — Впрочем, плутовка доставляет мне удовольствие уже своими габаритами — просто поглядеть приятно. Ну как кошка: без костей, словно течет. Действительно похожа на Ариэль… А знаешь, почему она пыталась убить меня?

— Нет, но хотелось бы узнать, если вам угодно поделиться со мной.

— Ммм… напомни, когда Иштар не будет поблизости — по-моему, она на самом деле знает английский гораздо лучше, чем изображает. Но я обещал говорить, пока ты обнаруживаешь желание слушать. О чем бы ты хотел узнать?

— О чем угодно, Лазарус, Шехерезада сама выбирала тему.

— Да, так оно и было. Но у меня эти темы сами с языка не прыгают.

— Когда я вошел, вы сказали, что вставать рано — грех. Вы действительно так думаете?

— Возможно. По крайней мере дедуся Джонсон именно так считал. Он все рассказывал отцу историю о том, как человека должны были расстрелять на рассвете, но он проспал, получил в тот же день помилование и прожил еще сорок или там пятьдесят лет. Говорил, что этот анекдот подтверждает его слова.

— И вы считаете подобную басню правдой?

— Не более, чем истории Шехерезады. Я лично воспринимал ее так: спи, пока можешь, ибо неизвестно, сколько потом придется бодрствовать. Вставать спозаранку, Айра, может быть, и не грех, но уж безусловно не добродетель. Старая поговорка о ранней пташке, которой Бог послал червячка, как раз и свидетельствует о том, что червячку следовало оставаться в постели. Не выношу людей, хвастающих тем, что рано встают.

— Я не хотел хвастаться, дедушка. Просто привык — работа заставляет. Но я не говорю, что это добродетель.

— Что? Работа или раннее вставание? Ни то ни другое не доблесть. Встав пораньше, больше работы не сделаешь. Ведь бечевка не станет длиннее, если ты отрежешь один из ее концов и навяжешь на другой. Если встанешь пораньше, зевающий и усталый, на деле ты сделаешь меньше. Будешь ошибаться, и все придется переделывать. Подобная бурная деятельность обернется ущербом себе самому. И не доставит удовольствия. Кроме того, понапрасну рассердишь соседей, если станешь возиться у коровы с подойником посреди ночи. Айра, прогресс двигают не те, кто рано встает, его стимулируют лентяи, старающиеся облегчить себе жизнь.

— Похоже, я понапрасну истратил четыре столетия.

— Возможно, сынок, — если ты вставал спозаранку и усердно трудился. Но менять плохие привычки никогда не поздно. И не сожалей — я тоже попусту растратил большую часть своей жизни — хотя, быть может, и более приятным образом. А не хочешь ли послушать рассказ о человеке, сделавшем из лени искусство? Он положил свою жизнь, чтобы проиллюстрировать принцип наименьшего действия. Это подлинная история.

— Безусловно. Но я вовсе не требую, чтобы она была подлинной.

— О, Айра, я не позволю правде ограничить мое красноречие — в душе я солипсист. Слушай же, о могучий царь.

 


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 70; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.006 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты