КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
РЕПЛИКА В СТОРОНУ
Мои этюды, которые по необходимости публикуются фрагментарно, подобносегментам кольчатых червей, в газете "Эль Соль", дают мне приятнуювозможность познакомиться с мирочувствованием испанцев и испанок, лично мненеизвестных. Дело в том, что ко мне идет обнадеживающий потокподдерживающих, опровергающих или полемизирующих писем. Моя занятость непозволяет мне поступить так, как я считаю должным, одновременно доставивсебе удовольствие, и ответить на все эти эпистолярные знаки внимания, стольполезные и плодотворные для писателя. В дальнейшем я намерен снимать хотя быизредка сливки этой корреспонденции, анализировать самые дельные письма,представляющие общий интерес. Для начала приведу одно анонимное письмо, полученное из Кордовы. Егоавтор показался мне человеком в высшей степени здравомыслящим, если несчитать анонимности: "Я прочел ваши очерки "Выбор в любви" в газете "Эль Соль", как читаювсе ваши работы, попадающие в руки, чтобы насладиться вашими тонкими иоригинальными наблюдениями. Эта благорасположенность моей души к вашемутворчеству придает мне смелости и позволяет указать вам на ошибочное, с моейточки зрения, положение в вашей статье. Я согласен с тем, что жест или мимика позволяют нам проникнуть, какПедро в свой дом, в дремлющий (равно как и в бодрствующий) внутренний мирсоседа. Я настолько схожусь с вами в этом пункте, что даже написал иопубликовал кое-что на эту тему. А вот что, на мой взгляд, не может быть принято, так это утверждение,будто "в выборе любимой обнаруживает самую суть своей личности мужчина, ввыборе любимого - женщина" и что предпочтенный нами человеческий типочерчивает контуры нашего собственного сердца. Более того, я возьму на себя смелость утверждать, что непроизвольныйпротест, который вызвал этот тезис среди ваших слушателей, вызван не столькотем, что и впрямь малоприятно ощутить, как пристальный взгляд наблюдателясорвал с тебя вдруг все покровы, сколько, скорее всего, неосознаннымсопротивлением идее, которую мы не можем принять, не понимая даже почему. Любовь (страстный порыв, с лирическими арабесками или без оных) -существительное, восходящее к сугубо переходному глаголу, - является визвестном смысле самым "непереходным", самым герметичным из всех, посколькуоно ограничено субъектом, поскольку в нем оно находит свою питательную средуи нет для него иной жизни, кроме той, которую субъект же ему и дарует. Бесспорно, что любящий, испытывая половое влечение, выбирает себепредставительницу противоположного пола и что каждый хотел бы найти в своейизбраннице физическую гармонию; при этом нет ничего странного в том, чтоженщина высоких душевных качеств одарит своей благосклонностью заурядногомужчину и наоборот. Любящего можно познать по его любви, а вовсе не по предмету любви.Каждый человек любит всей полнотой душевных сил, достаточных для того, чтобынаделить облик любимого той утонченностью и изысканностью, в которойнуждается душа любящего (другими словами, его собственная душа), подобнотому как волшебный фонарь или кинопроектор направляет на экран линию и цвет,как Дон Кихот в Альдонсу Лоренсо, а Нельсон в леди Гамильтон (косуля впейзажах начала XIX столетия) вдохнули все необходимое, чтобы их душипреклонились перед этими женщинами. Здесь я ставлю точку, ибо мои замечания в самых общих чертах ужевысказаны и я не хочу беспокоить вас понапрасну". Я искренне благодарен за замечания, хотя и хотел бы, чтобы они былиболее конструктивными. Уже попытка свести любовь к сексуальному чувствузапутывает проблему a limine[37]. В серии статей "Любовь у Стендаля",опубликованных в газете "Эль Соль" этой осенью, я, как мне представляется,смог показать, почему сводить одно к другому ошибочно. Достаточно вспомнитьстоль очевидный факт, что мужчина испытывает более или менее сильное половоевлечение к бесчисленным женщинам, в то время как своей любовью, сколько быростков она ни пускала, он одарит лишь нескольких, и, следовательно,уподобление обоих порывов неправомочно. Кроме того, мой любезныйкорреспондент утверждает, что "каждый человек любит всей полнотой своихдушевных сил". Но тогда любовь - это нечто большее, чем "сексуальнаяпотребность". И если есть это большее, если душа наделяет половой инстинктвсем многообразием свойственных ей порывов, то, значит, перед нами -психическое явление, чрезвычайно отличное от элементарной половойпотребности, то самое, которое мы называем любовью. И вряд ли целесообразно называть столь существенный элемент"лирическими арабесками". Было бы достаточно в минуту покоя, вблизи водоема,среди гераней и под плывущими над кордовским патио облаками задуматься надразличным содержанием, которое мы вкладываем в слова "любить" и "желать".Здравомыслящий кордовец тотчас увидел бы, что между любовью и желанием, иливлечением, нет ничего общего, хотя они и взаимопорождаемы: то, чего желают,иногда начинают любить; то, что мы любим, благодаря тому, что любим, мытакже и желаем. Было время - например, "сердитого" Реми де Гурмона, - когда считалосьнесерьезным поддаваться разглагольствованиям о любви, которая понималасьлишь как проявление чувственности (Phisique de 1'amour[38]). Тем самым рольполового инстинкта в жизни человека явно преувеличивалась. У истоков этойуничижительной и извращенной психологической доктрины - в конце XVIIIстолетия - еще Бомарше изрек, что "пить, не испытывая жажды, и любитьбеспрестанно - только это и отличает человека от животного". Допустим,однако чего же тогда не хватает животному, "любящему" один раз в году, чтобыоно превратилось в существо, "любящее" на протяжении всех четырех временгода? Если с недоверием отнестись ко всему, что не имеет отношения кэлементарным проявлениям полового инстинкта, как объяснить, что животное,столь апатичное в любви, превратилось в человека, проявляющего в даннойсфере неуемное рвение. Итак, нетрудно догадаться, что у человека, всущности, отсутствует половой инстинкт в чистом виде и что он неизменнозамешан как минимум на воображении. Если бы человек был лишен живой и могучей фантазии, в нем не вспыхивалабы на каждом шагу сексуальная "любовь". Большая часть проявлений,приписываемых инстинкту, не имеет к нему отношения. В противном случае онибыли бы также присущи и животным. Девять десятых того, что мы привыклиназывать сексуальным чувством, в действительности восходит к нашему дивномудару воображения, который отнюдь не инстинкт, а нечто прямо противоположное- созидание. В этой же связи выскажу предположение, что общеизвестноеразличие между сексуальностью мужчин и женщин, обусловливающее, как правило,большую, не осознаваемую ею самой сдержанность женщины в "любви", находитсоответствие в меньшей по сравнению с мужчиной силе ее воображения. Природа,предусмотрительная и благоразумная, позаботилась об этом, ибо, обладайженщина той же фантазией, что и мужчина, сладострастие захлестнуло бы мир ичеловеческий род, безотчетно отдавшийся наслаждениям, исчез бы с лицаземли[*Сластолюбие, равно как и литература, не инстинкт, а истинное творениечеловека. И в том и в другом случаях самое главное - воображение. Почему быпсихиатрам не изучать сластолюбие с этой точки зрения, подобно тому какизучается литературный жанр, имеющий свои истоки, свои законы, свою эволюциюи свои границы?]. Коль скоро представление о том, что любовь - это, в сущности, лишьполовой инстинкт[*Если бы исходили из того, что помимо инстинктов теласуществуют также инстинкты души, в чем я убежден, дискуссия могла бы идтисовершенно в ином русле], весьма прочно внедрилось в массовое сознание, ясчел целесообразным обнародовать кордовское письмо, чтобы иметь возможностьеще раз попытаться опровергнуть это заблуждение. В заключение аноним утверждает, что "любящего можно познать по еголюбви, а вовсе не по предмету любви". Вот что вкратце можно сказать вопровержение: 1. Можно ли получить непосредственное представление о любви любящего,если это чувство, как и любое иное, - сокровенная тайна? Выбор объекта - вотто заметное глазу движение, которое его выдает. 2. Если любящий вкладывает в любовь всю душу, почему рассудительнейшийчитатель воздерживается от другой ошибочной идеи, которая наряду сконцепцией гипертрофированной сексуальности нанесла наибольший уронпсихологии любви, а именно - от "кристаллизации" Стендаля? Основной ее пафосв том, что достоинства любимого всегда выдуманы нами. Любить - значитзаблуждаться. В вышеупомянутой серии статей я много места уделяюопровержению этой доктрины, превознесенной куда больше, чем она тогозаслуживает. Мои доводы в ее опровержение могут быть сведены к двум.Во-первых, маловероятно, чтобы вполне обычная жизнедеятельность человекабыла основана на коренном заблуждении. Любовь подчас ошибается, какошибаются глаза и уши. Однако в каждом из этих случаев нормой все жеявляется не промах, а попадание. Во-вторых, любовь все-таки тяготеет квоображаемым или реальным, но все же достоинствам и совершенствам. У неевсегда есть объект. И пусть даже реальный человек не во всем совпадает сэтим воображаемым объектом, для их сближения всегда имеется некое основание,которое заставляет нас выдумать эту, а не другую женщину.
IV
(НАШИ "ЗАБЛУЖДЕНИЯ") Утверждение, что в любви осуществляется стихийный выбор, которыйдейственнее любого осознанного и преднамеренного, и что это не свободныйвыбор, а зависящий от важнейших особенностей характера субъекта, конечно же,неприемлемо для приверженцев, по моему убеждению, отжившей концепциичеловеческой психологии, основанной на преувеличении роли случая и слепыхслучайностей в человеческой жизни. Лет семьдесят тому назад или около того ученые настойчиво утверждалиэту концепцию и стремились к созданию безотчетной психологии. По обыкновениюв следующем поколении их взгляды укоренялись в сознании обывателя, и нынелюбая попытка по-новому осветить предмет наталкивается на головы,уставленные громоздким хламом. Даже вне зависимости от того, верен илиошибочен выдвигаемый тезис, неминуемо столкновение с прямо противоположнымобщим ходом рассуждений. Люди привыкли думать, что события, сплетениекоторых составляет наше бытие, лишены какого бы то ни было смысла, а являютсобой некую смесь случая и изменчивой судьбы. Любая попытка ограничить роль вышеупомянутых сил в жизни человека иобнаружить внутренние закономерности, коренящиеся в особенностях характера,изначально отвергается. Набор ложных представлений - в данном случае о"любовных историях" ближнего или своих собственных - тотчас перекрываетдорогу к разуму, не позволяет быть услышанным, а затем и понятым. Добавим кэтому столь частое недопонимание, которое почти всегда обнаруживается внепроизвольном развитии читателями авторских идей. Такова большая частьполучаемых мною замечаний. Среди них чаще всего встречается умозаключение,что если бы мы любили женщин, в которых находила бы отражение нашасобственная личность, то вряд ли столько огорчений нам приносили бы нашисердечные дела. Это наводит на мысль, что мои любезные читатели произвольносвязали отстаиваемое мною сродство любящего и его объекта с якобы логическивытекающим из этого счастьем. Так вот, я убежден, что одно не имеет к другому никакого отношения.Допустим, что человек самодовольный до кончиков ногтей, подобнонаследственным "аристократам" - как бы их род ни деградировал, - полюбитстоль же самодовольную женщину. В результате такого выбора они неминуемобудут несчастны. Не надо путать выбор с его последствиями. Одновременноотвечу на другую большую группу замечаний. Утверждают, что любящие довольночасто ошибаются - представляют себе предмет своей любви таким-то, а оноказывается совсем иным. Не эту ли песню из репертуара психологии любви мыслышим чуть ли не на каждом шагу? Приняв это на веру, нам останется признатьнормой или чуть ли не нормой quid pro quo, заблуждение. Наши дороги здесьрасходятся. Я не могу не теряя рассудка разделить теорию, согласно которойжизнь человека в одном из своих самых сокровенных и истинных проявлений, аименно такова любовь, - чистейший и непрерывный абсурд, нелепость изаблуждение. Я не отрицаю, что все это подчас происходит, как случается обманзрения, не подвергающий, однако, сомнению адекватность нашего нормальноговосприятия. Но если заблуждение пытаются представить как вполне рядовоеявление, я расценю это как ошибку, основанную на поверхностных наблюдениях.В большинстве случаев, которые имеются в виду, заблуждения попросту несуществует - человек остается тем же, что и вначале, - однако затем нашхарактер претерпевает изменения - именно это мы и склонны считать нашимзаблуждением. К примеру, сплошь и рядом юная мадридка влюбляется всамоуверенного мужчину, облик которого, казалось бы, излучает решительность.Она живет в стесненных обстоятельствах и надеется избавиться от них с егопомощью, прельстившись этой самоуверенностью и властностью, коренящимися вабсолютном презрении ко всему божескому и человеческому. Надо признать, чтоэмоциональная бойкость придает подобному человеческому типу на первый взглядту привлекательность, которой лишены более глубокие натуры. Перед нами - тип"вертопраха"[*Мне неизвестно происхождение этого столь меткого выражениявашего языка, и, если кто-либо из читателей обладает достовернымисведениями, я был бы ему очень признателен, если он их мне сообщит.Подозреваю, что оно восходит к сценам надругательств над мертвыми и своимвозникновением обязано золотой молодежи эпохи Возрождения]. Девушкавлюбляется в вертопраха, после чего все у нее должно пойти прахом. Вскоремуж, заложив ее драгоценности, бросает ее. Подруги безуспешно пытаютсяутешить дамочку, объясняя все тем, что она "обманулась"; но сама-то она вглубине души прекрасно знает, что это не так, что подобный исход онапредчувствовала с самого начала и что ее любовь включала в себя и этопредчувствие, то, что она "предугадывала" в этом человеке. Я убежден, что нам следует отказаться от всех расхожих представлений обэтом пленительном чувстве, поскольку любовь, особенно у нас на Пиренейскомполуострове, выглядит несколько придурковатой. Пора взглянуть свежимвзглядом и избавить от навязываемых связей чудную пружину жизненной силычеловека, которая далеко не безгранична. Воздержимся же от того, чтобысчитать "заблуждение" единственной причиной столь частых сердечных драм. Ясожалею, что здравомыслящий кордовский аноним в новом послании разделяетмысль о том, что нашу любовь вызывает "физическая гармония" и, посколькуодна и та же внешность может скрывать "различные и даже противоположныедушевные качества", мы естественным образом впадаем в ошибки, аследовательно, не может быть особой близости между любящим и предметом еголюбви. А ведь в первом своем письме этот учтивый земляк Аверроэса признавал,что в жестах и мимике человека проявляется его сокровенная сущность. Сприскорбием констатирую свою неспособность согласиться с обособлением души итела - второй великой иллюзией минувшей эпохи. Сущий вздор полагать, что мывидим "только" тело, оценивая встретившегося нам человека. Получается, чтопотом, усилием воли, мы неизвестно каким, судя по всему, чудесным образомпридаем этому физическому объекту душевные качества, неизвестно откудапочерпнутые[*Этой проблеме посвящена как моя статья "Восприятие ближнего"(Obras completas, t. 6), так и, особенно, замечательная работа Шелера "Wesenund Fonnen der Sympatie"[39] (1923)]. Мало того, что это не так; даже когданам удается, абстрагируясь, как бы отделить душу от тела, нам это стоитогромного труда. Не только в человеческих взаимоотношениях, но и в общении слюбым живым существом восприятие физического облика одновременно дает нампредставление о его душе или почти душе. Вой собаки говорит нам о еемучениях, а в зрачке тигра мы разглядим свирепость. Поэтому мы всегдаотличим камень или механизм от телесного облика. Тело - это физическийоблик, наэлектризованный душой, в котором явственно проявляется природахарактера. Те же случаи, когда мы ошибаемся и заблуждаемся относительночужой души, никак не могут, повторяю, опровергнуть адекватности обычноговосприятия[*Интересующимся этой важной проблемой выразительных возможностейтела вновь рекомендую мою статью "О вселенском феномене выразительности"("El Espectador", t. 7)]. При встрече с представителем человеческого рода мытотчас определяем основные особенности его личности. Наши догадки могут бытьболее или менее точными в зависимости от природной прозорливости. Ееотсутствие сделало бы невозможным как элементарное общение, так исосуществование людей в обществе. Каждый наш жест и каждое слово вызывали быраздражение у собеседника. И подобно тому, как мы осознаем существованиеслуха, беседуя с глухим, точно так же, столкнувшись с человекомбесцеремонным и лишенным "такта", мы догадываемся о существованиинормального восприятия человеком своих ближних; чувство это ни с чем несравнимо, ибо оно наделяет нас душевным чутьем, позволяющим ощутитьделикатность или суровость чужой души. А вот что и в самом деле недоступнобольшинству смертных, так это способность "описать" своего ближнего. Однако,не умея "описать", вполне можно все отчетливо видеть. "Описывать" - значитвыражать свои мысли понятиями, а способность к выработке понятийпредполагает умение анализировать, и прежде всего на интеллектуальномуровне, которое мало кому дано. Знание, выражаемое словами, - более высокаяступень по сравнению с тем, которое довольствуется созерцанием; между темпоследнее также есть некое знание. Пусть читатель попробует описать словамито, что перед ним находится, и он поразится, насколько же неполным будет его"описание" по сравнению с тем, что он столь отчетливо видит перед собой. Темне менее это визуальное знание позволяет нам ориентироваться среди вещей,различать их - например, не имеющие названий оттенки цвета. Столь жетончайшего свойства и наше восприятие ближнего, особенно в любви. Итак, не стоит повторять как нечто само собой разумеющееся, что мужчинавлюбляется во "внешность" женщины и наоборот и лишь спустя какое-то время мывнезапно открываем для себя характер любимого человека. Бесспорно, чтоотдельные представители и того и другого пола влюбляются во внешний облик;однако это не более как их индивидуальная особенность. Такой выборобусловлен чувственным характером любящего. Причем подобное встречаетсязначительно реже, чем принято считать. Особенно среди женщин. Поэтому у тех,кому доводилось внимательно изучать женскую душу, возникало сомнение вспособности женщин восторгаться мужской красотой. Можно даже заранееопределить, какие типы женщин составят тут исключение. Во-первых, женщинынесколько мужского склада; во-вторых, те, что ведут чрезвычайно интенсивнуюполовую жизнь (проститутки); в-третьих, женщины нормального темперамента,которые, вступая в зрелый возраст, имеют богатый опыт сексуальных отношений;в-четвертых, те, которые по своим психофизиологическим данным наделены"неуемным темпераментом". У всех этих четырех типов женщин есть нечто общее, что скрывается за ихнеспособностью противостоять мужской красоте. Как известно, женская душаболее мужской тяготеет к единству; другими словами, во внутреннем миреженщины меньше разбросанности, чем в душе мужчины. Так, для женщины менеехарактерен вполне обычный для мужчины разрыв между сексуальным удовольствиеми восхищением или же преклонением. Для женщины одно связано с другимзначительно более тесно, чем для мужчины. Должна быть какая-то особаяпричина, чтобы чувственность женщины вышла из-под контроля и сталапроявляться стихийно и самостоятельно. Так вот, каждый из этих женских типовпредрасположен по-своему к неуправляемой чувственности. В первом из нихвзаимоисключающие устремления коренятся в природе характера, лишенногоцельности из-за наличия в нем мужского начала (мужское начало в женщине -одна из интереснейших проблем психологии человека, заслуживающая отдельногоисследования). Во втором - неуправляемость лежит в самой основе профессии. Втретьем типе, абсолютно нормальном, эта предрасположенность обусловлена тем,что, как говорится, "чувства женщины пробуждаются с годами". Речь идет отом, что они выходят из-под контроля поздно и что только женщина, прожившаядолгую, насыщенную и нормальную в сексуальном отношении жизнь, отпускает подзанавес свою чувственность на волю. У мужчины избыток воображения можетподменять реальный чувственный опыт. У женщины - при отсутствии в ее природемужского элемента - воображение обычно бывает относительно бедным; судя повсему, именно этой особенностью в немалой степени и объясняется целомудриебольшинства женщин.V
(ПОВСЕДНЕВНОЕ ВЛИЯНИЕ) Если выбор в любви действительно имеет столь принципиальное значение,как это мне представляется, то она является для нас одновременно ratiocognoscendi и ratio essendi[40] человека. Она служит нам критерием исредством познания сокровенной его сущности, напоминая, как впервые этозаметил Эсхил, поплавок, который, плавая в пене волн, позволяет намнаблюдать за неводом, погруженным в морскую глубь[41]. С другой стороны, онарешительно вторгается в жизнь человека, вводя в нее людей одного типа иизгоняя всех остальных. Тем самым любовь создает индивидуальную человеческуюсудьбу. Я убежден, что мы недооцениваем огромного влияния, которое оказываютна нас любовные истории. Дело в том, что в лучшем случае мы обращаемвнимание на внешние, хотя и весьма драматичные, проявления этого воздействия- "безумства", которые мужчина совершает из-за женщины и наоборот. Апоскольку большая часть нашей жизни, если не вся она, свободна от подобныхбезумств, то мы склонны приуменьшать истинные масштабы этого влияния. Однаков реальности воздействие любви бывает почти незаметным и неощутимым, ипрежде всего это касается влияния женщины на жизнь мужчины. Любовь связываетлюдей в столь тесном и всепоглощающем общении, что за их близостью мы невидим перемен, которыми они друг другу обязаны. Особенно необоримо женскоевлияние, поскольку оно как бы растворено в воздухе и невидимо присутствуетво всем. Его невозможно предвидеть и избежать. Оно проникает сквозь зазоры внашей предусмотрительности и воздействует на любимого человека, как климатна растение. Присущее женщине чувство бытия ненавязчиво, но постоянновоздействует на наш внутренний мир и в конце концов придает ему наиболеепривычные для нее формы. Мысль о том, что любовь - выбор, идущий из глубин души, мнепредставляется в высшей степени продуктивной. Если, к примеру, неограничиваясь одним человеком, распространить эту мысль на всехпредставителей той или иной эпохи - скажем, одного поколения, - то врезультате мы придем к следующим выводам: всегда, когда речь заходит осообществе, массах, ярко выраженные индивидуальные отличия стираются идоминирующим оказывается усредненный тип поведения; в нашем случае это будетусредненный тип предпочтений в любви. Другими словами, каждое поколениеотдает предпочтение определенному мужскому и определенному женскому типу,или, что то же самое, определенной группе представителей одного и второгопола. А коль скоро брак - самая распространенная форма взаимоотношений междуполами, то, без сомнения, в каждую эпоху не имеют никаких проблем сзамужеством женщины какого-то одного типа[*Думаю, нет необходимости в связис этим частным случаем вспоминать общеизвестные условия существования любогозакона или обобщения многочисленных разрозненных фактов - условия, накоторых основывается статистика. В любой значительной группе явлениипредставлен, конечно же, самый широкий и разнообразный их спектр; тем номенее превалирует какой-то один тип, а исключения не берутся в расчет. Влюбую эпох, выходят замуж женщины самых различных типов, и все же в каждуюиз эпох один какой-либо тип имеет неоспоримые преимущества передостальными]. Подобно отдельному человеку, каждое поколение в любовном выборе в такойстепени выявляет свою сущность, что на материале исторической сменяемостипользующихся особой популярностью женских типов можно изучать эволюциючеловеческого рода. Не только каждое поколение, но и каждая раса получает врезультате отбора прототип женской притягательности, который появляется несразу, а формируется в течение долгих веков, вследствие того, что большаячасть мужчин оказывала ему предпочтение. Так, достоверный эскиз архетипаиспанской женщины высветил бы жутковатым светом затаенные углы пиренейскойдуши. Впрочем, его очертания стали бы отчетливее при сопоставлении сархетипом французской или, например, славянской женщины. В данном случае, даи вообще, неразумно полагать, что вещи и люди таковы, какие они есть, безвсякой на то причины, в силу стихийного самозарождения. Все, что мы видим,что имеет ту или иную форму, есть результат некой деятельности. И в этомсмысле все было создано, а следовательно, всегда можно выяснить, какойсилой, оставившей на нем свой след, оно было выковано. На душе испанскойженщины наша история оставила глубокие вмятины, подобные тем, которыеоставляет молоток чеканщика на металлической чаше. Однако самое интересное в любовных пристрастиях поколения - ихвсемогущество в причинно-следственном мире. Ибо бесспорно, что не тольконастоящее, но и будущее каждого поколения зависит от того типа женщины,которому будет отдано предпочтение. В доме царит то настроение, которымпроникнута сама женщина и которое она в него вносит. В каких бы сферах ни"командовал" мужчина, его вмешательство в домашнюю жизнь будет косвенным,урывочным и официальным. Дом - это стихия повседневности, непрерывности, этовереница неотличимых одна от другой минут, воздух обыденности, которыйлегкие постоянно вдыхают и выдыхают. Эта домашняя атмосфера исходит отматери и передается ее детям. Им суждено, при всем различии темпераментов ихарактеров, развиваться в этой атмосфере, накладывающей на них неизгладимыйотпечаток. Малейшая перемена в представлениях о жизни у женщины, которойсовременное поколение отдает свои симпатии, особенно если учесть постояннорастущее число домашних очагов, подверженных ее влиянию, повлечет за собой вближайшие тридцать лет колоссальные исторические сдвиги. Я ни в коей мере неутверждаю, что этот фактор имеет для истории решающее значение; я настаиваюлишь на том, что он один из самых действенных. Представьте себе, чтоосновной женский тип, предпочтенный нынешними юношами, оказываетсянаделенным чуть большей энергией, чем тот, к которому питало пристрастиепоколение отцов. Тем самым молодым людям наших дней предначертаносуществование, в несколько большей степени насыщенное предприимчивостью исмелыми решениями, потребностями и замыслами. Самое незначительное изменениев жизненных склонностях, реализованное в обыденной жизни всей нации,неминуемо должно будет привести к величайшим переменам в Испании. Бесспорно, что решающей силой в историй любого народа является среднийчеловек. От того, каков он, зависит здоровье нации. Само собой разумеется,что я ни в коей мере не отрицаю значительной роли неординарных личностей,выдающихся людей в судьбах своей страны. Не будь их, мало что вообщезаслуживало бы внимания. Однако, какими бы выдающимися качествами идостоинствами они ни отличались, их роль в истории осуществляется толькоблагодаря влиянию, которое они оказывают на среднего человека, и примеру,каким они для него служат. Если говорить начистоту, то история - это царствопосредственности. У Человечества заглавная только "ч", которой украшают егов типографиях. Гениальность в своем высшем проявлении разбивается обеспредельную мощь заурядности. Похоже на то, что мир устроен так, чтобы имдо скончания века правил средний человек. Именно поэтому столь важно какможно выше поднять средний уровень. Великими народы делают главным образомне их выдающиеся люди, а уровень развития неисчислимых посредственностей.Бесспорно, что средний уровень не может быть поднят при отсутствии людей изряда вон выходящих, показывающих пример и направляющих вверх инерцию толпы.Однако вмешательство великих людей носит второстепенный и косвенныйхарактер. Не они суть историческая реальность - нередко бывает, что вгениальных личностях народ недостатка не испытывает, а историческая рольнации невелика. Это непременно происходит тогда, когда массы равнодушны кэтим людям, не тянутся за ними, не совершенствуются. Не может не удивлять, что историки до самого недавнего временизанимались исключительно явлениями неординарными, событиями удивительными ине замечали, что все это представляет лишь анекдотический, в лучшем случаевторостепенный интерес и что исторической реальностью обладаетповседневность, безбрежный океан, в необъятных просторах которого тонет всенебывалое и из ряда вон выходящее. Итак, в царстве повседневности решающая роль принадлежит женщине, душакоторой служит идеальным выражением этой повседневности. Для мужчины кудаболее притягательно все необыкновенное; он если не живет, то грезитприключениями и переменами, ситуациями критическими, неординарными,непростыми. Женщина, в противоположность ему, испытывает необъяснимоенаслаждение от повседневности. Она уютно устроилась в мире укоренившихсяпривычек и всеми силами будет обращать сегодня во вчера. Всегда мне казалосьнелепым представление о том, что souvent femme varie[42] - скоропалительноеоткровение влюбленного мужчины, которым женщина от души забавляется. Однакокругозор воздыхателя весьма ограничен. Стоит ему окинуть женщину яснымвзором стороннего наблюдателя, взглядом зоолога, как он с удивлениемобнаружит, что она жаждет остаться такой, какая есть, укорениться в обычаях,в представлениях, в своих заботах; в общем, придать всему привычныйхарактер. Неизменное отсутствие взаимопонимания в этом вопросе междупредставителями сильного и слабого пола потрясает: мужчина тянется к женщинекак к празднику, феерии, исступлению, сокрушающему монотонность бытия, аобнаруживает в ней существо, счастье которого составляют повседневныезанятия, чинит ли она нижнее белье или посещает dancing. Это настольковерно, что, к своему немалому удивлению, этнографы пришли к убеждению, чтотруд изобретен женщинами; труд, то есть каждодневное вынужденное занятие,противостоящее всевозможным предприятиям, вспышкам энергии в спорте илиавантюрам. Поэтому именно женщине мы обязаны возникновением ремесел: онабыла первым земледельцем, собирателем растений, гончаром. (Я не перестаюудивляться, почему Грегорио Мараньон в своей работе, озаглавленной "Пол итруд", не учитывает этого обстоятельства, столь элементарного и очевидного.) Признав повседневность решающей силой истории, трудно не увидетьисключительного значения женского начала в этнических процессах и непроявить особого интереса к тому, какой тип женщины получал в нашем народепредпочтение в прошлом и получает ныне. Вместе с тем я понимаю, что подобныйинтерес среди нас не может быть столь уж горячим, поскольку многое вхарактеристике испанской женщины объясняют ссылками на предполагаемоеарабское влияние и авторитет священника. Не будем сейчас решать, скольистинно подобное утверждение. Мое возражение будет предварительным, изаключается оно в том, что, признав эти факторы решающими в формированиитипа испанской женщины, мы тем самым свели бы дело исключительно к мужскомувлиянию, не оставляя места обратному процессу - воздействию женщины намужчину и на национальную историю.VI
(ЛЮБОВНЫЙ ОТБОР) Какому типу испанской женщины отдавало предпочтение предшествовавшеенам поколение? Какому отданы наши симпатии? На какой падет выбор новоговремени? Вопрос это тонкий, непростой, щекотливый, каким и должен бытьвопрос, над которым стоит думать. Для чего же еще писать, если не для того,чтобы, склонившись над листом бумаги, встречаться, как в корриде, лицом клицу с явлениями опасными, стремительными, двурогими? Кроме того, в данномслучае речь идет о проблеме чрезвычайной важности, и можно только поражатьсятому, что она и некоторые иные, такого же рода, почти не привлекают вниманияисследователей. Финансовый закон или правила уличного движения обсуждаютсявесьма бурно, и в то же время не принимается во внимание и не изучаетсяэмоциональная деятельность, в которой как на ладони все бытие нашихсовременников. Между тем от типа женщины, какому оказывается предпочтение,не в последнюю очередь зависят политические институты. Было бы наивным несознавать прямой зависимости, к примеру, между испанским Парламентом 1910года и женским типом, которому политики той поры вверяли свой домашний очаг.Я хотел бы обо всем этом написать, отдавая себе отчет в том, что девятьдесятых моих умозаключений будут ошибочными. Однако способность жертвоватьсвоим искренним заблуждением - единственная общественная добродетель,которую писатель может предложить своим соотечественникам. Все остальное -сотрясание воздуха во время митинга в сквере или за столиком кафе, потуги нагероизм, не имеющие никакого отношения к интеллекту, в сущности иопределяющему значение писательской профессии. (Вот уже десять лет, какмногие испанские писатели, прикрываясь политикой, отстаивают свое право бытьглупыми.) Однако прежде чем пытаться наметить контуры женского типа,которому сегодня в Испании отдается предпочтение, - проблема, заслуживающаяотдельного исследования, - мне хотелось бы довести до логического завершенияс далеко идущими выводами свои соображения о выборе в любви. Осуществляемый уже не отдельным индивидом, а поколением в целом,любовный выбор становится отбором, и мы оказываемся в сфере идей Дарвина -теории естественного отбора, могучей силы, .способствующей появлению новыхбиологических форм. Эту замечательную теорию не удалось успешно приспособитьк изучению человеческой истории: ее место было на скотном дворе, в загонахдля скота и лесной чаще. Чтобы она была переосмыслена в качествеисторической концепции, требовалось лишь самое малое. Человеческая история -это внутренняя драма: она совершается в душах. И было необходимо перенестина эту потаенную сцену идею полового отбора. Теперь для нас не секрет, что вчеловеке этот отбор оборачивается выбором и что этот выбор диктуютсокровенные идеалы, поднимающиеся из самых глубин личности. Таким образом, одного звена теории Дарвина не хватало, в то время какдругое звено - утверждение, что в результате полового отбора выбирались ипредпочитались самые приспособленные, - было явно лишним. Эта категоричнаямысль о приспособлении и делает идею весьма расплывчатой и неясной. Когдаорганизму легче всего приспосабливаться? Не получается ли так, чтоприспособиться могут все, кроме больных? С другой стороны, нельзя лиутверждать, что полностью приспособиться не может никто? Я вовсе неоспариваю принцип приспосабливаемости, без которого биология немыслима. Надотолько признать, что он более сложен и противоречив, чем полагал Дарвин, нопрежде всего согласиться с его вспомогательной ролью. Ибо ошибочно считатьжизнь сплошным приспособлением. В какой-то мере оно всегда в жизниприсутствует; но она же - жизнь - не перестает поражать формами отчаянносмелыми, не поддающимися адаптации, которые, впрочем, ухитряются примиритьсясо стесненными обстоятельствами и в результате - выжить. Таким образом, всеживое не только можно, но и нужно изучать с двух противоположных точекзрения: как блистательное и прихотливое явление неприспосабливаемости и какискусный механизм приспосабливаемости. Судя по всему, жизнь в каждое живоесущество вкладывает неразрешимую проблему, чтобы доставить себе удовольствиеразрешить ее, как правило, изобретательно и блестяще. Настолько, что,исследуя живой мир, невольно хочется вглядеться в просторы Космоса в поискахсведущего зрителя, под аплодисменты которого Природа шутя совершает всю этуработу. Нам не дано знать истинных намерений, осуществляемых половым отбором вчеловеческом роду. Мы можем видеть лишь отдельные частные последствия, атакже задать некоторые неодолимо влекущие настойчивые вопросы. Вот один изних. Оказывала ли женщина хоть когда-нибудь предпочтение самомузамечательному для этой эпохи типу мужчины? Едва сформулировав этот вопрос,мы тотчас ощущаем его противоречивую двойственность: замечательный мужчина сточки зрения мужчины и замечательный мужчина с точки зрения женщины несовпадают. Есть серьезные основания подозревать, что они никогда несовпадали. Скажем со всей определенностью: женщину никогда не интересовали гении,разве что per accidens[43], то есть когда с гениальностью мужчины еепримиряют другие его качества, не имеющие к гениальности никакого отношения.Качества, которые мужчины особенно ценят, как имеющие значение для прогрессаи человеческого достоинства, нисколько не волнуют женщину. Можно ли сказать,что для женщины существенно, является ли тот или иной мужчина великимматематиком, великим физиком, выдающимся политическим деятелем? Ответ вданном случае будет однозначным: все специфически мужские способности иусилия, порождавшие и преумножавшие культуру, сами по себе не представляютдля женщин никакого интереса. И если мы попытаемся определить, какиекачества способны вызвать любовь женщины, мы обнаружим их среди наименеезначимых для совершенствования человеческой природы, наименее интересующихмужчину. Гений, с точки зрения женщины, "неинтересный мужчина", и наоборот,"интересный мужчина" неинтересен мужчинам. Убедительнейший пример того, что великий человек оставляет равнодушнойженщину, разделившую его судьбу, - Наполеон. Его жизнь известна нам доминуты; в нашем распоряжении есть полный список его сердечныхпривязанностей. Жаловаться на физические недостатки ему не приходилось.Стройность, изящность придавали ему в юности сходство с поджарым и гибкимкорсиканским лисом; впоследствии фигура его обрела по-императорски округлыеочертания, а черты лица, оформившись, стали идеальными с точки зрениямужской красоты. Известно, что внешность его вызывала восторг и будилафантазию художников - живописцев, скульпторов, поэтов; казалось бы, иженщины должны были испытывать к нему влечение. Ничего подобного: есть всеоснования утверждать, что ни одна женщина не была влюблена в Наполеона -властелина мира; близость к нему тревожила их, беспокоила, льстила ихсамолюбию; втайне же все они думали то, что Жозефина, самая искренняя,говорила вслух. В то время как охваченный страстью молодой генерал бросал кее ногам драгоценности, миллионы, произведения искусства, провинции, короны,- Жозефина изменяла ему с очередным танцором и, получая подношения, судивлением восклицала: "Il est drole, ce Bonaparte!"[44], раскатывая "р" иособо акцентируя "л", подобно всем французским креолкам[*Отношения междуБонапартом и Жозефиной глубоко изучены в недавней работе О. Обри ("Le romande Napoleon: Napoleon et Josephine", 1927)]. Горько сознавать, что несчастным великим людям было отказано в женскомтепле. Судя по всему, гениальность отталкивает женщин. Исключения лишьподтверждают правило, всеобъемлющий, неутешительный характер которого неподлежит сомнению. Я имею в виду следующее: в сердечных делах необходимо четкоразграничивать два состояния, смешение которых от начала и до концазапутывает психологию любви. Чтобы женщина полюбила мужчину (равно как инаоборот), необходимо, чтобы она сначала обратила на него внимание. Этовнимание - не что иное, как особая заинтересованность человеком, благодарякоторой он оказывается выделенным и вознесенным над общим уровнем. Подобнаяблагосклонность не имеет прямого отношения к любви, однако ейнепосредственно предшествует. Влюбиться, не проявив вначале интереса,невозможно, хотя интересом все может и ограничиться. Ясно, что это вниманиесоздает для зарождающегося чувства крайне благоприятную обстановку, котораяи служит, по существу, началом любви. Однако чрезвычайно важно видетьразницу между этими состояниями, ибо природа их различна. Немало ошибочныхположений психологии зиждется на смешении качеств, "привлекающих внимание",благодаря которым человек предстает в выгодном свете, с теми, которые служатпричиной любви. К примеру, вовсе не за богатство любят человека; однакобогач пользуется благосклонным вниманием женщин благодаря богатству. Таквот, знаменитость благодаря своим дарованиям имеет все шансы быть отмеченнымвниманием женщины; так что если она не влюбляется, то, казалось бы, этомутрудно найти оправдание. С великими людьми, пользующимися в большинствеслучаев широкой известностью, обычно так и бывает. Тем не менее антипатия,которую великий человек вызывает у женщины, является вполне закономерной.Женщина презирает великого человека, имея свои основания, а не случайно илипо недомыслию. С точки зрения отбора, осуществляемого в человеческом роде, этообстоятельство означает, что женщина своими сердечными привязанностями неспособствует совершенствованию человечества, во всяком случае так, как этопонимает мужчина. Она, скорее, стремится устранить наиболее яркие, с точкизрения мужчины, индивидуальности, отдавая отчетливое предпочтениепосредственности. Прожив долгую жизнь, изо дня в день наблюдая за женщинами,трудно сохранить иллюзии относительно их сердечных пристрастий. Товосхищение, которое у женщины подчас вызывают выдающиеся люди, не будетбольше вводить в заблуждение, если наконец увидеть, насколько естественно,как будто в родной стихии, она чувствует себя в общении спосредственностями. Таковы предварительные замечания; я только хочу подчеркнуть, что в нихне содержится никакой критики женского характера. Повторю, что нам не данознать тайных намерений Природы. Кто знает, не таится ли глубокий смысл заэтой неприязнью женщины к самому лучшему? Быть может, в истории ей ипредназначена роль сдерживающей силы, противостоящей нервному беспокойству,потребности в переменах и в движении, которыми исполнена душа мужчины. Итак,если взглянуть на вопрос в самой широкой перспективе и отчасти вбиологическом ракурсе, то можно сказать, что основная цель женских порывов -удержать человеческий род в границах посредственности, воспрепятствоватьотбору лучших представителей и позаботиться о том, чтобы человек никогда нестал полубогом или архангелом.Дата добавления: 2015-09-13; просмотров: 54; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав |